Селиван-великан и доброе дело по душе. Сказочная история

Виктор Новиков

Юный великан Селиван отправляется на поиски доброго дела по душе, чтобы оплатить свои долги. Но как оценить это доброе дело.

Перевёртыш

А за лесом открылся широкий вид:

Поле дикое быльём поросло.

Кое-где кустарники скучились,

А по центру хоромы стоят

Даже для великана великие.

А вокруг — палисад в цветах,

Все цветы голубые да красные.

И одна лишь дорога-каменка

От ступеней входа парадного

Убегала куда-то за горизонт,

И тропинка в дорогу вливалася,

Словно маленький ручеёк

в речку вольную.

Но едва Селиван на дорогу ступил,

Как пропала тропинка, растаяла,

Так что ходу назад Селивану нет.

Великан же не видел этого,

Он спокойно пошёл к хоромине.

А хоромы точно ждали его

И врата перед ним открывали.

Но внутри его никто не встречал,

Тишина, ни единого шороха.

И пошёл Селиван из залы в залу,

Окликая:

— Хозяева, где же вы?

Но никто ему не откликнулся,

Лишь в последней зале увидел он

Человека на лавке лежащего,

Недвижимого, словно мёртвого.

Подошёл к нему Селиван-великкан,

Лоб потрогал тихонечко пальчиком.

И тут человек глаза открыл:

— Наконец-то явился ты, Селиван-великан,

Всем подряд помогаешь ты,

а я всё жду-пожду,

Наконец-то и моя пришла очередь.

Сказал человек и на лавке сел.

Был невзрачен на вид и телом тщедуш,

Самым ярким пятном на нём была лысина

Ярко-жёлтая, в конопушках вся.

А одет был совсем неразборчиво:

Свержу толи зипун, толи старый халат,

А под ним просто майка в полосочку,

А и та, повсему, не с его плеча:

До пупа видно тело костлявое.

Непонятен был и покрой штанов,

На ногах было что-то плетёное.

И откуда такое чудилище

Во хоромах таких появилося?

Говорит Селиван строгим голосом:

— Кто ты есть? Почему я не знаю тебя,

Ты же кличешь меня по имени?

У тебя вон хоромы богатые,

А одет ты в какое-то рубище,

И на лавке лежишь непостеленной,

Будто мёртвый лежишь, притворяешься?

И с чего ты решил, что к тебе я зайду,

Помогу тебе в чём-то неведомом?

— Ну, ответить тебе дело плёвое,

Ведь молва о тебе впереди бежит,

О делах твоих понаслышен я,

У меня к тебе тоже дело есть,

И по силам, и, может, по душе твоей,

И помочь в этом мне не откажешься,

Потому как ты сердце послушаешь,

А оно у тебя очень доброе.

И дорожку сюда я тебе заказал,

А зовут все меня Перевёртышем.

Очень рад я с тобой познакомиться, —

Улыбнулся хозяин в бородёнку свою. —

А одёжка моя и взаправду плоха,

Да и лавка проста незастеленная —

Это всёя того, чтобы жалость в тебе

Появилась ко мне одинокому.

Но сейчас это всё поменяю я.

С лавки встал, крутанулся вокруг себя.

Селивану предстал вдруг богатый мужик,

Сам в костюме из бархата чёрного,

На ногах сапоги точёные,

Золотая цепь в четверть пуда на нём,

Алый камень с груди так и светится,

Словно кровью живой изливается.

А на пальцах перстни все с каменьями

Драгоценными да невиданными.

Лавка креслом подстать обернулася,

Тоже сказочно изукрашенным.

Так сменилось всё за единый миг,

Только лысина прежней осталась.

— Ну, таким я тебе больше нравлюсь ли? —

Перевёрьыш опять улыбается. —

Только ведь мне при этом наряде

Ты помочь в моём деле откажешься?

Селиван промолчал.

Перевётрыш опять:

— Да, я очень богат, всё, что хочется, есть,

Об одном моё горе-кручинушко:

Сына нет у меня, нет наследника мне,

Кому это богатство оставлю я?

Селиван говорит:

— Ну а я-то при чём?

Где тебе раздобуду наследника?

Вроде справный мужик, так жену заведи,

Постараетесь — будут наследники.

Перевёртыш в ответ:

— Много жён у меня

Было, все, как одна, раскрасавицы,

Только сына они мне не родили,

И теперь все покоятся с миром:

Я не мог им простить бесплодия.

— Не в тебе ли причина, что нет детей?

Селиван-великан напрямую спросил. —

Может, зря погубил ты невинных жён?

— Нет, не зря, — закипел Перевёртыш. — Не зря!

Что ты знаешь и в чём обвиняешь меня?

И внутри, и снаружи здоровый вполне

Я к отцовству готов, а они… а они…

Ты зачем заявился? Для того, чтоб помочь!

Ты обязан и, хочешь — не хочешь,

Будешь мне помогать, а за эти труды

Так тебя одарю, что не только долги,

Но и сам будешь жить припеваючи.

Ничего не ответил на то Селиван,

Но суровым лицо его сделалось.

А хозяин продолжил:

— А дело тебе

Вот какое исполнить надобно:

Недалече отсюда селение есть,

Население — сплошь бездельники,

Оборванцы, воришки и прочий сброд,

Потому и живут они впроголодь.

Но зато их детишек в каждом доме полно.

Я бы к делу давно приучил их,

секрет

Многодетности тоже бы выведал,

Но работать они на меня не хотят,

Про секрет свой молчат, насмехаются,

И ничто с ними сделать не в силах я,

Видно есть у них кто-то в защитниках.

Вот пойди в то село и защитника мне

Предоставь. И тогда всё исполню я,

Дам тебе я богатство несметное.

Не сдержался на то Селиван-великан:

— Ты не жди от меня в этом помощи!

Против бедных людей не могу я идти,

Это дело совсем не доброе!

— Не пойдёшь — побежишь,

Как узнаешь, что я

К ним пожары пошлю великие,

Всё селение и население —

Всё сгорит, ничего не останется.

Только ты, только ты, Селиван-великан,

Можешь их уберечь от бедствия.

Приведи ко мне их защитника,

Ничего я ему не сделаю,

Пусть поможет он мне с наследником,

Ты же сделаешь доброе дело,

И оно по душе тебе будет.

— Нет, не будет! Ты врёшь, Перевёртыш!

— Погоди ты и зря не журись, Селиван, —

Перевёртыш опять изменился,

Стал дедком небольшим и уютным,

И в одежде простой, деревенской,

Только лысина так же светилась

В обрамлении редких седин

Голос тоже стал сладко-умильным:

— Сразу нет? Ты подумай сначала,

Ты селенье спасёшь от пожара,

Скольким душам не дашь ты погибнуть,

Мне с наследником тоже поможешь.

А в итоге и долг свой уплатишь,

Да и сам заживёшь, словно барин…

Ладно, думай, даю тебе сроку

До утра. Я не злой и не вредный,

Но откажешься — всем будет худо.

— Что же утром?

— Их утром не станет.

И не станет тебя. Ты пойми,

По злодейской природе своей

Поступить не могу я иначе…

Всё, устал я, ты думай, решай,

Мне ж пора отдохнуть, подкрепиться,

А чтоб ты не сбежал, я, пожалуй,

Уложу-ка тебя на засыпкровать:

Без заветного слова не проснуться тебе,

А скажу я его только утречком, —

Засмеялся старик и руками взмахнул,

И засыпкровать появилась вдруг,

Из грубых досок сколоченная,

По размеру как раз Селивану была,

И ни чем не была застелена,

В подголовье полено положено.

Селивану же это

было всё нипочём,

На кровать он упал, как подкошенный,

Богатырским сном он уснул тот час,

По-младенчески сладко причмокивая.