КОМАНДИР НА ПРИЁМЕ.
Автор — Виктор Краснов
Высоко в знойном южном мареве парила птица, широко расправив крылья. Степан не мог сказать наверняка, что это была за птица и что она искала в кипевших жаром, покрытых многочисленными трещинами казавшихся безжизненными скалах. Четвёртый день взвод не мог выбраться к базе — запасы воды подходили к концу, всю тушёнку съели ещё неделю назад. Сейчас питались приправленными крошками от сухарей, травами и кореньями, такими же редкими как и волосы на голове у старшины.
Степан ещё раз выглянул из-за остроконечного камня и тяжело вздохнул. Две звезды на его плече накалились так, что теперь пытались раствориться в жгучем воздухе.
Внизу, на равнине, виднелись разрушенные стены аула — пять дней назад здесь работали две вертушки, наведённые по сводке взвода, оказавшегося отрезанным от остального мира стянувшимися сюда вражескими отрядами. Три батальона и батарея были спешно отозваны, а вот над взводом связи судьба сыграла злую шутку.
Лейтенант ещё раз обвёл взглядом местность и, развернувшись, устало опустился на выжженную солнцем солому. Само солнце сейчас обходило скалы с востока, и спасительная тень позволяла уберечься от его палящих лучей.
Внизу вповалку спали семеро связистов — одним из них был Тимка Мамбетов, весёлый малый, умевший играть на гитаре и изредка бубнивший сейчас во сне о чём-то добром — улыбка на лице и слетавшее с губ «эне» и «апа» красноречиво свидетельствовали о том, что Тимур видел во сне свою семью.
Когда же в последний раз сам Степан видел своих родителей? Три года учебки, переброска в Ведено, потом — в самое пекло Наурского района… Грозный, Аргунское ущелье, Шали — так, или в обратном порядке, но почти всю республику повидал за короткое время молодой командир взвода.
Одного он не мог понять — почему в Москве упорно не хотели считать эти земли частью России; почему здесь до сих пор шли кровопролитные бои. Не мог он понять и настроений местных аборигенов, упорно не желавших вливаться в цивилизацию.
Лёшка Мартынов перевернулся с одного бока на другой, задев ногой Саньку-ефрейтора. Оба парня вечно устраивали друг другу мелкие пакости — однако, когда однажды Саньку прижали на краю обрыва, именно Лёшка помог ему оттуда выбраться живым.
Степан улыбнулся, вспомнив этот момент, и невольно вздрогнул — где–то недалеко три раза свистнула птица. На всякий случай перехватив автомат за цевьё, он повернулся, собираясь приподняться, но мимо него незаметной тенью уже мелькнуло жилистое тело сержанта. Йорик — так почему-то его прозвали во взводе, отряхнулся, смачно сплюнул на скалы и, обернувшись, подмигнул лейтенанту, прикладывая руку к кепке.
— Товарищ лейтенант, докладываю!
— Да тише ты, Ольметин, ребята спят. Что там? Сможем пройти?
— В принципе, дорожка уютная, только вот есть проблемка: по краям столбики заприметил — думаю, небезопасно там будет.
— Ты сам там прошёл?!
— Да я то, вы ж знаете, товарищ лейтенант!
— Ну вот и остальные смогут!
— Эх, я вот всё время думаю — мне бы вашу уверенность в некоторых делах…
— Так, отставить! Опять начинается? Дай лучше прикурить, а то совсем тошно.
Сержант потянулся в карман за сигаретой и замер, словно увидев что–то за спиной лейтенанта.
— Ты чего?
— Да нет, ничего, показалось! — сержант вздохнул и, натянуто улыбнувшись, достал из кармана мятую пачку красных L&M. Последние несколько часов он провёл в постоянном напряжении — выискивал вражеские следы, старался сам увернуться от преследования. Теперь любая тень казалась ему мишенью.
— Засады проверил? — командир отвлёк его от размышлений.
— Да они вчера ещё плюнули, ушли уже… — сержант достал сигарету, посмотрел на неё внимательно, покрутил меж пальцами и положил на место.
— Думаешь, там ничего нет? — Степан с сомнением на него взглянул.
— А смысл им нас выкуривать? Они понимают, что сейчас главный удар нужно наносить по нашим — в ущелье, готовятся.
Лейтенант задумался — в последний раз, когда он слушал рацию, в эфире была тишина, какая–то грозная и страшная… Потом в наушниках щёлкнуло, и спокойный голос на исковерканном русском языке произнёс заветный позывной:
— Лезвие-21, ты меня слышишь?
Лейтенант тогда боролся с двумя чувствами: первое — что нельзя послать электроимпульс через тангетку и второе — он ужасно хотел как-то передать своим, что радейка здесь, что они ещё живы.
На приёме должны были сейчас быть Верёвка-18 или хотя бы Стрела-19, но в эфире вдруг послышался бодрый мужской голос.
— В эфире Сезон-24, кто вызывает Лезвие? Приём.
И начался странный, как показалось бы вначале, диалог:
— Э, малой, ты мне тут не нужен! Сезон… Какой сезон, малой, меня этот сезон со своей жарой уже так бесит! Ты мне Лезвие давай!
— Повторяю, я Сезон-24, переговоры беру на себя. Приём.
— А где Лезвие, э, приёмщик?
В эфире повисла пауза. Лейтенант изо всех сил сдерживался, чтобы не заорать в микрофон: «Я станция Лезвия-21, выкуси, твою так и разтак!»
— Слышь, Сезон, ты здесь ещё?
— На приёме.
— Ну вот, принимай — ты ж понимаешь, что остался без головного, да? Молчишь, значит понимаешь… Так вот — предупреждаю, через два с половиной часа ты останешься без собственной головы, слышишь?
— Я Сезон-24, ваше предупреждение понял, готовлюсь! Приём.
— Это сейчас ты такой смелый, а вот через минуту ты на коленях ползать будешь, понял! Как твоё имя? И по какому праву ты за командира базлаешь?
— Я Сезон-24, — не выдавал себя ни словом связист, — временно принял переговоры на себя из–за поломки станции.
— Чо ты балаболишь, Сезон, у нас ваш штабной взвод, значит вы обезглавлены! Вот и не может твоё Лезвие ответить! Поломка у него…
— Я Сезон-24, информацию не подтверждаю! — в голосе послышалась нервозность, радист явно хотел, чтобы все свои не знали, что головной не выходит на связь уже несколько дней.
Конец ознакомительного фрагмента.
