Короли грязи-с

Виктор Далёкий, 2021

"Короли грязи-с" – это юмористический роман, в котором остроумный и предприимчивый герой Вениамин Усладов входит в доверие к очень богатым людям, чтобы понять, как зарабатываются большие деньги. Он начинает узнавать их схемы, приемы и комбинации. В погоне за деньгами у него появляется информация, благодаря которой он может стать обладателем крупной суммы денег. Но это все не идет ни в какое сравнение с тем, что в погоне за деньгами он встречается с Людмилой, очаровательной блондинкой, которая становится любовью его жизни. Маленькая буква "с" в названии означает, что роман печатается в сокращенном виде.

Часть первая

Короли и шестерки

Глава 1

Неизвестный герой

У каждого времени есть свои герои. И каждое время нуждается в таковых. Одних героев делают известными, их находят, показывают по телевидению, награждают, окружают почетом или они сами добиваются и делают необходимое, чтобы все получилось именно так. Другие герои спокойно остаются неизвестными. Они не ищут известности, наград и почета, не стремятся попасть на телевидение. Они просто живут и считают себя героями своего времени и своего романа, который пишут своей жизнью.

Поезд мчался в столицу, постукивая колесами на стыках. В проходе восьмого вагона перед открытой дверью четвертого купе у окна стоял неизвестный герой и смотрел на бесконечные и постоянно меняющиеся в рамке окна пейзажи. Когда попутчики в купе завели спор, он невольно прислушался.

— Главное человек. Его чувства и мысли, — с вдохновением говорила девушка, прижимаясь к своему молодому человеку. — Благодаря своим мыслям он преобразует все вокруг себя.

— Деньги, милая моя, вот, что главное, — с улыбкой знающего человека сказала прокуренным голосом женщина, которая в самом начале представилась частным предпринимателем. — Без денег ничего не преобразуешь. Иди учиться на экономиста или юриста.

— Нет, я уже решила, что буду поступать учиться на филолога.

— Вот и зря. Твоя филология тебя не прокормит. Торговля — это друг прогрессивного человека.

Лицо неизвестного героя прояснилось и он с обаятельной улыбкой, которая так хорошо была знакома его друзьям, обернулся и произнес:

— Человек делает деньги, чтобы они сделали из него человека. И если человек не будет делать деньги, то и деньги не сделают из него человека.

Попутчики замолчали и с любопытством посмотрели на него из купе.

— Человек и деньги это субстанции, которые друг без друга не могут существовать в современной жизни. Процесс их соединения сложный, взаимообразный, общественно полезный и непредсказуемый, — закончил он, откровенно улыбаясь. — Но и филологи в экономическом процессе овладевания недоступным и желанным в нашей стране нужны. Как же без знания языка постигать юридические нормы и составлять правильные договоры? Так что не станем мелочиться, потряхивая мелочью. Не на базаре!..

Женщина частный предприниматель закивала ему головой. Девушка посмотрела на него слишком заинтересованно и смущенно. «Что это они на меня так смотрят?» — подумал неизвестный герой, быстро отвернулся к окну и незаметно проверил ширинку. «Слава богу, застегнута! — обрадовался он и улыбнулся сам себе. — А то могло получиться так: «Я гордо гуляю по Бродвею с расстегнутой ширинкой». Хотя сама по себе эта часть туалета в расстегнутом виде говорила лишь о вечной готовности мужчины беззаветно служить прекрасному полу».

Оставалось ехать минут сорок. Неизвестный герой снова посмотрел в окно, припоминая все, что с ним произошло за последний год. Он вспомнил о перипетиях своей артистической карьеры. Страна буквально сходила с ума от конкурсов красоты. Она захлебывалась от конкурсных зрелищ и в восторге рыдала у телеэкранов, переживая за своих избранниц. Конкурсы красоты будили воображение и будоражили сознание неискушенных граждан, готовых платить деньги за чужую красоту. Какие были времена, какие достижения! И он, отдавшись стихии наживы и пользуясь прекрасным сумасшествием граждан, колесил с устроителями подобных шоу по всей стране. Они организовывали шоу в больших городах и малых, на предприятиях и в поселках. Одни названия конкурсов, чего только стоили: «Мисс Кимры», «Мисс Электросталь» «Мисс Шпала», «Мисс Бетономешалка». Они отражали новые этапы его короткого и емкого трудового пути. Он проводил конкурсы даже там, где проводить их казалось невозможно. Однажды он проводил конкурсы в доме престарелых и даже в детских садах и яслях, где они с родителями выбирали новых звезд: «Мистер Горшок», «Мисс Большая Соска» и «Мисс Пис-Пис». Потом его продюсера Игогокова потеснили под угрозой жизни другие желающие подзаработать на ниве красоты, и он остался без заработка. Жизнь зажонглировала им, как жонглер мячиками. «То вверх, то в низ — такой, видите ли, у нее каприз», — любил повторять он, улыбаясь. Она подбрасывала его высоко вверх и забывала поймать. Дарила ему необыкновенные знакомства и приключения. Одно время он играл в модном Театре Теней, где ему особенно удалась роль тени короля. Потом в Невинномысске пристал к цирку шапито и подружился с фокусником дядей Мишей, который научил его манипуляциям с картами. Короткое время он служил коммивояжером, пока не устроился в театральную труппу, где в нем сразу разглядели незаурядный талант и в тот же день предложили роль трупа. Лучшего трупа в этой трупе еще не было. С гастролями, изредка вылезая из гроба, он добрался до Одессы. Там ему пришлось вспомнить о своем литературном таланте, вследствие чего его сочинения начали принимать в газету «Лом» и в журнал «Отнюдь». Газеты и журналы в это время открывались и закрывались чуть ли не каждый день. Личное в стране окончательное победило общественное, а секс с презрением и нарочито повсеместно побеждал любовь. Слово «секс» стало обыденным, тогда как слово «любовь» становилось стыдным и даже позорным. Эти два слова искали на страницах газет компромисс, пока не нашли его в слове «отношения». На страницах газет и журналов происходила сексуальная революция. Специалистов по этой теме не хватало, и он бойко взялся за перо. В газете «Лом» ему поручили вести юмор, а в журнале «Отнюдь» предложили вести рубрику «Авось-ка для женщины», где ему пришлось заняться сексом по переписке. Тематические статьи и письма для страждущих женщин он подписывал лихо и просто «Стоян Заливалов». Тиражи журнала за короткий срок увеличились в три раза. Он увлеченно оплодотворял гением своих мыслей всех женщин журнала. Главный редактор журнала «Отнюдь» Глория Затмиловская вплотную заинтересовалась его работой, вследствие чего у них мог разгореться бурный служебный роман, который, скорее всего, перешел бы в альковный. Днем Веня занимался сексом по переписке, вечером без энтузиазма искал ответы на поставленные вопросы в постели главного редактора. Накачав немного писательские мышцы на периферии, он оставил южный город и вернулся домой вновь покорять литературную Москву. Для журнала «Животноводство» он написал статью под названием «Секс, как важный фактор животноводов и животноводства». В ней он писал о том, что у каждого мужчины должна быть своя доярка, которая должна поддерживать его в мужском тонусе и регулярно выдаивать из него семя. Он писал, что женщинам очень важно поддерживать свой доильный аппарат в рабочем состоянии и что несчастье мужчин в семейной жизни ведет к появлению профессиональных доярок, которые делают свой бизнес на ниве секса, собирая ощутимые удои в натуральном и денежном выражении. Особенно он гордился своей статьей «Секс, как тонкая шахматная игра», которую предложил опубликовать в журнале «Шахматы». В ней он утверждал, что отношения мужчины и женщины — это тонкая шахматная игра, в которой мат последнее дело, а главное фигура, которая появляется в тылах партнерши. В ответ на разгул СПИДа он написал серию статей под названием: «Резина — друг человека!» и «Да здравствует наконечники любви!» Одно время он хотел стать профессиональным карточным игроком, но опыт побитого однажды дяди Миши, попавшего после этого в больницу, говорил ему, что здоровье дороже. В это время его познакомили с банкиром Новосумовым-Захребетским, который сражался на залоговых аукционах с другими коммерческими компаниями. Новосумов-Захребетский просил его узнавать для него важную коммерческую информацию и благодаря этому выигрывал аукционы. Ему показалось, что у него начинается новый период в жизни, и он сможет чему-нибудь научиться у этих королей нового времени, даже если будет просто у них на побегушках. Ему хотелось понять, как в современной жизни делаются деньги, как придумываются финансовые комбинации, рассчитываются ходы, благодаря которым люди становятся богатыми, и какими качествами, знаниями, связями нужно обладать, чтобы добиваться успеха в жизни.

Он отсутствовал дома около месяца, хотя ему казалось, что прошла целая вечность. Москва заждалась своего сына и, приближаясь, радовалась его приезду. Это чувствовалось в бойком стуке колес на стыке рельс и каждом штришке того, что он видел за окном. Подмосковные березки и поля радовали глаз. На небе во всю, словно веселясь, сквозь тучи проглядывало солнце. Оно щедро разливало на землю свою щедрую позолоту, тогда как хмурые тучи, разрозненные, грубовато рваные, местами смыкаясь, препятствовали солнцу. От этого пейзаж с полем и перелеском покрывали яркие контрастные пятна света и тени. Небо в этот момент ассоциативно напоминало встревоженное лицо встречающей женщины, которая могла рассмеяться и разрыдаться одновременно и без всяких причин и стеснений. За окном под размеренный колесный стук на живописном холме, колоритно выхваченном солнцем, медленно и торжественно проплывала божественно красивая церквушка.

«Эх! Черт меня побери! Как я люблю Москву! Как я люблю Россию с ее патриархально грудастыми золотыми куполами!!» — мысленно в восторге произнес он. И душа его всколыхнулась от радости. Ему захотелось выпрыгнуть в окно и побежать к этой церквушке и дальше в поля за маячившим за бесконечными полями и лесами призрачным счастьем.

Мимо потянулись знакомые места. В вагоне поезда началось оживление, которое обычно возникает перед приездом. Коридор тут же наполнился шумным многоголосьем, доносившимся из разных купе. Пассажиры воспрянули, ожидая встречи с Москвой, предвкушая что-то приятное и питая большие надежды. Неизвестный герой оглянулся и посмотрел в свое купе. Молодая пара копошилась у сумок, складывая в них все, что им требовалось в дороге. Хваткая пожилая женщина с волевым энергичным лицом новоявленного коммерсанта собрала сумки и сидела у окна. На столике перед ней лежали московские журналы, купленные еще на станции в Армавире.

За окном чертой, подводящей итог его жизни, появился перрон. Пассажиры напряглись, словно перед ответственным стартом, и потянулись руками к сумкам и чемоданам. Разочарованный зоолог, малоизвестный шоумен, неудачный актер, несостоявшийся писатель, не случившийся циркач, манипулирующий картами, неудачный коммивояжер оставались в прошлом. Теперь он рассчитывал на свои способности и питал большие надежды на то, что благодаря людям, вокруг которых он вращался, его финансовый гений проснется, и он сможет заработать много денег. Сколько раз он уезжал и возвращался в свой родной город с новыми надеждами и грандиозными планами. И всегда город встречал его радостной суетой и многолюдьем железнодорожных вокзалов и аэропортов. За окном обильной чередой замелькали взволнованные лица. Картинки с встречающими в рамках вагонных окон стали двигаться медленнее и большая карусель, на которой он будто катился около суток, вдруг остановилась. Он нагнулся, взял из купе сумку и быстро направился к выходу. Отойдя на десяток метров от вагона, он обернулся и посмотрел на попутчиков и остальных пассажиров. Все пассажиры поезда в этой новой очередной гонке жизни стартовали почти одновременно и неизвестно, кто из них выиграет и придет финишу первым, чтобы получить заветный приз. Неизвестный герой знал, что все важные дела и главные пути, начинаются и заканчиваются в столице. Ее хотели и ее добивались приезжие. Она гостеприимно принимала приехавших, кому-то помогая, а кому-то отказывая. Все приезжие относились к ней, как к богатой невесте на выданье. Он же давно относился к ней, как к родной маме, к которой привык и любишь.

По асфальту сильнее, настойчивее застучали капли дождя. Весь перрон по направлению к зданию вокзала расцвел, раскрывшимися дождевыми цветами зонтиков. Неизвестный герой не стал суетиться и доставать зонтик. Он улыбался и сказал столице-маме: «Ничего-ничего не надо плакать от радости. Я же вернулся». И дождик тут же закончился. С хорошим настроением Он вынырнул из стеклянного аквариума вокзала на мокрую привокзальную площадь, где начиналась грандиозная стройка какого-то супермаркета, сел в первое попавшееся такси и поехал в банк.

Сергей Львович встретил его в банке и с довольной улыбкой просматривал привезенные бумаги. Затем он внимательно выслушал красочный рассказ о деталях поездки и выполненного поручения. Они явно симпатизировали друг другу. И каждому нравилось то, что другому не хватало. Банкиру нравилась, остроумие, веселость и общительность человека, который сидел перед ним. Его визави нравились деньги банкира.

— Есть новое поручение, — начал Новосумов-Захребетский. — Завтра в двенадцать часов пополудни зайдешь на Арбате в ресторан «У Чахохбили». Там будет Берумногов.

— Тот самый?

— Да, тот самый, — кивнул банкир, достал из-под стола подарочную сумку и поставил на стол перед Веней. — Передашь ему эту сумку.

«Увесистая», — подумал неизвестный герой, забирая со стола выставленную небольшую подарочную сумку.

— Потом зайдешь ко мне и поговорим, — добавил банкир, давая понять, что разговор закончен.

На следующий день неизвестный герой пришел в ресторан «У Чахохбили» и сразу увидел персону. Колоритная тучная фигура с седой кучерявой головой расположилась за столиком у окна. Рядом с ним стоял официант.

— Отар Генацвальевич сказал, чтобы вас обслужить, как следует… — сказал официант с грузинским акцентом. — Что хотите? Осетрина есть, черная икра есть…

Берумногов по-деловому кивнул головой, что означало — неси все. Официант удалился.

Неизвестный герой подошел ближе и сказал вежливо и даже чуть заискивающе:

— Здравствуйте, Боян Мордасович! У меня для вас передача… Подарок от Новосумова-Захренбетского.

Берумногов продолжал кушать холодные закуски. Затем спокойно поднял глаза на Веню и посмотрел на него строго, колюче и требовательно, как могут только высокопоставленные люди.

— Сергея Львовича, — добавил неизвестный герой и поставил на стол принесенную сумку.

Берумногов продолжал смотреть на подошедшего по-прежнему требовательно. Но тому больше положить на стол было нечего. Поэтому он учтиво кивнул, повернулся к выходу и удалился.

«Использовали, как туалетную бумажку», — улыбнулся неизвестный герой, выходя из ресторана на Старом Арбате, и на губах его появилась едва заметная ироничная улыбка.

Арбат продолжал жить своей прежней жизнью, которая началась с середины 80-х, с самого начала перестройки, когда он постепенно превратился в оазис проявления всех свобод. Его заполнили художники, которые продавали картины и рисовали шаржи. Здесь давали представления уличные артисты. Выступали самозваные ораторы, которые быстро становясь кумирами на короткий промежуток времени. Уличные поэты читали свои стихи, на стенах домов развешивали рукописные, машинописные стихи и продавали уникальные произведения по листочкам. Здесь же продавали свои опусы неизвестные писатели и юмористы. Мимо по тротуару быстро прошли облепленные паукастой свастикой адольфики. Бритоголовые нацисты и националисты всех мастей, пользуясь свободой слова, подняли головы, заявляя о своих предпочтениях и правах. На краю улицы под аркой стояли люди с кумачовым флагом. Они спорили с кучкой других людей из числа уличных оппонентов и ораторов. Чуть дальше на крашеном и запыленном заборе, обнесенном вокруг ремонтируемого дома, можно было прочитать написанное красной краской с помощью распыляющего баллончика: «Долой коммуняк». Здесь же ниже желтой краской было написано: «Демократы сволочи!» И чуть дальше на этом же заборе написанное от руки жирно, крупно и мелом: «Долой офигельщину». «Офигельщина» являлось остроумным новообразованием от слова «фиг» и фамилии действующего президента». Уличное творчество вызывало улыбку. И в следующее мгновение он улыбнулся еще шире и подумал о том, что, если все слова за правых и левых, сказанные в эфире, на улице, написанные в газетах, на стенах домов и заборах, сложить и привести к одному общему знаменателю, то они самоликвидируются и стены, а также заборы остались бы чистыми, а люди спокойными и дружелюбными. Он пошел мимо развалов и лотков с сувенирами, рябившими матрешками с лицами русских румяных красавиц и портретами нынешних и прошлых президентов и руководителей страны, картинок и фигурок, изготовленных в стиле кич, предметов с символикой Советской Армии, шапки ушанки с красно-желтыми блестящими звездами, ремнями с сияющими звездастыми пряжками, сапоги, гимнастерки. Тут же на соседнем лотке стояли лапти, вышитые салфетки, иконы, и предметы ремесел. Он протолкался сквозь художников и выставленных картин, рассматривая их шедевры. Увидел кучку адептов, которые с просветленно отупленными лицами раздавали цветастые яркие книги. На выходе со Старого Арбата он встретился с кришнаитами, которые в легких голубых и розовых туниках с голыми худыми шеями трясли яйцевидными стриженными наголо головами в одуряющем танце и ритмично били в свои бубны.

Свобода застала людей врасплох, и они проявляли себя по-разному и кто как мог и во что горазд.

День выдался солнечным и не жарким. Захотелось раствориться в Москве и знакомыми улицами и переулками пройти к банку Новосумова-Захребетского.

По центру столицы в сторону Кремля с вдохновением шел никому неизвестный герой своего времени. Его стильная походка как нельзя лучше передавала игру чувств и мыслей этого человека. Улыбка не сходила с его губ. В витринах киосков, ларьков кафе и ресторанов за ним следовала улыбка с его отражением. Он нисколько не сомневался в том, что эта музыка современной архитектуры из зеркального стекла и белого бетона, напоминающего платья невесты, скоро будет звучать исключительно для него.

Увлекшись своими мыслями, он не заметил, как на его пути образовался человек при белом воротничке и с многообещающей фирменной улыбкой.

— Здравствуйте! — пропел белый воротничок необыкновенно сладко и доброжелательно. — Поздравляю вас! — пропел он торжественно.

«Как мне это знакомо», — подумал ходок.

— Вам очень повезло! — продолжил белый воротничок, залезая рукой в сумку и пытаясь что-то нащупать и достать.

— Да-да! — согласился ходок, быстро огибая того слева и заявляя афористично. — Красный свет — дураков нет!

— Распродажа со скидками! — пропел воротничок дивно сладким голосом и снова с сумками забежал вперед, преграждая путь. — Сегодня у нашей фирмы презентация и распродажа товаров со скидками.

— Нюхайте по утрам жирные свежие фикусы! — сказал, как отрезал неизвестный герой.

— Здравствуйте! То есть, подождите! Поздравляю вас! — снова пропел белый воротничок необыкновенно сладко и доброжелательно.

— Спасибо, не надо.

— Вам повезло! — запел воротничок и, забегая вперед, снова поставил на пути ходока обе свои сумки. — Электрическая мясорубка и миксер в одной упаковке. Вы такого больше нигде не найдете.

— Да-да! — сказал ходок и неизвестный герой, плавно огибая воротничка с другой стороны. — Не сразу бабка родилась, не сразу деду отдалась.

— Подождите, куда вы? Новинка сезона! — попытался загородить дорогу белый воротничок. — Не лишайте себя истинного удовольствия!

— Оставьте все удовольствия для себя.

— Купите хотя бы соковыжималку и кофемолку. Уникальная вещь… — послышалось сзади. — Не отставайте от технического прогресса, — тут же послышалось теперь около самого уха.

— Только не надо меня догонять, — сказал ходок и обернулся.

Но воротничок с двумя сумками уже забежал и остановился перед ним.

— Тогда купите чайный набор. Ситечко, ложечка, кружечка… — пропел он.

— Скажите честно. Вы фугу Баха слышали? — спросил ходок.

— Слышал, — ответил уличный коммивояжер. — Наверно, слышал.

— А фигу Баха видели?

Вопрос явно на несколько секунд поставил в тупик продавца.

— Так я вам покажу. У меня точно такая же, — сказал ходок и, уходя, показал фигу и добавил. — Достали…

Последнее время таких коробейников в столице можно было встретить чуть ли не на каждом шагу.

На ступеньках перед Библиотекой имени Ленина кучковались мальчики и девочки. В моду стремительно входил унисекс, и мальчиков нельзя было отличить от девочек. Широкие штаны, короткие и вещевые горбики со жвачкой во рту и книжками за спиной. Эти продвинутые молодые люди знали все о сексе, о компах и писюках, как называли персональные компьютеры и не испытывали никаких комплексов перед предстоящей жизнью.

Неизвестный герой, он же ходок, шел вдоль Манежа, приближаясь к родному университету. Впереди на углу Тверской и Охотного ряда маячило мрачноватое здание думцев. Справа на Манежной Площади с размахом велось строительство комплекса из подземных магазинов, бутиков, супермаркетов и престижных салонов.

Надо сказать, что своей раскованной походкой и лучезарной улыбкой он привлекал внимание не только обывателей и прохожих.

— Смотри, кошелек, — сказал кто-то рядом и перед ним быстро нагнулись. — Поделимся? — предложил длинный парень, поднявший кошелек у него из-под ног.

Было известно, что последует дальше.

— Бери… — протянул кошелек длинный. — И поделимся…

— Так ты же нашел. Он твой. Оставь себе.

— Но он же у тебя под ногами лежал, — сказал оказавшийся рядом другой, коренастый.

— Только давайте не будем друг друга перебивать. Это ваша добыча. Идите и купите себе вкусный кафельный торт.

— Чего? — вызывающе спросил длинный. — Какой торт? Кафельный?

— И не надо мне улыбаться лошадиной улыбкой. У меня все равно для вас кукурузы нет. Я этот фокус знал, когда вы оба еще мимо горшка ходили.

— Нарываешься? — спросил коренастый и подступил ближе.

— Выражаю мысль, — сказал ходок. — Причем, предельно ясно. — И вдруг сделал страшную гримасу и закричал. — Пошел туда, откуда на свет вылез. И в зад тебе то, чем папа делал. — Отвернулся и пошел дальше с негодованием бормоча: «Козлы!.. Пройти не дают».

Город кишел жуликами, проходимцами, ворами и наперсточниками. Они ринулись отовсюду на столичный маскарад жизни, как отчаянные весельчаки в поисках развлечений.

Скорый шаг проходимца, если так можно было назвать неизвестного героя, который проходил мимо университета, прервал красный свет светофора и тесный фырчащий железный поток автомашин. Он стоял на углу альма-матер, как для него, так и для многих других интеллектуалов страны. На его желтых стенах еще оставались видны следы прошедшего политического вихря предвыборной кампании. Вверху на штукатурке виднелись плохо затертые надписи наглядной агитации и выражения собственных мыслей не слишком умных людей. Тут же размещались нарисованные звезды, фашистская свастика и множество других плохо различимых надписей. Уличная и заборная журналистика добралась и до его университета. Еще два месяца назад, когда он после длительного отсутствия вернулся в Москву, здесь кипели предвыборные страсти. И ему, потерявшему многих друзей, уехавших искать лучшей жизни за границу, среди которых оказались Геша, Андрюха-хирург, Кузя, тоже захотелось пройтись в колонных демонстрантов, держа над собой плакат с таким напутствием президентам всех стран: «Господа Президенты! Не портите воздух в стране. Рядом же живут и работают люди. Некоторые не выдерживают и уезжают». В это время он сам заколебался уехать ему или остаться. Но родина его не отпускала и крепко прижимала к себе.

У гостиницы «Националь», сучкуясь, проводили время девушки, прибывшие на столичный маскарад жизни для сексуальной революции. Они осуществляли обмен денежных средств на натуральные чувственные и телесные услуги, желающие не прокатиться на дорогом иностранном авто, а дающие сами себя заграничным дядям на прокат. Вся прилегающая к гостинице территория кипела легкомысленной расковано-деловой жизнью жриц любви. Казалось, отсюда они распространились по всему городу и стояли на тротуарах Тверской улицы, на Ленинградском шоссе и на всех других больших и маленьких улицах, переулках и тупиках города. Демократия открыла для них большую дорогу в жизнь легкомысленной наживы.

Он прошел мимо кипящей и потной массы похоти и наживы, двинувшись дальше по Тверской улице. Когда-то он любил гулять по Тверской и рассматривать барельефы на мемориальных табличках. Где-то здесь должна была висеть и его табличка с надписью: «В этом доме жил и работал выдающийся академик, генеральный конструктор». Или «…непревзойденный народный артист драматического, оперного и балетного театров». Или «Великий полководец и флотоводец…» Или иначе: «Известный путешественник и зоолог…» И так далее. Он усмехнулся своим мыслям и, думая, что это вполне может случиться и позже. Только надпись будет какой-нибудь иной. Он двигался по Тверской, рассматривая, дома, мемориальные таблички, вывески, витрины. Еще в начале девяностых витрины антикварных, букинистических магазинов, кафе и ресторанов выглядели скромнее и можно было перепутать двери в магазины с дверями, ведущих в квартиры жильцов. Сейчас двери в магазины, бутики, кафе и рестораны выглядели шикарнее, завлекательнее и входные двери, ведущие в коридоры, холлы и квартиры жильцов, выглядели куда как скромнее, незаметнее и непригляднее. На Пушкинской площади он посмотрел налево вдоль по бульвару в сторону Театра имени Горького, Театра имени Пушкина и Литературного института имени Герцена, где училась Алена, девушка, с которой он познакомился не так давно. «У нее замечательная фигура и обалденные бедра», — подумал он. С мыслями о ней он спустился в подземный переход и вдруг услышал странные звуки. Голос как будто доносился откуда-то издалека, из прошлых лет и относился именно к нему. Он остановился, прислушался и отчетливо услышал свое имя. Кто-то звал его от киосков. Он повернул голову и услышал отчетливое:

— Веня!.. Веня!..Усладов!.. Веня!..

Между ним и тем, кто его звал, шли люди. Веня никого не видел и, всматриваясь, сделал шаг к тому месту, откуда слышался голос. И тут он увидел маленькую Ленку. Она стояла у киосков, подпрыгивала от радости на месте и делала ручками взмахи, словно птичка, пытавшаяся взлететь.

— Веня!.. — кричала она тонким заливисто звонким голосом. — Веня!.. Это ты?

— Я, — ответил он и подошел ближе.

— Как ты живешь? — спросила она.

Веня пожал плечами.

— В общем, неплохо, — сказал он, смущаясь от того, что она так неистово и радостно кричала, подзывая его.

— Как хорошо, что я тебя увидела, — сказала она.

Ленкин голосок, всегда ему казался хрустальным и звонким. Он со школьных времен напоминал ему голос принцесс и добрых волшебниц из старых сказок, который звучал в кино и в мультипликационных фильмах.

— А что такое? — радостно спросил Веня.

— Мы в эти выходные встречаемся классом, — сказала Ленка.

— Правда?! — удивился Веня и подумал с улыбкой: «С этими короткими взмахами ручками она мало изменилась».

— Как у тебя? Семья, дети?

— Нет, — отрицательно покачал головой Веня.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Ленка.

Последние Ленкины слова прозвучали с надеждой. Но Венина жизнь не могла измениться. В школе Ленка привлекала его вполне зрелой грудью и хрустальным, сказочным голоском. Иногда они вместе гуляли с ее маленькой лохматой и забавной пекинеской собачкой. Тогда он, с восхищением постигая все жизненные аспекты, думал: «Почему все собаки так похожи на своих хозяев?»

— Я тебе позвоню, — сказал Веня. — Телефон тот же?

— У меня — да. А у тебя? Мы тебе дозвониться никак не можем.

— Я уезжал. Вечером созвонимся?

— Хорошо!

Веня попрощался с Ленкой и поспешил в банк. До него оставалось рукой подать.

Как только Веня ступил с асфальта на изысканную специально выложенную особым способом тротуарную плитку, то сразу понял, что ступил на территорию банка. Он поднял голову и прочитал вывеску из золоченых букв «Банк «Столичный ЭмитентЪ». И хотя банк назывался именно так с твердым знаком на конце для солидности и с признаком старины, Веня всегда читал название не иначе, как «Столичный Импотент». Вкладчиков банка Веня называл импотентами. Потому что положить деньги в банк было легко, а забрать сложно. Договоры составлялись таким мудреным образом, что клиенты оставались без денег и без прав на их возврат. А если кто-то настаивал на возврате средств и подавал в суд, то получал пустые хлопоты. На банк работали несколько инвестиционных фондов, которые под векселя, выпускаемые акции и ценные бумаги собирали деньги с граждан, обещая хорошие проценты и исчезали, чтобы возобновить свою деятельность под другими громкими именами.

Сергей Львович встретил его, как всегда в кабинете, в предвкушении и с тайной надеждой. Веня рассказал, как передал сверток и как вел себя Берумногов.

— Значит, взял?! — довольный сказал Сергей Львович.

Банкир поднялся с кресла и восторженно заходил по кабинету. Мягкий и ухоженный живот его опережал хозяина, куда бы он ни двигался по кабинету. Создавалось впечатление, что живот в теле главное и что его обладатель не ходит по кабинету, а желает догнать свой живот передвигаясь по непредсказуемой траектории, как энергичный шарик ртути. Крупная лысая, наголо бритая голова его ловила отблеск от осветительных ламп, гармонируя с блеском озарения в глазах. Веня никогда не мог понять этого человека. В его голове варились хитроумные мысли и выстраивались затейливые финансовые комбинации. За вполне благообразным видом скрывался хитрый умный и коварный человек, который прячет за маской добродетеля хищный нрав и стремление к наживе.

— Ты сказал от Сергея Львовича?

— Сказал.

Берумногова увольняли с высокой должности в связи с уходом на пенсию, как указывалось в подготовленном приказе. Его место должен был занять Семизадов, с которым у Новосумова-Захребетского сложились более чем дружеские отношения. Берумногов перед уходом должен был подписать важные для Сергея Львовича бумаги. Часть суммы за услугу подписант получил прежде и тянул до последнего, чтобы получить с банкира больше условленного. В том, что теперь подпись будет получена, Сергей Львович не сомневался.

— Я хотел вас кое о чем попросить, — сказал Веня.

— Да, давай.

Веня полез в карман. Достал сложенный белый лист бумаги и положил перед банкиром. Тот взял листок, развернул и прочитал:

«Заявление.

Прошу принять меня на работу в банк, чтобы получать удовольствия за ваш счет».

Ниже стояла подпись Вениамина.

— Это что шутка? — улыбнулся банкир и тут же посерьезнел. — Кофе хочешь? — спросил он.

Веня кивнул.

Банкир нажал на кнопку телефона и по громкой связи сказал:

— Нина, принеси нам два кофе.

В кабинет через минуту вошла секретарша и поставила на стол два кофе и две розетки с сахаром и печеньем.

— Не понимаю, зачем тебе это нужно.

— Хочу стать банкиром, — улыбнулся Веня.

Сергей Львович в своих теневых делишках часто использовал его вслепую и явно недоплачивал. Он обманывал всех вокруг себя. Обещал платить процент от сделки, от прибыли, от выигрыша, но не собирался этого делать.

— Я тебе что, мало плачу?

«Мало», — мысленно ответил Веня и Сергей Львович его понял.

— Хорошо, ты будешь получать свой процент от сделки. И потом, я тебя ввел в высшее общество богатых игроков. Представил бизнесменом. Представь, что кто-то из них узнает, что ты не бизнесмен, а клерк из моего банка. Ты что меня хочешь подставить?

Когда было нужно Сергей Львович выставлял его на игру, чтобы обыграть какого-нибудь богатого клиента в закрытом клубе. Иногда нужно было проиграть высокому чиновнику, который брал взятки девушками, дорогими безделушками и тем, что ему проигрывали в карты. От выигрыша Сергей Львович платил ему мизерную сумму.

— Нет, ты мне пока нужен в том качестве, в каком я тебя использую. Пей кофе.

Они положили сахар в чашки и сделали по глоточку.

— В следующем деле ты получишь свой процент, — с обнадеживающей улыбкой сказал Сергей Львович.

Веня кивнул, понимая, что его снова обманут. Они оба смотрели друг на друга и понимали, что один обманет другого. Только на этот раз Веня хотел, чтобы тем, кто обманет, стал он сам.

Веня искал Ленкин дом. Ему предстояла встреча с юностью. Он увидит своих друзей: Аркашу Вездесущева, Тучу, Юрика, Шурика. Кого-то он узнает, а кого-то не узнает. Они давно не виделись.

Глава 2

Партнеры

По элитному загородному шоссе, торжественно обсаженному шпалерами из голубых елей, пряча под капотом табун лошадиных сил, мчался мощный шикарный «Мерседес». Синяя мигалка на крыше и захлебывающаяся от воя сирена оповещали все живое о приближении важной персоны. Мыши, ежики и зайцы бежали прочь от дороги, чтобы не быть задетыми или раздавленными. Вороны шустро слетали с деревьев и улетали, чтобы не портить пейзаж.

В «Мерседесе» на заднем сиденье сидел Павел Григорьевич Семизадов. За последнее время он значительно вырос в весе, должности и положении, уверенно заняв место своего бывшего начальника Бояна Мордасовича Берумногова, у которого многому научился и в том числе красноречиво молчать. Подчиненные должны были ловить на лету его мысли и выполнять приказы прежде, чем он их отдавал. Недавно он занялся политикой и метил еще выше. Но для политики нужно было непрестанно говорить, звать, взывать, обещать и вести массы за собой. И это он умел.

«Мерседес» на большой скорости, плавно вошел в поворот и понесся к видневшимся воротам с ажурной ковкой. При подъезде ворота автоматически открылись и «Мерседес», шурша шинами, въехал на территорию резиденции его партии, вальяжно, плавно по дуге обогнул шикарную клумбу и привычно остановился среди элитного стада из «БМВ», «Вольво» и «Ауди». Как только автомобиль замер напротив ступенек у входа в двухэтажное здание, к машине тут же подошел охранник в черном костюме, белой рубашке и открыл заднюю дверцу.

— Здравствуйте, Павел Григорьевич! — сказал он.

Из машины послышалось сопение, появилась одна нога, потом другая. Появился сам Семизадов, который оторвал свой зад от сидения и с трудом вылез из машины. Охранник проводил Павла Григорьевича к портику и открыл для него дверь. Павел Григорьевич торжественно вошел в здание.

В вестибюле его встретил еще один охранник, который напоминал крупный и тяжелый шкаф. Руки этого охранника размерами напоминала ноги упитанного человека и на плечах особенно бугрились мышцами.

— Вас ждут, — почтительно сообщил охранник в вестибюле.

Павел Григорьевич походкой человека, обличенного большой властью, стал подниматься наверх. После первого марша его встретил спускавшийся сверху банкир Сергей Львович Новосумов-Захребетный.

— Здесь? — спросил Павел Григорьевич.

— Здесь, — ответил конфиденциально Сергей Львович.

В большой комнате на втором этаже их ждали. Посреди комнаты стояли двое. Один высокий и худой, другой невысокий лысоватый и чернобровый. Когда они вошли, первым к ним повернул голову Илья Ильич и затем голову повернул сам Боря Зовский. Зовский стоял, сильно сутулясь, положив обе руки в карманы и говорил, опустив голову чуть вниз, как бы размышляя вслух и не заботясь над тем, услышит его собеседник или нет. Высокий и худой Илья Ильич опустил голову как можно ниже, чтобы лучше слышать собеседника. Как только дверь в комнату открылась, Зовский замолчал, чуть повернул голову и, приподняв черные арочные брови, черными проницательными глазами посмотрел на вошедших пристально, искоса, исподлобья, ожидая приближения пришедшего.

— Я спешу. Специально задержался, чтобы увидеться, — сказал Боря Зовский тихим вкрадчивым голосом Павлу Григорьевичу. — Хочу сказать вам следующее. Видел ваше выступление, — И вынужден признаться, мне понравилось. Думаю, нам следует уже подумать о приближающихся президентских выборах.

Черные потаенные глаза Бориса Абрамовича с бровями, которые придавали его взгляду ястребиность, смотрели на Павла Григорьевича доверительно, вкрадчиво и проницательно. Глаза этого человека с математическим складом ума, великолепного расчетчика ходов и поворотов жизни, никогда не выдавали то, о чем он думал в данный момент.

— До свидания, — сказал мягко Борис Абрамович и пожал на прощание всем присутствующим руки. — Провожать меня не нужно.

Все оставшиеся посмотрели ему вслед.

— Он собирается в вас, как политика, вкладывать деньги, — сказал осведомленно Илья Ильич.

— Да?! — сказал Павел Григорьевич и его отвислые щеки радостно дрогнули.

— Хочу заметить, что он собирается вкладывать деньги, а я уже вкладываю, — заявил Сергей Львович. — И у меня есть кое-какие планы в этом направлении. Я бы хотел снова вернуться к разговору о санатории.

— Давайте сядем, — сказал Павел Григорьевич и сел на диван.

Сергей Львович сел в кресло напротив, Илья Ильич сел рядом с Семизадовым.

— Этот санаторий никак не выходит у меня из головы, — сказал банкир.

— Имеловский мой друг, — коротко сказал Павел Григорьевич. — Я не могу вам здесь поспособствовать…

Сергей Львович едва заметно поморщился. Он знал больше, чем Павел Григорьевич ему говорил.

— Борис Абрамович тоже заинтересован в этом санатории, — сказал вкрадчиво Илья Ильич.

И тут Павел Григорьевич и Сергей Львович посмотрели на него с некоторым испугом и удивлением.

— Да, — подтвердил Илья Ильич. — Сутулый мне говорил, что санаторий стал элитным местом страны, куда ездят отдыхать и лечиться все известные политики, чиновники, банкиры. Он хочет приобрести санаторий и рекомендовать в него съездить высокому лицу страны.

— Санаторий «Чудесные грязи» становится известным даже за границей. Имеловский мне сказал, что он вдвое поднял цены на путевки и спрос все равно растет, — солидно заявил Павел Григорьевич.

— По моим сведениям, это единственное предприятие, которое уже приносит колоссальную прибыль. Но может приносить еще большую. Я знаю, как повысить его рентабельность, — доверительно сообщил Сергей Львович.

— Эти грязи настолько целебные, что безнадежные больные исцеляются, — произнес Павел Григорьевич.

— Да, я слышал, что мертвые выздоравливают. Оживают и начинают ходить, — вставил Илья Ильич и поднялся, чтобы пройтись по комнате.

— В это предприятие я бы мог вложить большие деньги, — сказал Сергей Львович. — Построить сначала один корпус, потом еще несколько корпусов и начать поставлять грязь за границу.

— Насколько мне известно, они уже начали поставлять грязь за границу, — сказал солидно Павел Григорьевич.

— Ну что вы, — отмахнулся от этого соображения Сергей Львович. — Не те масштабы. Я увеличу рентабельность вдвое, втрое. И этих денег вам бы хватило на президентскую кампанию.

— Хорошо, я подумаю, — сказал Павел Григорьевич.

Ему очень не хотелось трогать Имеловского, потому что он сам помог тому приватизировать санаторий и вложил в него свои деньги, которые приносили хороший доход.

— Гарик приехал, — сказал Илья Ильич, подойдя к окну на звуки подъехавшей машины.

— При нем говорить о санатории не будем, — сказал Сергей Львович.

Павел Григорьевич солидно кивнул в ответ ему головой.

Гарик быстро вошел в комнату и походкой, в которой угадывалась изящная легкость пронюхавшего что-то важное шакала, приблизился к партнерам.

Он являлся внебрачным сыном Отара Генацвальевича Чахохбили. Влиятельный бизнесмен папа сам побаивался сына, потому что тот пошел по скользкой дорожке еще дальше папы. Гарик контролировал теневой бизнес столицы, держал под собой игорные заведения, притоны, покровительствовал уличной проституции, торговал наркотиками и оружием, отмывал преступные капиталы. Он нуждался в высоких покровителях так же, как и они в нем. За последние два года он построил в столице две гостиницы, которые приносили ему легальные деньги.

— У меня появилась отличная идея, — сказал Гарик запальчиво, как будто только что нашел золотую жилу, и поздоровался с каждым за руку. Его тонкая изящная ручка, в которой скрывалась крепость кинжала, побывала в каждой протянутой ему руке. — Есть такой санаторий «Чудесные грязи». Слышали? Очень прибыльный бизнес. Я хочу забрать этот санаторий под себя. Как вы на это смотрите?

Павел Григорьевич, Сергей Львович и Илья Ильич раскрыли рты в молчании.

— Что? Что вы все замерли, как будто пули проглотили? Я что-то непонятное сказал? — спросил Гарик с улыбкой, которая кривлялась на его губах.

— Это не твой бизнес, — сказал Сергей Львович осторожно.

— Был не мой, станет мой, — легко сказал Гарик.

— Это наш бизнес, — багровея, с нервом произнес Павел Григорьевич.

— Я только сказал, что хочу забрать санаторий под себя, — остро и твердо сказал Гарик.

— Не суй свой паршивый горбоносый носяра в наши дела, — грубо осадил его Павел Григорьевич, тряся нервно щеками. Помолчал и добавил. — Наглеешь…

Гарик весь сжался, как пружина, и сверкнул глазами, затаив волчью обиду.

— Пойдемте играть, — предложил Сергей Львович.

— Да, — поддержал его Илья Ильич.

Эти люди имели много общего. Они любили деньги и власть. Все четверо лечили зубы у одного дантиста. У них были общие дела и общие женщины. И еще у них была общая любовь к картам.

Павел Григорьевич поднялся с дивана и первым пошел в игровую. За ним двинулись остальные.

— Во что играем? — спросил Гарик. — В вист, покер, преферанс?

— Давайте в «Кинга», — ответил Павел Григорьевич.

Едва сели за стол, как карты стали брать над ними верх. Они, казалось, обо всем забыли. Илья Ильич начал сдавать карты. Сергей Львович придвинул к себе расчерченную бумагу, чтобы писать. Игра началась. Павлу Григорьевичу сразу начало везти. Он брал больше всех взяток.

— Бескозырка, — объявил Сергей Львович, сделав запись на листочке.

— Я пас, — сказал Илья Ильич.

— Две, — заявил Гарик.

— Одну, — скромно сказал Сергей Львович.

— Три, — заявил Павел Григорьевич.

— Ходите, — кивнул Сергей Львович на Павла Григорьевича.

— По пикам, — сказал Павел Григорьевич и стукнул пиковым тузом по столу.

Сергей Львович сбросился пиковой шестеркой. Илья Ильич сбросился маленькой червушкой. Гарик скинул восьмерку пик.

— Эта взятка моя, — сказал Павел Григорьевич и довольный придвинул карты к себе.

— Значит, взятки берете? — съязвил Гарик.

— Беру, Гарик, беру, — подтвердил Павел Григорьевич, рассчитывая следующий ход.

— Это как судья спрашивает у подсудимого: «Что можете сказать в свое оправдание?» Тот говорит: «Пчелы и те взятки берут…» — припомнил короткий анекдот Сергей Львович.

Все рассмеялись.

— По бубям, — сказал Павел Григорьевич и бросил на стол бубнового туза. — И это моя взятка, — придвинул он карты к себе, когда все сбросились бубнушками. — Снова по пикам, — сказал азартно Павел Григорьевич и бросил на стол даму пик.

Илья Ильич и Сергей Львович сбросились, а Гарик положил на стол пикового короля.

— Моя, — привычно потянул к себе карты Павел Григорьевич.

— Куда? — повысил голос Гарик. — У меня король… Моя взятка.

— Изви… Гарик… — пробормотал Павел Григорьевич, убирая руку. — Изви… Я думал, ты сбросился.

— Думал… — передразнил его Гарик и придвинул карты к себе.

Следующую взятку взял он. И последнюю взял Сергей Львович. Павел Григорьевич остался без одной. Игра дала сбой. На мизере Павел Григорьевич взял все взятки.

— Сейчас не нужно было взятки брать, — улыбнулся Сергей Львович.

— А он не может не брать, — гоготнул Гарик.

Илья Ильич ничего не сказал и тоже улыбнулся.

— Да как-то так, — сказал растерянно Павел Григорьевич. На мизере мне не везет. Все время беру взятки. Сколько-нибудь да возьму. Хоть на мизере совсем не играй.

Потом Павел Григорьевич снова взял взяток больше всех, выравнивая игру. Ему снова начало везти. И тут Гарик, чтобы сбить игру, попросил:

— Водички пусть принесут. В горле пересохло.

Павел Григорьевич снял трубку с телефона, стоявшем на журнальном столике и попросил:

— Михеич, пусть водички принесут.

— Закурю? — спросил Гарик.

— Кури, — разрешил ему Павел Григорьевич. — Я тоже…

— Только вы не очень, — попросил Сергей Львович. — Надымите, потом играть не захочется.

Эти двое с Ильей Ильичом не курили.

Дверь открылась и в игровую комнату вошла девушка. Она принесла на подносе напитки. На ней был крохотный сарафанчик, прикрывающий немного грудь и промежность. Белая роскошная грудь аппетитно выглядывала из сарафана и ноги уводили взгляд под чистый ажурный передничек так увлекательно, что Павел Григорьевич испытал моментальное влечение. Девушка будто выстрелила ему в голову всеми телесными достоинствами и попала прямо в мужское самолюбие. Он открыл рот, чтобы что-то сказать и забыл это сделать.

— Новенькая? — спросил Сергей Львович у Гарика.

— Да. Милочкой зовут, — сказал тот с улыбкой, понимая, что теперь игра пойдет в его карман. — Я ее сегодня привез.

Милочка поставила поднос на столик и пошла к выходу. Глаза Павла Григорьевича двигались за ней.

— В грязь, в грязь, в грязь! Как говорит мой друг Имеловский, — сказал Семизадов, предчувствуя, что вечер будет интересным. — Все в грязь! — сказал он, собираясь продолжить игру.

— Мы могли стать Королями Грязей! — сказал Сергей Львович, попивая минеральную воду.

— Санаторий очень привлекателен. Я хожу… — сказал Илья Ильич и зашел с Короля червей.

— Я могу поехать и разобраться там с этим Имеловским, — сказал Гарик.

— Без тебя разберемся, — сказал ему Павел Григорьевич и побил короля червовым тузом. — В грязь, в грязь, в грязь, — сказал он, довольный собой. — Все в грязь!

Следующую взятку взял Илья Ильич. И затем взял взятку Сергей Львович. Гарик и Павел Григорьевич остались без одной. В следующую раздачу Павел Григорьевич взял одну лишнюю взятку, а Гарик одну не добрал.

— Фрукты принесут или нет? — спросил с нервом Гарик.

Снова пришла Милочка. Она мило, невинно заискивающе посмотрела на Павла Григорьевича, и он потерял покой. Как он не старался сосредоточиться на игре у него ничего не получалось. Перед его глазами, словно какая-нибудь заставка стояла пышная грудь Милочки и ее бедра. Игра снова пошла в карман Гарика.

Черт! — в который раз выругался Павел Григорьевич, упуская взятку. — Думал, моя будет.

— Нет, моя, — потянул азартно к себе карты Гарик.

Стемнело. В комнату через окно нахально заглянула распутная бледная морда луны. Она двоилась и даже троилась, отражаясь в стеклах приоткрытого окна. Карточная игра подходила к концу.

— В грязь, в грязь, в грязь… — пробормотал Сергей Львович и бросил на стол валета бубей.

— Все в грязь!.. — скинулся бубновой семеркой Илья Ильич.

— В грязь, в грязь, — солидно кашлянул Павел Григорьевич и побил брошенные карты дамой бубей. — Моя, — поспешил он заявить.

— Нет, моя, — злорадно сообщил Гарик и побил туза козырной семеркой.

— Ну, как тут играть? — недовольно откинулся на спинку стула Семизадов.

— Опять без двух? — засмеялся над ним Гарик.

— Сегодня вы в проигрыше, — сказал Сергей Львович, принимаясь делать подсчеты.

— Я буду отыгрываться, — категорично сказал Павел Григорьевич.

— Кому не везет в карты, тому везет в любви, — сказал Гарик.

— Не пора ли нам в баньку? — спросил Сергей Львович.

— Пора, — согласился Павел Григорьевич. — Я заранее распорядился.

Поднялись и пошли в баню. Скоро из парной уже слышались крики, кряхтение, пофыркивание и рычание.

Стол для пирушки Михеич, как всегда, накрыл в предбаннике. Тарелки рябили аппетитной снедью. Над ними возвышались бутылки с дорогим коньяком, водкой, минеральной водой и соками. Первым из парной в клубах пара вышел закутанный в белые простыни Илья Ильич. Илья Ильич Краткий до недавнего времени работал в администрации президента на хороших должностях и до сих пор имел выходы на нужных людей. Внушительными шагами, словно длинноногая цапля он подошел к столу и сел на стул, чувствуя себя римским патрицием на отдыхе термальных банях. Вдруг, спонтанно он встал и, весь мелко дрожа, подошел к вешалке, где висела одежда. Быстрыми ловкими движениями рук он обшарил все пиджаки и достал из черного большого пиджака Павла Григорьевича пухлый конверт. Он отогнул край и увидел зеленые. Нервно осмотревшись, словно искал, куда спрятать конверт, Илья Ильич, сунул конверт в свой синий пиджак тоже во внутренний нагрудный карман. И вот тут помутнение прошло. Его начала предательски мучить совесть. Илья Ильич страдал клептоманией. Он воровал не желая, и не сознавая того. Довольно часто у него случались воровские припадки с помутнением ума. Он ничего не мог с собой поделать и крал. В кампании друзей он старался этого не делать. Но в этот раз сдержаться не смог. И всегда в оправдание вспоминал все остроумное, что говорили в его кругах. «Главное, иметь не совесть, а хороший аппетит». И еще. «Если что-нибудь хочешь то, соблюдай не закон, а диету». Как только из парной вышли Сергей Львович и Гарик, он снова принял позу римского патриция, отдыхающего у терм. Последним в клубах пара вышел Павел Григорьевич. Когда налили спиртное, Павел Григорьевич сказал:

— Предлагаю выпить за мою команду.

Они подняли хрустальные стаканы и чокнулись.

Второй тост сказал банкир:

— За будущего президента страны.

Павел Григорьевич так расплылся в улыбке и так откинулся на спинку, что мог потерять над происходящим контроль, то есть равновесие и упасть со стула, который жалобно скрипнул.

Потом пили за дружбу, за успехи в бизнесе и за каждого персонально. Коньяк перетекал из бутылок в стопочки и из них в желудки присутствующих, давая энергию для общения. Глаза у игроков потеплели, движения становились плавными и не такими уверенными. Поискав на столе коньяк, Павел Григорьевич позвал:

— Милочка! Еще коньяку принеси.

Девушка не заставила себя ждать, появляясь с подносом и бутылкой коньяка, которая замерла на подносе, как ракета на стартовой площадке.

— Нимфа! — простонал Павел Григорьевич, глядя на нее.

Милочка поставила бутылку на стол. Глядя на нее Павел Григорьевич понял, что пора быть демократичнее и разрешить народу пообщаться с будущим президентом запросто.

— Садись, — показал он Милочке на оттопыренную коленку.

Милочка села. Народ всегда слушался своих руководителей.

Выпьешь с нами? — спросил по-свойски Павел Григорьевич.

Милочка кивнула головой, усаживаясь удобнее на оттопыренную коленку. Ей налили коньяка. Она взяла хрустальную стопочку в руки.

— За дам! — патетически сказал Сергей Львович, желая угодить Павлу Григорьевичу, и поднял наполненный коньяком хрустальный стакан.

— За дам, — сказал Павел Григорьевич, смеясь.

— За дам, если дам это глагол, — остроумно заметил Илья Ильич и поднял налитую стопку.

— Ладно, задом — так задом! — сказал Гарик с ухмылкой.

Милочка залилась смехом.

— Не задом, а за дам! — поправила она Гарика. — И за глагол тоже, — сказала она и лукаво посмотрела в глаза Павлу Григорьевичу.

Выпили. Павел Григорьевич, пьянея, начал гладить девушку, подбираясь к ее заповедным местам.

— Нимфа!.. Рыбка!.. — шептал он ей.

— Рыбка хочет плавать, — томно сказала Милочка и поднялась с коленки.

— Да, плавать, — встрепенулся Павел Григорьевич и, поднявшись, направился за девушкой в бассейн. — Киса!.. — шептал он. — Рыбка!

— Ему сейчас повезет в любви, — с сарказмом сказал Гарик. — Не хотите тоже развлечься? — спросил Гарик. — Может, и вам пригласить девушек?

— Нет, — сказал Илья Ильич сухо.

— Не сегодня, — ответил расслабленный и довольный собой Сергей Львович.

Павел Григорьевич торопился за девушкой. Милочка на ходу сбросила сарафанчик, расстегнула лифчик и подразнила им Семизадова.

— О-о! — покачала она ажурным бельем перед Павлом Григорьевичем, кинула лифчик в воду и прыгнула следом.

— Киса!.. Нимфа!.. Рыбка!.. — простонал Павел Григорьевич, спускаясь за ней по ступенькам в воду.

Милочка дала себя догнать и стала смеяться таким смехом, который все больше возбуждал Павла Григорьевича. Он обнял ее и прижал к себе, после чего они стали тонуть. Милочка, выныривая и хватая ртом воздух, простонала: «Утонем же…» Тогда Семизадов показал ей повелительно на дверь с надписью: «Массажная» и сказал:

— Туда!..

После массажа сразу всего тела Павел Григорьевич вернулся к друзьям в предбанник, и они еще выпили. Затем помылись в душе и надели футбольные майки и трусы. Сзади у каждого на спине было написано «Россия». У Павла Григорьевича на спине была цифра один, у Новосумова-Захребетского красовалась на спине семерка, у Ильи Ильича виднелась пятерка. И Гарик сидел за столом с шестым номером на спине. На груди у каждого можно было прочитать его имя.

Все пошли в игровую, где еще выпили, но уже за Павла Григорьевича, как за действующего президента. После столько выпитого спиртного сомнений в ином исходе приближающихся выборов не оставалось. За игровым столом Павел Григорьевич предложил продолжить игру.

— Я больше не… Не играю… — покачал головой Сергей Львович. — Не могу… Спать… Только спать…

Он поднялся и шатко пошел в соседний кабинет, где стоял диван и два кресла.

— Я тоже, — сказал Илья Ильич и, встрепенувшись, словно отмахиваясь от кого-то длинными руками последовал за банкиром.

За игральным столом оставались двое. Оба члены сборной «России». У одного на груди было написано «Паша», у другого на груди красовалось «Гарик».

— Я буду отыгрываться, — сказал Павел Григорьевич.

Горбоносый Гарик прищурился и молчал.

— Дашь отыграться? — спросил Павел Григорьевич.

— Дам, — сказал Гарик.

Ночь незримо обнимала двоих игроков и заглядывала непроглядной чернотой в окно.

За столом сидели Семизадов и Гарик. Очередная партия закончилась проигрышем Павла Григорьевича.

— Я буду отыгрываться, — упорно твердил Семизадов.

— Хорошо… Давай выпьем, — предложил Гарик.

— За меня, — тут же согласился Семизадов и поднял хрустальную стопку с коньяком, который им принесла Милочка.

Выпили.

— Во что играем? — спросил Гарик.

— В дурака. Я сейчас только в дурака… Могу…

— На что?.. Ты мне уже все… Проиграл… — сказал Гарик.

— На что хочешь? — спросил Павел Григорьевич. — На Курильские острова! Я их японцам во отдам… — Павел Григорьевич тут же из своих толстых пальцев выстроил выразительную фигу. — Во!.. — И для убедительности показал фигу кому-то в окно, где, отражаясь, маячило подозрительно желтое и круглое лицо луны. — А тебе отдам!..

— Идет, — сказал Гарик и раздал по шесть карт.

Павел Григорьевич посмотрел в свои карты, и они как-то странно зарябили в его глазах. Он мотнул головой и карты зарябили больше. Бросил ищущий, рассеянный взгляд по столу и спросил:

— Какие козы?..

— Что? — удивился Гарик.

— Какие козы?.. — снова спросил Павел Григорьевич, рассматривая свои карты.

— Какие козы? — удивился Гарик.

— Какие… Козы — ри?.. — поправился Павел Григорьевич.

— Козыри черви… У тебя шестерка. Ходи…

— Откуда зна…? — спросил пьяно Павел Григорьевич и, чтобы лучше видеть, повернул карты к люстре, висевшей над ними.

— Карты не надо показывать, — сказал Гарик и повернул карты партнера к Павлу Григорьевичу, что не мешало ему их видеть.

— Хожу!.. — сказал Павел Григорьевич и зашел с восьмерки крестей.

— Бита!.. — сказал Гарик и побил восьмерку десяткой.

— На… — Павел Григорьевич подкинул ему десятку.

— Так… — побил Гарик десятку валетом. — Все? Теперь я… Хожу!.. Карты бери.

Гарик отложил из колоды две карты для Павла Григорьевича и взял себе две карты.

— На! — Гарик бросил на стол даму треф.

— На!.. — Павел Григорьевич побил даму валетом.

— Не-е… Королем… надо, — сказал Гарик. — У тебя король есть…

— Откуда знаешь? — удивился Павел Григорьевич.

— По лицу догадался… — ухмыльнулся Гарик.

Павел Григорьевич забрал валета и тут же бросил на стол короля. Гарик подкинул ему еще короля. Павел Григорьевич побил его козырной шестеркой. Гарик подкинул ему шестерку.

— На, — отбился червовой девяткой Павел Григорьевич.

— А эту? — подкинул Гарик бубновую девятку. И как только Павел Григорьевич потянул бубнового туза подкинул ему пикового. — Нечем?.. — ухмыльнулся Гарик. — Бери…

Павел Григорьевич послушно сгреб со стола карты. Игра продолжалась. Количество карт в руках Павла Григорьевича увеличивалось, а колода на столе уменьшалась.

— Все!.. наконец, бросил на стол оставшихся у него козырей Гарик. — Ты дурак! — Он взял со стола сигареты и закурил. — Похож я на Курильские острова? — спросил он, дурачась, и выпустил из себя кольца дыма.

— А я отыгрываться буду, — упрямо сказал Павел Григорьевич. — Давай на Аляску…

— Не… Давай на Чукотку…

— Давай.

В игровую незаметно тихо прокрались сизые сумерки рассвета. Двое сидели за столом и играли в карты.

— А я буду отыгрываться, — упрямо говорил Павел Григорьевич.

— Ты мне всю Россию проиграл, — сказал Гарик. — Теперь ты мой раб.

— Не, — мотнул головой Павел Григорьевич.

— Раб, — твердо сказал Гарик. — Карточный долг это… Выше всего.

— Нет…

— Выше.

— Я выше… — сказал Павел Григорьевич. — Спать хочу…

Солнце угодливо заглянуло в спальню к Павлу Григорьевичу и всем ясным видом, будто спрашивая: «Утро заказывали?» Павел Григорьевич, разметавшись по постели все в той же футболке под номером один даже не отреагировал. «Тогда я дальше», — поплыло мимо окна солнце.

Павел Григорьевич проснулся ближе к обеду. Тело казалось вялым, непослушным, онемевшим. Собственный мозг ему представлялся сейчас слежавшимся прошлогодним стогом сена, в который кто-то жидко нагадил. Рот заполняла противная сухость и горечь. Павел Григорьевич открыл глаза. Поднял правую руку и, увидев ее, подумал: «Чья это рука?.. Кто на меня поднял руку? Кто посмел?» Он пошевелил рукой и увидел, что, когда он шевелит пальцами, рука, поднятая на него кем-то с угрозой, шевелится. Чуть позже он догадался, что это была его собственная рука, которая плохо им чувствовалась, как и все остальное тело.

В дверь постучали и вошли.

— Котик, пора вставать! — послышалось приветливое.

Вошла Милочка. Павел Григорьевич увидел ее, хотел нахмуриться, но передумал и как смог улыбнулся.

— Котик ждет завтрак в постель? — засмеялась Милочка, подходя к нему, покачала бедрами так, что Павел Григорьевич зашевелился, приготавливаясь встать весь и отдельными частями. — Михеич просил разбудить котика, — сказал ласково Милочка.

Михеич в резиденции Павла Григорьевича называли человеком-невидимкой. Он везде поспевал, отдавал распоряжения, следил за их выполнением. Вчера он с Милочкой лично довел шефа до спальни, раздел и уложил спать.

Павел Григорьевич засопел, с трудом сел на кровати и сообщил народу в лице Милочки:

— Встаю.

Команда сборной России, которая готовилась к предвыборной «гонке в президенты» сидела в столовой за столом в футболках и завтракала. Все, кроме Гарика.

— Где там Гарик? — спросил Павел Григорьевич у появившейся Милочки.

— Он в биллиардной играет…

Милочка составили с подноса на стол перед игроками три порции омлета, соус и горячую металлическую емкость с крышкой, чуть сдвинула крышку, и из емкости пошел парок, разнося вокруг запах вареных сосисок.

— Знает кошка, чье мясо съела, — посмотрел на членов сборной России по гонке в президенты Павел Григорьевич и улыбнулся. — Пусть сюда идет. Пошутили и хватит. Я не сержусь.

Сидевшие за столом члены сборной засмеялись и продолжили завтракать.

Через десять минут вернулась Милочка. Она поставила на стол небольшие углубленные тарелочки, в которых лежало желе, взбитые сливки и творог.

— Что Гарик? — спросил Павел Григорьевич, кушая сосиску.

— Сказал, чтобы вы все сидели смирно. Он скоро придет и с вами разберется.

Сосиска не полезла в рот Павлу Григорьевичу. Она так и осталась торчать на вилке, которую Павел Григорьевич поднес ко рту.

Члены сборной переглянулись.

— Что это значит? — возмутился Сергей Львович.

— Что он себе позволяет? — удивился Илья Ильич

— Обнаглел, — констатировал Павел Григорьевич.

После этого аппетит у членов сборной пропал, и пища плохо лезла каждому в горло. Наконец, появился Гарик. На нем не был надет темный костюм и черная рубашка.

— Ты что себе позволяешь? — спросил его Павел Григорьевич строгим басом.

— Слушайте все сюда и шевелите мозгами, — вызывающе начал Гарик и повысил голос. — Теперь вы все будете делать то, что я вам скажу.

Члены сборной с возмущением зароптали.

— Гарик… — рявкнул Павел Григорьевич, пытаясь одернуть наглеца.

— Вы все у меня на крючке… — истерически заорал на них Гарик и тут же мило заулыбался и ласково проговорил. — У меня на каждого из вас компромат.

Он полез в карман пиджака и показал всем кассету.

— Вот кино… Не хотите посмотреть?

Гарик подошел к видеоплейеру, поставил в него кассету и нажал кнопу «воспроизведение». Не прошло и нескольких секунд, как члены сборной услышали женский веселый писк и мужской хохот. На экране появились голые мужчины и женщины, которые в пьяном виде кутили и предавались любовным утехам в бане, предбаннике и в других местах.

Члены сборной замерли и сидели, как неживые. Они будто одеревенели, потому что каждый на экране увидел себя в неподобающем виде и в неподобающих позах.

— Хватит? — спросил Гарик. — Дальше еще лучше будет… Хотите посмотреть?

Ему никто не ответил. Гарик остановил плеер и вытащил из него кассету.

— Не вздумайте мне мешать, — сказал он. Помахал перед сидевшими кассетой и убрал ее в карман. — Я сам поеду в санаторий и разберусь с этим Имеловским. Санаторий «Чудесные грязи» будет моим.

— Я… — начал было солидно Павел Григорьевич. — Я…

— Ты вообще молчи. Карточный долг выше всего, как закон. Понял?

— Мы Боре Зовскому все расскажем, — сказал Сергей Львович.

— Он сам хотел на вас компромат иметь, — засмеялся Гарик.

— Я кандидат в президенты… Меня поддерживает народ, — сказал Павел Григорьевич. — И Боря Зовский поддерживает…

— Поддерживает… Он еще не видел эту кассету. Пока она у меня в кармане, а не на телевидение, слушайтесь меня и живите спокойно. А то… Говорит и показывает Москва!.. — женским голосом, пародируя мимикой ведущих на СИЧ произнес Гарик. — Так что вы лучше все помалкивайте, — добавил он.

И вдруг неожиданно достал из кармана рыжий парик, красный клоунский нос и моментально все это надел на себя. И тут же залился истерически заразительным смехом.

— Адье! — сказал он в конце зачем-то по-французски и, издевательски, по-клоунски отклячив зад, удалился.

Члены сборной в полном молчании и растерянности проводили его взглядами.

— Он за нами следил, — сказал Павел Григорьевич.

— Теперь понятно, как он узнал про санаторий, — догадался Сергей Львович.

— Безобразие! — басовито возмутился Павел Григорьевич.

— Вот так шестерки становятся королями!

— Каждая шестерка хочет стать козырной, чтобы побить королей, — сказал Илья Ильич.

— С ним надо… — начал Павел Григорьевич и вдруг осекся. — Ладно, об этом потом…

Сидевшие за столом его поняли.

— Михеич, — позвал Павел Григорьевич.

Тут же в столовую вошел распорядитель дома.

— Куда охрана смотрит? Кто мне ответит, откуда у меня в резиденции жучки и телекамеры? — спросил Семизадов. — Мы тут решаем важные государственные вопросы, а нас снимают.

— Гарик?.. — с недоумением пожал плечами Михеич. — Он был, как свой…

— Я ему слишком доверял. Всю охрану сменить. Я Мордохватову устрою разнос. И вызови специалистов. Пусть они каждый сантиметр проверят и уберут все жучки. Чужие глаза и уши нам здесь не нужны. И еще ты мне лично ответишь, как это все попало ко мне в резиденцию.

Михеич покраснел, кивнул и ушел.

— Никому доверять нельзя, — пробасил Павел Григорьевич, поднимаясь со стула.

Члены сборной прошли в предбанник и стали переодеваться. Павел Григорьевич вдруг быстро начал шарить по карманам пиджака.

— Что? — спросил его Сергей Львович. — Что-нибудь потеряли?

— Нет, — сказал Павел Григорьевич задумчиво, смутно припоминая, детали прошедшей ночи.

Теперь уже Илья Ильич вдруг тоже начал что-то лихорадочно искать по карманам пиджака.

— Что случилось, Илья Ильич? — спросил его Павел Григорьевич.

— Гарик сволочь… — сказал Илья Ильич.

— Да, — согласились с ним другие члены сборной.

— Завтра встретимся где-нибудь в другом месте, и все обговорим, — предложил Павел Григорьевич.

— У меня в банке, — предложил Сергей Львович. — Моя служба безопасности работает исправно.

С ним все согласились.

Глава 3

Специалист по неликвидам

Трое важных людей в костюмах, белых рубашках и при галстуках сидели в кабинете Сергея Львовича в центре столицы в банке «Столичный ЭмитентЪ». По лицам присутствующих можно было понять, что разговор идет очень серьезный.

— Ради своей жизни можно и чужую прекратить, — сказал Павел Григорьевич солидно и веско. — С Гариком надо кончать.

— Да, — кивнул Сергей Львович.

— Кассету надо достать любыми способами, — вставил Илья Ильич.

— Над этим надо подумать, — сказал Сергей Львович.

— Думайте, — велел Павел Григорьевич.

— Может выкупить, — предложил решительно Илья Ильич. — И дело с концом.

— Не продаст, — с пессимизмом обронил Сергей Львович.

— Все покупается и все продается, — уверенно заявил Илья Ильич. — Надо предложить много.

— Я звонил. Он отключил телефон, — информировано произнес Сергей Львович. — Залег на дно.

— Выкрасть, — предложил Илья Ильич и руки у него зачесались. — Он же собирался поехать в санаторий к Имеловскому и разобраться с ним.

— Этого я ему не прощу, — снова закипел Павел Григорьевич. — Со мной такие шутки шутить. Меня шантажировать?.. Гарика я беру на себя. А вы достаньте кассету.

Сергей Львович и Илья Ильич переглянулись.

— Сергей Львович, я просил вас найти фотографии Гарика, — обратился Павел Григорьевич к банкиру.

— Да, я помню. Гарик не любит фотографироваться. Он как увидит, что его снимают, так камеру разбивает. Я собрал все, какие смог, фотографии. — Сергей Львович полез в верхний ящик письменного стола, достал из него конверт с фотографиями. — Вот, смотрите… — Сергей Львович начал по одной доставать фотографии и класть на стол. — На этой он отвернулся, когда его фотографировали. Видите… Здесь он спрятался за Бугая. На этой фотографии он наряжен так, что его не узнать.

— Может через Чахохбили на него выйти? — спросил Илья Ильич.

— Его лучше в это не посвящать, — сказал Сергей Львович.

— Просто клоун, — выругался Павел Григорьевич, рассматривая фотографию на столе. — В парике, брови приклеенные.

— Это он на Новый Год, — уточнил Сергей Львович.

— Неврастеник, — вставил Илья Ильич. — Псих… Как начнет дурака валять, так до истерики. Как мы его только терпели?

— На этой фотографии он снова с Бугаем. И снова отвернулся. Бугай хорошо получился. На этой фотографии он загримировался женщиной. Помните заявился как проститутка… Ни одной нормальной фотографии. И остальные фотографии такие же…

— Я возьму все эти фотографии, — решительно сказал Павел Григорьевич.

Сергей Львович собрал со стола фото, сложил в конверт и протянул его Семизадову.

Тот положил конверт с фотографиями в портфель и преисполненный важности поднялся.

— У меня много дел, — сказал он. — Меня ждут в избиркоме, на телевидении. Нужно заехать на работу и сделать несколько важных звонков.

Павел Григорьевич попрощался и вышел. Его у подъезда ждал личный «Мерседес» с табуном лошадиных сил под капотом.

— Сначала на службу, — сказал он водителю.

В приемной перед кабинетом Павла Григорьевича пахло кофе, конфетами, духами, ароматизаторами и еще чем-то приятным. Здесь пахло особой жизнью. Виновница этих запахов Калерия Валериановна Небрыкалова сидела за рабочим столом на месте секретарши и самозабвенно отдавалась труду. В данный момент она рисовала себе новые глаза, губы, щеки, которые вчера бросились на нее со страниц модного журнала и не давали всю ночь спать. Она хотела себе точно такие же. Журнал с открытой страницей с тем самым макияжем, которому она так позавидовала, лежал перед ней, прислоненный к подставке для бумаг, как образец настоящей жизни, высокой моды и эталон подражания. И она, с завистью глядя на это знакомое и невозможно модное лицо, подручными, преимущественно косметическими средствами, создавала себе новое современное и привлекательное лицо. Правда, работать ей над собой не давали. Постоянно заходили какие-то проходимцы, которые отрывали от дела. Они все время что-то спрашивали и просили. Одни хотели записаться на прием, другие получить подпись. Вот и сейчас, трудясь перед зеркалом, она почувствовала всем существом и трепетным телом, что кто-то заходит в приемную.

— Стойте!.. Куда вы? — вскочила со стула секретарша, не отводя обновленных глаз от зеркала в руках и преграждая высокопарной грудью и статным телом, как фигурным шлагбаумом, проход к кабинету. И только секунду спустя, отведя глаза от зеркала, увидела перед собой шефа. — Ах, это вы, Павел Григорьевич? — сладко улыбнулась и залепетала она. — Я думала, вы сегодня не придете.

— Всю ночь работал… Ни сна, ни отдыха… — пробормотал Павел Григорьевич. — И на меня набрасываются в приемной…

— Я думала посторонние… — оправдывалась Калерия Валериановна ангельским голоском.

Она, насколько смогла, втянула грудь в себя, освобождая проход в кабинет, но тут же подхватилась и поплыла впереди шефа к двери. Ее зад так аппетитно оттопыривался, что Павел Григорьевич невольно почему-то представил на нем небольшой поднос с выпивкой и закуской. Это представлялось фривольным и иллюзорным, но будило фантазию шефа. И он даже представил, как Калерия заходит в его кабинет, поворачивается задом, и он видит поднос с выпивкой и закуской.

Калерия открыла обитую кожей дверь и пропустила Семизадова в кабинет.

— Кофе? — спросила она.

— Да. И бутерброды. Я сегодня не пообедал. И свяжите меня поскорее с Семируковым или нет, лучше с самим Мордохватовым. Но сначала кофе, — предупредил он.

В кабинете, размеры которого внушали мысль о масштабности хозяина, а высота потолка — о высоте его положения, Павел Григорьевич сел за массивный с изящными гнутыми ножками стол, отделка которого говорила о завидном положении его обладателя, и принялся обдумывать намеченное. Сначала кофе. Потом разговор с Мордохватовым. Обязательно сделать несколько важных звонков заместителям.

Дверь кабинета открылась и в кабинет вплыла Калерия, чуть величаво покачивая бедрами, словно красавица яхта на плаву. С подносом в руках она подошла к столу Павла Григорьевича и поставила перед ним большую чашку с кофе и тарелку с бутербродами. Калерия составила принесенное с подноса и сделала шефу глаза, исключительно, чтобы проверить на нем силу своих чар и волшебство нового макияжа. Семизадов вперился в нее взглядом, не понимая, что собственно от него хотят с такими глазами. И на всякий случай сказал то, что никогда прежде не говорил.

— Спасибо.

У Калерии от этого глаза стали еще больше, выразительнее и интереснее.

— Пожалуйста, — ответила она, обновленным и томным голосом, которым вчера говорила светская львица из нового сериала «Опозоренная и обласканная».

Понимая, что новый макияж и голос действуют неотразимо, Калерия, довольная собой и произведенным впечатлением поплыла из кабинета. ОН хотел ее вернуть, но запах кофе вернул его к реальности, и он стал жадно поедать бутерброды и запивать их кофе. Щеки его слегка вздрагивали, бутерброды с ветчиной исчезали быстрей, чем наступающее насыщение. В заключении он вытер салфеткой губы и бросил ее на тарелку. Пустые тарелка и чашка всем своим видом говорили об исчерпанности и ненужности. Павел Григорьевич нажал кнопку связи с секретаршей и попросил соединить его с Модрохватовым. Через минуту он услышал голос Калерии:

— Павел Григорьевич, Мордохватов на связи.

— Соедините, — попросил Павел Григорьевич и взял трубку второго телефона. — Да… Алле!.. Вали Атасович Мордохватов? Собственной персоной? Рад тебя слышать, дорогой. Как дела?.. Да вот трудимся на благо родины?.. Видел мое выступление по телевизору?.. Понравилось?.. Планы большие, цели великие. Я чего тебе звоню. У меня проблемы. Неликвидность появилась. Я говорю, неликвид замучил. Нужно бы… Дело конфиденциальное, не терпит отлагательства. Ты не мог бы помочь, выделить из твоих бывших кагебэшников. Заказов много?.. Телевизор смотрю. То банкира недосчитаемся, то бизнесмена. Твои стараются? Нет?.. Понимаю… Конкуренция! Мне нужен одноразовый. Ну, так чтобы со списанием. Дело высокого уровня, щекотливое, не каждому могу доверить… Знаю, что твои специалисты с высокой квалификацией. Знаю, что такими не разбрасываются. Знаю… Ты поищи, мне срочно нужно. Жду звонка.

После Мордохватова Семизадов позвонил своему заместителю Семирукову, начальнику предвыборного штаба Оформилову. Сделал еще несколько важных звонков. И в этот момент ему позвонил Мордохватов. Он сообщил, что подобрал для него специалиста по неликвидам. Специалист владеет необходимыми навыками, обеспечивает сто процентную ликвидность и может использоваться, как одноразовый.

— Только учти, он очень тщеславен, — сказал Вали Атасович.

На следующий день Семизадов сидел в кабинете на втором этаже резиденции и кушал фрукты, когда Михеич по телефону доложил, что прибыли от Мордохватова.

— Пусть поднимается, — сказал Павел Григорьевич солидно кашлянул и отодвинул от себя тарелку с наполовину съеденными фруктами.

Через пять минут дверь в его кабинет открылась и к нему боком вошел человек неброской внешности. Невысокий, худой, в черном костюме, в черном галстуке, в черной шляпе и белой рубашке. Глаза маленькие колючие, черные. Взгляд пронзительный, неуловимый. Смотрит странно, как будто в сторону и одновременно на того, кто перед ним.

«Неказистый», — отметил мысленно Семизадов и едва заметно поморщился, потому что рассчитывал увидеть супермена.

— Подойдите ближе… — сказал он пришедшему.

Ликвидатор приблизился. И тут Павел Григорьевич увидел, что пришедший заметно хромает на левую ногу и правую руку держит как-то странно, чуть согнуто. Когда тот подошел ближе, Павел Григорьевич попытался посмотреть ему прямо в глаза, у него это не получилось. Сначала он подумал, что у него самого что-то случилось со зрением. Потом понял, что это у пришедшего не все в порядке с глазами.

«Косой, — удивленно подумал Павел Григорьевич. — Какой же он ликвидатор?»

— Расскажите о себе, — потребовал Павел Григорьевич с недоверием.

— У меня нет биографии.

— Как вас зовут? — строго спросил Павел Григорьевич.

— У меня нет ни имени, ни отчества, ни фамилии.

— Документы есть? — спросил Семизадов.

— Сейчас у меня паспорта на Петра Никодимовича Стрелкова, Сидора Андреевича Запечного, Питера Икс, Вацлава Игрек и Нормана Зет. Есть кличка Косой.

— Хорошо, буду называть тебя просто — Косой, — сказал Павел Григорьевич. И тут же, увидев, как глаза у Косого смотрят в разные стороны, спросил. — Косоглазие не мешает?

— Помогает. Они все думают, что я за ними не слежу, а я за ними за всеми слежу, — сказал находчиво пришедший.

И это Павлу Григорьевичу понравилось.

— Давно с глазами? — спросил он ликвидатора.

— Семь лет назад выбросили из самолета. Парашют раскрылся слишком поздно. Сильно стукнулся головой о землю. Чудом остался жив. Отделался легким испугом и косоглазием. Задание выполнил.

«Кого он мне прислал?» — подумал Павел Григорьевич о Мордохватове.

— Хромаете почему? — спросил Семизадов.

— Пять лет назад вел слежку за объектом. Оказался раскрыт. Выбросили из поезда. На полном ходу. Чудом остался жив. Отделался хромотой левой ноги. Задание выполнил.

— С правой рукой тоже проблемы и тоже чудом остались в живых? — спросил Семизадов со скрытой иронией.

— Два года назад готовился к ликвидации. На меня неожиданно сзади из кустов наехал трактор. С тех пор рука не разгибается. Задание успел выполнить.

«Какой же он одноразовый? Он вообще никакой… — подумал Павел Григорьевич. — Мордохватов, подлец, кого прислал. Отдал то, что самому не нужно. Но с другой стороны он же выполнил все задания».

— На Мордохватова работаете давно? — строго спросил Семизадов

— С пеленок… Точнее, начал работать еще до рождения.

— Как это? — удивился Семизадов и с уважением стал рассматривать пришедшего.

— Сначала во время беременности на него работала моя мать, после рождения уже со мной.

— Мне сказали, что у вас сто процентов по устранению неликвидов, — сказал Павел Григорьевич и испытующе посмотрел на Косого. — И сколько на вашем счету?

— Ликвидность сто процентная, — сказал Косой и четко кивнул головой. — Личного счета не веду. Бухгалтерией не занимаюсь.

— Так, — протянул Правел Григорьевич и задумался.

— Можете не сомневаться! Я непотопляемый, несгибаемый и несгораемый, — четко произнес Косой. — Владею всеми видами оружия…

— И как мне тебя проверить? — задумчиво спросил Семизадов с недоверием.

В этот момент к нему подлетела хитрая и назойливая кабинетная муха, и начала возле него кружить. Несколько дней Семизадов не мог с ней разделаться. Он отмахнулся от нее. Муха отлетела и снова, подлетев, начинала надоедливо кружить возле него и села на лоб. Косой достал пистолет.

— Не надо, — строго сказал Семизадов.

Косой убрал пистолет.

Семизадов с ужасом представил, как Косой сделал дырку у него во лбу, убивая муху.

— Охрана делала обыск, прежде, чем пустить вас ко мне наверх? — дрогнувшим голосом спросил Семизадов.

— Делала. Ничего не нашла. Я бы мог и ножом. — Косой тряхнул левой рукой и в ней появился нож.

«Опасный человек» — подумал Семизадов с содроганием и, улыбаясь кривой деланной улыбкой, произнес:

— Кто я знаешь?

Косой головой.

— Слушай внимательно, — сказал Павел Григорьевич, огляделся и, боясь, что после проверки в кабинете остались жучки, понизил голос до шепота. — Лови на лету…

— Что? — спросил громко Косой. — Не слышу.

— Черт! — выругался Павел Григорьевич. — Еще и глухой.

— Говорите отчетливее, — попросил Косой. — В случае чего я и по губам смогу прочитать.

— Я говорю. Дело государственной важности необычайной. Понял?

— ГОВНО, — коротко сказал Косой.

— Не понял, — сказал Павел Григорьевич.

— Дело ГО-государственной В-важности НО — необычайной. То есть, если по первым буквам, коротко, то ГОВНО.

Павел Григорьевич странно заморгал глазами.

— Сейчас ты увидишь неликвида. — сказал он.

Павел Григорьевич достал из стола большой конверт, вынул из него фотографии и разложил на столе.

— Смотри…

Косой посмотрел на фотографии и спросил:

— Всех пятерых?

— Каких пятерых, — занервничал Павел Григорьевич. — Это один человек. На этой фотографии он загримировался под женщину, на этой он загримировался под старика… На этой он клоун с красным носом… На этой он в форме школьника с портфелем… Он любит гримироваться, чтобы его не узнали. На этих фотографиях он со спины…

— Со спины мне его узнать будет трудно… — сказал Косой.

— Слушай внимательно. Тебе нужно перевести неликвида в ликвидны, то есть сделать неликвида ликвидным. Понятно?

Косой четко кивнул головой.

— Это Бугай, его охранник… — Семизадов показал Косому фото Бугая. — Он не отходит от неликвида ни на шаг… Поэтому ты…

— Что? — спросил Косой.

— Поэтому тебе надо убрать неликвида, которого… Что?

— Что?

«Идиот», — мысленно выругался Семизадов и продолжил:

— Которого будет охранять его охранник Бугай.

— А…

— Кретин…

— Понятно.

— Через несколько дней неликвид едет в Скотоводск, в санаторий «Чудесные Грязи». Ты его там найдешь и переведешь из неликвидов в ликвиды… Место для тебя в санатории забронируют и на фамилию…

— Игрек, — четко вставил Косой.

— Хорошо, Игрек. Билет, денежные средства, телефон и все необходимое тебе передадут.

— Все сделаю в два счета… — вытянулся в струнку Косой.

«Тупица», — мысленно выругался Семизадов.

— Никто и не заметит! — пообещал Косой.

«Осел…» — выругался мысленно Павел Григорьевич.

— Не подведу!

— Считай, что ты уже попал в историю… Родина тебя в моем лице не забудет. Награждать буду лично, — постучал Павел Григорьевич по массивному столу. Как выполнишь задание, позвонишь и скажешь…

— Про помидоры, — вставил Косой.

— Почему про помидоры? — спросил Павел Григорьевич.

— Я их ненавижу…

— Хорошо, про помидоры, — согласился Павел Григорьевич. — Скажешь, что-нибудь такое…

— Завяли помидоры, — выпалил Косой.

— Идиот, — выругался Павел Григорьевич.

— Что? — переспросил Косой и снова вытянулся в струнку.

— Я говорю, все. Иди от… Отсюда…

— Есть!.. — выпалил Косой.

— Иди, родина тебя не забудет.

Косой кивнул. Он развернулся по-военному и строевым шагом, хромая на левую ногу вышел из кабинета.

— Кретин! — выругался Павел Григорьевич ему вслед.

Дверь тут же снова открылась и в нее снова заглянул Косой. Он острым и странным взглядом посмотрел на Павла Григорьевича и спросил:

— Вы меня звали?

— Нет, — грубо сказал Семизадов. — Я говорю, иди, тебя ждет Скотоводск.

— Есть, — снова отчеканил Косой и скрылся за дверью.

Он взял трубку и набрал номер телефона Мордохватова.

— Алло! Вали? Вали Атасович… Ты кого мне прислал?

— Как кого? Исполнителя, — ответил Мордохватов. — Ему надо правильно поставить задачу. Других одноразовых у меня нет.

— Он может выполнить сложное задание?

— Еще недавно он был суперагентом. Он выполнит любое задание. За это не беспокойся. Полгода назад он неудачно прошел сквозь стену. И представь себе, выполнил задание, даже находясь в бессознательном состоянии.

Последняя фраза немного успокоила Павла Григорьевича. Он смягчился и уже иначе попрощался с Мордохватовым.

В тот же день Сергей Львович пригласил Веню к себе в банк.

— Я хочу тебе предложить работу, — предложил Сергей Львович, когда Веня пришел к нему в кабинет. — Сто тысяч долларов, если бумаги окажутся у меня, и миллион зеленых, если я стану обладателем собственности.

— Что я должен делать? Поближе, пожалуйста, к моему миллиону, — попросил Веня.

— Недалеко от города Скотоводск в предгорьях кавказских гор в живописном месте располагается прекрасный и удивительный санаторий «Чудесные Грязи. В ближайшее время в этот самый райский уголок собирается приехать не безызвестный Гарик.

–Гарик? — уточнил Веня. — Чахохбили?.. Тот самый? Из криминальных хроник, у которого папа миллиардер? — невольно повысил голос Веня.

–Да, тот самый, — сказал банкир.

–Понимаете, Сергей Львович, я в криминальные игры с авторитетами не играю.

— Я предлагаю тебе деликатное дело без погони и перестрелок.

— Тогда слушаю…

— Ты с ним знаком?

–Однажды я столкнулся с ним в дверях банка, когда он входил в кудрявом парике.

–Как ты его узнал?

— По его визитной карточке — у него заметный

горбоносый нос.

–Так вот Гарик едет санаторий «Чудесные Грязи», чтобы заняться рэкетом. Он хочет угрозами заставить владельца санатория, его директора и главного врача, Имеловского Соломона Викторовича отказаться от санатория. Гарик это умеет. Имеловский, насколько я знаю, имеет свою криминальную крышу. Там могут возникнуть разборки. Ты в этих разборках не участвуешь. Твое дело войти в доверие к Гарику, информировать меня о каждом его шаге и знать, где находятся бумаги, которые Гарик заставит подписать Имеловского. Когда с Гариком случится несчастный случай, эти бумаги должны оказаться у меня. Еще тебе нужно узнать, где Гарик хранит кассету.

— Мне нужно подумать.

— Какие у тебя риски? Ты человек общительный, легко входишь в доверие. Тебе нужно будет сблизиться с Гариком и передавать информацию мне. К Гарику я тебе ключик дам.

–Какой ключик? — спросил Веня.

Сергей Львович открыл верхний ящик письменно стола, достал их него колоду карт и положил ее на стол.

Веня взял со стола колоду карт и зажонглировать ими так, что они стали летать, как тридцать шесть бабочек вокруг медоносного цветка.

— А если он меня… — начал говорить Веня и в сомнении перестал жонглировать картами.

— Гарик не любит проигрывать. Попробуй у него выиграть. И он обязательно захочет отыграться. Карточный долг для него закон.

–Где я могу его встретить?

— Завтра в девять часов двадцать минут утра поезд с Курского вокзала

отправляется поезд Москва-Скотоводск. Седьмой

, вагон второе купе. Правда, все билеты на поезд раскуплены.

–Это мои проблемы.

–Дальше ты знаешь, что делать, — сказал Сергей Львович.

Он выдал Вене деньги на командировочные расходы, и они попрощались.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«ЧУДЕСНЫЕ ГРЯЗИ»

Глава 4

«Москва-Скотоводск»

На дугой день Веня проснулся в восьмом часу. Внутренние часы работали исправно и что-то словно шепнуло, пора вставать.

— Пора, — сказал он сам себе, посмотрев на тикающие на столе часы, и поднялся с софы.

Прошедший вечер оставил хорошее впечатление и улыбку, с которой Веня проснулся. Но это было вчера. Сегодня перед ним открывался путь, в конце которого его ждал миллион долларов и широкий простор для творческой деятельности. Его с нетерпением ждали множество страниц романа собственной жизни, которые он постепенно заполнял. От всего этого Веня испытывал эйфорию.

Он умылся, побрился, покидал в спортивную сумку туалетные принадлежности, смену белья, свитер, спортивный костюм, тапочки и понял, что готов к отъезду. Его школьный друг Туча спал на кухне, упершись сливовидным носом в подушку. До отправления поезда оставалось два часа. Ему нужно было постараться найти Гарика и сесть с ним в поезд.

— Я ухожу… Мне пора. Уезжаю, — попытался растолкать за плечо Тучу Веня.

Тот даже не пошевелился. Веня улыбнулся, разглядывая у того под носом черное, грязноватое пятнышко усов приятеля.

— Доброе утро, — пытался растолкать Тучу Веня.

— Утро добрым не бывает, — коротко и резко с закрытыми глазами сказал Туча.

— Вставай. Проводи меня… — снова попытался растолкать друга Веня.

— Поздно, — сказал Туча.

— Что поздно? — спросил Веня.

— Поздно меня будить, — пролепетал Туча. — И бесполезно. Я так рано не встану.

— Тогда до встречи на Олимпе, — сказал Веня и пожал ему руку Тучи, которая лежала на подушке.

— Ты куда? — спросонья спросил Туча. — На каком Олимпе?

— На Олимпе, где правят и торжествуют боги и куда миллионеры приносят жертвы.

— Постой, постой. Я сейчас… — Туча поднялся с дивана, как будто торопился принести себя в жертву, встал и подтянул трусы на выпуклый живот. — Чего так рано? — спросил он, едва открывая глаза.

— Чем раньше начнешь, тем раньше кончишь! Если не начнешь, то и не кончишь. А если не кончишь, то и не начнешь… — объяснил ему популярно Веня. — Следи за квартирой. Своевременно плати квартплату и тебя отсюда никто не выгонит.

— Угу, — промычал Туча и, как всегда, понимая, кивнул головой.

— Кстати, о птичках… — сказал Веня.

— Каких птичках? — нахмурил брови Туча, пытаясь сообразить, при чем тут птички.

— Я полетел! Отойдите с взлетно-посадочной полосы, — показал Веня на выходную дверь. — Все!.. Я взлетаю…

— Ты говорил, куда-то едешь на поезде, — посторонился Туча.

— Это не важно. Я виртуально… Проверьте, пожалуйста, мой посадочный талон, — протянул Веня руку. — Счастливо оставаться. И закрой, пожалуйста дверь. Пока!

Веня пожал руку, протянутую Тучей, и шагнул за порог своей квартиры.

— Угу, — сказал Туча, выглянул вслед и тихонько прикрыл дверь.

На улице Веней овладел кураж. Он никак не мог остановить свой внутренний монолог: «Осторожно, отойдите в сторону. Внимание! Я взлетаю! Взлетаю!.. Все! Полетел!.. Не трогайте меня руками. Я лечу… Лечу, господа банкиры и миллионеры! Какие вы все маленькие и ничтожные, ха-ха-ха…» Приводить себя в состояние куража, когда мысли роятся и язык едва за ними поспевает. Их столько налетает много, что ты не успеваешь их произнести и уделить внимание каждой. Ты подсознательно делаешь то, что нужно, и все получается. Ты в ударе, и ты на коне, ты в выигрыше. Ничего не нужно обдумывать, потому что все ясно и все получается. И Вени нужно было держать себя в таком состоянии, чтобы у него сегодня все чудным образом ладилось. В голове было чисто и свободно. Мысли появлялись у него в виде каламбуров, смешных слов, парадоксальных фраз, и неожиданных лаконичных формулировок. Поражала собственная легкость, вера в свои способности и везение. Все вокруг веселило, радовало и рождало обманчивую невесомость. Это в свою очередь рождало оптимизм, который давал питательную среду и силу для куража.

По пути к метро в какой-то момент Веня почувствовал, что пространство вокруг него от предвкушения счастья и удачи искривлено. Людей он видел как-то ярко и выпукло. Ему даже показалось, что он может читать их мысли и чувства по жестам и движениям. Перед ним шла девушка, предоставляя ему рассматривать свою фигуру. Когда девушка закурила и в эгоистическом экстазе выпустила из себя дым, Веня ее обогнал. Ему вспомнилась Алена, их последний разговор и расставание. «Нет-нет, милочка, я не желаю присутствовать при порционном самосожжении. Вы не Орлеанская дева, а я не из инквизиторского трибунала. Знакомый белый портик метро «Динамо» встретил его как всегда торжественной колоннадой. Входные двери взмахивали словно крылья, впуская и выпуская людей. Веня прошел турникеты, встал на эскалатор и поехал вниз. Мимо него плыли белые шары электрических одуванчиков, которые один за другим наплывали на него снизу, проплывали и тянулись вереницей один за другим вверх. Он смотрел на них зачарованно и думал о бесконечности.

На вокзале Веня бросился к кассам в надежде на сданный билет. Билетов на отправлявшийся поезд «Москва-Скотоводск-Южный Берег» не было. Чуда не случилось. В жаркие дни конца июня граждане массово отъезжали на юг для отдыха. Но оставалось еще множество вариантов. «Ничего-ничего, — говорил себе Веня. — Крыши вагонов поезда по-прежнему остаются вакантными и ждут самых отчаянных пассажиров. В конце концов можно прикинуться чемоданом или дорожной сумкой и занять место в багажном вагоне. К тому же есть еще машинисты. И еще есть проводники, спасители всех безбилетных пассажиров, которые всегда готовы рискнут ради щедрого попутчика».

Курский вокзал жил своей неповторимой вокзальной жизнью. Отъезжающие, приезжающие, цыгане, носильщики, встречающие, провожающие, милиция, воры, грабители, нищие побирушки — все это двигалось в каком-то брожении, предполагая, что вот-вот что-то должно случиться. И что-то происходило, оставаясь незамеченным для многих других. Веня прошелся по вокзалу. Кругом пестрели многочисленные рекламные вывески, рябили товаром киоски и ларьки. Он вышел на перрон первого пути. Поезд «Москва-Скотоводск-Южный Берег» для посадки еще не подали. Гарик с Бугаем не появлялись и это не вызывало смущение. Веня принялся с интересом разглядывать отъезжающих. Взгляд Вени перехватила проходившая перед ним молодая коротко стриженная, высокая брюнетка с тонкой талией и грудоёмким лифчиком, который переполнялся и упруго оттягивался вниз, невозможно натягивая легкую белую кофточку. Веня не мог отвести глаз от скульптурной груди этой женщины и устроил торжественные проводы ее взглядом. Он всегда благоговел и трепетал перед этой частью женского тела. С детства он считал ее упоительной настолько, что мать в младенчестве никак не могла его оторвать от груди. В годовалом возрасте он еще с наслаждением посасывал материнскую грудь, что оставило в его памяти неизгладимое впечатление. И теперь в зрелом возрасте любовь к женской груди у него только усилилась и окрепла настолько, что он никогда не упускал возможность по крайней мере полюбоваться этим шедевром природы, которым бог наградил женщину.

Женщину с грудоемким лифчиком обогнала изящная, гибкая и загорелая девушка. Она только приехала и кого-то искала на перроне. Веня посмотрел на ее заласканное солнцем тело и, испытывая к ней несомненное влечения, подумал: «Загар на нее лег так хорошо, как хотел бы лечь я!» Отвернувшись, он заулыбался так счастливо, что прохожие стали удивленно обращать на него внимание.

Через полчаса у входа на перрон, наконец, появились двое. Это были те, кого он ждал. Блондин нес легкую сумку, Бугай катил большой чемодан на маленьких колесиках. Их появление для Вени было словно выстрел из стартового пистолета. «Состязания начинаются», — мысленно сделал короткую запись в свой роман Веня и пошел за теми, кого так с нетерпением ждал. Те пошли вдоль вагонов, остановились у седьмого вагона и пристроились в очередь проходящих посадку пассажиров. «С вами все ясно», — сказал сам себе Веня. Теперь оставалось самому сесть в поезд. И он пошел по перрону вдоль состава, рассматривая проводников. Схема безбилетной посадки была простой и мысленно Веня ее проговорил: «Молоденькую замарьяжить, пожилую растрогать до слез, с мужиком договориться». Проводница восьмого вагона ему не понравилась сразу. Она в его схему не укладывалась. На ее бледном лице слишком отпечатались должностные инструкции Министерства Путей Сообщения и договориться с ней не представлялось никакой возможности. Проводник десятого вагона выглядел слишком туповато-задумчивым и явно не собирался подзаработать. Проводница одиннадцатого вагона выглядела пожилой и совестливой. К ней Веня подошел первой. Он ей сказал, что у него заболела мать и ему срочно нужно ехать в Скотоводск. Та посочувствовала и ничего не сказала. Проводнице тринадцатого вагона он сказал, что у него жена в Скотоводске рожает. Это на нее не слишком подействовало. Около восемнадцатого вагона Веня приметил молодую и симпатичную девушку. «Это то, что мне нужно», — сказал он себе и устремился к ней.

— Здравствуйте! Можно вас на секунду отвлечь? Представляете, несколько лет назад вы мне приснились. И с тех пор я потерял сон, продолжая вас искать по всем городам и вот нашел на колесах. Вы не представляете, как я рад.

Девушка проверяла билеты у пассажиров, услышав его речи, смутилась.

— Представляете, такая встреча! Я понимаю, у вас вся жизнь на колесах. Я готов на все. Я готов ехать с вами на край света, чтобы только быть рядом.

— Света, что там у тебя? На минуту оставить нельзя.

— Пассажир какой-то странный, Тамар!

«Так, вторая явно будет лишний, — подумал Веня. — Сейчас начнутся обсуждения…»

— Света, просто проверь у него билет и все, — послышалось из вагона.

— Ваш билет, — спросила проводница.

— Какой билет? — спросил Веня. — Я за вами на край света еду. Туда не продают билетов.

— Не слушай его и гони от вагона. Он тебе мозги пудрит, лапшу на уши вешает, — снова послышалось из глубины вагона и оттуда появилась крепкая смышленая девушка с деловыми признаками на лице.

— Что значит, гони? — спросило с улыбкой Веня. — Я хочу быть с ней. И знаю, что мне будет лучше всех на Свете!

— На ней, что ли? — прыснула смехом пришедшая.

— На ней, то есть с ней… — уточнил Веня. — Я в Москве живу… И ради нее готов бросить квартиру, дачу, машину…

— Жену, детей, — прибавила к его перечислениям незваная подруга-проводница.

— Вы разрушаете мою семейную жизнь, которая еще только должна наладиться.

— Пустите его, — попросила за Веню сердобольная женщина с билетом.

— Ага, пусти козла в огород, — ответила ей с большим задором подруга.

Веня отвернулся в сторону, пряча улыбку и думая: «Как точно сказано!»

— Мне нужно девчата, понимаете, нужно, — сказал он.

— Всем нужно, — ответила ему боевая. — Нужно не здесь, а за углом.

Веня с улыбкой отошел от вагона. Ему показалось что сними можно будет договориться чуть позже, когда пассажиры войдут в вагон. Обе за ним наблюдали. Веня пошел дальше, всматриваясь в лица проводников. Девятнадцатый вагон, двадцатый… Последние четыре вагона выглядели хуже всех предшествующих. Веня всматривался в проводников, прикидывать варианты и тут увидел свой последний шанс. Около двадцать седьмого вагона стоял персонаж, который сразу привлек его внимание. Персонаж стоял в форме работника железнодорожного транспорта и имел колоритнейшую фигуру. Проводник заплел ногу за ногу и выражал полное безразличие к происходящему. Он имел помятое, заношенное лицо и выглядел под стать своему вагону, который ждала свалка. Форменная фуражка проводника была лихо сдвинута на правое ухо. Плечи теснил неряшливый, давно севший и потерявший размеры и вид форменный пиджак. Его форменная фуражка потеряла все, что имела, из-за частого использования не по назначению. На ней виднелась то ли шелуха от семечек, то ли яичная скорлупа и еще малиновые пятна не то от ягод, не от вина. Ее обладатель лениво смотрел на предъявляемые ему билеты и излучал полное равнодушие к пассажирам. Посадка подходила к концу. Около вагона еще мялся сухощавый гражданин с чемоданом, который в чем-то сомневался. «Это мой вагон», — решил Веня и, решительно отодвинув плечом сухощавого гражданина, уверенно шагнул прямо ко входу.

— Э.. Э… Куда? — неожиданно воспрянул работник железнодорожного сервиса и выставил вперед ногу.

— Я провожаю, — интеллигентно объяснил ситуацию Веня.

— Кого? — гаркнул распорядитель вагона, выпуская из себя обильные спиртовые пары и выставил ногу в проход.

— Сумку с водкой, — с улыбкой конфиденциально сообщил ему Веня на ухо. — На юг! Причем угощаю всех желающих.

Сказанное проводник воспринял, как пароль и убрал ногу с прохода.

— Я думаю, мы договоримся, — добавил Веня.

— Разберемся! — сказал проводник и снова заплел ногу за ногу. — В тамбуре пока подожди.

Наконец, сухощавый гражданин приблизился ко входу.

— Поезд отправляется, — сказал ему проводник веско.

Тот предъявив билет шагнул в вагон. Проводник пропустил его, расплел ноги и тоже вошел в вагон. Поезд тронулся и, медленно, плавно набирая скорость, покатил.

— Иди-ка сюда, — сказал он Вени и пошел по проходу в свое купе. — Разберемся… — сказал он на ходу.

Веня зашел за ним в купе и проводник закрыл за ним дверь.

— Что ты там говорил? — спросил проводник и прищурил глаз, переводя их отношения в плоскость деловых отношений.

— Тебя как зовут? — спросил его Веня быстро и вполне по-деловому.

— Филимон… Филимон Матвеич. Ну? — спросил проводник.

— Значит так, Филя. Ты везешь меня без билета. Это понятно? А я на время пути перевожу тебя на полное государственное обеспечение.

— Это как! — в задумчивости произнес проводник, тупея от предложенной ему формулы.

Весь вид проводника требовал упрощения формулировки и Вени пришлось это сделать.

— Я, пока мы на колесах, своими средствами оплачиваю все твои желания, предполагающие материальные затраты. Как только я схожу на землю с колес, наш договор теряет силу.

Конец ознакомительного фрагмента.