«Сорок восьмой» не подвёл (повесть о крылатом друге)

Виктор Кокосов, 2015

Вниманию читателей предлагается основанная на реальных событиях осени 1944 года единственная в отечественной литературе повесть о военных голубях. Крылатые бойцы специальной роты голубиной связи Красной Армии – разведчики, почтальоны, диверсанты – внесли свой посильный вклад в Победу над немецко-фашистскими захватчиками.В оформлении обложки использован коллаж Татьяны Громовой, подаренный ею автору после прочтения повести.

II. Фронт и голуби

— Ну, докладывай, мой хороший, как дела, — поглаживал сизаря, привычно усевшегося на левое плечо, а, точнее, на левый погон с тремя лычками, немолодой и совершенно седой начальник голубиной станции Иван Трофимович Петров. — Я вот, хоть природой ростом не обижен, далеко гляжу, а ты, маленький — да высоко летаешь. Куда как дальше глядишь сверху. Рассказывай, рассказывай.

Голубь закурлыкал в ответ, будто и вправду делился с человеком своими последними птичьими впечатлениями об окружающем мире.

— Вот и я говорю: дела идут хорошо! Видишь, распогодилось, тепло, листья ещё зелёные! — кивал седой головой Петров. — Сейчас окончательно выгоним фрицев из Прибалтики, а потом и на Берлин двинемся.

— Курлы-курлы, — соглашался сизарь.

Так, мирно беседуя, они прогуливались возле странного сооружения, устроенного в безопасном отдалении от переднего края на околице деревни, нерусского названия которой Петров никак не мог запомнить. Впрочем, любой наблюдательный человек без труда мог опознать в сооружении обычную голубятню. В просторном двухэтажном домике-клетке, установленном на четырёх высоких столбах и надёжно забранном частой железной сеткой, разгуливали десятка три голубей.

— Иван Трофимович! — окликнул сержанта незаметно подошедший капитан. — Опять со своим любимцем «сорок восьмым» беседуете?

— Тихо! Ротный! — шепнул голубю Петров, аккуратно сняв его с плеча и застыв по стойке смирно, но не по Уставу: с прижатой к груди птицей.

— Вольно! Вольно, Иван Трофимович! Вторую войну вместе. Так что прекрати эти «так точно», не на плацу, — полный мужчина среднего роста, — на вид лет пятидесяти, — капитан Михаил Петрович Якиманов — прямо-таки плюхнулся на лавочку и кивком пригласил Петрова присесть рядом. — Тёплый сентябрь. Ты вон, я погляжу, тоже в одной гимнастёрке ходишь.

— Минутку, товарищ капитан. Только подсажу «сорок восьмого» к товарищам, — улыбнулся сержант, направляясь к лестнице, ведущей на голубятню.

— Давай, давай, — Якиманов достал из кармана галифе носовой платок, снял фуражку, тщательно вытер пот с гладко выбритой головы. — Ну и припекает сегодня.

— Последние тёплые деньки сорок четвёртого! — присел на другой конец скамейки сержант. — Для всей нашей голубиной роты погода — класс! Летай — не хочу!

— Вот именно! Погода подходящая! И для твоей станции особенно!

— Это почему же? — насторожился Петров.

— Секретное дело есть.

— Да вы как командир лучше моего знаете, что у нас все дела секретные. То голубеграммы в штабы доставляем, то чем поважнее занимаемся.

— Я как раз насчёт того, что «поважнее» и пришёл. Сам пришёл, не вызвал, потому как дело, повторюсь, совершенно секретное и связанное с проведением разведки в тылу противника.

— «Сорок восьмого» не дам! — Вскочил со скамейки Петров.

— Да чего ты взвился, Трофимыч! — искренне удивился Якиманов.

— Кроме него никто из моих голубей сейчас вам не подойдёт. Он — самый умный и самый лучший! У меня почти все остальные — молодняк малообученный. Кто виноват, что у фрицев хищник какой-то объявился.

— Ты про последние случаи? Это, наверное, из леса. Ястреб.

— Может, и ястреб. Только не лесной. Война в лесу давным-давно всех распугала: и пичуг, и хищников. Даже ворон нигде не видно.

— Ты хочешь сказать, что немцам сейчас делать нечего, как за нашими голубями гоняться?

— А они за ними с первых дней войны гонялись. Помните, сами мне рассказывали! Пока вы рапорты о возрождении голубиной службы подавали, фашисты повсюду, куда входили, голубей изымали, а пролетавших над расположением частей птичек расстреливать предписывали.

Капитан согласно кивнул: это была чистая правда. Немцы, уверенные в быстрой победе над восточными варварами, хотя и не взяли в Россию станции голубиной почты, были прекрасно осведомлены о возможностях поддерживать связь при помощи хорошо обученных почтовых птиц. Голубеграмма — не телефонный разговор, не радиошифровка! Никаким прибором не прослушаешь и не перехватишь! Поэтому захватчиками строжайше предписывалось в каждом занятом населённом пункте: голубеводам — сдавать своих питомцев в комендатуру под угрозой расстрела. А уж когда «солдаты фюрера» столкнулись с действиями партизан, использовавших для связи, в том числе, и голубей, от угроз перешли к реальным расстрелам непослушных владельцев голубей и уничтожению птиц. Всех! Даже не почтовых! Им даже в ничейных городских и деревенских сизарях партизанские связные мерещились!

— А почему мы голубиные атаки на вражеские аэродромы недавно прекратили? Фашисты тренированных соколов или ястребов, будь они неладны, завели! — не унимался старый голубевод. — Сколько птиц побили крылатые бандюганы!

— Ладно, Трофимыч, — капитан поднялся с лавочки и привычным движением оправил гимнастёрку. — Атаки, как ты знаешь, мы прекратили из-за того, что молодняк ещё плохо обучен. А потери у нас… — капитан вздохнул, — потери всегда очень большие были. Что ни операция — до двух третей всех птиц. Не буду ходить вокруг да около, тем более, что сам знаю немногим больше тебя. Собирайся, поедем в штаб армии. Туда приехал какой-то секретный человек, говорят, чуть ли не из Ставки, нас требует. Я так полагаю, будет какое-то задание. А кто его лучше вас с «сорок восьмым» сможет выполнить?

— Это верно, — согласился Петров и кликнул солдата-голубевода, чтобы дать подробные наставления перед отъездом. — Только это всё очкастый корреспондент виноват.

— Журналист? Почему? — удивился Михаил Петрович, поправляя ремень с планшеткой.

— Сами знаете, — сержант вынул из кармана гимнастёрки потёртый кожаный плоский очешник, извлёк из него металлические очки, сложенную вдвое картонку, в которой оказались фотография маленькой девочки и вырезка из газеты.

— Вот, если забыли, что написали про нас в «Красной звезде», — Иван Трофимович водрузил на нос свой старенький «оптический прибор» и с выражением прочёл:

«Важные задачи выполняют на фронте подвижные почтово-голубиные станции. За годы войны они проделали очень большую работу. Только за один месяц тысяча девятьсот сорок четвёртого года голуби подразделения капитана Якиманова доставили с передовых позиций в тыл более двух тысяч боевых донесений. Всего за годы войны почтовыми голубями уже доставлено около 15000 голубеграмм».

— Помню эту заметку. И что ж? — недоумённо посмотрел на Петрова ротный.

— А то, что работали мы себе потихоньку под командованием начсвязи корпуса, вдали от большого начальства и всяких там «органов», и ладно. А в Москве прочитали — и вспомнили про нас… — продолжал бурчать голубевод, всегда старавшийся

держаться от любой власти подальше. А всех разведчиков, особистов, даже политруков считал людьми «из органов» и даже с замполитом роты старался, по-возможности, избегать всякого общения.

— Трофимыч, ты же образованный человек, реальное училище окончил, хоть и работал столяром после Гражданской. Забыл, что мы вместе ещё в Первую мировую голубиной почтой занимались? Сколько раз к нам разведка обращалась!

— Как не помнить: только я на станцию попал, на вас Указ государя-императора вышел: в прапорщики¹² произвели и «клюквой»¹³ наградили за вовремя доставленное донесение разведки, — на всякий случай, оглянувшись — не слышит ли кто? — понизил голос сержант.

— А не стань я офицером, кто бы за тебя вступился, когда ты под Ригой на немке женился? — обиделся Михаил Петрович. — Помнится, в контрразведке это многим не понравилось. Пришлось жену с тёщей в Москву отправлять. И знаешь, не ляпни где-нибудь, особенно в штабе армии московскому начальнику, про прапора. Мне эту звёздочку и так всю жизнь припоминают!

— Они просто не знают, что вам потом и вторую дали, сделали подпоручиком¹⁴, — философски заметил Петров. — А вот моя жена умерла родами в восемнадцатом, Царствие ей небесное! Тёща в тридцать пятом преставилась. Так что никто мне ничего не припоминает. Хотя лучше бы припоминали, да Анюта со мной была.

— Вот видишь, нам обоим лучше держать язык за зубами, — подвёл итог воспоминаниям Михаил Петрович. — А насчёт того, что нас вспомнили… Да где надо, — проговорил капитан с ударением на последних словах, — никогда и не забывали! В сорок первом, когда нашу службу, после финской войны хотели расформировать, пришлось мне с письмом в Главное разведуправление РККА обращаться! Так что с тех пор мы под крышей «шоколадного дома».

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

12

Первый офицерский чин в русской императорской армии.

13

Императорский орден Святой Анны IV степени представлял собою красный крест на эфесе холодного оружия («клюква») с темляком (т.е. петлёй) из орденской ленты.

14

Второй офицерский чин в русской императорской армии.