Антропогенез. Звезды созданы не нами

Виктор Бурый, 2021

Откуда мы? Почему человеческий вид разбросан по всей галактике? Почему нас тянет к звездам и бескрайнему холодному космосу? Что, если легенды не врут, и правда ждет в местах гибели сверхцивилизации? Эта история – об абсолютно беспощадной борьбе, секретах и интригах как на земле, так и в космосе. Где врагом может стать самый близкий человек, превратившийся в опаснейшую тварь. И чтобы выжить в этом мире, приходится убивать без всякой жалости …Содержит нецензурную брань.

Глава I. Пробуждение.

17 мая 2027 года.

Земля. Научно — лабораторный подземный комплекс «Ковчег».

Артем Викторович Лазарев, позывной «Принц».

Дыхание не зависело от Артема, он чувствовал, что за него дышит машина. Но ее наличие его обнадеживало, он понял, что кто-то может прийти на помощь. Привкус железа во рту вызывал спазмы, но ничего не происходило, так как даже желчь уже вся вышла. Артем лишь вздрагивал, борясь с этим чувством. Очередная попытка вытолкнуть трубку изо рта почти удалась, и трубка перестала впиваться так глубоко в горло. Система, подающая воздух, противно пискнула и отключилась. По ощущениям ему стало даже легче дышать самому. Рвотные позывы, мучившие его с момента пробуждения, отпустили.

Артем сделал усилие над собой и с трудом разлепил глаза, зрение настроилось не сразу, но, когда картинка прояснилась, он понял, что лежит на операционном столе лицом, помещенным в отверстие. Все, что он может видеть по перед собой, — это белая кафельная плитка, старая, во многих местах растресканная, с отколами, в стыках навечно осела чёрная патина, рядом ножка соседнего стола, а ещё шнуры, да кабеля, спрятанные внутри шарнирных рычагов и уползавших прочь из поля зрения. Несомненно, уползали кабеля во всякие медицинские прибамбасы, которыми всегда полны операционные комнаты. Артём эти прибамбасы не видел, но слышал их причудливые тонкие звуковые сигналы.

Артем напрягся, попытался приподняться, но спина тут же мягко и строго упёрлась в поперечное препятствие. Ремень, догадался, Артём, через спину его пристегнули к операционному столу. Запястья и ноги были пристёгнуты тоже, но не столь настойчиво. Тем не менее руки затекли, пальцы отозвались неприятным покалыванием, когда Артем попытался сжать и разжать кулаки.

Онемение потихоньку начало спадать.

Артем попробовал повернуть голову на бок, шейные позвонки неприятно хрустнули, в центре черепа запульсировала ещё слабая, но уже тревожащая головная боль. Артём бросил попытку оглянуться и снова воткнул своё лицо в дыру операционного стола. Потом, потом. Надо отдышаться, надо прийти в себя, надо собраться с силами, чтобы снова научиться жить.

Тут вот в чём дело… Тут главное установить, что происходит? Раз операционный стол, значит… Значит была операция… Или она ещё не начиналась? А может… А может операция всё ещё идёт? Что было бы совсем не кстати, если наркоз перестаёт действовать в момент, когда тебя режут.

Артём попытался крикнуть, но из горла вырвался лишь сиплый свист, и всё же Артём не бросил попыток заявить о себе и с удвоенным рвением выметал из груди воздух, пока, в итоге, не услышал свои слабые звуки, похожие на шипение, подобное, которое издаёт перевёрнутая на спину беспомощная черепаха.

— Аллилуйя! — затрубил чей-то голос. Затрубил громко, отлаженно. Затрубил радостно, словно уже давно ждал этого момента. — Спасение и слава, и честь и сила Господу нашему! Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Альфа и Омега, начало и конец; наша надежда и упование, скорое услышание и избавление! Вся земля полна славы Его!

Этот крик врезался остро, без предупреждения, стеганул по ушам, стеганул по мозгу, поддел головную боль, которая в ответ запульсировала напористей. Артём зажмурился, выдавливая из глаз слёзы.

А голос продолжил уже снисходительней:

— Из тьмы и небытия вернула смерть тебя в мир человеческий, но лучше, брат, было тебе остаться в лоне забвения, ибо раскрыты уже все семь печатей книги, что в деснице у Сидящего на престоле, и излит ангелами из семи золотых чаш гнев Божий на землю, и преисполнились три трети мира язвами и слезами, и скрежетом зубовным!

«Господи, — простонал Артём, — что это за святоша? Поп что ли? Меня что, отпевают?» Головная боль нарастала. Кажется, от этих непонятных слов, от этого тембра, от вкрадчивого холодного голоса — от них головная боль.

А голос не унимался, голос продолжал свою околесицу:

— Саваоф Боже Вседержитель, Который еси и был, и свят, потому что так судил; Ты дал им пить кровь: они достойны того!

— Ты что несешь? Что за бред? Эй, я живу ещё! — не выдержал Артём.

— Вложил Господь мудрость свою в уста наши! Слушай нас, брат, и от слов сих да прибудет в тебе благодать!

Какая на хрен благодать? Головная боль только нарастает. Но уловив едва зависшее замешательство в триаде незримого святоши, Артём тут же вклиниться:

— Эй, эй, погоди! Послушай меня! Меня послушай!

— Имеющий ухо да услышит! Говори брат.

— Я Артем, позывной «Принц»! — заторопился Артем.

— Смерть, где твоя победа? Где твое жало, смерть?

— О чём ты? Ты это с кем разговариваешь? Эй, тут ещё кто-то есть?! — как можно громче просипел Артем. Он ещё раз рискнул повернуть голову, но боль колючей молнией метнулась от головы к шейным позвонкам, и Артём снова беспомощно уткнулся в дыру, уткнулся глазами в белый кафель.

А голос сказал:

— Мы все тут, брат, Серафимы и Херувимы — всё воинство Саваофаво.

Всё ясно: операция уже прошла и лежу я в палате с каким-то соседом, а сосед либо свихнувшийся, либо одержимый дьяволом. Артём чертыхнулся.

— А тебя… тебя как зовут? — не сдавался Артём.

— Я тот, кто был, и не стало, и явился снова. Имя моё земное было Глеб, — и снова его понесло, назвавший себя Глебом, закричал: — Будьте тверды и непоколебимы, братья мои, я вас слышу!

— Глеб, постой, постой, не увлекайся, скажи лучше, как ты здесь очутился? Я пока ни хера не помню!

— Помню броневик и солдат вокруг, — сказал Глеб, всё тем же вкрадчивым голосом. — Да, вокруг стояли солдаты. Они выглядели как солдаты, в броне и с оружием, но говорили они как демоны. Приглядевшись, я понял, что не было в них солдатской муштры и всех сопутствующих атрибутов, — и Глеб опять закричал. — Поглощена смерть победою, жало я держу у себя в руках!

Артём снова зажмурился. Головная боль и в такой момент совсем уж не кстати.

— Не кричи, продолжай! — требовательно сказал Артем.

— Голоса Серафимов останавливали меня, но я все равно хотел выйти к солдатам, ибо уповал на сострадание и милость Господа, ибо истинны и праведны суды Его. Солдаты заметили меня и стали кричать. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их.

— Постой Глеб, солдаты что кричали? Что кричали солдаты?

— Нет, они кричали не мне, и заметили не меня, броневик, я помню, тронулся, и они подъехали ближе к месту, где скрывались выжившие. И я увидел, что солдаты уже волокли человека с видоизменённой головой; это был точно мутант! Братья, я вас слышу, я тоже скоро стану живой душой!

— Продолжай! Не слушай голоса!

— Восслави Господа Саваофа, брат мой, ибо ты вступаешь в скинию Его, и скоро прибудешь с нами; голоса Серафимов в тебе своего признали.

— Продолжай, не сбивайся, соберись, Глеб, это важно!

— Бандюкам ничего не было нужно от того мутанта, они не хотели у него ничего узнать, они его просто били и издевались. Один прострелил ему ноги у суставов, а второй пинал по голове до тех пор, пока не брызнула кровь на асфальт. А знаешь, он был разумный и просил у них лекарства и пощады! А бандиты уничижали и били его, пока не принял он смерть мученическую. Он был нам тоже братом!

— Ладно, разберемся. Мне только надо до руководства достучаться.

— Сейчас, думаешь, ты нужен им? Нет, ты уже им надоел и тебя выкинули, как прокажённого, их принципы и кодекс забываются при первой же опасной мутации. Я видел, как эти цивилизованные люди жрут друг друга, ибо пошел первый Ангел и вылил чашу свою на землю: и сделались жестокие и отвратительные гнойные раны на людях, имеющих начертание зверя и поклоняющихся образу его.

— Я это тоже видел, но остался человеком.

— Нет, ты наблюдал из безопасного места — это другое. Я же видел мучения брошенных при первой волне мутаций. Но не переживай. Ибо сказано, что униженные и брошенные восстанут, и небо небес поколеблется от сильного трепета воинства Всевышнего, из тысячи тысяч и тьмы, вспыхнет пламя гнева Господня. И после этого их лицо исполнится мраком перед тем Господом Саваофом, и они будут отвергнуты от Его лица, и меч будет жить между ними перед Его лицом.

— Глеб, Глеб, прием, прекрати так орать, я понял, откуда у тебя столько злобы… расскажи лучше почему ты здесь?

— Мне тоже потребовалась помощь, ибо я был глуп и не принимал в сердце моё мудрость Господа. Убоялся я смерти телесной, хотел защиты, еды, убежища, лекарств и избавления от голосов Серафимов! А дальше меня стреножили, бросили в грузовик и вырубили, сам не помню как. Потом били, издевались, кололи что-то, я до сих пор чувствую ожоги от бычков на лице! А надо было послушать зов небесный и идти к братьям, они меня звали, я был слеп, как существо земное.

— Сколько ты уже тут?

— Я тлею тут уже пару дней, и я не успею воскреснуть и сойтись с воинством небесным, грязные опыты меня погубят. Свершится это быстро, в мгновение ока, при последнем изменении.

Опыты! Чёрт, конечно же — опыты!

— Прием, прием, Глеб, почему они над тобой опыты ставят?

— Господь Боже Вседержитель вложил мне в десницу силу свою, дабы мог я судить правдою Его. И судил, я, как мне велено было, и покарал я одного из солдат. Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! Истинны и праведны суды Твои! Вот теперь они меня вообще не щадят. За это приму я смерть мученика.

— Не думай об этом, — сказал Артем, нужно выбираться.

— Брат, Артем, я помогу тебе. В небесах свое сияние у солнца, другое — у луны, иное — у звезд, а у тебя особое, его сразу видно! Голоса Серафимов поведали мне это.

— Что за Серафимы, какие на хрен голоса?

— Они хотят, чтобы я быстрее присоединился к ним и свершил правосудие над хулителями Господа! И тебе будет дано право судить так, едва ты присоединишься к воинству небесному.

— Ты чокнутый, ты знаешь это?!

Кажется, Глеб просмеялся.

— И сказал Господь: не скрой от меня лица своего, но ищите лица Моего! Повернись ко мне, Артём, и прими истину!

Головная боль застучала сильнее, она раздавалась по всему мозгу, тем не менее, Артём как под гипнозом нашёл в себе силы приподнять голову, и не смотря на чудовищное напряжение шейных мышц, на разрастающуюся боль по всему основанию черепа, Артём повернулся на голос.

Перед ним сидел монстр, мутант-инсектоид.

Артём в панике дёрнулся от него, но крепкие ремни словили его движение; Артём не сдвинулся ни на сантиметр. Это ловушка, это конец; не вырваться, даже плюнуть в лицо врагу не получится. Артём связан перед казнью, как баран перед закланием.

Но тут Артём заметил, что и мутант тоже пристёгнут к соседнему операционному столу. Его многоступенчатые конечности имели многочисленные шипы, вот между шипами и были продеты ремни. Вырвать свои конечности из ремней у монстра не было никакой возможности. Мутант полусидел-полулежал, согнувшись буквой «С». Его членистое брюхо выпирало. Изогнутый и зазубренный капюшон спинного щита надёжно обвивал голову. Морду прикрывала пара коротких хелицер, за которыми прятались челюсти, и от них, от челюстей с возрастанием к передним хватательным ногам двумя рядами тянулись многочисленные педипальпы. Педипальпы находились в постоянном волнообразном движении, словно гигантские вибриссы гигантской инфузории. Хелицеры слегка поддёргивались, щёлкая небольшими клешнями. Инсектоид, как черепаха, прятал свою голову под воротником карапакса, и там, из глубины, из-за щита хитиновых хелицер, на Артёма смотрели не фацетные, а всё ещё человеческие глаза. Глаза внимательные. Артём видел их блеск.

— Смотри на меня, брат! — ровным голосом сказали глаза, — не отворачивайся и не вырубайся.

И Артём смотрел. Шею свело и боль отрезала её от головы, боль поразила весь мозг и мало ей было там места, боль раздвигала черепные створки, выдавливала из глазниц глаза, но Артём смотрел, смотрел, как одержимый.

Из-за спины монстра тянулись переплетённые шланчики. Артём знал, что у инсектоидов между спинным панцирем и хвостовым щитом, самое уязвимое место, именно в ту щель легче всего всадить пулю, или, как в данном случае, воткнуть иглу. Вот почему у мутанта такая поза, чтобы сгорбить его, чтобы раздвинуть элементы панциря, вонзить в уязвимое место иглы и качать оттуда соки.

— Что ты видишь, брат?

— Я вижу монстра! — через силу прохрипел Артём.

— Нет, брат, ты видишь своё будущее, ты видишь плоть и разум, которые тебе предначертаны, и в которые потомки мафусаиловы тебя превращают. Поэтому они связали тебя, чтобы не буйствовал ты, не вырывался.

— Ты врёшь, мутант!

— Как ты думаешь, куда ведут все эти шланчики из плоти моей? Ты становишься мною, а я тобою. Братья мы! Суть воинство Саваофаво. Ибо сказано: побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном.

— Нет! — совсем уже отчаянно прохрипел Артём.

— Ты сам не веришь отрицанию своему! — ударил ответ хором. Хором. Громом. Множественными голосами, голосами Серафимов и Херувимов, голосами всего воинства Саваофаво ответил мутант, назвавший себя Глебом.

И с этим хором, как от взрыва, ударило по Артёму волной головной боли, от которой Артём очередной раз зажмурился, и застонал: «ох, как же голова моя ещё не лопнула?»

Хелицеры мутанта слегка подрагивали. Но это не челюсти, а лишь предчелюстной аппарат для поглощения пищи. Где там за ними челюсти? Шевелятся ли эти челюсти в такт сказанным словам? Глаза ещё человеческие смотрели внимательно, но они не излагали чувств. От него, от него у меня головная боль, от внушений его! Если он не остановится, я умру. Моя голова попросту взорвётся.

А монстр не выдал движением голос свой, но продолжал вещать в унисон тысячами тысяч глоток:

— Я видел звезду, падшую с неба на землю, горящую подобно светильнику, и было той звезде имя «полынь», и дан был ей ключ от кладезя бездны. Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям!

— Нет, не надо, я не выдержу этого! — взмолился Артём.

Дверь в этот момент открылась, Артем не увидел вошедших, но все его нутро насторожилось.

А хор голосов даже не вздрогнул, напротив, загремел неистовее:

–… тогда я взглянул и передо мной оказался бледный конь и всадник, имя которому Смерть, а за ним следовал ад. Ему дана была власть над четвёртой частью земли убивать мечом, голодом и болезнями!

Перед Артёмом возник человек в белом халате, прикрывший собою силуэт мутанта.

— Пациент очнулся! — произнёс человек в халате. Потом он склонился над Артёмом и следом обратился к нему: — Пациент, как вы себя чувствуете?

— Больно… мне очень больно! — просипел Артём.

Человек в халате посветил медицинским фонариком Артёму в глаза.

— Что именно у вас болит, пациент?

Но вопрос медика тут же погас в страшном рёве глоток, которые перекричали бы любые другие звуки мира:

— Ты хочешь избавления от боли и страдания?! Ты хочешь свободы?!

В глазах у Артёма начинало мутнеть. Казалось, череп уже треснул, и трещина расходится по самой переносице. Что угодно; на всё соглашусь, только не боль, ибо боль подобна вечности!

— Да! Да! Хочу! Хочу свободы!

— Хорошо, пациент, я сниму с вас ремни, только не поворачивайтесь на спину. Вы меня слышите? Ни в коем случае не переворачивайтесь на спину! — сообщил медик, приняв слова Артёма на свой адрес.

Но эти уже удаляющиеся за горизонт слова медика захлестнул всё тот же всепоглощающий хор:

–… надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твое, и надейся на Господа!

— Да, да, я надеюсь! — кричал Артём.

— Вы что-то сказали, пациент? — прилетел из далека вопрос медика.

— Я надеюсь… надеюсь на всё, что вы скажете, только прекратите это! Прекратите меня мучить!

— Эй, кажется у пациента с объектом ментальный контакт! — где-то за пределом сознания крикнул человек в халате. Он уже отстегнул Артёму руки, и Артём ухватил руками голову, стараясь удержать разваливающийся череп. Притом Артём сжал уши, чтобы не впускать в себя всю эту тьму ревущих голосов, но даже сквозь зажатые уши гремел хор, нисколько не заглушённый:

–… если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут!

А на заднем плане, за горизонтом, за тысячами тысяч глоток, кричал медик:

— Введи объекту общую анестезию! Выруби его!

–… если ополчится против меня полк, не убоится сердце мое; если восстанет на меня война, и тогда буду на Него надеяться!

Артём уже не мог говорить, Артём уже только стонал, сдавливая руками голову. Артём чувствовал, что находится на грани потери сознания, и был бы рад отрубиться. Что хотите для вас сделаю, на всё… на всё пойду, только дайте мне отрубиться!

–… тогда вознеслась бы голова моя над врагами, окружающими меня; и я принес бы в Его скинии жертвы славословия, стал бы петь и воспевать пред Господом!

Мутант сделал попытку приподняться. Его конечности натянулись, он напрягся, и множественные пядипальпы от потуги замерли в мелкой вибрации.

— Объект пытается освободиться! — кричал кто-то далеко-далеко.

И там же, далеко-далеко, кто-то отвечал ему:

— Вводи же, чёрт тебя подрал, наркоз! Скорее! Скорее!..

И дальше они кричали, суетились, всё там же далеко-далеко, словно суетились они не перед глазами у Артёма, а в другой комнате, или даже на другой планете, и до всех этих криков Артёму не было дела, Артёму было всё равно. Все его желания, вся жизнь, вся суть его сошлась только в одну цель — унять головную боль. Вся эта боль напрямую зависела от мутанта, и на мутанта была вся его надежда.

А мутант тянулся… тянулся вверх, привставая. Гулким хлопком прогнулась под ним жестяная столешница, ремни заскрипели, скованные до предела, и хор продолжал вопить, умножаясь с ещё большей свирепостью:

–… услышь, Господи, голос мой, которым я взываю, помилуй меня и внемли мне!

И в этот миг раздался жуткий треск, острый, как пронзающая молния. Бедро передней хватающей конечности мутанта переломилось вдоль, и он высвободил её из ремня, вырвал с брызгами потянувшиеся сухожилия, взмахнул обломком, словно наточенным мечом, и вонзил длинную щепу в глаз остолбеневшего медика. Жало щепы вышло из затылка. Там кость самая толстая, но щепа пробила и её. Медик обмяк и сложился на кафельном полу.

— Аллилуйя! Спасение и слава, и честь и сила Господу нашему! Ибо истинны и праведны суды Его! Аллилуйя! Аллилуйя! — завопили в триумфе множественные голоса.

Второй медик с криком выскочил из комнаты.

А монстр уже тыкал щепой в следующий ремень, в надежде вспороть его.

Артема трясло, Артём сам остолбенел от увиденного, но монстр умял напряжение, и у Артёма боль чуть-чуть отошла.

— Чего ждёшь, брат, беги! — ревели голоса. — Беги и сверши правосудие Божие!

Медик сбежал, так и не расстегнув последнего ремня на спине, но Артём выбрался из-под него, и тут же кожа на его спине натянулась, словно повисшая на крючках. Артём потянул уверенней, и держащие его иглы вырвались. По спине заструилась жидкость. Ну да, это были те самые шланчики, что связывали Артёма с мутантом. Боли не было, вероятно, действовала местная анестезия. Всё ещё держась за голову, как за готовую к взрыву бомбу, Артём свесил со стола ноги.

Его мутило, в глазах, выбивая искры, пульсировала боль, и были глаза на гране лопнуть, как две спелые виноградины.

— Беги брат, ибо палачи твои уже спешат за тобой!

Артем на шатких ногах вышел за дверь.

Он оказался в шлюзе с санузлом и дозатором с раствором антисептика.

Но даже за дверью голоса не пропали, и звук их не убавился. Голоса догоняли его и неистовствовали своей бесконечной мантрой.

Они теперь жили в голове у Артёма.

–… се, иду как тать: блажен бодрствующий и хранящий одежду свою, чтобы не ходить ему нагим, и чтобы не увидели срамоты его!

Артём глянул на бледное тело своё. Ну да… да… я же с операционного стола, я гол, как только что из душа.

В санузле оказалась вешалка со спецодеждой, напоминавшей костюм химической защиты, тут же висело несколько замызганных медицинских халатов, Артём схватил один из них, запахнулся на скорую руку и выскочил в коридор через санпропускник.

Коридор не был пуст, но и не был полон. Вопли медика разогнали тех, кто ещё мог стоять на ногах, лишь тяжело раненые на койках, да связанные мутанты таращились на Артёма с непониманием и надеждой. Сволочи! Они струсили, они сбежали за свою жизнь, бросив немощных на растерзание монстра.

— Эй, парень, что там произошло? Что там? — прокричал чей-то деформированный рот.

А в голове не менее громко звенел другой унисон:

–… не скрой от меня лица Твоего; не отринь во гневе раба Твоего. Ты был помощником моим; не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой!

Артём плёлся, натыкаясь на тележки с ранеными. Он чувствовал, что вот-вот сам рухнет. В какой-то момент его скрутило и Артёма вырвало. Он лишь только продрал глотку, но ничего из него не вышло. Однако, рвота принесла несколько мгновений облегчения, и этого Артёму хватило, чтобы выпрямиться снова и ввалиться в следующий отсек.

А голоса подхватили:

–… ибо отец мой и мать моя оставили меня, но Господь примет меня! Не предавай меня на произвол врагам моим, ибо восстали на меня свидетели лживые и дышат злобою!

В следующем коридоре выстроилась передовая. Все скопились здесь и смотрели на дверь, все ждали оттуда появления чудовища. Каждый вооружился чем мог, что нашлось под рукою, годное для рукопашного боя.

Цепляясь за двери, Артём шагнул навстречу толпе. Пьяный от боли, его шатало. С губ свисала тягучая слюна. Халат на нём распахнулся, придав на осуждение его сморщенные причиндалы. Но кто в такой момент думает об этом? Кому от этого стыдно? Кому от этого весело? Артёма просто пропускали мимо, меря настороженными взглядами.

–… имеющий ухо да слышит, побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия!

Стараясь не вглядываться людям в лица, Артём проталкивался сквозь заторы. Толкался. Вот кричит раненый инженер, сам, наверное, отрезал себе пару пальцев. Тут же лежит солдат и тихо стонет, а из-под пробитого бронника на пол капает кровь, рядом получеловек-полумутант корчится от боли, ему привязали все конечности, а его живот разворочен, словно он проглотил снаряд…

–… в те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них!

Мимо, бойко стуча каблуками, распихивая толпу, проскочила группа вооружённых солдат в бронниках и шлемах. Их ждали, на них надеялись.

Артём опрокинулся на стену, съехал на пол. Он яростно упёрся лбом в холодную штукатурку и пытался вогнать в эту штукатурку хоть часть своей головы, вогнать в твердь, в прохладу, чтобы хоть часть боли умять.

–… потерпи Господа, мужайся и да крепится сердце твое, и потерпи Господа!

Артём закричал.

–… спеши брат, поведай потомкам Мафусаила, пусть примут они соитие с мудростью Саваофа, ибо уготовлено им лоно на длани Господней, называемое АРМАГЕДОН!

По коридору раскатилось гулкое потрескивание. Вероятно, мутант освободился уже на столько, что солдаты не нашли иного способа утихомирить его, как просто пристрелить.

Головная боль тут же отступила. Заткнулись голоса.

Стало тихо и спокойно, и покрыла Артёма нега, которая заполнила собою все те бреши, что успела выесть боль.

Артём закрыл глаза, наслаждаясь лёгкостью, сел, уперевшись спиною об стену. Блаженствовал.

Вдруг его затрясли за плечо.

— Слышь братан, с тобой всё в порядке? — спросил проникновенно склонившийся над ним санитар.

— Да, — ответил Артём, — теперь со мной всё в порядке.