Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести

Виктор Горбачев, 2014

«Надо жить дольше. И чаще,» – сказал один мудрый человек. Трудно спорить. Вопрос в другом: как?! И создатель вроде бы от души озаботился: ресурсы органов и систем, говорят, на века пользования замыслены… Чего же тогда чахнем скоропостижно?! «Здоровое, светлое будущее не за горами», – жизнеутверждает официальная медицина. «Не добраться нам с вами до тех гор, на полпути поляжем», – остужают нетрадиционщики. «Стратегия у вас, – говорят, – не та». Извечный спор, потому как на кону власть, шальные деньги, карьеры, амбиции… И мы, хило-подопытные, сбоку. По сему видать, неофициальная медицина, как супротивница, по определению несёт в себе остроту сюжета. Сексотерапия, нейро-лингвистическое программирование (гипноз), осознанный сон, регенерация стволовыми клетками и т. п. – суть сюжетов «Авантюрно-медицинских повестей» (в разных пропорциях) и, весьма вероятно, завтрашний день медицины… Завтрашний, а сегодня наши герои обречены на невероятные приключения и риск, осечки и удачу, остракизм врагов и преданность друзей и… любовь.

Ствол

Ваша идея, конечно, безумна. Весь вопрос в том, достаточно ли Она безумна, чтобы оказаться верной.

Нильс Бор

Часть 1.

Глава 1.

Кипр… Замиренный остров — подвздошье Европы… Либеральная республика… Налоговый рай… Приветливые греки… Благота церквей…

За всем за этим, а ещё и к ласковому морю, солнцу, фруктам, вину, женщинам и музыке стянулись сюда с попутным ветром иноземцы. Народ пёстрый по географии, по нравам, по деньгам и по способам их добывания…

Погреться, отсидеться, подлататься, оттянуться, отдышаться, забыться, осмотреться, зализать раны, замолить грехи — что говорить, благопотребное место… Храни тебя, Господь, и дальше!

Большинство страждущих составили англичане и русские, так сложилось. Обычные англичане, чего не скажешь о русских.

Есть отдыхающие правильные, оставившие маяту свою там, где холодно и сыро, и безмятежно меняющие здесь по-разному заработанные дензнаки на все прелести Кипра, а есть чудаки, волей или неволей притащившие и сюда свои заботы и проблемы — это отдыхающие неправильные.

Средней упитанности холёный брюнет лет тридцати пяти с крепкими, как у стоматологов, кистями смотрелся как отдыхающий неправильный, потому как периодически и подолгу озабоченно смотрел в никуда, а, вернув глаза оттуда, начинал метать взгляд по сторонам, словно пытаясь найти себе то ли поддержку, то ли оправдание, то ли угрозу…

Народу на этом принадлежащем отелю King George пляже никогда помногу не бывает — только знатоки умеют сюда попасть, не будучи постояльцем этого отеля, поэтому другому отдыхающему, правильному, интеллигенту с выцветшей бейсболкой, очень орлиным профилем и возрастом пятьдесят плюс, довольно быстро бросилась в глаза маята брюнета.

Когда интеллигент снимал очки, давая глазам отдохнуть от чтения газеты на русском языке, он медленно водил респектабельным носом по сторонам, не без удовольствия задерживая взгляд на стройных женских фигурах. Таковых в этот час было мало — пара бледно-розовых англичанок, вся в веснушках, правда, ладно скроенная скандинавка да стайка крепких немок, судя по весёлому галдежу, довольных жизнью…

Под дородным носом интеллигента, словно чахлая трава под утёсом, скрывались аккуратно подстриженные пегие усики, сбивавшие с толку любого физиономиста полным отсутствием смысла своего присутствия. Так, запустились как-то с младых лет сами собой, не брил он их ни разу; раньше для солидности оправдывался Чеховым, якобы сказавшим, что мужчина без усов всё равно, что женщина с усами, а с годами попривык и не задумывался о них вообще.

Если быть честным, то теперь, на излёте лет, ему всё чаще думалось, что всё у него в жизни сложилось как усы — само собой. Вроде бы принимал всякие решения — институт, женился, два сына, квартиры, машины, барахло — как у всех. Даже, как в покере, масть менял для оживления ситуации — из уездного подмосковного городка уехал учиться в Минск, потом двенадцать лет прожили в Белоруссии, потом на родину, в Россию, вернулись в свой областной центр, потом в Израиль, как он всем объяснял, в состоянии аффекта попал на целых шесть лет, теперь вот пробует закрепиться здесь, на Кипре…

И в буднях нелёгких четыре раза с нуля начинал, и всё шло неплохо, да только «то понос, то золотуха»; то дефолт, то распад Союза — и опять по нулям…

Перед супругой было немного неловко, да и на судьбу можно было бы пороптать за самонереализацию, а только умом он понимал, что смысла в этом никакого, и ничего такого не проделывал.

Сыновья выросли нормальные, не тронутые суровой действительностью, поэтому, когда его по привычке спрашивали: «Как дела?» — отвечал уверенно: продолжают хорошеть…

Лениво изучив малочисленные женские прелести и прочие окрестности, интеллигент было заскучал и готов уже был дремануть, как вдруг уловил в неуверенном разговоре брюнета по мобильнику — «не знаю, не думал, сомневаюсь, вряд ли…» — традиционную израильскую концовку: «Ялла, мотек, бай!»

«Э-э, товарищ тоже где-то хватанул иврита…». Земляк, не земляк, а только созерцательный интерес интеллигента к брюнету плавно перерос во внимательный.

«Подойти спросить что-нибудь на иврите, — уже строил тактику оживившийся интеллигент, — пожалуй, не стоит; корявость языка сразу даст барьер… А русский на что?!»

— Спалить кожу не боитесь? — как бы прогуливаясь рядом, спросил интеллигент.

— Так новая вырастет! — охотно откликнулся брюнет.

— Да-да, кожа-то, пожалуй, вырастет; вот вырастали бы мозги новые…

— Ну, мозги, не мозги, а вот конечности и внутренние органы уже выращивают.

— Как это?! — довольно искренне встрепенулся интеллигент. — Как хвост у ящерицы, что ли?

— Совершенно верно: как у ящерицы хвост, как у саламандры ноги. Червяка поруби, так в каждом куске появляются голова и хвост. Человек, к сожалению, в эволюции подрастерял такие возможности регенерации; правда, кое-что осталось — кожа вот обновляется, печень возобновляется, кровь меняется…

— Но, согласитесь, — прокряхтел интеллигент, присаживаясь на песок рядом, — было бы неплохо регенерировать что-нибудь посущественней: сердчишко, например, ливер всякий, да и те же конечности… Когда-нибудь докумекают…

— Уже! — оживлённо бросил брюнет.

— Что — уже?!

— Уже докумекали. В организме человека есть так называемые стволовые клетки, ну, основные, то есть базисные; у эмбриона их максимальное количество, у стариков — минимальное. Так вот если эти стволовые клетки взять у эмбриона и ввести больному с удалённым органом, то они сами находят недостающее место, закрепляются там и начинают из базисных превращаться в специфические: тканевые, нервные и другие — вот вам, будьте любезны, и новый пальчик или целая рука!

— Шутить изволите… — добродушно отмахнулся интеллигент.

— Да нет же! — неожиданно вдохновился брюнет. — Уже есть факты, они опубликованы, подтверждены. Раньше были этические проблемы с использованием эмбрионов, хотя после абортов их всё равно выбрасывают, а теперь специалисты по генной инженерии научились получать стволовые клетки лабораторным путём.

— Это вы не клонированную ли овцу имеет в виду?

— Овца Dolli уже пройденный этап.

— Это что же, значит уже и человека можно клонировать?

— Можно. Только сейчас гораздо важнее победить рак, СПИД, болезнь Альцгеймера, детский церебральный паралич и другие неизлечимые пока болезни. Так вот с помощью стволовых клеток сейчас рождается новая регенерационная медицина — вот она всесильна.

Повисла пауза, вызванная у интеллигента неподдельной ошарашенностью, а у брюнета, вероятно, мыслью — не очень ли он разговорился…

Об этом и подумал интеллигент, когда брюнет вскорости засобирался по делам.

Глава 2.

С интеллигентом — его звали Аркадий — проще: он тяготел ко всему новенькому — работа, квартира, вещи, место жительства, впечатления, приборы… Поэтому любимые его телепередачи были связаны с новостями — в технике, в науке, в жизни, в медицине, наипаче…

По старой российской традиции шибко грамотных у нас никогда не жаловали. Причину же определяли обстоятельства. Во времена перемен у пытливых глаза разбегаются от кажущегося обилия возможностей отличиться, и только в очередной раз разбитые морда и корыто однозначно дают понять: да не для тебя эти перемены писаны, лох, успокойся и не суетись, а то вспотеешь…

Вот на таком затейливом компромиссе новаторства, лени, конформизма и порядочности и проплыл по течению Аркадий свои пятьдесят с хвостиком, приходя с годами к убеждению, что всё, что Бог дал — оно к лучшему. А жалеть о чём-то, бурчать, сетовать — это ж чистое самоедство и соль на раны — зачем?!

Резонно рассудив, что для исторической Родины со своим возрастом и не совсем актуальной профессией он будет мало полезен, Аркадий в очередной раз уговорил верную спутницу жизни поискать новых впечатлений в местах столь же тёплых, но более спокойных. Поспособствовав, как мог, образованию и образумлению сыновей, он дождался, пока они определятся в местах для себя наиболее комфортных, раздарил в очередной раз нехитрый скарб и в течение часа перелетел на Кипр, предварительно вычисленный и обдуманный.

Аркадий, как и многие из нас, любил нравиться, особенно себе. Последняя же его комбинация с переменой места жительства явно добавляла ему оптимизма и бодрости духа. Подойдя творчески к возможностям и потребностям как своим, так и историческим, Аркадий ухитрился получить там какое-то пособие, которого здесь хватало на выплату за квартиру, купленную в рассрочку на десять лет, и на питание; некоторые неудобства при этом, пожалуй, можно не учитывать…

Маленькая двухкомнатная квартирка, стараниями энергичной жёнушки быстренько превращённая в весьма уютную, давала им вид на жительство и право на покой. Репетиторство английского языка среди многодетных, но малообразованных понтийских греков, заполонивших в ту пору Кипр, давало супруге любимое занятие, не менее любимое общение и неплохой доход.

Аркадий же пребывал в счастливом состоянии свободного поиска занятия для души, а если повезёт, то и для желудка тоже. Поэтому встреча загадочного брюнета на пляже рождала, как всегда, волнующие, но пока смутные ожидания нового интереса.

Вероятно, так томится собака перед охотой…

Надо сказать, наследственная гипертония, уничтожившая в расцвете лет всех его родственников по материнской линии, вошла в нём в глубочайшее противоречие с жаждой жизни и интересом к ней. Как результат такого противоречия и был его интерес ко всякого рода медицинским новациям. Вспомнив, с какой охотой и вдохновлённостью брюнет поддержал случайно возникшую тему разговора, Аркадий подумал, что для него это не просто праздный разговор, во-первых, и, во-вторых, по тому, как тот осёкся — что здесь явно попахивает интригой. Короче, брюнет на пляже стал для Аркадия здесь первым интересом, который он намеревался исследовать.

Не так всё просто с брюнетом — его звали Алексей, Алекс. Обстоятельства, в силу которых он оказался на закрытом пляже отеля King George маленького приморского городка греческой части Кипра, и не могли по определению сделать его правильным отдыхающим.

Судьба уготовила тридцати трехлетнему выпускнику 1-го Московского медицинского института довольно извилистую дорожку, которая имела многочисленные развилки, где он не один уже раз должен был, как тот витязь на перепутье, решать, куда не надо идти.

Как уж там сложились звёзды и планеты при его рождении, теперь сказать трудно, а только серого и скучного за весь его Христов возраст практически не было ничего. Выстраивалась какая-то дьявольская череда событий, обострённая закономерность которых иногда его настораживала.

Как всё началось с первой школьной любви не к кому-нибудь, а к дочке 1-го секретаря райкома партии, так всё и пошло по максимуму. Каким-то чудом попал в медвуз № 1, каким-то ветром занесло на крутую специальность «Генная инженерия», каким-то боком по окончании оказался в престижном институте биофизики, непонятно почему его взял к себе профессор с мировым именем Горячев, почему-то у него крепче, чем у других, застряла в голове мысль о клонировании и регенерации органов…

Такой авангардизм в медицине, может, где и приветствовался в то время, но только не в России.

В промежуточном итоге он остался один на положении полусумасшедшего аспиранта, когда выбрал себе неподъёмную и для целых институтов тему по регенерационной медицине.

Закрыть глаза на то, что он делал в полузаброшенной от нищеты лаборатории, — вот всё, чем мог ему помочь профессор Горячев.

Что уж такого ему удалось и чего не удалось в полулегальных экспериментах с животными и людьми, что он через полтора года оставил институт, открыл на окраине Москвы скромный салон красоты, а, проработав там чуть больше двух лет, вынужден был бежать в Израиль, припомнив, что он внук еврея, — он сам чуть позже расскажет лучше.

Однако — от судьбы не уйдёшь! — и на Святой земле не избежал он своего предуготовления…

Не пожелав осваивать профессиональный иврит и проходить порядком унизительную процедуру подтверждения своего несомненно мощного диплома, он был вынужден со своим сносным английским довольствоваться должностью медбрата. Так вот ведь не в дом престарелых какой-нибудь попал (а их здесь великое множество), а в шикарный исследовательский центр Рабина, что в славном городе Петах-Тиква — в переводе, кстати, Врата Надежды!

С аспирантских времён остались у него несколько считавшихся тогда тупиковыми вопросов по теме использования эмбрионов для регенерации органов. Здесь же мощнейшее аппаратное вооружение позволило израильским медиком их разрешить. И он, прочитав публикацию, опять встрепенулся и опять задышал неровно от открывающихся вновь перспектив.

С неподтверждённым дипломом ни о какой частной практике, разумеется, не могло быть и речи, и выручил его, как ни странно, московский опыт: он и здесь мог без труда открыть клинику или салон альтернативной медицины, коих здесь не меньше, чем в Москве. Что он и сделал, вложив в это дело свои московские сбережения.

Каких чудес он там успел натворить, что не прошло и двух лет, а его гонорары стали измеряться четырёхзначными цифрами, и не в шекелях, а в твёрдой.

Молва разнеслась до самых до окраин, благо весь Израиль — сто на шестьсот пятьдесят километров.

Когда же стало ясно, что и здесь ему не дадут работать, он вновь огорошенно вспомнил понравившееся объяснение: планида моя такая…

Судьба свела его с Аркадием как раз в тот момент, когда он только отдышался от Израиля, оформил вид на жительство здесь, на Кипре, и теперь искал возможности практического применения накопленных знаний и опыта в деле, фантастические перспективы которого видел чётко и осязаемо.

С принятием решения Алекс не спешил: печальные итоги своей деятельности в России и в Израиле ему очень не хотелось бы повторить и здесь, на Кипре…

Глава 3.

Встреча наших героев на следующий день на том же пляже легко просчитывается схожестью состояния поиска, в котором они оба на тот момент пребывали, не имея по большому счёту других забот на этом обласканном Богом острове.

Завидев друг друга, оба заулыбались и поздоровались как старые знакомые — за границей это бывает. Каждый принёс пиво в расчёте на партнёра, поэтому беседа предполагалась неспешная и обоюдоприятная. Отсутствие же на горизонте отвлекающих факторов в виде ласкающих глаз купальщиц наталкивала на мысль ещё и о достаточной серьёзности и глубине разговоров.

Они познакомились, и в качестве увертюры Аркадий спросил:

— Прошу прощения, но русское имя Алексей и иврит… интригует.

— Да вот, знаете, четвертинка дедовой крови помогла избежать некоторых российских прискорбностей, но, к сожалению, не уберегла от чисто израильских напастей.

— Тут мы с вами похожи, только крови этой самой во мне в два раза больше, а всё остальное — один к одному.

После первых двух банок пива перешли на «ты».

— Да-а, сейчас россиян где только не встретишь, чего уж говорить про Кипр или Израиль… — со знанием дела посетовал Аркадий.

— Да, если бы только за красотами заморскими ехали, а-то ведь чаще всего бегут; была эмиграция, теперь эвакуация. — В голосе Алекса звучала неприкрытая обида.

— В какой-то степени успокаивает, что ты такой не один; не в тебе самом, значит, дело, неладно что-то в королевстве…

— Да, за что-то Бог на Россию в обиде, не просто так это беспробудное пьянство, хамство и воровство снизу доверху…

— Всё какой-то свой путь особый ищем, всё у нас в борьбе: то с врагами, то за урожай…

— Странная какая-то система, — распалялся про свои болячки Алекс, — сморозит какой-нибудь сановный придурок с броневичка очередную ахинею, и никто и не спорит, все, как бараны, «за». А кто спорит, те далече… На фундаментальные науки такой мизер выделяют, так и тот на коттеджики разворовывают.

— Обида у тебя неподдельная; имеешь к науке отношение?

— Можно сказать, я и есть её жертва… Я — врач-генетик. Только наука эта требует больших денег, а отдача нескорая — кто ж их даст… На голой интуиции да на своём страхе и риске допетрил до чего-нибудь — получи по башке для подравнивания — нечего выпендриваться! Да, грёбаный сапог! Ребята! Я ж вам регенерацию органов на блюдечке преподнёс, а вы всё у нефтяного корыта грызётесь!

— А-а, — вспомнил Аркадий их вчерашний разговор, — это то, что ты вчера про выращивание новых органов говорил?

Алекс на секунду задумался, чувствовалось, решал опять, как и вчера, стоит ли сейчас о сокровенном, потом как бы махнул рукой — чего уж, мол!

— Помнишь, я вчера упомянул стволовые клетки? Их, кстати, русские евреи и открыли почти сорок лет назад — Чертков и Фриденштейн… Учитель мой, профессор Горячев, вполне конкретно определил фантастические возможности использования этих самых клеток. Представляешь, при рождении ребёнка из пуповинной крови берётся запас крови, где находится максимальное количество стволовых клеток, и замораживается в специальном хранилище — банке стволовых клеток. Случилось с человеком что, руку, скажем, потерял, обратился в банк, вкололи в вену его новорожденную кровь несколько раз, и стволовые клетки сами найдут дефект в организме и начнут превращаться в клетки мускулов, скелета, нервов. Ну, в особых условиях, конечно. Несколько месяцев — и получите новую руку, уважаемый!

— А как же мы, у кого нет своих запасов новорожденной крови? — не на шутку забеспокоился Аркадий.

— Это посложней. Но два доктора из Южной Кореи — доктор Хванг и доктор Мун почти решили вопросы использования чужих стволовых клеток. Они уже крысам уши и ноги выращивали, и до человека оставались считанные шаги по совместимости — вот их-то и не могли решить несколько лет. И, представляешь, года полтора назад читаю публикацию: израильские учёные-медики решили эту задачу. Тут я и пошёл медбратом у них по медицинским центрам батрачить: Центр Рабина, больница Бейлинсон в Петах-Тикве, медицинский центр Керен Каемет в Иерусалиме. И что думаешь? Обострённое чувство и интуиция от нищеты российской медицины помогли понять — в чём дело.

— Да, это ж какие деньги… — сказала в Аркадии половина нерусской крови…

— Так и было. Открыл косметический салон, это у них можно. Начал по минимуму: кожу обновлять, печёнку и прочий ливер, зубы новые выращивал — чтобы не так в глаза бросалось. Ну, считай сам, если там донорская почка пятнадцать-двадцать тысяч баксов стоит; а мне эту почку вырастить, как два пальца обоссать.

— И что, всё бросил?!

— Пришлось. Страна меленькая, стучать любят. Кровь-то беременных в роддомах я за деньги добывал нелегально, а у них везде на страже раввины, сам знаешь… Раз оштрафовали нехило, два — фанатиков подослали, три — в цугундер уволокли, а жизнь человеческая там — копейка, чего мне тебе объяснять — вот я и тут: начинай мочала сначала…

— Матерь Божья! — Неясно, от чего больше изумился крещёный еврей Аркадий.

Упаковка пива кончилась, начали другую…

Обида, замешанная на хорошем пиве, требовала сочувствующего собеседника; альтернативу Аркадию сыскать было практически невозможно: склонность к медицинским авантюрам, свобода положения и неистребимое желание преуспеть обрекали их обоих на совместные усилия…

Глава 4.

Аркадию очень нравилась национальная идея израильтян жить до ста двадцати; теплело как-то на душе, что ты ещё в расцвете, может быть… Поэтому, что касается диеты, режима, нагрузок во имя такой цели — Аркадий был кремень.

Правда, со всеобщим пофигизмом у него получалось не так хорошо, как у израильтян. Супруга к этому попривыкла, иногда подтрунивала, но втайне завидовала, будучи сама от природы натурой мягкой, эмоциональной и слабовольной.

Поэтому, засидевшись поздно вечером за слёзным сериалом, она очень удивилась, обнаружив благоверного в неурочный час с горящими глазами у компьютера. Мешать не стала, знала: если причина действительно стоящая, не вытерпит, сам похвастается.

Аркадий же, верный многолетней привычке, расширял кругозор по теме: «Регенерационная медицина» и «Клеточная терапия». Многому из сказанного Алексом он нашел подтверждение:

— David Gardiner и Susan V. Bryant из Калифорнийского университета: «… регенерация руки или, по крайней мере, пальца — это вопрос времени».

— Роберт Ланца и Джо Цинелли из Advanced Cell Technologi объявили о создании клона человека, точнее, его эмбриона, необходимого для получения стволовых клеток.

— первооткрывателями стволовых клеток с 1966 года действительно считаются советские учёные Иосиф Чертков и Александр Фриденштейн, однако, как всегда, первыми грамотно объявили о выделении и культивировании стволовых клеток человеческого эмбриона сотрудники Висконсинского университета Джеймс Томсон и Джон Беккер в 1998 году.

— директор института трансплантологии РАМН Василий Шумаков: «Мы впервые пересадили больным, перенесшим инфаркт миокарда, кардиомициты — клетки,…полученные из собственных стволовых клеток. Мощное восстановление сердечной мышцы наблюдается в 100 % случаев».

Ещё пока не зная зачем, Аркадий серьёзно готовился к следующей встрече с Алексом. Готовил вопросы, записывал сомнения. Что такая встреча состоится, сомнений не было.

— А что в Москве-то не раскрутился?! — взял быка за рога Аркадий, когда они встретились на следующее утро.

— Ведь в мутной воде рыбку-то проще ловить…

— Всё правильно! — с тяжёлым вздохом произнёс Аркадий, как бы готовясь к долгому пересказу своих московских перипетий.

— Только в такой воде всяких крокодилов полно, и утопить, а то и сожрать могут очень даже запросто… Там как деньгами большими запахнет, их морды тут как тут — поделись, брат. А прав там тот, у кого, сам знаешь, больше прав…

— Да уж… — посочувствовал приятелю сам неоднократно стукнутый реформами Аркадий.

— Слушай! — от неожиданно пришедшей мысли Алекс даже сел. — А давай я тебе кое-что порассказываю: глядишь, на двоих этой мути меньше станется; да и посоветуешь, что теперь делать; если тебе интересно, конечно.

— Принято! — не раздумывая, согласился Аркадий.

В последующих затем пересказах о событиях московского периода жизни Алекса автор постарался лишь соблюсти хроникальность да убавить ненормативной лексики, помогавшей Алексу сжечь закипавший временами адреналин.

Cherchez la femme — всё, как и положено, началось с женщины.

К моменту выбора медицинской специальности Алекс и Вика уже имели годовой стаж близких отношений. Студенты-медики обычно скорее других проходят срок от первого знакомства до секса — натурализм вообще упрощает многие стороны жизни. Им было хорошо вместе, и, хотя планов совместных они как бы не строили, однако выбор специальности обсудили зрело, грамотно и сообща. Не спорили, просто рассуждали и доказывали.

Решили: Вике сподручней на гинекологию, а неуёмному Алексу самое место на передовой — в генной инженерии.

С лекций профессора Горячева по генной инженерии Алекс приходил с округлившимися глазами и переключенным на фантастические перспективы сознанием. Вернуть его к реальности могли только тёплые губы и ласковые пальцы Вики.

— Викуля! Ты только пойми: вся наша медицина с её таблетками и примочками — это детский лепет! Если мы залезем в клетки и наведём там нужный порядок, организм сам всё решит!

В ответ она загадочно улыбалась, потому как знала наперёд, что решит его мужской организм в ответ на её умелые ласки.

Настало время, когда по ходу дела профессор Горячев в лекции назвал два слова, ставшие смыслом жизни Алекса на долгие годы, если не навсегда: стволовые клетки…

Алекс был поражён простотой вопроса: от рождения эмбрион весь состоит из основных, базисных клеток, которые в медицине и назвали стволовыми. Они очень скоро превращаются в специфические — мускульные, нервные, костные и другие, то есть из них-то всё и строится.

Пятьдесят миллиардов клеток в человеке двухсот пятидесяти видов, каждый день умирает миллиард и стволовые клетки встают на их замену. С годами этот процесс регенерации замедляется, и к шестидесяти годам в организме практически не остаётся ни одной стволовой клетки — это и есть старение.

А если периодически стареющий организм подпитывать стволовыми клетками из эмбриона…

Теперь ему становилось понятно, почему сильные мира сего долго сохраняют работоспособность! И факты китайской истории, где император в возрасте двухсот двадцати лет верхом на коне вёл армию на войну, а в сто сорок лет у них ещё рождались дети — уже не казались неправдоподобными.

Одно было Алексу непонятно. Как эта простая истина до сих пор не стала стволом всей медицины?! Умом он понимал, что с шестидесятых годов не прошло и сорока лет, как Иосиф Чертков и Александр Фриденштейн впервые открыли стволовые клетки, и что не всё так просто и однозначно, и всё надо, как положено, исследовать, а на это уйдут годы и годы…

И тогда Алекс пришёл к выводу: слишком важна тема и слишком велика его страсть к ней, и не хватит у него ни терпения, ни времени идти в ногу с общепринятым режимом исследований. Значит, он обречён забегать вперёд, рисковать, ошибаться, нарушать, но только так у него есть шанс ещё при жизни достичь чего-нибудь стоящего…

Правильное, здоровое тщеславие — так он определил сам себе мотивы, заставившие его свернуть на рисковую тропу.

Умница Вика поняла его и благословила, дала себе слово помочь, чем сможет, а только ей было понятно и другое: на этой тропе для неё места не было. Она не терзала его, они продолжали встречаться, однако разговоров о будущей совместной жизни избегали в надежде, что время рассудит…

Профессор Горячев не мог себе позволить того, что вытворял его Алекс в старой, заброшенной от нищеты лаборатории с подопытными кроликами и крысами, но в душе он завидовал этому сильному, упёртому парню, блеск в глазах и научный азарт в котором со временем только крепчал.

Старый учёный, переживший многих вождей, понимал, что никто теперь не даст ему столько денег и оборудования, сколько надо. Какая генетика, когда общество забродило на нефтедолларах и анархии?! Какие стволовые клетки, когда у власти временщики и живут они там по закону курятника: клюй ближнего и какай на нижнего?!

Однако закрыть глаза на перерасход подопытного материала, прикрыть, когда надо, своим авторитетом, выслушать и дать совет старый профессор мог и делал это не без удовольствия…

Часть 2.

Глава 1.

Получив диплом и ставку младшего научного сотрудника на кафедре профессора Горячева, Алекс практически поселился в лаборатории вместе с кроликами и крысами. Стратегия его исследований была примитивной, и поэтому имела немалые шансы на скорый успех.

Не имея в то время возможности выделять из эмбриона ни общих стволовых, ни тем более специфических стволовых клеток, Алекс просто использовал эмбрионы на разных стадиях развития. Зная, в какой период и что закладывается в эмбрионе, он, не мудрствуя лукаво, отрезал у крысы ухо и вводил ей в кровь вытяжку из эмбриона того возраста, когда в нём как раз и происходит закладка ушей, конечно, теша себя надеждой вырастить страдалице новое ухо.

Лапы, уши, хвосты резал он без счёта, пытаясь заставить стволовые клетки эмбриона восполнять потери, однако неблагодарные инвалиды эти не торопились его порадовать.

Мудрейший учитель посоветовал попутно вводить подопытным питательный раствор, содержащий всё необходимое для закладки нового органа. Странно, но когда его составили, одна пытливая лаборантка обратила внимание, что это почти в точности вода Мёртвого моря…

Как бы там ни было, а только однажды у симпатичной крысы с № 57 на спине засохшая было корочка у обрезанного уха вдруг полопалась, отвалилась, и на её месте начала активно расти молодая розовая ткань. Не прошло и месяца, как жертва науки № 57 щеголяла с новым, правда, более светлым ухом. Это была первая красноречивая победа Алекса!

Потом пошёл вал новых ушей, лап, хвостов, внутренних органов у других номеров.

Заскучал Алекс практически сразу: как же ему теперь к людям-то подступиться?! Именно так и спросил он в раздумье, поглаживая душистые волосы Викиной головки, уютно и привычно расположившейся на его волосатой груди; они вдвоём праздновали очередное его достижение.

С радостью и печалью он шёл к ней, где всегда с неподдельной радостью обнаруживал, что кроме крысиных хвостов и ушей есть ещё другие прелести и радости жизни.

Формально будучи ему знакомой, она, тем не менее, решала за него его бытовые вопросы, а также вопросы наезжавшей временами в Москву его провинциальной родни.

— А чего тут думать? Тебе нужна гинекология, хирургия и больные добровольцы, — организационные вопросы у Вики всегда получались лучше.

— Гинекологию я беру на себя, с хирургией, думаю, твой профессор поможет, твоё дело уговорить добровольцев.

— И что я им скажу: здорово, дядя, давай я тебе новую ногу выращу?! — перед Викой Алекс никогда не стыдился своей беспомощности.

— Почему сразу ногу? Начни с малого: кожа, зубы, волосы… Будут результаты — и к тебе сами потянутся не только дяди, но и тёти.

Алекс простодушно посмотрел на Вику, потом сгрёб в ладонь сзади её волосы, запрокинул голову, впился губами ей в губы и перевернул на спину — тоски больше не было…

Первым судьба свела его с молодым парнем, москвичом, с многочисленными травмами, оторванным ухом и ожогом тридцати процентов кожи в результате автомобильной аварии. Парень имел какой-то шкурный интерес от своей смазливой внешности, поэтому на эксперимент по восстановлению уха, кожи и десны с зубами согласился сразу.

В течение недели Вика смогла добыть для него кровь женщины на четырнадцатой-пятнадцатой неделе беременности, потому как именно в этот период у зародыша появляются зачатки зубов, питательный раствор готовился ещё проще. Парень оказался счастливчиком, потому что на удивление трехразового вливания в течение недели оказалось достаточно, чтобы у него вначале выправилась, а потом зачесалась дёсна, как у младенца перед появлением зубов. Парень воспрял духом, перестал грустить и от удивления в одиночку выкушал бутылку коньяка.

Требуемая кровь женщины с шестой неделей беременности, когда у зародыша закладываются кожа и наружное ухо, долго не подворачивалась; пациент продолжал пить и в промежутках звонил, изнемогая от ожидания чуда.

Когда, наконец, Вика привезла кровь сразу двух женщин с пятой и шестой неделями беременности, Алекс начал вводить её с чередованием через день.

Когда же, спустя некоторое время, шрам на месте левого уха красавца побагровел и набух, радости заговорщиков не было предела…

Так не бывает, чтобы жизнь состояла из одних только радостей, человек для равновесия начал бы сам искать себе неприятности.

А тут искать ничего не надо было: она, неприятность, появилась у пациента в виде двух странных вспухших побелевших рубцов по пять сантиметров длиной, расположенных на шее с двух сторон вдоль гортани.

Последующие двое суток тревожных наблюдений, ожиданий и всяких примочек картину не изменили, и только под утро третьего дня Вику разбудил по телефону взволнованный голос Алекса:

— Викуля! Я осёл! Это же жабры! Ведь на пятой неделе у эмбриона появляются зачатки жаберной щели, а на восьмой они исчезают! Это же побочный эффект! Прелесть моя, если они сами не исчезли, значит, срочно нужна кровь женщины на восьмой неделе беременности!

Неизвестно, как уж там исхитрялась Виктория, а только к одиннадцати часам утра перепуганному и протрезвевшему красавцу ввели первую партию нужной крови…

Последующие трое суток его лихорадило, рвало, однако рубцы на шее стали исчезать, а обострение расценили как естественную реакцию отторжения.

Красавец после этого не отходил от зеркала, любуясь почти сформировавшимся бледно-розовым ухом и без конца втирая мудрёные кремы на активно обновляемые участки обгоревшей кожи. При этом он, как лошадь, оттопыривал губы и щёлкал зубами. Уговорить его не глушить коньяк от такой радости — не было никаких сил.

— Рисковый ты парень! — в задумчивости прокомментировал Аркадий рассказ Алекса. — А если бы не обошлось тогда с этими жабрами, или ещё, не дай бог, что-нибудь вылезло?! Ты хоть договор с ним какой составлял?

— Какой договор?! Ну, кто знал, что всё так случится? Потом, конечно, стал брать расписку. А насчёт «вылезло» — это ты как в воду глядел: вылезало! И не раз! Угораздило в ту пору одного моего родственника в деревне по пьянке руку в циркулярку сунуть; полкисти с тремя пальцами отхватил. Ну, зашили ему в районе как могли, только что-то плохо она у него заживала и всё время ныла. Вот они его ко мне в столицу и наладили; простые хлопцы, для них врач и врач, а что я генетик, а не хирург — это им до лампочки. Раз уж ты на больничном, поживи, говорю, у меня пару недель, подлечим. Не стал я ему голову морочить про стволовые клетки и прочее, ни к чему ему это, а просто заказал Вике кровь пятой и шестой недель беременности, когда и появляются зачатки рук и пальцев. Проколол ему неделю всё, что положено, рука зажила, боли прошли. А больше — ни-ни. С тем мужик и отбыл в родные края биться за урожай. Что-то около двух месяцев прошло — звонят: караул, рана опять болеть стала, на рубце культи какие-то бугры появились и кое-что ещё, не знаем, как и сказать… Приезжай, Христа ради! Приехал… Посмотрел… Радуйтесь, говорю, пальцы это у него новые растут! Подивились, перекрестились. Хорошо, говорят, коли пальцы… А ещё у него в штанах что-то… А что ж такое, говорю, у него в штанах может быть, чего быть не должно?! Глянул — матерь Божья! Это ж у него хвост на копчике вырос! У нас у всех там рудимент хвоста имеется, он легко прощупывается. А тут настоящий хвост, тридцать-тридцать пять миллиметров, с хрящами, только что не двигается. И смех, и горе!

Всё правильно, я уж после жабер поумнел — издержки несовершенной технологии; одновременно с руками и пальцами на пятой неделе у эмбриона закладывается и хвост, только вот на девятой-то неделе он должен исчезнуть. А тут на сельской диете да на свежем воздухе, видать, хорошо ему рослось, он и не исчез. Правда, и расти перестал. Собирайся, говорю, земляк, в Москву со мной поедешь. Мужик молниеносно переоделся в выходное, наказал своим помалкивать, а то головы пооткручивает, и, как испуганный щенок, забился в угол машины. Сводил я его к своим ребятам в институтской клинике. Чего, говорят, мужик, перепугался?! Мы таких хвостов в год десятками отрезаем. Дали мужику спирту выпить, откусили, зашили, залепили. Мужик неделю, на животе лёжа, телевизор просмотрел, потом я его на машине отвёз в деревню. А там, ясное дело, от хвоста избавился, пальцы растут — дня три не просыхали…

После того случая были ещё нежелательные сюрпризы, и я начал понимать, что использование крови беременных — это работа вслепую, не знаешь, что где вылезет и получится ли что вообще. Мне же нужны только стволовые клетки, а не вся репродуктивная мощь беременного женского организма… Мало того, и кровь-то стала для Вики проблемой после того нашумевшего скандала, когда один джигит-гинеколог организовал в своём кабинете что-то вроде публичного кабинета — слышал, наверное. Ну, давал наркоз женщинам, пришедшим на аборт, а перед чисткой за деньги впускал в кабинет мужиков, и те удовлетворялись со спящей в гинекологическом кресле женщиной. Прилично успели с ассистенткой нахапать, пока одна пациентка неожиданно не очнулась не вовремя и не подняла шум. Понятное дело, по всей гинекологии шмон и навели… Плюс ко всему я понимал, что ставлю под удар профессора, потому как эксперименты мои никак не соответствовали инструкциям Минздрава. Вот так я прокувыркался почти полтора года и вроде чего-то добился, а только оказался у разбитого корыта… Один…

Глава 2.

Но Бог смелым помогает…

Тот самый красавец с оторванным ухом привёл к Алексу своего крутого приятеля с не менее крутой почечной недостаточностью. Тот, вероятно, на тернистом пути к крутым вершинам успеха вдрызг измочалил свои почки. Одной уже лишился вообще, и вторая дышала на ладан, держа худющего Крутого на голодной диете. Донорскую же почку по некоторым показателям уже который год подобрать не могли, что начисто лишало Крутого возможности пожинать плоды проделанной титанической работы.

Крутой цеплялся за жизнь, а потому хватался за все соломинки. Новое ухо красавца впечатляло и давало надежду. Однако Алекс понимал и реальный риск: и почка одна, и вовсе это не ухо или палец, да и закопать самого могут вслед за Крутым в случае неудачи, и отказывался категорически. У Крутого другие варианты, видно, закончились, и он не отставал:

— Доктор, дорогой, — напирал он, — ты не смотри, что я снаружи хреновато выгляжу — внутри-то я вообще говно!

Переговоры и увещевания закончились неожиданно: Крутой выделил Алексу две комнаты в принадлежащем ему салоне красоты в Крылатском и брался оснастить всем необходимым.

Сдался Алекс после того, как Крутой пообещал регулярно снабжать Алекса четырех-шести дневными эмбрионами (правильнее их назвать бластоцистами), которые оказывались лишними при экстракорпоральном оплодотворении в Республиканском центре репродукции и планирования семьи МЗ РФ. Просто их там всегда с запасом делают, а лишние выбрасывают. А уж ультрацентрифуга для выделения из них стволовых клеток стоимостью двадцать три тысячи баксов — для Крутого сущие пустяки.

Алекс понял, что это его шанс; расписку о добровольности с Крутого, однако, всё же затребовал.

Говорил Крутой тихо, медленно и мало — от бессилия, но распоряжения его исполнялись мгновенно. «Странно, — подумал Алекс, — министры же наши и прочие думцы говорят громко, быстро и много — от избытка силы, и всё впустую. Вопрос: почему?!»

После жуткой нищеты институтской лаборатории здесь, среди этого сверкающего и мигающего великолепия, Алекс в очередной раз с сожалением подумал: наверное, и народ должен почуять запах ладана, как этот Крутой, чтобы начать думать и действовать…

Тогда же, засидевшись за наладкой оборудования, Алекс подумал: а что, если Вику взять к себе работать, и вообще, зажить, наконец, нормальной семейной жизнью? Он заметил её искреннюю радость за него, когда она у него здесь побывала; что-то, однако, опять его настораживало, и он опять решил повременить.

Меж тем на третьей неделе инъекций стволовыми клетками Крутой почувствовал тяжесть в местах расположения почек, причём, и на месте удалённой тоже. Это мог быть признак начавшегося процесса, правда, пока неясно какого…

Ещё через месяц мониторинг анализов мочи дал слабый сдвиг показателей к N; по истечении ещё двух месяцев УЗИ показало на месте почек два клубнеподобных образования, не похожих на традиционную форму почек.

Оживший и повеселевший Крутой болтал в колбе, как вино в фужере, собственную мочу и с большим энтузиазмом всем показывал:

— А-а?! Ни мути, ни запаха!!!

Спокойная жизнь доктора Алекса по обслуживанию в эти три месяца одного-единственного пациента на том, собственно, закончилась, ибо собратья Крутого по ремеслу могли похвастать всем, чем угодно, только не здоровьем.

Чудесное исцеление Крутого обеспечило Алексу бешеную рекламу. Тщетно пытался он объяснить, что всё ещё на стадии эксперимента, что случай с Крутым скорее исключение, чем правило, что овца Dolli, которую все его потенциальные клиенты знали и приводили как аргумент в свою пользу, получилась одна из тысячи запрограммированных, да и там не всё гладко, всё было тщетно: крутизна пёрла косяком.

Алекс пытался запугать возможностью занести в организм вирус или микроб вместе с чужой эмбриональной тканью, и что вообще может произойти простое отторжение, и ничего не получится…

Фраза: «Ну, ты всё равно попробуй!» — звучала как отчаянная индульгенция…

Доктора Алекса было трудно удивить количеством страждущих и богатейшей палитрой их болячек. Его поразила напористость, с которой обеспеченные люди пытались внушить ему свою убеждённость, что за деньги можно всё, а тем более за большие. Было очевидно, что пока дело не касалось их здоровья, оно таки так и было. С грустью думал он, что у бедных те же проблемы, только они молчат, мучаются и умирают; а ведь их большинство, но убеждать им нечем.

«Ну, и чёрт с вами! — решил однажды Алекс. — Буду на вас за ваши же деньги и пробовать, раз вы так хотите. Потом, глядишь, и народу что-то достанется».

Оно, конечно, не в клятве дело — какой-то неподдельный стыд за свою профессиональную беспомощность испытывал он, глядя в глаза очередного несчастного. Изуродованные страшными, неизлечимыми пока болезнями, обречённые дети просто разрывали его сердце, так и не выработавшего достаточный иммунитет к чужим страданиям.

Он осознавал возможности клеточной терапии, мирился с очевидными трудностями на пути её широкого внедрения, но понять, почему власть и деньги предержащие никак не расставят приоритеты, не мог. Ну, что, вот поможет сейчас упакованность всемогущего нефтяника ДЦП его дочери?!

Не без труда, с помощью верной Вики, Алексу удалось наладить в своей деятельности что-то вроде системы. Два раза в неделю стараниями нормально теперь писающего Крутого из Центра репродукции видавшая виды машина с красным крестом доставляла ему в Крылатское несколько оплодотворённых яйцеклеток четырёх-шестидневного возраста. Из них он на ультрацентрифуге немедленно выделял стволовые клетки и тут же вводил их заранее подготовленному пациенту.

И хотя результативность в виде выращенных практически заново почек, печёнок, селезёнок, поджелудочных желёз, кожи была сравнима с оперативной в официальной медицине — двадцать пять-тридцать процентов-успокоиться Алекс не мог.

Во-первых, он чувствовал, что возможности клеточной терапии гораздо выше, и что для этого в методе надо что-то менять. Во-вторых, его напрягал контингент: никто ни с кем не обговаривал расценки, но народ этот как-то сам установил и передавал друг другу величину гонорара — пятнадцать тысяч баксов, а если была возможность повыпендриваться перед собратьями, то и больше.

Вытянутый из гроба Крутой от щедрот своих к этим деньгам не касался, мало того, от налоговой закрыл своей крышей. В-третьих, Алекса раздражала штучность контингента: простого люда там, естественно, не было; он сам стал налаживать связи с госпиталями, где во множестве проходили реабилитацию наши раненые солдатики…

Для удачливых, выздоровевших пациентов он становился богом в медицине, для остальных — просто честным доктором, и они начинали понимать, что, к сожалению, и он может не всё.

«Я вас не вычёркиваю из своего компьютера…» — как мог, утешал он разочарованных, оставляя в них часть своей уверенности на будущее, кто до него доживёт…

Так вот при такой круглосуточной занятости, фантастических гонорарах, эмоциональном накале Алекс опять заскучал, а мы уже знаем, что это верный признак грядущих перемен.

Глава 3.

Раз уж мы, дорогой читатель, научились по грусти Алекса предсказывать изменения в его судьбе, давайте попробуем, спортивного интереса ради, вычислить и характер этих изменений.

Судите сами. Во-первых, на исправление очевидных недоработок клеточной терапии из-за фантастических возможностей стволовых клеток во многих странах брошены лучшие умы и миллиарды долларов, поэтому смело можно ожидать положительные результаты в самое ближайшее время.

Во-вторых, рисковый бизнес излеченного Крутого очень уж напоминает верёвочку, которая пока вьётся.

В-третьих, Алекс просто обязан набраться здоровой наглости и использовать для дела нехилые возможности своих удачливых пациентов. Ну, и, наконец, наряду с будничными результатами однозначно следует ожидать и новых приключений: уж больно клиент пошёл колоритный.

Последим за ходом повествования и проверим, насколько мы правы.

Однажды Алексу позвонил учитель, профессор Горячев:

— Алексей, приезжай, есть дело государственной важности.

Алекс поторопился — старый профессор лишние слова не произносил.

— Ты у нас засекреченный, поэтому служебная информация до тебя не дошла. Ты слышал про громкое дело оборотней-милиционеров? Так вот даю тебе служебную информацию. Разоблачил их один неизвестный молодой журналист. Вот такой талантливый паренёк: провёл своё журналистское расследование, проанализировал полученные факты и вычислил их раньше ФСБ. Там большие звёзды завязаны и ещё большие деньги, а паренёк не сориентировался и поплатился. У него был кейс какой-то пуленепробиваемый, поэтому, когда они ему туда взрывчатку-то сунули под видом документов, и она при открывании рванула, он остался жив, но вот лицо и глаза сильно обгорели. А для следствия в аккурат его глаза очень и нужны: что-то или кого-то он там опознать должен… Вот сейчас ФСБ всех врачей и опрашивает: кто поможет. А как помочь, когда глаза вместе с кожей лица просто сгорели, никто не берётся. Если хочешь попробовать, я порекомендую.

Алекс на секунду задумался, потом спросил:

— А как же с секретностью?! Лицензии Минздрава нет, налоги не плачу…

— Это же ФСБ, Алёшенька, к тому же им теперь не до твоих проблем, свои бы мундиры отмыть…

На следующее утро Алекс оформил пропуск в спецбольницу 9-го Управления ФСБ.

То, что он увидел, когда лечащий врач снял с головы журналиста повязку для смены, резануло его какой-то нелепостью: всё цело — кейс спас, а лица нет, и глаз тоже — едва затянувшиеся заплатки кожи, оставленные неровные дырочки для рта, носа и глаз. Нелепость усиливалась многократно от осознания совсем юного возраста парня и загубленной судьбы.

И ради чего?! Слава, карьера, деньги, амбиции или за державу обидно?!

Парень мог слышать, отвечал письменно, вслепую.

— Как чувствуешь себя? — обязан был спросить Алекс.

— Очень больно и обидно… — коряво написал он на бумаге.

Алекс вдруг подумал, что они ведь практически ровесники, да и в пекло оба лезут одинаково отважно и безрассудно, и ему очень захотелось помочь этому парню…

Шанс один: из пока неудалённых, к счастью, глазных яблок взять клетки и подсадить их вместо ядра в оплодотворённую яйцеклетку с целью вырастить специализированные стволовые клетки, чтобы затем имплантировать их назад, в ткань глаза, и молить Бога об удаче. Собственно, почему только глаза? Точно так предстоит восстановить и кожу лица, и хрящ носа.

Согласовав с врачами свои действия, Алекс поехал к себе в клинику делать необходимые приготовления.

Выходя из спецбольницы, обратил внимание на многочисленные посты и охрану; подумал, что пациенты тут, судя по всему, не простые смертные.

В пути заверещал мобильник; представившийся майор Звонарёв чётким голосом пригласил Алекса в самое ближайшее время на беседу к заместителю начальника Управления собственной безопасности ФСБ. Недолго думая, Алекс повернул на Лубянку.

Какая-то тревожная напряжённость чувствовалась в этой конторе буквальна во всём: многотонных колоннах, красных ковровых дорожках, строгих светильниках, массивных дверях с громадными блестящими ручками. «Даже голубей не видно, — сделал неожиданное открытие Алекс, — рядом на “Детском мире” все подоконники загадили, а здесь не видно…»

Майор Звонарёв оказался дежурным офицером в приёмной генерала Городецкого. Лет майору было слегка за тридцать, однако ранняя седина, опалённые глаза и шрам на виске наводили на мысль, что послужной список майора генеральской приёмной не ограничивался.

Под стать ординарцу оказался и сам генерал Городецкий, неожиданно для такого ведомства молодой, но явно нюхавший пороху. Генерал приветливо, но как-то тяжело встал со своего кресла и вышел навстречу вошедшему в кабинет Алексу.

— Рад вас приветствовать, Алексей Николаевич, много о вас наслышан хорошего.

«Вот те раз, — подумал Алекс, — это, интересно, от кого же? Хотя да, контора-то…»

— Простите, что беспокоим, Алексей Николаевич, но ситуация того требует. Я надеюсь, вы понимаете, что мы боремся не с карманниками и даже не с мошенниками. По делу, в котором так жестоко пострадал журналист, проходят генералы и другие высшие офицеры, я уж не говорю об их шестёрках. Пресса уже окрестила их оборотнями, поэтому не секрет, что следствие идёт очень тяжело. Очевидно и другое: запятнана честь работников правоохранительных органов, и мы вдвойне, втройне обязаны вывести эту мразь на чистую воду. Для этого нужна предельно чёткая доказательная база. Так сошлось, что глаза того честного парня нам сейчас нужны, как воздух, поверьте мне на слово. Я уверен, что если есть хоть малейший шанс вернуть ему зрение, вы, Алексей Николаевич, его используете. Но я обязан вас предупредить: на свободе остаются ещё немало преступников в погонах, которые сделают всё, чтобы этот парень не прозрел. Знаю, что вы человек не робкого десятка, однако отдавайте себе отчёт, что противники у нас с вами — профессионалы… Майор Звонарёв проинструктирует вас; я же хочу просто предупредить: никакой самодеятельности, будьте бдительны и осторожны, с малейшими подозрениями ко мне в любое время. Удачи вам!

После инструкций майора Алекс про неудачу с глазами журналиста и думать боялся. Сказать по правде, в суматохе по процедуре этого необычного дела у него и мысли не было, что за всеми его действиями могут следить. Про себя он понимал, что новую кожу лица ему будет вырастить парню гораздо проще, чем роговицу и зрачок. А тут ещё майор с генералом…

Практически каждый день его помятая в суровых московских буднях восьмёрка металась между спецбольницей и его салоном. Всё, что мог Алекс сделал: вырастил, хотя и не с первого раза, специальные стволовые клетки кожи и глазного яблока, ввёл их непосредственно на места регенерации — оставалось ждать.

К концу четвёртой недели кожа лица его отважного пациента приобрела признаки обновления: участки отшелушивания открывали молодую розовою поверхность. Ещё через три недели стало ясно, что у парня будет-таки своё лицо вместо теперешнего безобразного нагромождения опалённых шрамов.

Но глаза!.. Глаза не показывали абсолютно никаких видимых изменений, если не считать увеличившееся внутриглазное давление.

В моменты отчаяния ноги сами несли Алекса к Вике или к учителю. Виктория по-женски снимала с его души печаль, но только на время…

Профессор приходу Алекса обрадовался, долго слушал, задавал вопросы, потом по знакомой Алексу привычке почесал подбородок и вдруг предложил сделать ультразвуковое сканирование глазного яблока журналиста.

И Алекс сразу понял: ну, неспроста же поднялось внутриглазное давление!

Старый профессор, как всегда, оказался прав: сканирующий срез показал наличие новых слоёв ткани под мутным от ожога бельмом. Сняв верхнюю плёнку, специалисты ожогового центра с изумлением обнаружили нормальный зрачок и роговицу. Глаза, впрочем, тут же забинтовали.

Жутковатый оскал рта без губ, глаз без век и ресниц, но с кровавым ободком вокруг зрачка все однозначно расценили как улыбку. На правах именинника Алекс налил журналисту глоток шампанского, который тот с большим энтузиазмом втянул через соломинку.

Поставив машину в гараж, Алекс решил продлить радостный момент и пройтись до дома пешком.

Родная Севастопольская сейчас не казалась ему такой уж суетной, количество озабоченных лиц у прохожих не превышало количество лиц улыбающихся… Алекс вдруг вспомнил услышанную недавно очередную нехитрую трактовку счастья: это когда утром с удовольствием идёшь на работу, а вечером с удовольствием возвращаешься домой.

— Алёшка, привет! — и чья-то рука вдруг упёрлась ему в плечо.

Не сразу опустившись из страны счастья на свою всё-таки довольно шумную улицу, он узнал однокурсника, который исчез после третьего курса так же загадочно, как и учился. Нахальный и разбитной, он всей своей деятельностью тогда показывал, что мединститут для него — всего лишь средство для получения корочек, более нужных никак не для медицины.

— Зазнался, учёный! — теребил его парень.

— Да, ладно, какой учёный… — начал было Алекс, но парень его перебил:

— Знаем-знаем, на фронте клонирования пашешь, грешное тело по кускам восстанавливаешь! Кстати, что с глазами-то-получилось?

— А что с глазами? — не сразу понял Алекс.

— Не скромничай, все знают: с конечностями, с ливером чудеса творишь, теперь вот, говорят, глаза какому-то бедолаге делаешь — это же фантастика! Ну, что, прозреет парень?

Алексу показалось несколько странным интерес полузабытого однокурсника к его деятельности, и он интуитивно, как мог, отделался общими фразами.

Удивление Алекса, несомненно, возросло бы, если бы он мог видеть, что карауливший его парень вылез из чёрной «Волги», в неё же потом и сел.

«Засранец, всё настроение испортил!» — угрюмо подумал Алекс и решил наутро пойти к генералу Городецкому.

Его решение окрепло многократно, когда, заехав утром в салон, он обнаружил сюрприз в виде запечатанного конверта. На сложенном пополам листе компьютерный текст: «Журналист прозреет — ты ослепнешь!»

После такой категоричности рука сама потянулась к мобильнику…

Уточнив, что принявшая от развязного парня это письмо парикмахерша Зоя на работе, генерал попросил оставаться на месте и дождаться его сотрудника.

Прибывший через полчаса обычный парень в штатском и с кейсом мгновенно озадачил перепуганную Зою опознанием вчерашнего парня в базе данных его ноутбука.

Когда же минут через двадцать пять раскрасневшаяся Зоя уверенно ткнула пальчиком в экран — он! — парень закрыл ноутбук, сунул его в кейс, посоветовал держать язык за зубами и исчез.

Целый день Алекс провёл в раздумье по поводу возникшей вокруг него и его пациента непонятной и потому немного пугающей возни. Так и лёг спать, уповая, что утро вечера мудренее… Только до утра надо было ещё дожить…

Только он собирался уснуть, как раздался настойчивый звонок в дверь.

Показав в глазок удостоверение сотрудника МУРа, в прихожую уверенно вошли трое крепких мужчин.

— Московский уголовный розыск расследует дело о покушении на жизнь известного вам журналиста С.

«А где “извините”»? — машинально мелькнуло в голове Алекса.

— В интересах следствия предлагаем поехать с нами и ответить на несколько вопросов.

Возражать нервным гориллам Алекс не счёл благоразумным и безропотно оделся…

Сонные мозги Алекса абсолютно ничего не успели сообразить, когда на выходе из подъезда его кто-то свирепо дёрнул за руку и уволок в сторону, а троих муровцев мгновенно окружили внушительно экипированные омоновцы.

Видимо, ситуация для всех стала однозначно понятной — профессионалы! — и муровцы молча подняли руки.

Широченная спина, за которой с едва неоторванной рукой оказался Алекс, дождалась, пока муровцев погрузили в подкативший микроавтобус, и развернулась. На оборотной стороне её оказалось лицо мило улыбающегося майора Звонарёва.

— Ты потряси рукой-то, Алексей Николаевич, полегчает, — участливо произнёс Звонарёв.

— Какое заботливое ведомство, даже конечности милосердно отрывает… — потирая плечо, тем не менее обрадованно произнёс Алекс.

Хищно присев, машины мгновенно исчезли в темноте.

— Ну, что, доктор, пойдём снотворные капли пить? — буднично спросил майор.

— Пошли! — обрадовался единственно правильному теперь решению Алекс.

— Всё, финита ля-комедия… — не успев отдышаться от выпитого залпом фужера коньяка, заявил Звонарёв. — Журналист поправляется, оборотней замели, тебе особая благодарность — за тебя, Алексей! На таких стволах и будет стоять и расти Россия!

Волнительная теплота от коньяка и событий навернула слезу умиления на глаз Алекса и подкатила ком к его горлу.

— Руку, гад, чуть не оторвал, а жизнь зато спас! — уже заплетающимся языком пролепетал Алекс, чокаясь с майором.

— А-а, руку ты теперь новую умеешь выращивать!

И вдруг давняя и попутная теперь мысль заставила майора почти протрезветь:

— Слушай, эскулап! Ты же не знаешь, кто такой генерал Городецкий!.. Это же мой комбат, вырвавший меня у духов в Афгане полуживого! Таких людей у нас теперь наперечёт! Только там же, в горах, схватил он какую-то лихорадку, от которой все его суставы костенеют, а ведь ему только сорок четыре года!.. Лёха! — майор тряханул Алекса за грудки. — Ты должен ему помочь! Пойми, он сам никогда не попросит, а ведь загибается такой мужик! А наши шакалы только этого и ждут!

Нелицензионная деятельность Алекса на поприще регенерационной медицины вообще и клеточной терапии в частности, в известном смысле, давала свободу слов и действий при непременном напоминании о стадии эксперимента.

На том и угомонились, оставив на столе недопитой вторую бутылку. Снотворное подействовало, не дав Алексу даже снять штаны.

— Ты живой?! — ровно в семь тридцать бодрый голос майора застал Алекса с зубной щёткой во рту.

— Обижаешь, командир! — постарался в тон ему так же жизнерадостно ответить Алекс.

— Про комбата не забыл?

— «Всё, Зин, обидеть норовишь!»

— Тогда действуй! А то я уже терпеть не могу эти рожи, которые как стервятники ходят кругами и радуются. Он тут на коллегии пообещал разобраться с коттеджиками в Подмосковье и за границей, построенные на скромные генеральские зарплаты. А они знают, что ему уже двигаться трудно, и ждут как шакалы, когда в отставку уйдёт.

Не из-за коттеджиков, конечно, а просто симпатичны ему были и майор, и генерал, и Алексу захотелось ему помочь.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что вирус, сидевший в синовиальной жидкости суставов, практически съел все их хрящевые поверхности и действительно в самое ближайшее время грозил сделать боевого генерала полным инвалидом.

Светила-вирусологи брались уничтожить заразу двумя-тремя блокадами антибиотиков, а вот восстановить хрящи…

После глаз журналиста Алекс уже смело, хотя и без гарантий, брался за такие проблемы будучи уверенным, что не навредит.

С Божьей помощью через два с половиной месяца генерал Городецкий приобрёл практически новые суставы, а доктор Алекс практически непробиваемую крышу и надёжных друзей.

— Да, парень, заварил ты кашу, будь здоров! — после некоторой паузы задумчиво произнёс Аркадий, выслушав рассказ Алекса. И ещё, помолчав, добавил: — Кино снимать можно…

— Ну, да, — согласился Алекс, — многосерийное, если учесть, что этот случай с журналистом далеко не единственный.

Глава 4.

— Какыч, дорогой! Ты-то мне как раз и нужен! — это по дороге на пляж на Аркадия налетел Жора, хорошо ему знакомый пузатый обормот и хитрован, то ли кинутый, то ли кого-то сам кинувший, и потому на время залегший на дно здесь, на Кипре.

Жора образования не имел никакого, машину водить не умел, языков и компьютера не знал, но зато умел уболтать любого, причём на любом языке. Ещё Жора, как никто другой, был славен своим умением влезать в душу.

Аркадий и опомниться не успел, как при первом же их знакомстве здесь, на Кипре, Жора умудрился узнать то, чего никому прежде из новых знакомых Аркадия узнавать не удавалось, и что сам Аркадий по понятным причинам особо не афишировал. Жора выпытал, что Аркадия в детстве близкие звали Ака. Дворовому же сообществу, понятное дело, созвунее было Кака.

Ну, из уваженьица к возрасту и вроде как бы по-свойски Жора стал звать его Какыч.

— Выручай, друг! Сижу без копейки!

— Ну, на фунтик, и ни в чём себе не отказывай.

— Нету в тебе сердца, Какыч! Зато есть желудок — поедем со мной в командировку!

Раньше Аркадий знал, что есть человеческая логика, есть женская, а тут, оказывается, ещё и Жорина логика имеется — и это уже абсолютно непостижимо!

— Давай, переведи!

— Ну, всё ж понятно, красивый ты мой! Надо вертануться в Сибирь слупить малость бабулек, а то поиздержался весь, вон даже шлёпанцы стоптались…

— А я-то с желудком причём?!

— Ну, так холодно же в Сибири-то, поэтому пьют там для сугреву помногу, мне столько не одолеть, вот я часть в твой желудок и буду сливать, драгоценный ты мой!

Аркадий от души расхохотался.

Жора смеяться не умел, только скалился золотыми зубами.

— Не, командировочные и прочий сервис по высшему разряду, ты не сомневайся!

— Надо подумать, а пока я спешу… — заторопился Аркадий, чтобы отвязаться от Жоры.

— Что, опять на пляжик?! Не иначе, тёлку завёл! У-у, проказник!!!

— Это ты, Жора, чем вот сейчас подумал?!

Алекса Аркадий встретил в приподнятом Жорой настроении.

— Да, с этими братками не соскучишься! — смеясь, сказал Алекс, выслушав рассказ Аркадия. И будто бы что-то вспомнив, неожиданно спросил: — Хочешь, расскажу про одного такого?

И Алекс поведал ещё одну историю из своей недолгой, но богатой практики российского периода.

Однажды его крутой покровитель заехал к нему в салон с красивым и импозантным приятелем, похожим на какую-то итальянскую кинозвезду. Как потом выяснилось, приятель был один из двоих хозяев империи игровых автоматов и казино крупного волжского города.

Судя по упакованности, особенно по часам Rado, доходы у приятеля имелись, а вот детей не было…

Горький свой пожизненный диагноз он выучил наизусть, несмотря на его мудрёность: экскреторно-токсическая форма фертильности с блокированием продуцирования фруктозы и лимонной кислоты.

А ещё он уродился любящим детей и красавицу-жену. А ещё у него был бзик, отравляющий всю его сытую жизнь: кому всё оставить?!

Алекс затребовал все анализы и прочие аналогичные документы, которые дней через десять и получил от нарочного.

Бросалась в глаза аккуратность подборки бумаг — это означало многочисленность попыток бизнесмена излечиться. Так и есть: отсутствие фруктозы и лимонной кислоты в сперме делали сперматозоиды красавца непродуктивными живчиками. Только ведь, насколько Алекс знал, такой гормональный раздрай бывает как наследственным, так и благоприобретённым…

С таким ребусом — только к учителю.

Старый профессор на даче копал картошку.

— Пётр Васильевич! Ей-богу, ерундой занимаетесь! Привезу я вам два мешка картошки на зиму, только бросьте вы тут угробляться!

— Э-э, Алёшенька! Тут ведь вопрос психологический! Когда что-то своими руками сделаешь, потом результат до-олго душу греет. Вот я тебя выучил, теперь ты видишь какой богатый — два мешка картошки сразу можешь купить, вот я на тебя и радуюсь! Ты руки-то не пачкай, они у тебя для другого дела предназначены, коль выросли откуда положено.

После большого чая — так это у них называлось — профессор углубился в досье бизнесмена…

Когда же он взялся тереть подбородок, Алекс понял — дело к резюме. Он всегда по-хорошему завидовал профессорским мозгам и обожал выслушивать неожиданные и потрясающие аналитические выводы профессора по известной и ему проблеме: там, где он упирался, старый учитель шёл дальше.

— Молодец, мужичок, что руки не опускает, — изрёк профессор, когда его подбородок стал совсем красным. — И ты не опускай; тут есть, где покопаться. Прежде всего, узнай, как там с этим делом у его братьев и сестёр. Второе: покопошись в анамнезе, в частности, не было ли гормонального лечения или химиотерапии. Где-то же он отравил свои яйца! Докопаешься — поймёшь, что делать.

Дождавшись очередного приезда красавца в Москву, Алекс стал выпытывать у него его тернистый жизненный путь чуть ли не по дням.

После просеивания заинтересовался двумя фактами: первое — служба в армии на подводной лодке, и второе — курс антибиотиков при лечении двусторонней пневмонии девятилетней давности — единственного заболевания за все его тридцать шесть лет.

По первому факту он поручил бизнесмену выяснить по возможности о здоровье сослуживцев и, если сможет, заполучить из архивов копию своей воинской медицинской карточки.

Тот смог вполне; сравнительный анализ показателей однозначно привёл Алекса к выводу, что в тот период бизнесмен не был бесплодным. У сослуживцев его тоже с этим нет никаких проблем.

Стало быть, поиск причин этой самой неблагоприобретенной фертильности сводился к курсу лечения пневмонии.

— Ну, что, — подвёл итог по этому поводу Алекс, — езжай домой, ищи бумаги, тряси врача, узнавай, что кололи.

Спустя неделю Алекс осознал, что крутой друг Крутого понял его буквально…

Когда тот позвонил и настойчиво попросил прилететь к нему, Алекс по голосу понял: что-то произошло.

В нескромном загородном доме бизнесмена ему представили перепуганного до смерти неказистого мужичка, беспрерывно трясущимися руками раскуривавшего сигареты.

— Представляешь, док, — начал свой рассказ несвойственно взволнованный бизнесмен, — когда я к нему пришёл за бумагами, он чуть в обморок от страха не упал. Э-э, думаю, милок, похоже, рыльце-то у тебя в пушку! Стал спрашивать — юлит, а у самого зубы стучат. Ну, у нас, ты же знаешь, свои лекарства: показываю ему мясорубку, говорю, не скажешь правду — твои яйца пропущу через этот инструмент. Подействовало. Ну, давай, падаль, расскажи коллеге ещё раз, что со мной сделал.

Мужичонка, плача и проклиная всегдашнюю нищету, поведал, что за пятьсот долларов согласился ввести бизнесмену какую-то гадость, чтобы сделать его стерильным.

— Всё понял, док?! А теперь ты спроси меня: кому и зачем это пришло в голову?! — нервно подал голос бизнесмен. — И я тебе покажу сволочь еще более поганую, чем эта падаль.

Он достал из ящика стола фотографию, на которой он, молодой и волосатый, стоял на морском берегу в обнимку с холёным смеющимся парнем.

— Как мы живём, док!!! Ведь с этим человеком мы начинали своё дело! Голодали, рисковали, отбивались вместе! Что делают с людьми деньги?! Этой скотине показалось мало половины нашего бизнеса, он решил, что, лишив меня наследника, ему проще будет сладить с моей женой и захапать всё дело себе. Ну, что за мерзость — калечить людей из-за денег! Должно же быть что-то святое, люди мы или кто?! Ладно, док… Надо жить дальше… Я уже очень тебе благодарен, что помог мне разгрести эту кучу дерьма. Даст бог, что-то у нас получится и дальше. Пойдём отсюда, я познакомлю тебя с моей Оксаной, она мне теперь ещё родней стала.

А дальше была Москва, было несколько попыток вырастить здоровые специфические стволовые клетки Лейдига, пока это, наконец, не удалось. Как удалась и обратная их пересадка и приживание. По истечении двух месяцев андрогенная недостаточность многострадального волжанина стала историей, поскольку в анализе появился в достаточном количестве тестостерон, стабилизировался гормональный баланс.

А ещё месяца через полтора взволнованный голос бизнесмена провопил по мобильнику, что его ненаглядная Оксана беременна.

Потом у Алекса пошли более спокойные будни и другие истории, и он уже и забывать стал про ту волжскую драму, как вдруг однажды к нему в кабинет вошел загорелый, румяный крепыш и, по-волжски окая, попросил включить привезенную им видеоплёнку.

В фильме том суматошном предельно счастливый красавец-бизнесмен всё совал в камеру голубой свёрток и вопил:

— Док!!! Это же мой сын!!!

В финальной же сцене, немного собравшись, счастливый отец пригласил Алекса выйти во двор и принять от него на память небольшой сувенир.

Расчувствовавшийся Алекс вслед за посланником вышел на крыльцо и увидел новую серебристую Audi с перевязанной крест-накрест красной лентой.

— Круто! — по-ребячьи прокомментировал Аркадий. — Одного не пойму: почему у тебя что ни пациент, то криминал?!

— Я думал над этим, — в задумчивости произнёс неотошедший от воспоминаний Алекс. — У них свои деньги, которые они умеют считать, они готовы рисковать в отличие от государства. А потом — это временно, пока клеточная терапия не станет такой же массовой, как, скажем, физиотерапия, которая, кстати, в своё время тоже была в диковинку и для избранных. Да и не все мои клиенты из мира криминала, были и очень даже симпатичные истории.

Глава 5.

Принятые обязательства сохранять хронологию в удивительных рассказах Алекса требуют вспомнить о крутом его покровителе, хозяине салона красоты, ибо в аккурат на пике волжской истории он неожиданно… исчез; случается такое в их ремесле.

Поведал Алексу об этом велеречивый адвокат с кожаным саквояжем времён последнего русского царя.

Из него адвокат важно извлёк папку, из содержимого которой стало ясно, что Крутой по семейным обстоятельствам поменял страну проживания, однако, помятуя о своём спасителе и в знак благодарности, переписал владение салоном на Алекса.

По простоте душевной Алекс возрадовался, тут же провёл реорганизацию, уменьшил до min долю красоты и увеличил до max долю здоровья, прикупил кое-каких приборов и только через несколько недель осознал потерю покровителя.

Во-первых, Республиканский центр репродукции человека вдруг перестал поставлять ему оплодотворённые яйцеклетки; был Крутой — были яйцеклетки, нет Крутого — нет яйцеклеток.

Во-вторых, его вдруг задёргали полузабытые под крышей Крутого «друзья» предпринимателей: налоговая, ЖКХ, пожарники, санэпидемстанция, лицензионщики… Был Крутой — не было мороки, нет Крутого — …

Однако и Алекс после имеющих место быть успешных случаев лечения уже был не тот, и Крутой, видно это учитывал.

С предложением «не вымогать» к алчущим конторам по его просьбе обратился генерал ФСБ Городецкий, дай Бог ему и дальше здоровья, и вопрос, конечно, решился.

Вопрос с яйцеклетками, поначалу казавшийся Алексу неподъёмным, довольно легко решился с помощью Вики и шести с половиной тысячи долларов — столько стоил микроскоп для экстракорпорального оплодотворения, который он купил по совету подруги. Её же умная головка просветила его, что есть такое действо как донация яйцеклеток и посоветовала просто покупать яйцеклетки у студенток мединститутов.

Раскованные студентки на ура встретили неожиданное предложение раз в месяц в определённый срок приехать к Алексу в салон, десять минут отдохнуть с раздвинутыми ногами в гинекологическом кресле и продать всё равно бросовый материал за трёхмесячную стипендию.

При этом не возбранялось ещё и пофлиртовать с молодым симпатичным доктором; девчата, наверное, знали, какому благому делу они способствуют.

В банке спермы оказался однокашник, и вопрос решился без проблем.

Поэтому когда к нему на приём по телефону напросилась известная наша кинозвезда, Алекс был почти во всеоружии.

Звезда была в возрасте, однако, душой и телом молода, и только кожа, изнасилованная косметологами и несколькими подтяжками, предательски подрезала ей крылья.

Как водится, у звезды был молодой друг, половые гормоны которого были союзниками Алекса в деле её омоложения.

Звезда на редкость была умницей, поэтому при первой же встрече с Алексом поняла, что обычная для неё буффонада здесь ни к чему, и не стеснялась в раздетом виде выглядеть усталой, увядшей женщиной…

Алекс похвалил её титанические усилия для поддержания формы, но оба они понимали, что усилия те имеют свой биологический предел…

«Загадочные женщины создания, — невольно подумал Алекс, — молодые студентки раздеваются запросто и одеваются не спеша, прогуливаясь по процедурной с обнажённым низом, а имевшая несколько мужей зрелая женщина немного смущается».

Её молящие, как у бассета, глаза, как бы говорили: «Доктор, миленький! Я всё понимаю, но ты всё равно попробуй! Если бы ты знал, как хочется продлить время!»

Глядя на неё, Алекс думал, что совсем недалеко то время, когда доктор сможет уложить такую мадам в стационар месяца эдак на четыре да провести ей полный курс регенерации соответствующими стволовыми клетками всех её дряблых органов и систем. И выпорхнет после того из клиники не перезревшая тётка, а здоровая, волнующая женщина в соку.

А пока — что он может?! Стадия эксперимента, ограниченные возможности, результат фифти-фифти — звезда была согласна на всё; он был её последним шансом в битве за молодость.

И закрутился конвейер: изъятие яйцеклетки у студенток, экстракорпоральное её оплодотворение, замена ядра полученной зиготы на ядро кожной клетки звезды, выращивание кожных стволовых клеток в чашках Петри, подкожная инъекция их в разные места усталого тела звезды.

Чашки Петри не всегда выдавали то, что нужно, а материала на всё тело требовалось много, поэтому студентки шли чередой; каждодневное копание в их молодых прелестях всех цветов и оттенков, а также томные вздохи наиболее игривых уже начали Алексу сниться по ночам.

Звезда же стоически всё сносила…

Конечно, донора и пациента по врачебной этике следовало бы разделить, но тут уж не до жиру. Радостно визжащие при встрече со звездой студентки, может, и знали, для чего и для кого добывает нечто в их влагалищах молодой доктор, но реакции не выказывали абсолютно никакой — женская солидарность, конечно, существует…

Было заметно, что беззаботное молодое щебетание душу звезды молодило, но она очень того же хотела и с телом…

Пройдя в течение двух недель необходимый курс клеточной терапии кожными стволовыми клетками и инъекций соответствующим питательным раствором, звезда удалилась на томительное дозревание, раз в неделю приезжая на осмотр…

Бог, видно, услышал её молитвы и решил воздать ей по её благим делам, потому что к концу третьей недели она почувствовала, да и Алекс увидел, что процесс пошёл: стала сильно шелушиться кожа — это начала активно отмирать старые клетки.

Ещё через пару недель кожа звезды приобрела молодой, тусклый блеск, многие морщины исчезли или уменьшились, поверхность стала гладкой и упругой. Звезда с воодушевлением ввела в свой лексикон понравившееся ей слово тургор, как раз упругость кожи и обозначающий.

Звезда была на седьмом небе от счастья, а это не близко, вероятно, поэтому звонков от неё не было недели три, и Алекс уже был занят другими пациентами, как вдруг однажды под вечер она прилетела вся взбудораженная, с горящими глазами, схватила его за руку и заволокла в процедурный кабинет.

С выкриками: «Сейчас увидишь!» стала буквально срывать с себя одежду; закинув, наконец, и трусы (или как там у них называется этот листик на шнурке) далеко в сторону, уверенно взгромоздилась в знакомое гинекологическое кресло, ткнула себя пальцем в низ живота и победоносно изрекла:

— Сюда смотри!

Такой прыти Алекс не видел и у самых раскованных студенток, поэтому немного прибалдел и ничего не понимал…

Повинуясь приказу, неожиданно робко подошел к креслу и, как бы первый раз подсматривая, заглянул, куда велено.

— Ну, видел?! — поставленным театральным голосом громыхала звезда.

— Ч-что — видел?! — обескураженный Алекс беспомощно переводил взгляд то на лицо звезды, то на низ её живота.

— Ты что, ничего не видишь?! — напирала звезда.

— Ну, почему ничего: кое-что вижу… — мямлил Алекс.

— Э-эх!!! — уже рычала звезда. — «Кое-что»! Ты поглубже-то загляни!

И только теперь он осознал, что что-то в её женском половом органе не так. Забыв от волнения одеть перчатки, аккуратно двумя пальцами раздвинул наружные половые губы и… обомлел.

— А-а?! Эскулап, понял, наконец?! Я стала девственницей!!! — и звонко захохотала отчаянно-торжественным, известным всей стране хохотом. Алекс уже и подзабыл, что бывает такая штука как девственная плева — у студенток-то его этого не увидишь.

— Не сомневайся, дорогой, всё нормально, я к тебе прямо от гинеколога, тот тоже в шоке, но справку дал. Как удачно я своего бой-фрэнда отдалила на время лечения, а то бы такого удовольствия лишилась! — упивалась звезда свалившимся на неё счастьем и возможностью ещё раз всколыхнуть всю богему Москвы. — Мы ещё повоюем! — махала она рукой как саблей, гордо шествуя с помолодевшим голым задом за трусами, заброшенными в раже в дальний угол процедурной.

Присевший на кушетку Алекс наконец-то начал соображать: а почему, собственно, нет? От дефлорации много лет назад остался дефект, кожные стволовые клетки, как им и положено, его обнаружили и ликвидировали; можно делать вывод, что ткань девственной плевы похожа чем-то на кожу.

Приведшая себя в порядок звезда вытащила из сумочки и протянула глуповато улыбающемуся Алексу два конверта:

— Держи, кудесник! Это тебе за радость для тела, а это — премия за праздник для души! — по-свойски хлопнула его по плечу и, опять счастливо и победоносно захохотав, с гордо поднятой головой удалилась упиваться свалившейся на неё удачей.

Алекс отнёс это событие к счастливому случаю и стал уже забывать его; он совсем плохо знал звёзд. Держать такой (да ещё подтверждённый справкой гинеколога!) случай втайне было выше сил звезды, и тогда на Алекса обрушился звездопад…

По тому, как были там звёзды обоих полов, он понял, что больший эффект имело всё-таки омоложение кожи звезды, нежели возвращение девственности — к этому правильно отнеслись как к весёлому, счастливому побочному эффекту.

Конечно, далеко не все получали желаемое, но богемный народ валил, и вскоре Алекс опять заскучал…

Однообразие прервал визит моложавого интеллигентного мужчины, который с порога без обиняков начал рубить правду-матку.

В Москве в ту пору, судя по рекламе, было около десяти медицинских центров, клиник, институтов, которые гарантировали в течение недели омоложение кожи с помощью клеточной терапии. Алекс смутно догадывался, что это во многом чистая коммерция и профанация, но боле, за ненадобностью, никак на это не реагировал.

Явившийся же к нему джентльмен представился никем иным, как владельцем одного такого центра — МЦ «VENOM».

— Что будем делать, коллега? — самоуверенно произнёс он, присаживаясь к рабочему столу Алекса.

— А что случилось?! — вполне искренне не понял Алекс.

— Без клиентов остаюсь, все к тебе бегут, вот что случилось!

— И чем же я могу вам помочь? — Алекс начал понимать озабоченность конкурента.

— Вот я и пришёл решить: что-то надо делать!

— У вас есть какие-то предложения? — Алексу становилось немного интересно.

— Да предложений масса: и комитет по лицензированию пригласить, и налоговую… — проявил свою осведомлённость конкурент.

— Если можно, поконкретней, пожалуйста, у меня мало времени, — затеплевшийся было у Алекса интерес пропал окончательно, он никогда не уважал эти дешёвые приёмы.

— Всегда пожалуйста. Предлагаю компенсировать мне наличкой утечку клиентов.

— Будем считать, консенсус невозможен даже теоретически, всего хорошего, — Алекс встал из-за стола.

— Жаль, командир, что не хочешь со мной дружить… — эта фраза Алекса неожиданно рассмешила: он вдруг подумал, что с таким жаргоном до клеточной терапии, как до Луны пешком.

«Вот ещё напасть, — подумал Алекс, когда за “конкурентом” закрылась дверь. — Ну, что из-за такой шелупони опять генерала беспокоить?!»

Нужное решение пришло довольно быстро: с этих коммерсантов, пожалуй, вполне хватит и майора Звонарёва.

— Юр, не заскочишь после службы ко мне?! — позвонил он ему по мобильнику.

— Что, будем из меня Арнольда делать?! О’кэй, Алекс, какие вопросы!

— Всё естественно, этого следовало ожидать, — заключил он рассказ Алекса. И продолжил: — Сделаем две вещи: как ты говоришь — МЦ «VENOM»? Я к ним зайду, и мы договоримся, не сомневайся — это первое. И второе: я завтра пришлю наших ребят, они поставят тебе сигнализацию — это от всех остальных «МЦ». Если форс-мажор с визитёром, нажимай кнопку и вызывай птицефабрику.

— Какую птицефабрику?! — Алекс никогда не был силён в жаргоне особистов. Майор это знал и не упускал случая повеселиться.

— Ну, отряд омоновцев, «Беркут» называется, птичка у них на нашивках, — разъяснил он, кончив смеяться.

Поняв, что вопрос исчерпан, Алекс вытащил из стола коньяк.

Конкуренты, правда, больше не беспокоили…

По истечении месяца майор Звонарёв сам заглянул к Алексу и рассказал, что тот самый МЦ взял да и переехал в какое-то экзотическое место — на Барбадос, что ли — там, где про Алекса пока не знают. Характерно, что за недельный курс омоложения «клеточной терапией» МЦ стал драть не по пятнадцать тысяч долларов, как прежде в Москве, а по двадцать.

— А ты говоришь — конкуренты! Наливай!

И чтобы уж совсем логически и хронологически завершить эту часть воспоминаний Алекса следует упомянуть, что он таки познакомился с птицефабрикой…

Наведались однажды тоже вежливые такие, но озабоченные: как так — такой процветающий салон и до сих пор без крыши живёт — непорядок; простые такие ребята.

Алекс скорее из любопытства, чем из страха вспомнил про нужную кнопку, забыв, куда её приспособили. Нажал и… ровно через пять минут зауважал пернатых: три минуты им понадобилось, чтобы приехать, минута на то, чтобы размазать четыре удивлённые морды по полу и ещё минута, чтобы он, Алекс, пришёл в себя.

С тех пор работал спокойно: оказывается, крыша крыше разница…

Глава 6.

— Какыч, ну, когда летим в Сибирь?

«Фу, ты, господи! Не обойдёшь это пузо нигде!» — в полуиспуге от неожиданности подумал Аркадий на полпути домой из супера, а вслух сказал, как будто уже дал на эту авантюру добро:

— Ну, это ж надо, когда там тепло, а то будешь потом как тот кот из анекдота вместо секса рассказывать кошкам, как в Сибири яйца отморозил.

— Понятное дело, вот давай на июль — там будет лето.

Алекс понял, что разговор пошёл конкретный, и надо выяснять детали.

— Так ты мне толком можешь объяснить, куда и зачем ты меня тянешь?

— Какыч! Ты же смотришься как миллиардер из Техаса, не то, что я — это же при торгах тоже играет роль. Да и вообще, зелень рубить вдвоём сподручнее.

— А ты говорил — желудок! Это уже компаньон называется, а не желудок! А компаньону, породистый ты мой, доля в зелени полагается, а не в зелёном змии!

— Вот говорил мне батя — не связывайся с евреями, обдерут! А мама говорила наоборот, дружи с ними, всегда при деньгах будешь. Видать, получился я маменькин сынок — пять процентов как посреднику и лучшему другу!

— За пять процентов — это, Жорж, приятели получаются, а дружба и доверие тянут не меньше как на десять. И то при полной чистоте от криминала!

— Обижаешь, друг! Я — свободолюбивый и теплолюбивый — семь процентов, и я сел готовить экспедицию на июль!

— Ты, Жора, на досуге бабок своих проверь: какая-то поллитра нерусской крови в тебе умеет торговаться!

Они ударили друг друга по рукам и, довольные, разбежались по делам.

— У тебя не создалось впечатления, что всё так легко и просто в терапии стволовыми клетками? — встретил приятеля Алекс.

— Да, нет, что ты. Было бы легко — этих клиник давно уже было бы, как зубных, а народ ходил бы сплошь молодой и здоровенький.

— Совершенно верно. Это я тебе рассказываю самые удачные и интересные случаи. А что, как говорится, за кадром… И слёзы, и неудачи, и угрозы — всё, что хочешь! Если бы я тогда мог использовать идею израильтян… А то, как рулетка какая-то была: получится — не получится. А ведь пациенты-то ко мне приходили не чирий лечить или зуб…

— А скажи, пожалуйста, Алекс, в других-то странах тоже наверняка такие продвинутые как ты имеются?

— Конечно, есть. Только они все зациклились на клонировании человека да на выращивании биоробота. Конечно, в случае успеха именно там будет самая большая слава и деньги, это понятно. Клонировать человека — это не тётку перезрелую девственницей сделать. Кстати, с её подачи у меня ещё одна похожая пациентка была…

Алекс слегка улыбнулся, вспомнив тот случай: Аркадий расценил это как интригующую историю со счастливым финалом.

— Алекс! Мы с тобой серьёзные деловые люди, — начала звезда, энергичной молодой походкой влетая в его кабинет. — Мне доверена тайна двух государств, — для подчёркивания этого важного факта она показала его на пальцах. — Я была на гастролях в Средней Азии. Всё было так себе, но вот однажды подошёл ко мне один местный джигит — с охраной, разумеется, и так это по-европейски: «Позвольте ручку, мадам! Наши восхищения, мадам! Цветы для вас, мадам! — Розы, кстати, были абсолютно роскошные. — Приглашаю вас на ужин, мадам!» Привёз меня в чудный горный ресторанчик. «Что будете есть, мадам, что будете пить?» — «Всё, говорю, буду!» — И, счастливая от своей выходки, громко захохотала. — Потом говорит: «Тысяча извинений, мадам, но я вынужден спросить вас о деталях того чудесного казуса, приключившегося с вами. Поверьте, говорит, это не праздное любопытство». Ну, рассказала я ему всё, чего мне скрывать?! «Мадам, — говорит, — а тот ваш доктор — он человек надёжный?» Можешь меня не спрашивать, что я ему ответила… И после этого он стал грузить мои старые мозги своими феодальными байками. Короче: два очень больших в своих странах человека решили породниться, поженив своих детей. И всё бы хорошо, да только невеста — уже не девушка, а жениховы бабки требуют только такую. «Ну, — говорю, — сводите её в клинику гименопластики, там её быстро и дёшево заштопают». «Э-э, нет, — говорит, — мадам, вы не знаете наших традиций. Перед первой брачной ночью её будет осматривать гинеколог со стороны жениха. И вы себе даже представить не можете, какой будет скандал, если он обнаружит остатки шва или что-нибудь в этом роде. Поэтому мне поручено связаться с вами и с вашим доктором». Вот, считай, я с тобой связалась.

— Мне бы их заботы… — не сразу проговорил Алекс, заслушавшись театральным монологом звезды. — И когда свадьба?

— Да времени ещё полно, месяца три или четыре, я точно не знаю.

— Полно! Я же не клею, я выращиваю! А если не получится?

— Я так тому джигиту и сказала — никаких гарантий, идёт эксперимент! Пускай тогда калым пересчитывают, я знаю…

Звезда протараторила что-то по мобильнику, на бегу сказала: «Жди!» и улетела.

Часа через полтора в кабинет, постучав, вошёл по-европейски импозантный смуглый мужчина лет сорока пяти, черты лица которого Алексу показались не совсем азиатскими.

— Фархад, — он протянул Алексу правую руку, перебросив при этом чётки из тигрового глаза в левую. — Насколько я понимаю, вы в курсе наших национальных проблем. Так получается, что вопрос из семейного перерос в государственный. Для общего блага хотелось бы с вашей помощью уладить это маленькое недоразумение.

— Без гарантий! — вставил Алекс.

— Да-да, я в курсе — «идёт эксперимент», — процитировал он звезду, и оба улыбнулись. — Доктор, повышенная конфиденциальность вопроса требует от нас с вами принятия некоторых мер. Прошу вас, войдите в моё положение. Мы хотели бы, чтобы необходимые процедуры вы проделали с девушкой в нашем помещении, там будет всё, что вам необходимо. И ещё: вы не должны видеть лица девушки и место, где всё это будет происходить. Сделайте, пожалуйста, нам такое одолжение, доктор, уверяю вас: эти неудобства обязательно отразятся на размере вашего вознаграждения.

На десять ноль-ноль пришли две студентки и, опять ослепив Алекса своими рыжеватами кудряшками и полоской незагорелой кожи, с шутками и прибаутками поделились с азиатской невестой бесценным даром своего женского организма.

Получив через пять суток нужный ему эмбрион — бластоцисту, Алекс, как было договорено, позвонил Фархаду, и через сорок минут его уже ждал джип с тёмными окнами.

Фархад ещё раз извинился и попросил Алекса надеть на глаза тёмную повязку. После сорокаминутной молчаливой езды его ввели в помещение и сняли повязку.

— Пожалуйста, доктор, вас там ждут, — сказал Фархад и указал рукой на дверь в соседнюю комнату. «Сказки Шахерезады», — почему-то подумал Алекс, входя в соседнюю комнату.

Конец ознакомительного фрагмента.