Крылом мелькнувшая

Виктор Красильников, 2013

Эта книга ищет читателя, которому не чужда морская романтика в реальных историях. Автор сколько раз убеждался, что подменять выдумкой жизнь на морях ни у кого не получалось. Потому в книге, всё как было когда-то с кем-то, да и со мной на самом деле. Ещё автор уповает на скромную возможность передать некоторые черты прошедшего времени. Так сказать, оставить сколько-то описательных фотографий эпохи с особой морской субкультурой и её замечательными носителями.

Вначале обрадуешься

Из северных портишек, не помнится ничего захудалей Нарьян-Мара. Из одного его конца легко просматривался другой. Однако и там имелось заведение, какое потребно всегда. В простонародной номинации — кабак. Собой, как двухэтажный дровяник с окошками, косивший углом и на трезвый взгляд. Характерная публика туда хаживала. И всё-то почти моряки, лишённые загранлоска в долгих каботажных рейсах. Проще обобщить: в арктическом завозе с лета по глубокую осень. Да кому ещё туда лазутничать, не боясь перепачкать потрясающей местной грязью парадные ботинки? Им да геологам в сапожищах. Не ненцам же. Дети природы вообще гнушались чуждой городеции, якобы для них построенной. Куда вольготнее до сих пор таскать родимые чумы по тундре, кочуя вместе с олешками.

Вроде излишне уточнять: на чьих костях тот Мар стоит. Скорбная память за него подобает ссыльным русским мужичкам. Именно подобным бедолагам, более, чем вполовину, все достижения сталинского миллиметрика кайнозоя³⁸ обязаны. Признать это стыдно и колко, не в гамму смартфоновским пустовкам. Потому не вспоминать, — в самый продвинутый резон. Лишь я по-сермяжному с немногими, обойти вечную подтему никак не сподоблюсь.

Хочу же поведать одну нерафинадную историю из морской жизни. А каковский вывод домыслите — воля ваша. Автор, например, свой закрепил в названии. В таком разе, — навестим-ка прошлое.

Стали мы с товарищем припоминать, что за год-то был?

— Так-так, — потянул он в раздумьях. — Ведь тогда красавца финна «Гусь-Хрустальный» питерцам, по бунту, отдали. А заместо гуся, всучили нам дрянное новьё — фантомас³⁹ «Советский воин». На него я и попал, после «Череповца» — тоже чудища, но уже от братьев румын.

— Ну-ну, сразу горячо, Анатолий, — чуть подбодрил за мыслительное напряжение.

— Да это ж в 75-ом (!) — озарило его.

— Наконец-то. Выдали на-гора!

Дальше я, пожалуй, к повествовательной манере сверну. Будет глаже читателям, да и мне не мучиться прямой речью, уделанной Анатолем крепкими словечками.

В том 1975-ом ему, отменно рослому, по-моремански разбитному, шёл всего двадцать шестой год. Одно то, что был он парнем с Поморской, добавляло авторитетного превосходства над повзрослевшими пацанами прочих улиц. Ещё бы! Ох, как свежа была память о знаменитых подростковых драках соломбальских с кузнечевскими, урицких с городскими. Чью сторону подкрепляли короли центровой, та и держала форс: «Уж сейчас-то мы всех исколотим! За нас — поморские!».

От новостроя упрощёнских хрущёвок, закончилась в Архангельске почти полувековая «войнушка». За считанные годы перемешало многих оторвишников местами, всё обнулилось. Зато, какие характеры у мальчишек последнего поколения, заставших её! Редкий не пошёл в моряки. Кто в школе косячил, на мореходку рассчитывать не мог. Получалось лишь после трёх — четырёхлетней срочки в армии, ВМФ стать мотористом или матросом. Почётнее, толковей, пусть и в ущерб здоровью, очутиться в машинных командах. Но, коли ты молод, всегда бодр после вчерашнего, последний пунктик — смешной ништяк. Классный моторист получился из Анатолия и столь же видовой портовый гуляка.

Обновлять «Советский воин» пентагоновское начальство решило рейсами на Нарьян-Мар. Только-только начались там копошения геологов насчёт нефти и газа. Это означало, чего зараз срочно не понадобилось?! Устанешь перечислять: трубы, буровые вышки в разборе, бессчётную всячину. Гоняли теплоход по кругу: Архангельск — Мар; Мар — Архангельск.

Как-то так совпало, швартуются, в замумукавшем до тоски портишке, и видят: на корпус дальше т/х «Череповец». Груз на нём лесной. Короче, налево⁴⁰ намылился. Сюда же по какой-то причине зашёл. И торчащие восклицательными знаками стензеля⁴¹, намекают: «везение, ребятушки, крайне избирательная штука. Терпите, фантомаснички».

Надо представить состояние Анатоля, который зрел родной для него теплоход, где сплошь кореша. И то, что теперь не с ними, дурной сон, злая шутка и полное бессилие отблагодарить увесистым кулаком. Куда направиться, сойдя с трапа, не возникло никаких сомнений. Несколько минут и он на знакомом до ничтожных подробностей борту. Встречай, «вологодские»!

Настроенческая волна приязни, разогреваемая радостными вскриками, первыми отпущенными шуточками, не прошла даром. Примерный планчик дружеского вечера, весьма предсказуем. Лишь поход в кабак, мог достойно украсить чествование Анатоля — своего среди своих. По разным соображениям, или зову душ, туда же направилась бОльшая часть команд других теплоходов.

Заманка веселости и угодливого радушия не обманула каждого. К тому же девичье — женское наполнение зала преобладало, суля захмелённым молодцам ещё и почваниться. По правде сказать, так проявлялась беда всех арктических портишек. Страна слала и слала примерных комсомолочек с институтскими дипломами на унылую участь. Казённо выразиться: под мудрым руководством КПСС подымать Заполярье. Ну, а касаемо дальнейшего, во цвете лет до плача претерпевающих, уж как получится. Ведь главное очередную пятилетку рекордно забабахать. (Кто-нибудь потом напишет о наших славянках, брошенных в азиатских республиках. Вот где был полный ужас! По «творцам» его калёным словом пройдётся).

Сначала «вологодские» выпили за встречу, за то, сё и просто под спотыкания разговора. Тут накатами волн, как несмолкаемый прибой, вдарили заводные шлягеры. Многие столики опустели, зато на свободном пяточке зала, проникшие симпатиями пары, отдались танцам. Вот это почему-то задевало крепко засидевшихся. Водка тотчас не пошла никому в приятность. Требовался поступок, на который попробуй-ка решись без центрового. Им стал Анатолий. Не зря с Поморской!

Эдаким мэном из заграничных фильмов, незнающим отказов, направился к притягательно изящной шатенке. И как-то влёгкую взял её интересом к себе, без всякого включённого обаяния. Она вдруг заотказывала прочим, дожидаясь его приглашения опять сойтись под музыку. Разве подмеченной верностью пренебрегают? Истым северянам этого, точно, не пришить. На медляках успели познакомиться чуть конкретнее. Выяснил: зовут Еленой. Третий год, как отрабатывает после института. И уже, представьте, ни единому нашему братцу не верит. Какой-то питерский геолог-обманщик тому виною. Впрочем, стесняясь и краснея, созналась:

— С вами, почему-то хочется вернуться к состоянию прежней восторженной дурочки.

— Меня тоже порывает любить открыто и красиво. Ничего плохого в том не вижу, — подкупающе искренне, блеснул широтой души Анатоль.

Так преодолев все условности, они прижались телами и душами. Стали чем-то единым. У каждого обнаружилось сердце. Сладко защемила в его канальчиках молодая кровушка, или радость сбывшейся встречи на седьмом небе.

По законам жанра, именно с этого мига должен следовать роман. По крайней мере, робкий пролог пусть к самому простецкому счастьицу. А может к нежданной беде или как заблагорассудится вдруг подгоненным обстоятельствам. Пока же нашу пару греет, вспыхнувшая отсыревшей спичкою, надежда. Вот бы проложить словесные тропочки дальше. Ни дать провести себя. В чём-то заранее простить. Но, увы, все романтичные истории пишутся набело в неподправляемом времени. Заново жизнь не сочинить.

Мало сказать, что «вологодская» компашка сильно перегрузила себя водкой. И что победы на амурном пяточке, кроме Анатоля, никому не задались. Вскоре приспело время сваливать: кабак закрывался. Единственно успели прикупить по дорогой несколько бутылок у официантки. С тем-то стеклянным достоянием и сошли с зашлифованного тысячами подошв легендарного крыльца. Тормознулись по необходимости окончательно определиться. Кто пролетел фанерой, стали упрашивать пару не отделяться, а идти к ним на «черепуху». Сами знаете: влечение продолжить банкет — это, куда как по-нашему. Благо и портовая запретка была схожа с беспрепятственным проходным двором.

Обретённая подружка во всём положилась на Анатолия. Ей казалось: стоит лишь отцепиться, как потеряет парня своей мечты. Добившись от их согласия, теперь славной компашечкой обрели ход, нипочёмный настрой и дар острить. Под те ха-ха уже белой ночью на борт поднялись. В какой каюте посидеть, тоже определились. При возникшей теснотищи, Леночке пришлось примоститься на коленях Анатолия. Заделаться поневоле манкой звёздочкой для пьяных завистливых взглядов.

Если она отделывалась маленькими глоточками, то все пили до донца. И Анатоль, даже при мощном здоровье, заметно захмелел, без потери всегдашней бравости. Йес — водка кончилась! Почти все торпеднулись, то есть подались вон. Остался хозяин каюты и действительно зачётная пара. Покурили. Девушку всё же замутило. Парни вышли в коридор, чтобы дать ей прийти в себя. Тогда-то слизким гадом, обдуманно подбирая слова, один обратился к другому:

— Будь другом, оставь меня с ней. Я уж сколько терплю. А ты и недели, поди, не проходит. Завтра отваливаем. Когда ещё в совпорт зайдём?! Хочешь, на колени перед тобой встану.

Просящий был жалок, едва не пускал слюну с губы и не капнул слезою. Первой секундой было желание размазать его харю укороткой кулака. Второй секундой Анатоля накрыла испепеляющая брезгливость ко всему и всем, даже к себе. Но сказал на автомате, как подобает воспитанным Поморской:

— Да забирай… Подавись.

И прочь от такого сучьего гостеприимства.

Назавтра «Череповец» ушёл. Анатолий изволил продолжать гневаться молча. Что-то подсказывало о неладности того, как он поступил. Надо, надо было этого потроха размазать по матросскому коридору. Вспоминал доверчивость Леночки, близость душами, которую лишь сейчас уловил до конца. Ещё мучила миражная память ощущения изящного её тела, лёгкого дыхания.

Все те обманные фантики мужской игры в кореша, враз поблекли. «Дурак, какой дурак» — твердил он про себя — «На что купился! Лишь ключевой добивающий вывод не извлёк: «Вольной волею, получается, её предал». С эдаких терзаний сошёл на берег, когда вновь у архангельской Бакарицы очутились.

После посещения залётного, самого дебошного кабака на Урицком, немного полегчало. Каждый новый день затягивал душевную ранку. Опять им грозил рейс на Мар. Словом, всё шло своим чередом. И ведь бывает же такое! Нос к носу на отчей улице столкнулся с выпросившим врасплох его счастье. Бывший кореш нисколько не походил на мастёвого парня. Напротив, заметно спал с лица и даже как-то просел в плечах.

— Опаньки! — воскликнул Анатолий, — Что так скоро до Англии сходили?

— До какой на хрен Англии! Меня в Венспилсе сдали, всего исколотого. Специально для этого Кильским каналом в Балтику шмыгнули.

— Чего-то я не просекаю, Володька, — сказал, как потребовал, крайне удивлённый.

— Да скажи спасибо, что девицу выпросил. С жёсткой венерой она оказалась. Ё…, как в рейсе заломало. Старпом вместо доктора тупо бицилин в жопу колол. А я, не переставая орал от боли, на переборки лез. И так вплоть до берега. Там-то точно название заразы определили. Вкололи какие-то ампулы термоядерные, и до дому отправили тётки понимающие. Во, как пострадал! Самотёком теперь вечный каботажник. До кучи вину за убытки пароходству, за моральный облик по обрисовке помполитской пристегнули.

Аварийный венероход вперился в Анатоля, ища выражения сочувствия, хотя б на копейку. Но вместо этого высмотрел радость, будто тот на комедь Райкина попал. Ничего не оставалось, кроме наскоро попрощаться и двинуть показывать своё сомнительное хозяйство в поликлинику.

У Анатолия моментально стёрлись все приглушённые терзания. Он почувствовал себя крайне удачливым мэном. Этаким распорядителем жизни, в которой не может быть обидных, срамных ошибок. Уж ему-то достанется по-справедливости безупречный, правильный вариант. А та Леночка, нахватавшая букетов с французским насморком от какого-то там прощелыги-геолога, всего лишь дрянь, потаскушка.

Если наперёд знать мне и Анатолю, о тайной закладке в слове: судьба. Убереглись бы, совсем другую жизнь прожили. Награды её, для сознательно держащихся прочь от берега, всегда с подвохом. Испытывать ой, как любит! Замысловатых вариантов заранее напридумывала тысячи. Без тех никак. Пресно ей, не в кайф. Записною чертовкой такую (!) отвратину порой подмешает. Затем без обиняков в архаическую лорнетку непутёвого своего рассмотрит. Дескать, уж я то ведаю, какая мамзель тебе подходит. Да ещё вопрошанием кольнёт. Никак-де брезгуешь? Или:"А чего, ты соколик, колеблешься? Ну, тогды не обессудь. Уж, как старалась приискать! Да кроме кабаков, ваш брат на берегу и носа никуда не кажет. Другой, знать, утешен будет. Вон их мильён непристроенных-то!"

Анатоль дал себя провести, предположим, по 999-ому варианту. Вероятное название: «Вначале обрадуешься… потом пожалеешь». С тем горьким прозрением достался всегдашнему одиночеству.

Меня же засыпала на мягком характере: матери перечить не решился. Пробовал потом переиграть всё заново. Куда там. Счастливый случай дважды у судьбы не катит. Не иначе, это ей заповедано Свыше. Очень даже она обязательная дамочка в вечной запарке.

К тому можно пристегнуть обидную для нашей страны подробность. Нефтегазовые «марские» месторождения достались с 90-ых годов американской компании. Естественно, в русле пьяного ельцинского жеста: «Да берите, сколько хотите». А ведь за всем этим огромные пустые траты казны. Оказавшийся напрасным, подготовительный труд для чужого вражеского дяди. Исковерканных русских жизней вообще никто не считал…

Примечания

38

кайнозой — молодая (нынешняя) геологическая эра Земли, в четвертичном периоде.

39

судно неудачного проекта с ужасным гл. двигателем Шкода.

40

налево — то есть заграницу.

41

стензеля — вертикальные стойки из брёвен для лучшего крепления палубного груза (досок).