С мыслью о…

Виктор Вассбар

«С мыслью о…» – раздумья о жизни и любви, облачённые в форму рассказа, в некоторой составляющей взятые из реальности автора, дополненные его поэтическими строками. В какой-то степени это рассказы для женщин, но интересны будут и мужчинам, так как жизнь и любовь немыслимы без союза женщины и мужчины. Жизнь и любовь показаны в разном цвете – от белого до чёрного, от нежности до жестокости, от чести до бесчестия.

Глава 2.…о метафоре

Тараканы

Жил-был в далёкой южной стране усатый таракан черныш, и отрастил он густую чёрную бороду. Понравилась густая чёрная борода таракана черныша, чёрной усатой тараканихе чернуше и сказала она чернышу бородачу: «Бери меня в жёны, рожу тебе несчётное количество тараканчиков чернышей, а они наплодят тебе внуков чернышей бородачей, и станем мы самыми богатыми тараканами чернышами бородачами на всём тёмном, а потом и белом свете, и будем править миром».

Подумал усато-бородатый таракан черныш над словами усатой тараканихи и принял их на вооружение, вместе с ней — чернушей, конечно.

И расплодились тараканы черныши бородачи по всему югу, пожрали всё, что можно было пожрать в своей местности, выпили всё, что можно было выпить, — богатства не нажили, ещё беднее стали.

И говорит тогда самый первый усато-бородатый таракан черныш своей тараканихе чернуше и тараканятам бородатым чернышатам:

— Поели мы и повыпили всё в нашей южной стороне, непригодна она стала для жизни, повымрем, если не двинемся в другие земли, богатые природными ресурсами и злаками сладкими.

— Где же земли такие, скажи нам, таракан усач-бородач наш главный? Всем чёрным миром двинемся за тобой, ибо истощали мы, того и гляди повымрем.

— Земли такие богатые есть на севере, и живут на них тараканы русачи русые усачи. «Окучим» мы их мощью множества своего, власть захватим, из гнёзд, построенных ими, выгоним, править землёй северной станем, а тараканов русачей русых усачей своими рабами сделаем.

— Как же так сделать-то сможем? Ведь, поди, на севере тоже много тараканов русачей русых усачей, не поддадутся они силе нашей? — спросили главного таракана тараканята чернышата.

— Исподтишка действовать будем! Хитростью брать будем! Улыбкой и поклоном усыпим бдительность русачей, понастроим гнёзд, веру нашу внесём в их земли, и по вере нашей, по множеству нашему, проберёмся во власть русачинную, ибо ленивы они и не хотят плодиться! Этим и воспользуемся, этим и размножимся! Потом заставим всех тараканов русачей русых усачей перейти в нашу веру, надеть чёрные бороды, молиться в наших гнёздах и служить нам за похлёбку жидкую, а тараканы русачки будут ходить в балахонах чёрных и варить нам жирный плов в чёрных казанах.

Радостно зааплодировали тараканы черныши бородачи своему главному таракана чернышу бородачу, и уже на следующий день под покровом чёрной ночи, а потом и в светлые дни плотными колоннами поползли на северные земли. И засели её и поработили мирных тараканов русачей русых усачей, и заставили их молиться на своего главного таракана черныша бородача.

Вроде бы и сказке тут конец, да только откуда ни возьмись, появились в северных землях тараканы желтыши безбородачи. Им тоже захотелось отхватить от земли русачей русых усачей жирный кусок, и отхватили, сначала близ крана, из которого текла чистая дистиллированная вода, а потом у второго, из которого голубая горючая жидкость лилась.

Так всю северную землю и поработили тараканы иноземцы — черныши бородачи и желтыши безбородачи.

Вот теперь сказочке конец, кто читал и понял, тот молодец!

Мораль: Палка о двух концах, что в переводе, — на каждое постороннее действие есть противодействие.

Гулькин нос

Жила-была Гулька и не правда, что у неё нос был с пикульку, нос у деви́цы был длинный-предлинный, толстый-претолстый, кривой-прекривой нос, — нос носище другой такой в мире не сыщешь.

Любила Гулька совать свой нос в разные места, то в кринку с молоком засунет, отчего молоко сразу же скисало, то с печи высунет и сразу кому-нибудь в глаз им ткнёт, а то, бывало, пойдёт на улицу, а на него вороны сядут, прижмут Гульку к земле, ни встать, ни лечь ей, — зимой примёрзнет, всей деревней изо льда вырубают, а летом либо град побьёт, либо солнце припечёт, беда, одним словом. Но однажды Гулька доброе дело сделала, и помог ей в этом нос её — длинный-предлинный, толстый-претолстый, кривой-прекривой.

Как-то сидела Гулька на крутом-прекрутом берегу большой-пребольшой, широкой-преширокой реки, нос в воде полоскала и им же рыбу удила. Мимо шёл Свистулька, вот у него был нос с пикульку. Увидел он Гулькин нос, зависть глаза ему застлала. Подумал:

— Какой прекрасный-распрекрасный нос-носище! Другой такой в мире вряд ли сыщешь. Таким носом можно огромную-преогромную рыбу кит удить и продавать её за большие-пребольшие деньги. Богатым-пребогатым с таким носом стать можно, золотом его покрыть и носить его будут рабы чёрные-пречёрные, чтобы на фоне их черноты он ещё ярче светился и затмевал белый-пребелый свет. Размечтался Свистулька нос с пикульку с застлатыми-презастлатыми глазами и в реку упал. Понесла его река быстрая-пребыстрая на крутую-прекрутую быстрину за крутой-прекрутой поворот реки быстрой-пребыстрой. Крикнуть хочет, но не может, в нос с пикульку вода залилась, через него в горло прокатилась, захлёбываться стал Свистулька водой холодной-прехолодной, — ранняя весна была, только-только лёд сошёл.

На его счастье мимо вороны пролетали, закричали своим вороньим голосом, «кар-кар», что, значит, «помогите», этим и привлекли Гульку к быстрине быстрой-пребыстрой. Увидела она утопающего, выбросила свой нос в его сторону и выковырнула Свистульку с носом с пикульку из реки.

Мораль: Не заглядывайся на чужой нос, свой потерять можешь.

Варвара и базар

Жила-была Варвара краса — добрая душа. И было у Варвары две ноги — правая и левая, две руки — левая и правая, два уха — правое и левое, два глаза — левый и правый, всё, как у людей, но и не всё, как у людей. У людей был один нос, а у Варвары два — правый и левый. Правый нос у Варвары хороший был, как у всех людей, дышал себе спокойненько в две дырочки и ни в какие другие дырки не лез, а левый всё куда-то совался, всё что-то вынюхивал, всё куда-то тянул Варвару, занудливо сопя. Сильно мучилась с ним Варвара, ни днём, ни ночью покоя от него не имела.

И вот как-то по́утру решила она пойти на базар, спросить всё видевших и всё знающих стариков, как поступить с занудливым сующимся во все дырки левым носом.

Подходит к первому мужику, сидящему на возу, и спрашивает его:

— Скажи, мил человек, что делать мне с левым носом, сующимся в каждую дырку?

Долго думал мужик, но ответил:

— Знавал я одного молодца, тоже как у тебя два носа было, и совал он один свой нос в чужие огороды.

Ему и так и этак: «Не совал бы ты свой нос в чужой огород надоедливый ты Кваземод!»

А ему неймётся, суёт свой нос в чужой огород. Никакого сладу с ним не было. Ну, мужики изловили его, изрубцевали крепко, и нос-то отрубили, только ненароком и второй задели. Было у молодца два носа, а стал безносым, с тех пор стали кликать его — Безносов.

— Не-е-е, дяденька, я Безносовой быть не желаю, — ответила Варвара и пошла дальше по базару.

Подходит ко второму мужику, сующему в нос щепоть табаку. Обращается к нему с вопросом, с которым к первому мужику, сидящему на возу, обращалась.

Прочихался мужик, прокашлялся и отвечает:

— Знавал я одного фулигана, с двумя носами, как стаканы. Сувал он их в разные заборные дырки, только не лезли они с носопыркой, а ему очень хотелось знать, как живёт за забором знать. Поймали его сторожа, и дали крепкого пеньделя. А ему хошь бы што, неймётся, вот и всё! Как-то увидел он большую дыру, сунул в ту дыру свой двойной нос, а там гвоздь. С тех пор стал у него нос одинарный, как у всех людёв стандартный.

— Не-е-е, дяденька, я не хочу совать свой левый нос, где гвоздь, — ответила Варвара и пошла дальше по базару.

Подходит к третьему мужику, ковыряющемуся в носу. Обращается к нему с вопросом, с которым к первому мужику, сидящему на возу, и второму мужику, сующему в нос щепоть табаку, обращалась.

Проковырялся мужик в своём носу и отвечает:

Знавал я одного мальца оглоеда, такого же, как ты с двумя носами короеда. Всё-то он по базару ходил, и носами своим из чужого пруда рыбу удил. Его на базаре поймали и нос оторвали. С тех пор стал у него нос одинарный, как у всех людёв стандартный. Найди и ты тот рыбий пруд и тебе левый нос оторвут.

— Не-е-е, дяденька, я не хочу, совать свой левый нос в пруд, больно, когда его дерут, — ответила Варвара и пошла дальше по базару.

Идёт, вывески рекламные читает, на одной рекламе увидела лицо с двумя носами. Подошла, прочитала и пошла по указанному в бумаге адресу. А дальше вот что было.

Через несколько дней Варвара шла по базару и высоко верх правый нос задирала. Люди её увидели, спрашивать один другого стали: «Что с Варварой приключилось? Как от левого носа отлучилась?»

Никто, ничего не знает, все головой мотают и плечами пожимают.

А Варвара рекламу прочитала и на пластическую операцию побежала. Люди увидели её на базаре с одним маленьким, красивым носиком, на прекрасном лице, и решили, что кто-то оторвал её всё вынюхивающий левый нос.

Мораль: Не ходи на базар за советом, своей головой думай. Красивым и статным будешь!

Весельчак и Бяк

Жилы-были в одной деревне два соседа — Добряков — весёлый мужичок и Злобяка — не мужик, а бяка. Первого в деревне все называли Весельчак, а второго просто Бяк. Так и мы будем называть их, чтобы можно было сложить про них стих. Хотя… как получится! Стих, чтобы в голове долго не утих, или проза — в голове заноза.

Добряков — весёлый мужичок, сено корове даёт, песню поёт. Злобяка — мужик бяка, на него смотрит, рот косит.

— Пошто песню поёшь, мужичок добрячок? — спрашивает Добрякова Злобяка — мужик бяка.

— Жизнь прекрасна, живу в работе, но без оков, — отвечает Добряков.

— А я ноне с печки бряк, почки болят, ноги гудят, а тут ещё хряк… под ноги метнулся, еле от него увернулся. Кабы не вилы ему в бок, какой бы ныне от меня прок! Хотя и без того ноги зудят, почки болят, в голове звон, что с колокольни перезвон. Покидал бы ты Добряков, в мою печь своих дров, а то спина у меня болит, и в груди всё зудит. Картошки бы мне своей сварил и маслицем бы её полил. Исть хочется, прям, жуть, только свернуло меня в жгут. Ничего делать не могу, даже лежать на боку.

— Пошто соседу не помочь, коли ему невмочь! — ответил Добряков и пошёл со своего двора прочь, чтобы соседу помочь.

Так и жили. Добряков за вилы, корове сена поддать, Злобяка за бок и стонать.

Сказывать долго не буду, не дай, Бог, мораль забуду. А мораль сия такова, не кидай в чужую печь свои дрова. На чужом горбу в рай пробраться, много хитрецов найдётся!

Умный мораль поймёт, а глупого она не проймёт.

Лукавая Хитрость и Душевная Простота

На узкой лесной тропинке повстречались Лукавая — празднично одетая Хитрость и Душевная — бедно одетая Простота. Взглянула Хитрость на Простоту и так ей завидно стало, что аж зубы заныли, глаза загорелись, и во рту всё пересохло, ни слова сказать, ни полной грудью вздохнуть, а всё оттого, что очень полна была Лукавая, и одежды её, хотя и богатые, как на корове седло неслись, а Душевная, как былинка тонка была и в талии узка, всё-то ей, даже простенькая крестьянская одежда, было к лицу.

И подумала Хитрость: «Поменяюсь-ка я с Простотой одеждами, стану такой же стройной как она». Сказано, решено. Сказала Хитрая Простоте:

— Бедненькая ты бедненькая! Да, как же мне жаль тебя! И кто же такой плохой выпустил тебя на эту дорогу, в таком простеньком платьице, едва коленочки твои худенькие прикрывающие. Дать бы им по мозгам!

— Не надо давать им по мозгам! — взмолилась Простота. — Это матушка и папенька мои родненькие Душевный и Простая имя им, от бедности своей обрядили меня в то, что было в доме нашем и послали в деревню на заработки. А оно хошь и бедное платье моё, но не худое, дырочек на ём нету, заплатки разве что, но это не беда, беда, когда кручина, а мне кручиниться не об чём, маменька и папенька здоровы, и братики мои и сестрёнки тоже не хворают.

— Кто же тебя такую, в платье залатанном, в работницы возьмёт, подумают, что ленивая ты, коли платье бедное, а хлеба и молока много требовать будешь. Нет, не возьмут! — повертев вокруг себя Простоту, жалостливо проговорила Лукавая.

— Как же быть мне теперича. Домой ворочаться нельзя, родные мои с хлебушком меня ждут.

— Тут думать надо долго, — воздев глаза к небу, проговорила Хитрость. — Хотя… есть у меня одна думка. Поменяться нам надо одеждами. Ты наденешь мои дорогие, а я облачусь в твоё крестьянское платье.

— Как же так можно? Мое платье простое, залатанное, твоё дорогое шёлковое.

— Жалко мне тебя, а особо сестрёнок и братиков твоих. Помрут без твоего хлебушка, что могла бы заработать, — проговорила Лукавая и сбросила своё платье. Поменялись одеждой Хитрость и Простота и пошли каждая своей дорогой.

Лукавая шаг шагнула, платье по швам затрещало. Второй шаг сделала, рваться стало. С третьим шагом платье по всем швам разошлось и свалилось с её тела. Идёт Лукавая Хитрость и не замечает, что полностью обнажилась. В деревню пришла, из которой Душевная Простота вышла, а там базарный день, мужиков видимо-невидимо. Воззрились они на Лукавую и глаза у них на лоб полезли. Всякое видывали, но чтобы Лукавая сама себя обманула, такое впервые.

Мораль: Сколь ни рядись в чужие одежды, суть не изменится.

Солдат и Генерал

Жили-были солдат по имени Будьсделано и генерал по имени Поперёк-Батьки-Пекло, смешно, но что есть, то есть, твердил генерал постоянно солдату Будьсделано, чтобы он Поперёк батьки в пекло не лез, вот с того и имя такое получил.

Так вот, решил как-то Поперёк-Батьки-Пекло послать Будьсделано в разведку, мешок с заданием секретным вручил и сказал:

— Посылаю тебя Будьсделано в стан врага, чтобы ты добыл там важные для войска моего сведения, — кто и где сидит, где и кто лежит, кто и где какую кашу есть, где и кто чем её приправляет, и всё это засыпал секретом из мешка.

— Будь сделано! — ответил Будьсделано, мешок за спину закинул и пополз в стан врага. День ползёт, — не видит врага сидячего, второй день ползёт, — не видит врага лежачего, на третий почуял запах неведомый, на него пополз.

Приполз, видит враг сидит и лежит вокруг котла, в котором что-то бурлит, запах неведомой по округе распространяет. Подполз Будьсделано к вражескому котлу, вынюхал всё, что в нём кипело-клокотало-бурлило и решил всё это засыпать секретом данным ему генералом. Всыпал в кипящий-клокотаще-бурлящий котёл секрет, который дал ему генерал Поперёк-Батьки-Пекло и пополз обратно, да не тут-то было. Изловили враги несчастного Будьсделано, пытать стали:

— Говори Будьсделано, зачем приполз в наш стан? Зачем котёл разведывал? Зачем секрет в него сыпал? И что это за секрет такой важный, если сам генерал Поперёк-Батьки-Пекло тебе его доверил.

Будьсделано стойкий солдат, молчит, крепко сжав зубы, больно ему, а тайну, что дал ему генерал Поперёк-Батьки-Пекло не выдал.

Тогда враги подвели его к котлу и сказали:

— Вынимай тайну из котла, изучать её будем.

Куда деваться солдату Будьсделано? Вынул он тайну из котла и чтобы она врагу не досталась, быстро в рот её сунул и проглотил.

Враги стоят вокруг солдата, растерялись, не знают что предпринять, а Будьсделано как гыркнет, как подскочит, как руками замахает, и как начнёт всё вокруг крушить, что аж уши у врагов в трубочки свернулись, а глаза от страха на лоб полезли. Всех врагов побил Будьсделано, но и сам погиб смертью храбрых, — много секретных данных проглотил, всё переварить не смог, от заворота кишок помер.

Мораль: Не ползай в стан врага со своим мешком, что в переводе; в чужом коллективе устраивать свои правила и порядки, — жизни лишиться.

Улыбка и Хмурь

По накатанной просёлочной дороге шли Улыбка и Хмурь.

— Ах, какой сегодня чудесный день! Солнышко светит, лето радужными красками расцвечивает! Душа поёт! — радовалась светлому дню Улыбка.

— И тучи чёрные наплывают! — скривился Хмурь.

— Дождичек будет тёплый, землицу напоит, — улыбнулась Улыбка.

— И грязь размесит! — нахмурился Хмурь.

— Реки полноводными станут, рыбы много в ней расплодится, — вдыхая аромат цветущего поля, улыбается Улыбка.

— Реки разольются, поля затопят, и мы утонем, — нахмурился Хмурь.

— Плот построим, рыбу поймаем, уху сварим, жизнь — счастье! — сияет лицом Улыбка.

— Костями рыбьими подавимся и умрём! — захныкал Хмурь.

— Все умирают, но славят не смерть, а жизнь! — торжественно сказала Улыбка.

— Вот-вот, ты улыбаешься, я хмурюсь, тебе поле ароматом пахнет, мне коровьими лепёшками, — брезгливо скривился Хмурь, — а конец для каждого один.

Мораль: Жизнь прожить — не поле перейти. В переводе, жизнь — штука сложная, прожить её не так-то просто.

Добрый и Злой

Шёл Злой по узкой лесной тропе и ямы глубокие рыл. Отроет, посмотрит радостно на злобный труд свой, руки от злобства потрёт, болтов резных в яму накидает и дальше идёт. Пройдёт сто метров, новую яму отроет, снова постоит над ней, снова много злобных слова над ней наговорит, накидает острых предметов и дальше по узкой лесной тропе идёт. Много ям нарыл, много злых слов сказал над ними, руки от злобной радости потирая.

Следом из заимки шёл Добрый. Увидел яму, постоял над ней, повздыхал, веточками огородил, чтобы, не дай Бог в неё ни зверь, ни человек не упали и обратно в дом свой возвратиться решил, — за лопатой, чтобы яму закопать.

— Ишь, ходят тут всякие. Теперь не находятся, в яму попадутся, а там болты и всякие другие острые предметы, глаза повыкалывают, руки и ноги попереломают, будут тогда знать, как шастать… всякие там… — злобно проговорил Злой, выходя из леса. Шаг сделал, второй ступил и ахнул:

— Ах, ты ёлки ты моталки! А веточками-то я их не закидал. Ямы-то видать, обойдут их, вот и все дела! Так дело не пойдёт! Возвращаться надо, веточками закидывать.

Закидал первую, ту, которая последней выкопана была, обложил ветками другую, которая предпоследней была, а когда к третьей подходил туча чёрная небо заволокла, ничего не видать, темень, хоть глаз выколи.

— Ничего, мои ямочки все знаю, и в темноте их найду, — проговорил Злой, шаг ступил, второй сделал, а на третьем в яму упал, — ноги и руки поломал, глаза выколол, кричит, о помощи молит.

Добрый его услышал, вытащил из ямы, только поздно было уже. Злой один раз вздохнул и умер.

— Эхе-хе! Что же ты наделал Злой? Сам себе яму выкопал, — сокрушённо проговорил Добрый. — Сколько раз тебе говорил, ты выкопаешь — я закопаю, ан нет, неймётся!

Мораль: Не копай яму другому, сам в ней оказаться сможешь, что в переводе — злые деяния не остаются безнаказанными.

Прямой и Кривой

В одной деревне соседями через тын жили Прямой и Кривой. Кривой добрым был, но очень бедным, а Прямой богатым, но жадным и злым.

Кривой на реку, Прямой к нему во двор и в колодец плевать, а то, бывало, у самого тына начнёт дрова рубить и щепки во двор Кривого летят. А намедни — в прошлый вторник — Кривой в лес ходил, принёс бочку лесного мёда и в сарай её поставил, так Прямой пробрался к нему в сарай и в мёд тот ложку дёгтя влил. Короче, всякие каверзы устраивал Прямой Кривому. Кривой всё это знал, видел, но по доброте своей душевной ни слова упрёка Прямому не сказывал.

Как-то Кривой сидел на берегу с удочкой. Спустился с небес Ангел, подошёл к Кривому и проговорил:

— Давно смотрю на тебя и сердце моё кровью обливается. Знаю, есть у тебя малые братики и сестрёнки, знаю, кушать они просят, а лодка твоя, на которой ты на реку ходил, с которой рыбу удил, прохудилась.

— Прохудилась, твоя правда Ангел, — тяжело вздохнул Кривой. — Только что же я сделаю, коли денег у меня нет, чтобы новую лодку купить?

— Есть за зелёным лесом гора Белая, на ней живёт царь всей земли, пойди к нему и проси у него всё, что пожелаешь. Исполнит он твою просьбу, сам к тебе меня послал, но только одно желание, так сказал, — проговорил Ангел и исчез.

— Как же я пойду, коли у меня даже обувки нет? Лапти и те сносились! — подумал Кривой. — Да не к кому-нибудь, а к самому царю земному!

День думал Кривой, второй прошёл и третий, а он всё думает, лишь на четвёртый подозвал к себе братьев и сестёр и сказал:

— Трудно мне стало прокорм добывать. Лодка прохудилась, на реку выйти не могу, чтобы рыбу ловить, а той, что с берега удой вываживаю даже кошке не хватает. Пойду к царю земному, в ноги ему поклонюсь и попрошу у него новую лодку.

— Иди с Богом, брат наш старший, — ответили ему братья и сёстры и собрали ему в дальнюю дорогу котомку с тремя вялеными рыбами и деревянной баклажкой с родниковой водой.

Вышел из дома Кривой, а навстречу ему Прямой. Увидел Кривого с котомкой, поинтересовался, куда путь держит.

— Иду на гору Белую, к царю земному, лодку новую просить.

— И что, тот царь все желания исполняет? — спросил Кривого Прямой.

— Надысь Ангел пришёл ко мне, когда рыбу удил в реке и сказал, что всё исполнит царь земной, но только одно желание.

— Вот оно что… — в задумчивости почесал затылок Прямой и, не попрощавшись с Кривым, побежал домой.

Бежит и говорит себе: «Ишь ты, голытьба Кривая, к самому царю земному собрался! Не видать тебе его! Первым приеду к нему и попрошу у него всё только для себя, а тебе, чтобы ничего не давал. Скажу, злой ты и жадный, что всё у тебя есть, что нарочно босым к нему идёт».

Не успел Кривой глазом моргнуть, Прямой мимо него на коне промчался и в зелёном лесу скрылся.

— Интересно, куда это Прямой на Савраске так шибко торопится? — подумал Кривой, не помыслив даже, что сосед решил каверзу ему устроить, — оговорить перед царём земным.

Три дня и три ночи без отдыха шёл Кривой к горе Белой. На четвёртый у подножия её увидел коня, пасущегося в поле, признал в нём Савраску Прямого. Осмотрел всё окрест, хозяина лошади нигде не было.

Взошёл Кривой на узкую горную тропу и пошёл в гору. К вечеру вышел на террасу и увидел Прямого лежащим меж двух камней.

Дрогнуло сердце Кривого. «Не беда ли случилась с соседом?» — подумал и окликнул его.

— Помоги! — отозвался Прямой. — Савраска мой с себя сбросил. Упал я и ногу поломал. Не могу идти. Сюда — на эту террасу два дня взбирался, обессилел и пить очень сильно хочу.

Напоил Кривой родниковой водой Прямого и спросил его:

— Как ты здесь, сосед, оказался? Зачем путь в горы держал?

— Желал царя земного увидеть, просить его хотел, чтобы подарил мне новый кафтан шитый золотыми нитками с узорами из драгоценных камней.

— Зачем тебе кафтан? Каждый день новый надеваешь! — покачал головой Кривой. — Всё в доме твоём есть, что душа пожелает.

— Ничего-то ты не понимаешь, Кривой! Вот ты в ремках ходишь, тебя никто в деревне даже и не замечает, а меня с золотым кафтаном расшитом камнями драгоценными все бы почитали. Самым главным был бы в деревне, да что в деревне, в губернии, — гордо воздел голову Прямой.

— Не горюй Прямой. Отдохну малость, взберусь на вершину и попрошу царя земного, чтобы просьбу твою уважил.

— Попроси, попроси, сосед, по гроб жизни тебе обязан буду, и чтобы ногу мне выздоровел.

— Не надо мне ничего от тебя, сосед, — ни гроба твоего, ни жизни твоей, молю Бога, чтобы ты был жив, здоров, это главное.

— А как же лодка? Одну лишь просьбу может исполнить царь земной, — проговорил Прямой.

— Год прожил без лодки и ещё проживу, не в ней счастье, а в заботе о ближнем, — ответил Кривой и продолжил восхождение на вершину горы Белой.

К исходу дня поднялся Кривой на самый пик Белой горы, увидел там царя земного, одиноко сидящего на голом камне, подошёл к нему и проговорил:

— Великий царь земной, вижу жизнь твоя тяжелее моей будет. Ни воды, ни еды здесь нет. Пойдём со мной в долину плодородную, я тебе дом срублю у родника чистого, братья мои огород тебе вскопают, а сёстры в ту землю семена посадят, и будут у тебя и вода и пища. А покуда возьми, что имею, — сказал Кривой и положил перед царём земным три вяленые рыбины и деревянную баклажку с водой.

— Спасибо, человек! — ответил царь и спросил Кривого. — А сам-то что желаешь? Чую не за этим ко мне шёл, преодолевая реки быстрые, дебри густые и склоны крутые. Говори, что желаешь, всё исполню, но только одну просьбу.

— А! — махнул рукой Кривой. — Не обо мне сейчас речь. Об одном прошу тебя, великий царь земной, дай соседу моему кафтан шитый золотыми нитками и камнями драгоценными и ногу его вылечи. Обезножил он, внизу на террасе меня дожидается.

— Иди с миром, выполню твою просьбу, — ответил царь земной и растаял в набежавшем белом облаке.

Спустился с вершины Кривой, видит Прямого в дорогом кафтане расшитом золотыми нитками и камнями драгоценными, пляшет он, приговаривая: «Обманули дурака на четыре кулака!»

— О ком это он так? — подумал Кривой. Подошёл к Прямому и спросил его: «Кого это ты поминаешь, сосед? Пошто пляшешь?»

— Тебя, кого же ещё, дурака Кривого.

Тотчас в чистом небе грянул гром.

Гора вздрогнула и уронила с вершины своей два камня, один камень ударил Прямого по голове, а второй камень ударил Кривого по спине. Прямой окривел, а Кривой выпрямился.

Лежит Прямой, который стал кривым, на камнях, стонет, кличет Кривого, который стал прямым:

— Помоги, Выпрямившийся Кривой, по гроб жизни тебе обязан буду.

Подошёл Выпрямившийся Кривой к Окривевшему Прямому, руками всплеснул, разорвал свою сорочку на полоски и перевязал голову пострадавшего. Потом взял его на руки и понёс с горы в долину. Спустился в поле сочное, поймал коня, посадил на него Окривевшего Прямого и, пожелав ему счастливой дороги, следом отправился.

— Не велика беда — лодка, можно и без неё прожить, главное, что сосед жив, здоров, смотря вслед удаляющемуся Окривевшему Прямому, проговорил Выпрямившийся Кривой и бодро зашагал в сторону родной деревни.

Через три дня Выпрямившийся Кривой подошёл к околице родной деревни, шаг ступил, слышит:

— Помоги, Выпрямившийся.

Прислушался Выпрямившийся Кривой, понял, что зов идёт из стога сена, подошёл и увидел Окривевшего Прямого, тот полностью был обнажён.

— Слетели с меня золотые одежды, в прах превратились, стыдно в деревню заходить. Принёс бы ты, сосед, какие-нибудь одежды, по гроб жизни был бы тебе обязан.

— Ничего мне не надо, сосед, принесу одежду, подожди чуток.

Вошёл в свой двор Выпрямившийся, а там дом пятистенок с резными ставнями, у ворот лодка новая и навстречу ему братья и сёстры бегут. Все сытые и в чистых богатых одеждах. Зашёл в горницу, посередине стол скатертью накрыт, на ней яства и напитки сладкие.

Стал Выпрямившийся Кривой пировать и царя земного добрым словом поминать. Не забыл за свой стол пригласить и Окривевшего Прямого.

Мораль: Не плюй в колодец — пригодится водицы напиться, что в переводе — не порть отношения с человеком, каким бы он ни был. В дальнейшем он может оказаться очень полезным, и даже жизнь спасти.

Правая Нога и Левая Нога

Сидели как-то две сестры — Правая Нога и Левая Нога на одной скамейке и ссорились, а всё оттого, что Левая Нога навалилась на Правую Ногу и не давала ей даже пошевелиться.

— Слезь с меня! — говорила пятый раз Правая Нога Левой Ноге, — занемела, прям, вся, не могу даже пошевелиться, и в луже стою, на сухое место хочу передвинуться.

— Ты стоишь в луже, и мне, значит, в ней стоять?! И не подумаю! — Отвечала Левая Нога. — Мне так удобно, а на тебя мне наплевать, — и ещё сильнее давила всем своим весом на Правую Ногу.

Поднатужилась, собралась с силами Правая Нога и стряхнула с себя Левую Ногу.

Левая Нога в лужу упала, сама испачкалась и Правую Ногу грязью окатила. Обиделась Правая Нога на Левую Ногу, встала со скамьи и пошла направо. Левая Нога вышла из лужи, отряхнулась и пошла налево. Шли, шли и обе враз упали. Лежат в грязи, барахтаются, помочь друг другу не могут, слишком далеко отдались одна от другой.

Мимо катилось Колесо, не увидело барахтающихся в жиже сестёр, и наехало на них. Косточки у сестёр хрустнули и поломались. Вскрикнули сёстры и захлебнулись водой грязной.

Мораль: Всяк сверчок знай, свой шесток, что в переводе — каждый должен знать своё место и не лезть на чужое.