Тельняшка жизни

Виктор Красильников, 2013

Время жизни на морях является для каждого чем-то особенным. Как бы ни распорядилась судьба, самое прекрасное будет оставлено на флоте. Оттого и вспоминают всегда о нём с душевной теплотой до конца своих дней. Вот и в этой книге с реальными историями и людьми, живёт помимо правды и грусть и радость, какая присуща морякам. Автор испытывает робкую надежду, что герои этой книги запомнятся. Значит, жизнь их будет, ни смотря, ни на что, продолжаться.

Чаёк на порохе

У этой истории пыльный пролог. Сколь возможно — по порядку. Cтарший транспортный офицер архангельского порта с отличным послужным списком Эдмонд Мелленберг интересовал контрразведку. Догадываясь, наскребал алиби, умело вставляя примечательное в дневник. Над датой 13.01.1917 вывел: «Утром в 8 часов где-то был сильный взрыв. Боже мой, оказывается на Экономии!» Поиздевавшись над будущим следствием, убедился в аккуратности вида вещей и стал ждать ареста. Сработать на опережение немецкой агентуры не удалось. Довлело ещё понятие об офицерской чести, отброшенное потом «товарищами» как вредная химера. Тем временем то, что было Экономией с сотнями штабелей боеприпасов от Антанты, рвалось адским фейерверком три дня и догорало ещё десять. Сразу же разлетелся порванный в клочья ледокольный пароход «С. Челюскин», сдетонировала английская «Байропия». А ранее, 26.10.16-го, рванул на Бакарице огромный угольщик «Барон Дризен». Потери сопоставимые, страшные. Чрево единственного порта воюющей страны перестало существовать. Визит Мелленберга на «Барона» и «Челюскина» незадолго до разлёта подобен приходу гробовщика для снятия последней мерки. Если на первом он побывал в своём чине, то на последнем — уже отстранённым от дел. Через сутки наступила чёртова дюжина.

В мягких лапах тайной конторы хныкал уцелевший с «Барона» боцман Павел Полько. Ну приспичило ему поплавать в холодянке, сиганув прямо с борта. И почему-то за минуты до бакарицинской Хиросимы?! О двух подсевших в американском кабаке, задатке и хитрой колбе решил расколоться в крайнем случае, если будут бить. Не били.

Вскоре тронулось и покатилось по России «красное колесо» — не до того стало. Предатели, а ныне «жертвы режима», выскочили на свободу. Опрометчиво воодушевлённый за фатерлянд, Мелленберг прохаживался по Берлину. Где крысятничал Полько, никто не осведомлялся.

Наспех воссозданные деревянные причалы долго служили новой власти, пока не дошло до государственных умов построить современные. Вот тут автор полагается уже не на известные документы, а на живой рассказ участника обновления порта.

Бывают такие люди, которые обретаются между нами в штучных экземплярах на всякий случай. Да-да на тот самый, чтоб было кому пройтись по острию, не сдрейфить. Ещё хорошее качество: не выпячиваться, скромно отойти, когда сделают, пожертвуют, спасут. Один из них — Виктор Ильин, по батюшке, старинному моряку — Николаевич. Рассказывает сочно, интересно. Как будто неделю назад штормовался и тонул с «Иртышом», вчера только доставал со дна смертельные припасы германской.

«Причисляю себя к шестидесятникам, но не по либеральному трёпу, а потому, что много чего натворили. Экспедиционный отряд аварийно-спасательных, подводно-технических работ… Каково звучит! Словно Киплинга с полки взял. Поименованный водяной ответствовал за морское спасательное дело, ледокольное, водолазное. Решили, что и сапёрное ему в масть. Это я про россыпи на Экономии. Сначала легче пошутить. В 67-м на пространстве страны случился климакс по чёрным металлам. Мало того что пионеров спустили рыскать по дворам, обком велел лесникам разбирать узкоколейки. Начальникам морского и речного пароходства Кузнецову и Введенскому освоить план “Даёшь!”. Нашему 360 тонн ежегодно. Тресни в животе, но выполни. Под это подставили нас.

Добывали в основном на корабельных кладбищах. Такое не поощрялось. Однако, откуда берётся крупный, отборный металл, никому в голову спросить не приходило. На случай проверки портнадзором в судовой журнал вносилась строчка: “По заданию диспетчера… следуем к Чёрному Яру”. Простительным делом фамилия принадлежала человеку и после смерти помогавшему отряду.

Заглавная партия отводилась профи сварщику Виктору Базаленко. С опасной, но ловкой в работе бензинорезкой кромсал он по вдохновению отслужившие суда, словно картонные макетики. Четыре такелажника, пятитонный кран, мощная лебёдка и широкая палуба мотозавозни для добытого — вот и вся лучшая судоразделка страны.

Поднаторели на клондайках! Верхней нашей нотой оказалась брошенная вояками старая фашистская матка подводных лодок. Махина, как в наказанье за разбой “волчьих стай”, стояла, уткнувшись в комариный заповедник Лингастровки. Короче, сделали ей дурно, срезали до уровня воды по бортам. Последнее, что откромсали, — постели для торпед. С той давней шалости осталась на память фальштруба. В ней сварочный пост на базе отряда оборудован.

Как на пакость, приезжает в Архангельск грозный контр-адмирал взглянуть на трофей. Кое-какие мысли по ней родились. А стальной бабы-яги и нет. Рассвирепел:

— Куда дели, прохвосты Иголкины?

“Так и так, — докладывают, — простите нас, дураков, не могли представить, что понадобится. Кабы знатьё! А виновных накажем, искореним самодеятельность”.

Выругался обладатель крупных звёзд и отбыл к службе. Одного виноватого начальник базы Сергей Петров, большой оригинал, испытал страхом. Является мой сменный помощник за получкой, а самочинный следователь отзывает его в сторону.

— Ты немецкую матку подплава распилил? Адмирал прибыл — дознанье учинять. Говорит, в связи с напряжённой международной обстановкой её в строй хотели ввести. Список потребовал тайных пособников мирового империализма.

Тот побелел и чуть не сполз по стенке. Если ещё в словах чуть дожал, потерял бы помощничка. Это я о времени начала капитанства на своей ласточке АСПТР-5 после аллергии. Дальше поймёшь на что.

Куда серьёзней было с подготовкой строительства новых причалов на Экономии. Проектанты потребовали расчистить дно примерно на вылет стрелы от причального фронта. Под эту задачу получили плавкран. Тут же выяснилось: из-за неясного исхода для жизни электромеханики в страшном дефиците. Одного, настоящего, заманили из Мурманска, другого поручили кадровику найти подешевле, из своих. Пошелестел он личными делами и обнаружил бывшего старшего электрика с т/х «Котласлес» — меня то бишь. Огибая согласие, закрыли брешь.

Не зная толком, как приступить, первыми пустили водолазов. Их в отряде держалось около роты военной поры — человек шестьдесят. Здоровенные парни в неповоротливых, тяжёлых скафандрах-трёхболтовках за целый день отрыли несколько снарядов. С величайшей осторожностью, с оцеплением наверху, положили их в люльки. Сапёры, держась за каждую букву инструкций, доставили находку в дальнюю яму. Напрасно бухнул подрывной заряд: снарядики полувековой замочки оказались немыми. Так пропало несколько недель.

Сроки строительства причалов накрывались медным тазом. Главный инженер отряда Николай Сидоров прикинул — и веком не обойдёшься. Доложили в обком. Оттуда: «Ваши предложения?» Вот тогда стал отрядный с простой русской фамилией схож с Наполеоном под Тулоном. Шанс для исполнения отыскал один:

«Делаем так. Пригоняем плавкран с пятитонным грейфером. Выдаём шаланды три за сутки с самоопрокидыванием за Мудьюгом. А водолазы — испытанный винтаж для газетчиков и начальства. Иначе как героизм прочувствуют?»

Тем цыгано-венгерским п/к и приступили. Шаланда с опрокидоном была всего одна. Срочно заказали ей подругу в “Красной кузнице”. Спецы обмерили голландку, зачертили. Судокорпусники сдали. Творение получилось почему-то меньшего объёма. Сколько её ни дорабатывали, оверкиль она делала один из десяти попыток. Такое значило, что неудачницу нужно снова везти под кран, идеально ровнять. Про меж себя нарекли её «Надеждой».

Верхняя кромка дна у причалов сопротивлялась подобно панцирю. Челюсти грейфера скребли по ней и отрывали пригоршню. Три шаланды давать всё же применились. Вонзались в точку и постепенно делали яму с расширением. Чем глубже, тем полновесней вирались ковши. Наутро там отмечались водолазы.

— Опять до Америки разрыли, — кричали по связи обеспечивающим спуск. Понятно, искать в таком сундуке было глупо — всё уплыло с поднятым грунтом. И снова всерьёз по предначертанию.

Как ни упирались горлопанистый крановщик Валерка Шереметьевский и степенный трудяга Никитич, но вертеться сутками не могли. Приходилось подставляться за них. На нашей суточной вахте — сменный механик Владимир Ерофеев, приятель хороший ещё по загранкам, и я. На другой добровольцами были стармех Даниил Павлович Кожин, казавшийся нам, не отошедшим ещё от молодости, старым резонёром, и Фёдор мурманский. Третьей вахты не держали, потому что без обработки отход от кассы получался бы совсем скромным.

В стальную пасть иногда попадались снаряды с качественными взрывателями. Те срабатывали хлопком проколотого шарика. Пук — и всё. Для очистки нашей совести, должно быть. Зря, что ли, 15 % гробовых доплачивали, а 35 % водолазам? Когда отваливала посудина, с высоты «скворечника» любил осмотреть лесной берег полноводной к устью Кузнечихи.

Суетный, часто живущий страстями войн, мир людей и мир природы не сходились ни в чём. Шустрый шеф мой, не доверяя создателям нашего заведования, осунулся, зарос неказистой бородёнкой. По своей ответственной воле почти отбился от жены и дома. Не в насмешку, а с полным почтением титуловали его электро-Федя. При работе плавкрана, как велено, вблизи никто не рисовался. Графский крановщик, а потом и все норовили, заканчивая, грохнуть пустым ковшом о палубу. Такое переводилось: «Всё сам, всё один, а вы от сна пухнете. Обидно».

За навигацию 1964 года заметно подались от речки Ваганихи к дальним причалам. Едва в мае вынесло лёд, пошли, как на приступ. Даже «Надежда», когда, ослабляя буксир, выбирали внатяжку кингстонный тросик, заваливалась охотнее. В это время должен был случиться справедливый мордобой, да не состоялся по причине долгого неведения. Открылось, когда вознамерились воскресить Корабельное русло и обнаружили в грунте снаряды. Один сукин сын (без фамилии) тайно таскал шаланды ночью туда. На российский двор вкатила перестройка-развалюха. Вопросики: «Откуда подарки?» и «Стоит ли продолжать?» — отпали сами собой.

Любители сувениров вытаскивали из мокрой смеси песка, глины, щепы в цинковых пачках патроны, отдававшие латунной желтизной. Рассыпались под пальцами красивые сёдла, конская упряжь. Многое не сразу поддавалось определению. Крупней орудийных лафетов не видел. Про штабные роллс-ройсы врать не буду. Другие пусть “вспоминают”. Самим не поверилось, что до встречи с Двиной допёрли. От начальства: «Стоп, мавры…»

…Очутились мы, конечно же, на Бакарице. Принялись за привычное копание. “Барон Дризен” безмерно там намусорил — и что со штабелей поднялось, и в реку слетело. Однако против опыта и отлаженной системы баррикад нет. В ковшах часто попадались удивительно сохранившиеся столбики пороха. Жёлтые — длинные, чёрные — короткие.

Вскоре добрались и до частей жертвы номер один. Прибуксировали пятидесятитонный паровой кран. Ровесник того давнего, стальной старик, словно ритуал последней чести отслужил. С достойным почтением медленно перенёс застропленые останки парохода на железнодорожную плавучую платформу. Так всё, что хранила Двина от крупнейшего в России судна, порт приписки Петроград, навсегда покинуло Бакарицу.

Появилось у нас развлечение — попить на палубе чайку. Простое дело обставили по-нашенски. Два кирпича на камбузной плите-углярке. Высыпаешь меж них столбик снарядного пороха, под-жи-га-ешь. Мочёный продукт медленно, сипя, горит. Представь, тихий вечер или когда росный туман на ближнем островке, да выйдешь на палубу с кружечкой. О, в такие минуты становишься философом… Только и там финиш обозначился. Картина отхода повторилась: поволокли, как увечных, зато курортно.

Свой последний форс вскипятить поставили, не зная, радоваться или грустные песни попеть? Красиво закончить на прощание с оружием, боюсь, не выйдет.

— Почему?

— Ужо покаюсь…»

Круг очерченных лет, чему сам я свидетель, замкнулся в августе 2002 года. Случилось вот что. Танкер с полной осадкой, следуя к причалу нефтебазы, ширканулся днищем. Информация ушла кому положено. Наши водолазы подняли со дна Кузнечихи два куска старого корабельного металла. Один, что поменьше, свёрнут, как лепестки розы. Другой впечатлял скрюченными шпангоутами, дырами от выстреленных заклёпок. Находки на понтоне доставили в отряд. Почти следом явились ломбардирщики. Да только напрасно клацнули золотыми коронками. Начальник ЭО АСПТР Павел Васильевич Подьяков всегда принципов держался. Поступил, как подсказывала честь. От телефонного звоночка сделался в Морском музее переполох.

Примчалась совсем юная девушка в сопровождении отца. Экспертно осмотрев, сделала ожидаемый выбор. Близость к важной истории растрогала её. Гладила ещё мокрый экспонат и прижималась к папе.

Доставить скорбную «розу» на грузовике Мортехсервиса шеф отрядил меня. Рядом с архштевнем «Святого Фоки» облюбовали для неё место. По доскам нежненько спустили с безотказным на добрые дела шофёром Володей Холоповым. Тихое эхо громких диверсий, перечёркнутых судеб, российских фатальных бед легло на асфальт…

Позже, роясь в архиве обкома КПСС, автор найдёт протокол № 5 от 14 мая 1968 года и выпишет оттуда: «За отвагу и мужество, проявленное при проведении… работ по очистке акватории Архангельского морского порта от взрывоопасных предметов, просить Президиум Верховного Совета СССР наградить орденами и медалями Советского Союза наиболее отличившихся работников аварийно-спасательного отряда.

Орденом Красной Звезды и медалью За отвагу (следуют фамилии десяти, вне сомнения, героических водолазов). Медалью За боевые заслуги — Сидорова Николая Ивановича, главного инженера отряда, Шошина Валентина Ивановича, бывшего начальника отряда».

Про юморных измотанных черпальщиков сих страшилок, понятно, ни слова…