Заметки смертного на Руси. 1978—1999

Виктор Иванович Мот

Эта скорбная исповедь, пожалуй, единственный в мировой литературе ХХ века опыт духовного откровения в афоризмах, где уникальное сочетание мемуарного и афористического жанров позволило предельно остро и лаконично выразить мысли героя эпохи перемен в России, раскрыть бездонный мир его многострадальной таинственной души.

II

Ты родился! И тебе выпало счастье — испытать боль и радости бытия.

Из тысячи жизней былинок и тварей Бог подарил тебе жизнь Человека! А ты с горя клянешь ее за то, что продулся в карты.

Будь рад сегодняшнему горю: вдруг завтрашнее станет нестерпимым.

Радость показывай, о горе не сказывай.

Порой солнце палит и дождь поливает, так и сердце — в горе живет и радость встречает.

Радуясь счастливому мгновению, мы уже горюем, что оно уйдет.

С горечью видишь, как с возрастом тает способность по всякому поводу чувствовать радость.

Горше всех горьких чувств — презренье к себе.

Кто рад чужому горю — готовься к своему.

Хоть мы и сочувствуем горю, но в душе нет-нет да появится радость, что оно не с нами стряслось.

Лишь случится горе, я вспоминаю свои грехи и говорю себе, что его достоин.

Когда мы ждем беду, встречаем горе, терпим боль, мы глубже ощущаем бытие.

Горя не ждешь — оно скрутит внезапно, а начни его ждать, и вся жизнь — само горе.

Если горюешь о чем-то — завтра о том горевать будешь меньше.

Новое горе затмит наболевшее.

Есть горячий, есть практичный, а есть горемычный — русский народ.

И вдохновеньем на Руси нас окрыляет горе.

Кому-то же надо исследовать горе… и я, собираясь с духом, решил пригласить его к сердцу.

Чья-то глупая голова ногам покоя не дает, а моя над сердцем издевается.

Всякому человеку отпускается срок на глупости, и если его не хватило, тот человек глуп.

Кто везде возмущается глупостью — сам не мудр.

Почти в каждом из нас есть профессор собственных глупостей, и не дай Бог в чем-нибудь кому-нибудь его поправить!

У меня своя глупость, у тебя — своя, и оттого друг друга не поймем, а не потому, что ты глупец, а я умен.

Глупости тоже разные: есть простые, а есть заразные.

Наша глупость простирается на куда большее расстояние, чем мы думаем.

Лишь на Руси можно, возмущаясь глупостью, грубостью, чванством, тут же дивиться уму самобытному, сердцу добрейшему, нраву скромнейшему.

Мудрый смотрит в себя глубоко и видит часто такое, за что уважать себя просто смешно.

Мудрый с первого взгляда видит мои недостатки, пороки — все мое прошлое, даже будущее.

Дружна мудрость с совестью.

От людей с ранимой совестью веет свежестью и трезвостью.

Это страсти по́ столу стучат кулаком — совесть шепчет тихо на ухо.

Совесть вещает тихо и почти ненавязчиво: дескать, хотите — слушайте, хотите — нет… Мое дело — высказаться.

Никогда ни о чем не высказывайся, и тогда, если будет о чем-то сказать, все всё бросят и станут слушать тебя внимательно.

К истине ведет не столько острый ум, сколько совесть.

Остроумие поверхностно, и сразу видно: работал ум, душа ему не помогала.

Мы ум свой, как нужно, не применяем; воли, где надо, не проявляем; о чести своей даже не вспоминаем.

Какой там ум! Последнее, что имеешь, — живость воображения да твердую память — с годами теряешь навеки.

Давно молчат и ум, и сердце, а язык старается, надрывается!

Не за велеречивым и умным — за молчаливым главное слово.

С проницательностью гения замечает глупый промах умного.

«Глупости не показываю», — гласит молчащий.

По виду молчащего не поймешь, что́ за ним кроется: то ли дар гения, то ли ничтожество.

Молчанию учись у покойника.

На кладбище предки молчат, а ты здесь молчи!

Молчи! Ведь что бы такого умного ты ни сказал — для кого-то это лишь глупость.

Для тех, кто умнее тебя, твои речи пусты, для тех, кто глупее, ты сам непонятен и глуп.

Чем старше муж, тем речь его короче, но девушки скромно молчат, женщины спорят долго… старухи ж трещат обо всем без умолку.

Кто раньше собеседника умолк, тот в споре держит тон, в беседах знает толк и… кажется добрее.

К добрым людям я почему-то реже добр, чем к злым.

Как много людей стыдится своей доброты и, считая ее слабоволием, презирают себя.

Происки злого — реакция зла на явное присутствие доброты.

Доброты у нас — до первого конфликта, а злости у злого хватит на век.

Не по доброте души добр — по слабости добрым кажешься.

Слабость доброго в том, что он боится показаться недобрым.

Когда мы о чем-то кого-то просим, то в этот миг мы добры и святость струится из нас.

Заискиваешь перед людьми, но ты же, как все, умрешь, и никто тебе в том не защитник, а просить о чем-то еще — сущее унижение.

Слышно, как гневаясь, шепчутся в небе боги и осуждают тех, кто отказал ребенку в своей защите.

Добрые люди тоже умеют злиться, браниться и бредить возмездием.

Откройся грехи и пороки доброго человека — и, быть может, мы назовем его зверем.

Есть люди, что кичатся своими пороками, гордятся ничтожеством.

Мы жалеем собак, говоря, что они как люди, и ругаем людей, что злы, как собаки.

Люди друг дружку порою облаивают, а их собаки молчат.

Добрые не знают, что они не злы, злые полагают, что они добры.

Теща, мачеха, золовка — символы недоброго в народе.

Лишь начнешь осуждать всюду злых, сразу видишь: и сам ты недобр.

И я, как любой другой, вношу в этот мир свою долю зла.

Добрые и злые — все мы бестии лихие.

От добра «с кулаками» до зла — один шаг.

Всех зол не распознать, что прячутся в добре.

Порою добро наберется сил — и обернется злом.

Если ловишь тяжелый, по-волчьи холодный взгляд, сразу чувствуешь: у зла — огромная сила.

Зло — не только сила, но и козни изощренного ума.

Противопоставлять силу силе нужно, на зло же злом отвечать — неэтично и пошло.

Даже зло и неправда живут по своим законам и строго ходят своим путем.

Если добро всегда побеждает, значит, зло никогда не сдается.

Тонким философом нужно быть, чтобы под видом зла утверждать добро.

Под видом добра, красоты и ласки природа порою скрывает великое зло.

Под маской справедливости скрывают люди в сердце зло.

Кляня несправедливость, бываешь злее тех, кто в ней повинен.

Для многих и справедливость — лютое зло.

Церковь не любит клеймящих несправедливость, плуты их сторонятся, родичи ненавидят, власть от них избавляется.

Если б око — за око, зуб — за зуб, так нет: за око — два, за зуб — челюсть… Где уж тут справедливость?!

Фанатик справедливости походит на тирана, внимающего добродетели.

Хуже несправедливого кажется тот, кто поступил справедливо, но не в угоду нам.

Нам так хочется, чтобы все было по справедливости, то есть по-нашему.

Несправедливость у нас порой проникает в суды и конторы, казармы и тюрьмы… но чаще всего — кабинеты.

Кабинет — это ловко устроенное, очень удобное место для наслаждения властью.

Наслаждение властью — самое жуткое из наслаждений.

И я наслаждался властью: отдавал себе приказания и следил за их исполнением.

Стремление к наслаждению властью сильнее ее возможной необходимости.

Мечта бюрократа — взять власть над тем, кто им повелевал.

Какой бюрократ не бредит своим могуществом?

Все бюрократы думают: коль власть от Бога, то сами они — боги!

Для бюрократа потерять власть — это такое горе, при котором можно потерять разум.

Портфель, бумажка, кабинет и слово «нет» — святыни бюрократа.

Как изощренно-изысканно издевается порою бюрократ над человеком!

Самые изощренные бюрократы встречают нас ласковым словом, приветливым взором и выражением величайшего добродушия на лице.

Бюрократы так ласково тебе отказывают, что чувствуешь себя при этом хамом!

Если бюрократ ни в чем не отказал, сразу кажется, будто он ошибся.

Когда бюрократ всем хамит и отказывает, то, видимо, думает, что проявляет свои волевые качества.

Культурному человеку стыдно даже намекнуть на хамство хаму.

Возмущаясь хамством бюрократов, мы просим у них прощения за беспокойство.

Все бюрократы возмущаются бюрократами других ведомств.

Коль идешь мимо ведомств, — на сердце нехорошо.

Бюрократы отнимают у нас главное — достоинство и время.

Это нелегко, поступившись собственным достоинством, не ответить злом на зло.

Паршивый гусь, а сколько важности и достоинства! И где все это во мне, его погоняющем?

Человечество все достойное часто топчет; раздавит — потом славит.

Если я вижу: недобр человек, хоть и полон достоинств, сторонюсь его.

Жестокость человека обличает злого, но в жестокости человечества участвуют и добрейшие люди.

Принципиальностью прикидывается жестокость.

Когда чиновник держит бумажку в руках, то грубость его — закон, жестокость — благое дело, а черствость — священный долг.

Если хочешь узнать жестокость человечества — пойди в свою контору и попроси о чем-нибудь.

Кто долго страдал и мучился, тот, быть может, напишет скорбную, печальную повесть о человечестве.

Легко любить человечество, но конкретных людей полюбить с их пороками, неприязнью к нам, — ох как трудно!

Любить людей — значит сносить их сплетни, козни, зло… а взамен дарить им свою любовь.

Чтобы любить людей, нужно уйти в горы, забраться на самую высокую из них, и уже оттуда начинать любить.

Дальних можно любить, а от ближнего тянет держаться подальше.

Следует помнить, что многие из людей оказываются лучше, чем они представляются.

Лишь напьешься пьян — и все люди вокруг становятся чрезвычайно близкими, а их голоса — отдаленными.

Как напьешься пьян, так и хочется всех любить: кого обнять, кого задобрить, отдать за кого-то жизнь или… дать кому-то по морде!

Иной человек так часто пьет за здоровье, что в конце концов разрушает его.

На Руси один от грехов своих болен, другой — от трудов.

Так повелось на Руси: в трудах надрываться или на полях ее бранных костьми ложиться.

Исключительным злом на Руси всегда было чудовищное пренебрежение к человеку труда.

Сотни мошенников вцепляются на Руси в заработанный честно рубль.

Честность и бедность — родные сестры, а тяжкий удел — им родимый брат.

Мне злая доля честного милее всей удачной жизни хитреца.

Вина заморские, яства безвестные… а русскому мужичку уж который век горьким луком разжиться бы, серым хлебушком запастись.

Россия и хлеб — понятия неразделимые.

На земле очень многие живут впроголодь, но по горло сыты несправедливостью.

Почему-то все скромное, бедное, даже убогое так дорого сердцу!

Внутреннее богатство русского человека — от сердца, внешнее — от экономии на желудке.

На Западе люди богатством кичатся — русский бедностью горд.

Богатые даже не подозревают о духовном богатстве бедности, о скромном ее обаянии.

Я ценю свою бедность и ни за какие деньги ее не отдам.

Ценить материальное нужно в той мере, в какой оно позволяет заниматься духовным.

Жены ценят богатство, роскошь, уют… и хотят, чтобы все у них было лучше, чем у других.

Любят жены пустякам придавать значение.

Жены любят делать добро, но зло у них получается лучше.

Красиво оформленным злом называют философы жен.

Кто-то с женами вечно собачится, кто-то с собакою век коротает.

К чужим женам тянет — за уши себя оттаскивай или за хвост удерживай.

Замахнешься на большее — на чужую жену, нечистые деньги, — поджидай несчастий.

Лучше тигра за хвост удерживать, чем на свою жену теще жаловаться.

Любят жены «заняться любовью», но еще больше любят, чтобы их об этом упрашивали.

Где живет, чем занята любимая? — в этом заключалась для меня величайшая из тайн.

Мы даже не подозреваем, к какой причастны тайне, видя во сне человека, отвечающего нам на вопрос!

Ясности требует ум — тайной пленяется сердце.

И ревность, и сумасшествие начинаются с подозрений.

Когда нас гложет ревность, мы грезим об одном — какую кару отыскать любимому и самому родному существу на свете.

Ревность охватит — и мудрость бессильна, и жмется в сторонку, скрываясь от нас.

Завоевание ревности в том, что мы сами, своими руками, губим в сердце любовь.

Истинная любовь не терпит ревности: ей безразлично, с кем любимый, кого он любит, — ей важно то, что он живет на свете!

В приступе ревности мы проклинаем судьбу, ненавидим любимых и жаждем обрушить мир или же уйти из него навеки.

Смотреть на мир свысока и по-философски презирать окружающее учись у кота.

Если на краю отворенной форточки видишь взирающего на мир кота, поневоле думаешь: как сильна эта чертова философия!

Под дремлющим взглядом кота все мысли о величии человека кажутся подозрительными.

Кот притворяется, будто дремлет, а сам в это время усиленно мыслит.

Дремлющие коты словно созданы поглощать в доме время.

Без кота полноценной семьи не бывает.

За куриную лапку и место на вашей подушке кот отдаст вам всю свою душу!

Эти коты — великие любители пожить в свое удовольствие.

По сути своей, коты деликатные, очень опрятные… и культурные люди!

Это псу, чтобы снискать благосклонность, нужно вилять хвостом, а коту достаточно быть пушистым.

Разве кот с пушистым хвостом — не прожженный маг и отъявленный чародей?!

Коты не любят, когда пристают к ним без цели, без повода и без письменного на то разрешения.

Если вы надоели коту, он примет вид, что вы для него — ничтожнейшее существо, которое даже в мыслях не смеет к нему приближаться.

На свете есть лишь одно животное, способное послать нас к чёрту — это кот, которому мы надоели.

Когда говорят, что у животных нет мимики, сразу мерещится недовольная рожа кота.

Эти коты вечно чем-то в нас недовольны: то нашей к ним фамильярностью, то дружбой с собаками, то нерасторопностью в ловле мышей…

Трусишки и плуты эти коты, но смотрят на всех, словно львы.

Есть львы и есть светские львы — коты.

Что значит какой-то лев перед котом развалившимся в министерском кресле?!

Эти коты так любят представляться то советниками премьера, то помощниками министра, то прокурора…

Конечно, к котам обращаться лучше на «вы» и величать их по имени-отчеству.

Коты суеверны: если коту перейдешь дорогу, то он потом долго стоит на ней потрясенный этим ужасным хамством.

Все коты озабочены только одним — где и как перейти нам дорогу.

Козлами кличут арестанты котов, дерзнувших перейти им дорогу.

Когда коту выговариваешь за его наглость, он делает вид, что совершенно ничего не понимает.

Порою глядишь: человек еще молод, а наглость его стара.

Если плохой человек относится ко мне по-братски, мое настроение портится.

Судьба свела тебя с плохим человеком, чтобы ты сам стал лучше.

Иной человек идет, а недобрая сущность его вперед забегает.

Страшно, когда ни Бог, ни люди, ни судьба не спасают доброго.

Большое несчастье — гибель доброго человека, а гибель любимых вовсе невыносима.

Каждый думает, что его несчастья самые большие.

Нашим невзгодам чужое несчастье кажется пустяком.

Когда стряслось несчастье, то на мгновенье кажется — оно случилось не с тобой, а с кем-то посторонним.

Несчастье стрясется, представь: сколько б еще их стряслось, но тебя миновало!

Я рад своим несчастьям, а то чужие могут быть не по плечу.

Мы все коллекционеры: храним и копим, умножая, несчастья нашей жизни.

Несчастьем не терзайся — новые нагрянут, и о нем забудешь.

Хуже всего — поджидать, сложа руки, несчастье.

Сегодня несчастья забыли меня — им тоже нужно вздохнуть и набраться сил.

Когда свое несчастье порой сравнишь с чужим — сочтешь себя счастливым.

Счастье бредет одиноко, беды мчатся гурьбой.

Сначала мы требуем счастья, затем — жалких благ… теперь хотим одного, чтобы беды шли по порядку, а не ломились в душу со всех сторон.

Никому ничего не обещай, ни с кого ничего не требуй!

Может, и лучше, что беды разом приходят, а то каждой беде «стол накрывай», новый прием оказывай.

По ночам беды грозными кажутся, а утром они бледнеют, побаиваясь нас.

Думы о счастье приходят под утро с лучом восходящего солнца, с криком стрижа за окном.

Мы каждый день как будто вновь рождаемся на свет и получаем жизнь! Но вот глядим на это счастье мрачными очами.

Если хмуришься, вечно всего опасаясь, то и счастье тебя опасается.

Пора учиться чувствовать себя счастливым и даже в этом упражняться.

Встречаем ли утро на море, сидим ли в лесу у костра, к любимой ли мчимся — мы чувствуем радости жизни!

Чем дольше живешь, тем ясней постигаешь картину ужасной и вечно прекрасной жизни.

Не всякая жизнь — долгий путь, и даже за первым углом нам могут сказать: «Вот и пришли».

Ничего-то я в жизни еще не успел… а смерть, может, рядом.

И я, как старушки, начал сутулиться, думать о смерти, славить покойников.

Сутулость молодого человека говорит, что у него осталось мало сил для жизни.

Я так изменился от дум и весь сгорбился, что старушки при встрече приветствуют первыми.

Оттого и сутулюсь, весь сжавшись, что боюсь растрясти, растерять свои сокровенные мысли.

Добрые мысли приходят от боли в душе за недобрую жизнь.

Есть люди, среди которых забудешь все добрые мысли.

Как воры, пробрались в душу заботы и выкрали важные мысли.

Важные мысли просты — мысли, по которым можно выстраивать жизнь.

Не самые важные мысли летят на бумагу, а те, что лучше звучат.

Из сердца приходят все лучшие мысли.

Скука захватит — думаешь: сгинуть бы; сердце прихватит — думаешь: не умереть бы, черт возьми!

Высмеять стих поэта — что по сердцу хватить топором.

В зрелости видишь: стихи — удел юности, и перо уж не мчится, и душа не стремится складывать строфы.

Юный гений вдохновенен, но летит мимо тонкостей, что своим спокойным взором отмечает зрелый ум.

Когда мы любим чей-то облик, то любим тело, когда влюбляемся в стих или песню — мы любим душу.

Я еще помню то старое доброе время, когда люди ходили в обнимку и распевали песни!

Мелодия песен так меня поражала, что в смысл слов их я вникал только годы спустя.

Если кто-то поет, я могу на него положиться, дать взаймы и доверить ему свою жизнь.

Помню первую песню матери: «Вот умру я, умру… и никто не узнает, где могилка моя!..» Еще ничего не смысля, я чувствовал страшное горе и стоял словно вкопанный… И слезы лились у меня в три ручья.

Есть песни, от которых стонет душа, стынет кровь… и с болью сжимается сердце!

1981

Только лучшие в мире встречайте печали…