ОПЕР, или В городе нашенском

Виктор Бондарчук

Молодой человек Николай Сидоров вступил в самостоятельную жизнь одновременно со страной, глобально перестраивающейся, переходящей от одного политического строя к другому. За спиной школа милиции и должность оперативника в районном отделении милиции. Но Николай оказался по другую сторону закона. Он замешан в самом махровом криминале, несущем несчастья людям. В романе описаны реальные события. И люди, которые получили реальные тюремные сроки, от шести лет и более, в далекой Австралии.

© Виктор Бондарчук, 2015

© Михаил Кулешов, дизайн обложки, 2015

Редактор Наталья Николаевна Бриз

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

А начиналось всё так…

Я Николай Сидоров, мне двадцать три года. Полгода назад окончил школу милиции и вот теперь прохожу службу оперативником на далекой окраине, в зачуханном отделении милиции своего родного города. Скажу сразу, мне не очень нравится моя фамилия. Она всегда на слуху, сами понимаете: Иванов, Петров, Сидоров. По дворовой логике меня должны прозвать Сидором, ан нет. Для своих пацанов я Никола. Почему — не знаю, а точнее, не вникаю. У всех моих друзей и знакомых есть клички, по уголовному «погонялы». У кого лучше, у кого хуже. Я на этом не циклюсь. Меня уважают, да и делаю всё правильно. Вот только с милицейской службой, кажется, погорячился. А что было делать, если меня с первым разрядом по боксу и совсем не уверенными знаниями по всем предметам брали только в школу милиции. Сам-то я мечтал об универе, хотел поступить на юридический факультет. Вот и думалось, что после окончания милицейской школы продолжу своё образование. Но не получилось. Диплом у меня весь в четверках, а учеба откладывается на долгих три года.

Сегодня я прекрасно понимаю, что мое безволие, неспособность настоять на своём привели меня туда, где я и нахожусь. Опять же, родители есть родители, они хотят лучшей доли для сына, и очень трудно сопротивляться их диктату. Ведь с самого раннего детства тобой руководят, и ты как послушный ребенок подчиняешься воле родителей. Взрослея, я открываю в себе всё новые и новые качества и, в основном, не очень хорошие. Слава Богу, что я это понимаю и стараюсь по мере сил и возможностей от них избавляться. Теперь больше полагаюсь на себя и на свою голову, а это уже неплохо.

В нашей семье главная командирша — мама. Семья, кстати, у нас полная и благополучная. Вот только папочка немного подкачал, по мнению мамы. Он музыкант, преподает музыку в институте искусств. Он всегда спокоен, никогда не ругается с мамой и не кричит на меня. Вот он был категорически против бокса. Мама на его возражения привела веский аргумент — в семье интеллигентов должен вырасти настоящий мужчина. Сказала так, что дебаты по этому вопросу закончились, не начинаясь. Меня, разумеется, никто и не спрашивал. Мама, Оксана Владимировна, гуманитарий, по профессии филолог, чем-то руководит в крайоно. Её слово в нашей семье — главное и решающее. И вот с двенадцати лет я занимаюсь боксом в Центральном Доме Физкультуры. Эти тренировки мне совсем не нравилось ни тогда, ни сейчас. Занимался ни шатко, ни валко в надежде, что с окончанием школы закончатся мои занятия этим зверским видом спорта, но не тут-то было. Когда выяснилось, что со своими знаниями я не попадаю ни в одно более-менее приличное учебное заведение, мама как всегда проявила врожденную решительность и твердость. Она поклялась руководству милицейской школы, что я ее прославлю своими спортивными успехами по части бокса. И я стал курсантом. Большой славы за годы обучения я этому учебному заведению не принес, но мастером спорта стал. И совсем не по собственной инициативе, а из-за наличия в школе талантливого тренера Никанорыча. Тот очень сокрушался после моего выпуска, что уже не сможет влиять на меня, а значит, я не стану чемпионом мира по боксу никогда. Но меня это нисколько не огорчало. Не люблю бить людей, имея к этому талант. За все годы, проведенные в спортзале и на ринге, очень тщательно отрабатывал приёмы защиты. Тренер ругал за тупую инициативу, восхищался моими ударами с обеих рук. А я с удовлетворением отмечал, что нос до сих пор у меня не сломан, и по лицу совсем не видно, что я, в общем-то, профессиональный боец.

Школа милиции закончена. И по спортивному блату я оказался в заштатном отделении милиции, в должности оперативника. Могло всё быть и хуже, не случись этого самого блата, мог бы загреметь по распределению в какую-нибудь тьмутаракань. И тогда прощай, родной город, который люблю, без которого не мыслю своего существования. Сказано высокопарно, но в целом верно. Теперь я валяю дурака, так сказать, стажируюсь. Какой спрос с молодого и неопытного опера, совсем не инициативного, абсолютно не мечтающего ни о какой мало-мальской карьере.

Наше отделение расположено в пристройке обыкновенного жилого дома. С виду выглядит вполне прилично. Открываешь мощную стальную дверь и оказываешься в тамбуре два на два метра. Справа — окошечко дежурного, а за его спиной комната квадратов на тридцать, в которой обычно находятся наши сержанты. Это помещение — их вотчина. Они в ней коротают рабочее время днём — за чашкой кофе, ближе к вечеру и во время ночных дежурств — за рюмкой горячительного. Мне лично кажется, что они «поддаты» всегда. Их у нас семь человек, они самые главные в районе. Крышевание, наезды, разборки и все прочее в таком же ключе происходит под их непосредственным контролем. Я уже пару раз приглашался на рюмку водки и вежливо отказывался. Скорее всего, я представляю интерес, как неплохой боксер. Крутые кулаки для них не лишние, хотя они и сами парни не хилые, все пришли работать в милицию из десанта и морской пехоты. И в этой своей комнате они постоянно «молотят грушу». На мой свежий взгляд, их служба сродни бизнесу. И я совсем не удивлюсь, если парни окажутся очень состоятельными людьми. Но на данный момент они очень скромны. Не козыряют ни стильной одеждой, ни крутыми личными машинами. В общем, сержантский состав нашего отделения, а рядовых-то у нас нет — самое боевое и мобильное подразделение.

Из тамбура проходишь в так называемую прихожую, из которой крутые ступеньки, скопированные, наверное, с корабельного трапа, ведут на второй этаж. И над этим крутым трапом почему-то никогда нет света. Так что пробираешься почти на ощупь. А вот коридор второго этажа и длинный, и широкий, и в меру освещенный. Первая дверь направо — кабинет начальника отделения майора Кизленко. Там у него просторная приёмная, и такой же просторный кабинет. Роскоши особой нет, но на милицейский он тоже не похож. Смахивает на небольшой офис процветающей строительной компании. Довелось мне в своё время в таком побывать. У начальника я был всего один раз, когда представлялся при приёме на работу. За его кабинетом идут апартаменты зама. Сам кабинетик значительно меньше, но обставлен тоже неплохо. А вот приёмная, он называет ее комнатой совещаний, большая и светлая. Оно и понятно, майор Витрук проводит в ней все организационные мероприятия, которых, кстати, совсем не много. С этими двумя я не пересекаюсь, чем конкретно они занимаются, не знаю.

По этой же правой стороне заседает начальник следственно отделения, тучная женщина лет сорока, Надежда Петровна. Она подполковник, но всегда ходит в гражданском. Надежда Петровна — мой непосредственный начальник, хотя я получаю задания от старшего следователя капитана Семёновой. Эта тридцатипятилетняя женщина приятна во всех отношениях. Она — луч света в ментовском царстве. Не красавица, но очень даже симпатичная брюнетка, облаченная всегда в мундир, который откровенно подчеркивает ее роскошную фигуру. Говорят, она верная супруга и добродетельная мать десятилетней дочки. У Надежды Петровны кабинет по-армейски прост. Стол, два стула и жесткий диванчик, на который едва могут пристроиться три человека, допотопный сейф и мощный двустворчатый шкаф от потолка до пола.

А вот комнату, где заседает старшая следовательша с ещё пятью сотрудницами, стоит отметить особо. Когда я захожу в этот кабинет, мне сразу вспоминаются первые фильмы «Ментов». Неустроенность, теснотища, конторские полумягкие стулья с продавленными сидениями. Как умудрились разместить здесь шесть столов — уму непостижимо. Но практика показывает: захочешь — сделаешь. Стол капитана Семёновой на самом комфортном месте — у зарешеченного окна. Для полутёмного помещения, выходящего окном на северную сторону, преимущество неоспоримое. Единственная вещь в этом убогом помещении, которая радует глаза своим иностранным происхождением и дизайном — магнитофон «Шарп». Но я никогда не видел работающим это чудо японской техники. Есть ещё кабинет оперативников, похожий на этот, в котором я имею только полку в настенном шкафу. Личный стол и стул мне пока, видно, не положены. Есть кабинеты участковых, прокурора, криминалиста. Но я там не бываю, и, скорее всего, это точные копии кабинетов младшего милицейского начальства. Всё никак не могу пересечься с участковыми, пообщаться. Их работа меня привлекает, прежде всего, почти полной независимостью. Как говорится, сам себе велосипед. Не зря многие участковые ходят в майорах, годами не меняют работу, совсем не желая повышения ни в должностях, ни в званиях. Попробую со временем перебраться на участок.

Вот, в принципе, и всё, что представляет наше отделение милиции внешне и изнутри. Ещё забыл про два помещения для задержанных. Одно — на втором этаже в конце коридора, оно обычно пустует, а другое — на первом, напротив дежурки. Небольшие комнатки: три на три, отгороженные от внешнего мира стальными мощными дверями.

Первое дело, на которое я выехал стажёром в составе опергруппы, — угон древней иномарки из кооперативного гаража. Мы подъехали к гаражу вместе с потерпевшим, мужиком лет сорока, который был очень расстроен и возлагал на нас большие надежды. Но, собственно, зря. Криминалист вяло осмотрел замки. Попытался, а может, даже и снял отпечатки с очков, выброшенных из угнанной машины. Затем профессионально и быстро снял отпечатки пальцев потерпевшего, мол, ему надо знать, где и чьи на месте преступления. Оперативник Дима, слегка смахивающий фигурой на артиста Нилова, прошёлся по боксам. Не знаю, кого он смог опросить за двадцать минут, тем более в то время, когда народа в гараже практически не было. По-моему разумению, надо бы этим заниматься после шести вечера, в конце рабочего дня. Но это предположение я оставил при себе, нечего лезть с советами к профессионалам. В общем и целом, мы были на месте преступления минут тридцать. Затем благополучно отбыли в отделение, где прокурор составил протокол и передал дело следователю Шиманович — симпатичной молодой женщине, очень похожую на мою постоянную любовницу и соседку Галочку Зотову. Лицо у этой Шиманович красивое, но выражение его всегда недовольное, с гримаской брезгливости. Подходить и обращаться к ней не очень хочется. Её, кстати, сейчас нет, она в отпуске, и вернется только через месяц, если, конечно, еще не прихватит месячишко за свой счёт по семейным обстоятельствам. Женщина она не только красивая, но и умная. А вот в профессиональном плане — полный ноль. И не потому, что не может — просто не хочет. Живет она недалеко от отделения, и поговаривают, что обеды варит любимому мужу в рабочее время. Застать её в кабинете очень сложно. Выходит, дело об угоне не стоящее, так как его скинули самому последнему следаку. Когда я вышел из отделения, то столкнулся с потерпевшим, который принял меня за крутого опера и попытался выяснить, сможем ли мы найти его машину. Я, конечно, говорил, что положено в таких случаях, убеждал мужика, что всё будет в порядке. Знал бы он, что его машина совсем никого не интересует. Хотя допускаю мысль, что он догадывался: ведь спросил, почему отдали дело следователю, которая в отпуске. Что я мог на это ответить?.. Пообещал бедолаге всё разузнать через пару дней, выяснить, как говорится, детали. А ещё я узнал от него шокирующую новость: оказывается, это пятый угон из гаражного кооператива «Вымпел». Позже я слегка прокачал этот вопрос. Прокурор Константиныч, молодой мордатый парень, склонный к полноте, многозначительно повздыхал, изобразил на лице озабоченность, уверил, что всё вертится, крутится и будет тип-топ. Мужик приходил еще пару раз и даже встретился с красоткой Шиманович. О чём они беседовали, я не знаю, но, говорят, обозвал ее тупой бездельницей. Та, проявив врожденную истеричность, срочно вызвала наряд из дежурки, и два сержанта проводили бывшего автовладельца на улицу. Правда, не отреагировали на просьбу оскорбленной поддать ему как следует. Отреагировать не отреагировали, но что-то мужику посоветовали. Он больше в отделении не появлялся. Дело, можно сказать, благополучно закрыли. Через полгода этот кооператив снова замелькал в оперативных сводках. И всё было бы не так страшно, но потерпевшим оказался сотрудник ФСБ, который сам провёл расследование и указал на возможного исполнителя — члена этого же кооператива, торгующего запчастями. А заодно сбросил в Управу докладную о полной профнепригодности сотрудников нашего отделения. Начальство отреагировало, двум операм дали по строгому выговору, а следователя Шиманович уволили. Все дела по этому кооперативу оказались у неё в производстве. Не помогла ей ни красота, ни сексапильность. Своя-то рубашка у начальства оказалась ближе к телу. Подозреваемого взяли, трое суток трясли конкретно. Применяли, кажется, меры физического воздействия, но всё безрезультатно. Парень молчал, как партизан, а с воли бомбил его адвокат. Самое интересное, что в этих мерах физического воздействия не принимали участия сержанты. Как я понимаю, им нет никакого резона ссориться с низовым криминалом района. Машину фээсбэшника так и не нашли. По жалобе теперь уже подозреваемого-потерпевшего, наши ряды покинул замначальника. За методы, которые просто позорят доблестную милицию. Но система своих не сдает, перевели бедолагу в ГУИН, там такие кадры в цене.