Дура. История любви, или Кому нужна Верность

Виктория Чуйкова

Свои семнадцать она встретила в больнице. Первая, казалось бы, вечная любовь рухнула после тайной женитьбы любимого. «Брошенка» – именовала она себя, приходя в чувства…В книге автор решается рассказать о своей молодости, прошедшей в конце семидесятых, о своих ошибках, влюбленности и страданиях. Откровенничает о попытках заглянуть себе в душу и высказать свое отношение к окружающим – друзьям, подругам и не состоявшимся мужьям.Посвящается всем, кого любила и кто меня любил.

© Виктория Чуйкова, 2023

ISBN 978-5-4485-1315-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора, а значит, от меня: Хотела написать нечто легкое, ироническое, замахивалась даже на детективчик, ну, такой модный, какие все читают. Однако то, что я хочу и то, что выкладывает нечто мое внутреннее, под влиянием непонятно кого, внешнего, совершенно отличается друг от друга. В общем — получилось, что получилось, изложилось, так сказать, что когда-то пережилось.

О названии не могу не упомянуть. Оно пришло сразу, хотя, казалось бы — я не глупа, вполне счастлива, отчего «Тридцать три несчастья», которое было вторым в списке, отвергла сразу. «Дура» еще и потому, что самой любимой сказкой детства была про «Иванушку Дурака» и казался он мне — самым-самым. Вот, пожалуй, и все, что хотела сказать о написанном. Ах, да! Спасибо всем, кого любила, кто любил меня. Поименно перечислять не буду.

С обожанием, ваша Я. Приятного прочтения.

Мемуары

Детство

А за окном,

То дождь, то снег.

И спать пора,

И никак не уснуть.

Всё тот же двор,

Всё тот же смех,

И лишь тебя

Не хватает чуть-чуть.*

В быту ходит мнение, что мужчины, в большинстве своем, предпочитают женщин, мягко говоря, глупеньких. Даже книжки любят читать исключительно про Дур. А вот женщин умных побаиваются, сторонятся и порою даже ненавидят. Не знаю, не знаю. Я, конечно, дура, хотя и умозаключение подобное сделала. Причем поняла свой «статус» давно, но поделать уже ничего не могу, прижилась к нему, привыкла, вросла в него, что называется, полностью. Однако насчет мужчин сомневаюсь, ну, любви их, исключительно к несмышленым.

Началось все с раннего детства, когда я, прожив лет пять, своей яркой и ничем не обремененной жизни, впервые влюбилась. Звали его Борька Лаптев. Сидели мы с ним за одним столом, раскладушки стояли рядом и я, уже тогда замирала от счастья, когда он брал мою руку в свою ладошку и водил за собой, расталкивая всех. Я готова была на все, отдать ему свой стакан киселя, терпеть сбитые коленки, что бы он, как рыцарь, подул на свежую ранку и твердо заверил: «До свадьбы заживет!» И я верила, считая, что он говорит про нашу. Признаюсь честно, девочка я была, ну очень красивая. Маленькая, словно кукла. Взрослые постоянно называли меня Дюймовочка. Коса длинная, глаза синие-синие. Широко и доверчиво глядя на мир, я краснела от похвалы и смущенно опускала голову. А еще, всегда нарядно одета. Мама мне нашивала на лето столько платьиц, водя к своей модистке, что на неделю они не повторялись. Так вот, Борька Лаптев стал для меня чем-то другим, чем родители и родственники, чем все двоюродные братья. И я даже осмелилась с ним бежать, прямо из детского сада. Нашли нас быстро. Не знаю как ему, а мне влетело по — полной. Отстегала меня мама ремнем, да в угол поставила, подумать над поведением, а я, ни о чем и ни о ком, думать не могла, только как о Борьке, боялась, что его накажут еще сильнее. Заболела. То ли от переживания за возлюбленного, а возможно и от маменькиных укоров. А когда вернулась в детский сад, ждало меня печальное известие. Борька Лаптев уехал с родителями, по новому отцовскому назначению. Я забыла упомянуть, что отцы наши были летчиками, и мы переселялись вслед за ними. Была у меня крохотная надежда, что и мы двинемся туда же, куда и Лаптевы, вот только не сложилось, родители развелись и мама, с отцом не поехала. Более того, через время отвезла меня к бабушке, где я, прожив год, отправилась в школу.

Уже на третий день у меня появился поклонник. Красивенький такой, татарчонок, по фамилии Хабибулин. Верность моя и страдания по Борьке дрогнули, но полностью улетучиться не успели. Мама, решив, что бабушка воспитывает меня не в должной строгости, хотя в классе я была одна из лучших учениц, уже к Новому году забрала к себе и определила в физико-математическую школу с продленным днем. Тут я пропущу свое повествование, ибо ничего интересного и впечатляющего не свершилось, кроме того, что меняла я школы каждые полгода, видно мама привыкла за время брака с отцом к большим переменам, или же усердно закаляла мой характер. И длилось это ровно до тех пор, пока она, наконец, не получила свою собственную квартиру от нового места работы. Здесь я отступлю от собственной персоны и немного скажу о маменьке. Женщина она была видная, строгая. Сероглазая блондинка, с шикарным бюстом, роскошными бедрами и узенькой талией. Одевалась у собственной портнихи, два раза в неделю мыла голову у своего мастера, сразу же делала укладку и спала, полусидя, чтобы не сломать многочасовое «искусство» на голове. Работала в сыске, занималась подростками и неплательщиками алиментов. Но видно устала от должности и резко сменила профессию, став заведующей детского сада. Мы переехали в новый район, достаточно далеко от моей школы, а значит, в третий год обучения ждут меня: новый класс, новые учителя, новые порядки и… новые одноклассники. Нет, с детьми у меня никогда не было проблем, девочки хотели дружить, мальчики носить мой портфель. С учителями же труднее. Но да ладно, впереди целое лето, а там разберемся.

Дом, куда мы переселялись, был самым высоким в восточной части города, пятиэтажным, с квартирой, вернее комнатой в двухкомнатной квартире, на последнем этаже. Вторую часть квартиры занимал одинокий мужчина, с сыном, преподаватель физкультурного техникума. Я толком и привыкнуть не успела, ни к новому жилью, ни к соседям, ни к детям из двора, как мама отправила меня в привычное обитание, на все лето к бабушке и забрала перед самой школой. По возвращению оказалось, что наше семейство увеличилось и квартира тоже, мама собиралась расписаться с соседом, а его сын, уже называл ее мамой. Это был первый звоночек, что я из хорошей девочки, всеобщей любимицы, превращаюсь в дурочку, на которую и внимание не стоит обращать. И…

Так как дома меня ждали разочарования, а с мальчишкой я категорически не собиралась брататься, то меня тянуло на улицу. Подружки атаковали сразу, и пока мать была на работе, они толпились у меня в гостях. Мы строили с ними холобуду на балконе. Пока я расставляла кукол, они подъедали сладости, которые в нашей семье были в достатке и никогда не прятались. Через пару дней, отстояв в углу, за беспорядок оставленный моими новоиспеченными подругами и кучу фантиков вместо конфет, я в гости уже не пускала, а, как и все, тынялась по улице.

Ирка Петрова появилась за день до первого звонка. Это был некий пацаненок в юбке. Короткая стрижка, пронизывающий взгляд, громкий голос и гордо задранный нос. Она осмотрела меня с ног до головы, не бегло, а изучая. Потом спросила:

— Новенькая? — я кивнула. — Надолго? — я пожала плечами, мама не ставила меня в известность о своих планах. — И как зовут?

— Виктория. — ответила я.

— Не, будешь Вита. Так короче.

— Тогда уж Вика, меня так родные зовут.

— Ну, то родные, а то я. — прищурила девочка глаз и добавила: — Ирина, но лучше Ира.

Так мы познакомились, а первого сентября оказалось, что мы не только соседи, а еще и в одном классе учимся. Ира сразу усадила меня с собой и, словно взяла шефство, вводила в курс дела, рассказывая, что да как. Как выяснилось, я была меньше всех в классе, не только ростом, но и по возрасту.

Полетели годочки, в которых познавалась и укреплялась дружба. С третьего по седьмой класс мы с Ирой и кучкой мальчишек, которые жили в соседних домах, дрались, прыгали в классики, крутили скакалки, носились с мячом и гоняли на велосипедах. Симпатия выражалась лишь в небольших подарочках на праздники, дерганье за косы, открыточках в партах, букетиках сорванных цветов, да таскании наших портфелей. В общем — жизнь была бурной и наполовину счастливой. Друзья и товарищи, школа и кружки — это было одной частью моей жизни, где я чувствовала себя нужной и интересной. Вторая же часть была менее яркой. У мамы началась новая жизнь, с любимым мужем и ее новым сыном, на которого она и голоса не повышала. Правда, мальчишка оказался хороший. Он хоть и был младше меня на три года, но заступался за меня как коршун. Если кто-то глянет не так, то, не задумываясь, бросался в драку. Нет, мы с ним, конечно же, дрались, ибо я не могла смириться, что у родной матери ушла на… третий план, но скучала за ним каждый раз, как только он уезжал.

Да, жизнь текла как река. Не успела я опомниться, как приближались новогодние праздники и мы, будучи уже семиклашками, готовились не к какому-то там утреннику, а к настоящему новогоднему, да еще вечернему балу. Тут-то я и увидела его, Сашку. Он так красиво пел, и так клево играл на гитаре, что я прилипла к стене и не сводила с него глаз.

— Ты чО! — заорала на ухо Ирка. — Он же бабник!

— Кто? — испугалась я и заморгала, словно в глаз что-то попало.

— Сестренка! — Ирка так часто меня называла, я ее тоже, ибо мы были — не разлей вода, да и отчества у нас одинаковые, что давало нам возможность многим пудрить мозги. — Мне можешь ничего не говорить, я все вижу. Вон щеки как помидор, губки бантиком, а глазки сияют как майское небо залитое солнцем. Ты для него — сопливая малявка.

— Брось говорить чушь! — опротестовала я и даже топнула. — Душно здесь, вот щеки и горят. Ты знаешь, я не переношу духоту. Глаза горят, так вон, сколько света. А губки бантиком, ну уж прости, такие от природы.

— Ну-ну! — произнесла Ирка и унеслась выплясывать с друзьями.

А Сашка заливался соловьем, после обязательных песен, когда учителя расслабились и уже не блюли культурное воспитание молодежи, пошли долгоиграющие:

«Поспели вишни в саду у дяди Вани

У дяди Вани, поспели вишни,

А дядя Ваня с тётей Груней нынче в бане,

А мы с друзьями погулять, как будто вышли…»*

За тем последовали «Десять чертенят», «У попа была собака» и «Нашел тебя я босую». Раз по десять, по кругу.

Конечно, я его видела и не раз. В одной школе учились. Но тогда он был старшеклассником, за которым толпы девчонок бегали, разных возрастов. А сегодня он гость. Выпустился, но школу родную не забывал, с ансамблем приезжал, в котором был солистом-гитаристом.

Щеки краснели сильнее, мне казалось, он заметил меня и глядит с насмешкой, от этого и решила поскорее спрятаться в толпе танцующих.

Полгода пролетели быстро, я о нем не думала, честнее сказать, старалась не думать, уделяя больше внимания сверстникам. Пережили экзамены и наступило лето, перед выпускным классом. А затем выбор, либо старшая школа, либо иное учебное заведение. Не смотря на то, что наша компания чувствовала себя уже вполне взрослыми и вечерами мы, хоть и той же компанией, но уже парочками уходили подальше от дома, днем носились с мячом, на волейбольной площадке, как правило, играя мальчики против девочек.

Мы выигрывали. Я в защите, у сетки и вдруг, прямо у моего носа, возникают эти обалденные, карие глаза, да сморят так лукаво. Мяч пропустила, получила от Ирки втык, в самое ухо:

— И это ты называешь — не влюбилась?!

Рыкнув подруге в ответ, удалилась на подачу и закрутила свой фирменный, винтовой. Выиграли. Радовались. А он все не уходил. Бросал комплименты, мол, как мы выросли, какими красавицами стали, да все на меня поглядывает. Ушла, тихо так, по-английски. Из-за шторы поглядываю, руки дрожат, щеки пылают так, что хоть глазунью жарь. И шепчу:

— Где же ты, мой рыцарь, Борька Лаптев?! Ты же клялся, что до свадьбы все заживет.

Говорят, первая любовь не забывается, вот я его и поминала, причем всегда, при любых сложностях.

Лето только начиналось и мы с Иркой, с помощью ее родителей, собирались в лагерь. Весь день бегали за справками, затем прогуливались по магазинам и только к вечеру появились у дома. Друзья уже толпились на площадке летнего кинотеатра и мы, бросив на них беглый взгляд, отправились по квартирам, прихорашиваться, а через час Ирка зашла за мной и мы, поболтав о том, о сем, спустились во двор. Сашка сидел на скамейке и травил анекдоты. Мальчишки громко хохотали, девчонки строили ему глазки. Ирка, как предводительница, растолкала всех и заявила:

— Что?! Будем тут торчать, и ждать с моря погоды, или все же прогуляемся? — пятисекундное молчание и гордо взлетевший подбородок: — Вит, пошли! Пусть они, как дети, на глазах мамочек штаны просиживают! — подхватила меня под руку и потащила в сторону родника, подальше от окон, поближе к природе. Все поплелись за нами.

Скажу честно, хорошо крутить сознанием мужчин, даже в детстве, и у Ирки это здорово получалось. Отлупить кого, стоило только пальчиком указать. Окно разбили, играя в мяч, так любой из друзей брал вину на себя, чтобы только в кино сидеть рядом, да портфель таскать. Правда, если что случалось, посерьезней, и надо было замять назревающую катастрофу, тут Ирка бросала на меня свой умоляющий взгляд и я, вздыхая, делала шаг вперед. Она, еще в первый год нашего знакомства заметила, как взрослые, даже криминальные личности, а их на нашем квартале проживало немало, млеют от моих глаз, и постоянно этим пользовалась.

Мы шли с Иркой под ручку, остальные, гуськом плелись за нами. Отойдя от домов, Ирка запела одну из песен, репертуара Сашкиной группы. Он издал смешок, у меня ком в горле стал, а друзья уже радостно горланили:

«Нашел тебя я босую,

Худую, безволосую

И целый год в порядок приводил…»

Вечерело, надо было пораньше вернуться домой, собрать чемодан. Я напомнила Ирке, но та отмахнулась:

— Успею! А вообще, мне мать всегда собирает.

Мне мама не помогала, более того, я была уверена, что она, прежде чем я уеду, найдет кучу дел, которые я должна обязательно переделать. Поэтому, пробубнив, довольно тихо: «Тогда, до завтра! Всем пока!», направилась к дому. Сашка догнал сразу. Сначала шел сзади, затем подобрав шаг, искренне улыбаясь, шел рядом, нога в ногу. Путь домой оказался вдвое длиннее и мы, не проронив и слова, сделали кружочек вокруг пяточка наших домов. Наконец он подал голос:

— Может, сходим завтра в кино?

— Не могу, мы завтра утром уезжаем.

— Надолго?

— Пока на смену, а там…, как получится.

— Понятно. — помолчал, затем добавил: — Жаль. Говорят фильм хороший.

— Сходи, потом расскажешь.

— Я с тобой хотел.

Я лишь вздохнула. К подъезду мы подошли, когда было совсем темно, но Ирки с друзьями не было.

— Мне пора! — вздохнула я еще раз и поднялась на одну ступеньку. Он протянул руку, провел по моему плечу и взял за кисть. Слегка сжав пальцы, шепотом произнес:

— До свидания, курносая!

— Пока! — ответила я и поспешила домой. Взбежав на второй этаж, я замерла и прислушалась. Чего ждала, что он пойдет за мной, что попросит еще немного погулять или того лучше, не уезжать? Наверное, всего и сразу. Но он не пошел, видно правду говорила Ирка, я для него сопливая малявка, провел лишь потому, что одну не мог отпустить, в вечернее время. Но тогда отчего же у него был такой голос, шепча мне прощание? И почему именно так тихо, словно слова должна услышать только я? И таким завораживающим тоном….

«До свидания, курносая!» — звучало у меня в голове, пока я поднималась на пятый этаж. «Курносая…» Едва закрыла двери, заглянула в зеркало и присмотрелась к своему носу, а потом, не помыв руки, понеслась к окну своей комнаты и выглянула. Он все еще стоял у подъезда и рассматривал окна. Дыхание перехватило, но тут, как спасение, мама окликнула меня. А на утро, как и планировали, мы погрузились в машину отца Иры и поехали к приключениям. Настроение было великолепное. Да оно у меня всегда было такое, когда родители Ирины брали меня с собой. Одно было не так как всегда, я непроизвольно думала о Сашке, постоянно, даже когда была занята.

Мать из лагеря забрала меня ровно за сутки до окончания смены, до большого прощального костра, заявив, что соскучилась. Так соскучилась, что сразу же отвезла меня к бабушке, да забыла там на два месяца.

Жить у бабушки — это награда! Правда, это было лучшее, что мне могли подарить. Я всегда, каждую поездку к ней воспринимала как блага небесные. Но этот раз был один пунктик — Сашка! В свои четырнадцать, как я не любила свою Нюсеньку, а поделиться этим чувством стеснялась. Да и что я ей могла сказать? Провел, попрощался, назвал курносой. А бабушка, словно чувствовала мое взросление, все больше историй рассказывала, да про своих ухажеров.

— Бабуль! — как-то не сдержалась я: — Я что, курносая?

— Ты — раскрасавица!

— Это ты так считаешь. И не отвиливай. У меня нос курносый?

— Вика, так говорят, когда хотят подарить комплимент. У тебя мальчик появился?

— У меня их целый класс и еще чуток больше. И ты их всех знаешь.

— Так я же конкретно спросила.

— Да никто у меня не появился. Я же еще малявка, сопливая.

— Ну, это не мешало тебе в Борю влюбляться, в… — она собралась перечислить всех кого знала, как я перебила.

— Вспомнила! И потом, то же Борька… Лаптев!

— Да! — улыбалась бабушка. — Первая любовь — вещь сильная.

— И что, только первая?

— Да нет, хотя вернее сказать не могу. Я-то никого не любила. — тут она лукавила, любила-любила, деда моего. Он умер, когда мне исполнилось шесть, с тех пор она одна, а его фото так и стоят по дому.

— А деда?

— Он сделал мне вовремя предложение. Ну, понимаешь, я дала зарок, что соглашусь на седьмое предложение.

— Ух, ты! Это как же получается?

— Юлил он, через день сватался. — засмеялась бабушка и снова спросила: — Так кто курносой обозвал?

— Так, один прохожий. Эх! — тут же вздохнула я: — Где это мой Борька разъезжает?

Лето летело быстро, а я все думала о Сашке. Чаще обычного стояла у калитки и заглядывала в почтовый ящик. Как же мне хотелось получить от него письмо, хотя бы в две строчки, ведь адрес узнать — плевое дело. А еще больше, мечталось о том, как я увижу его идущего по дорожке, как он познакомится с бабушкой, и мы пойдем в кино, а вечером он уедет, чтобы утром снова приехать. Как бабушка глянет на него, приподняв очки, и усадит за стол, угощать вкусным обедом. Как… Множество разных картинок рисовала моя фантазия, а рассудок откровенно насмехался.

К родителям возвращаться не хотелось. Мать давно отодвинула меня на второй план, усиленно внушая, что я второсортная. Правда с отчимом мы нашли взаимопонимание, и я уже считала его родным. Да и со сводным братом Колькой мы дружим. Он все меня приемчикам разным учил, чтобы могла защищаться, если его рядом нет, да боксу обучал. И по-прежнему, как в раннем детстве, гонял всех мальчишек, кто косо смотрел на меня. Возвращение тянула до последнего, но школу не отменить — выпускной класс.

В городе я появилась за неделю до занятий. О Сашке не вздыхала, даже старалась вообще выкинуть его из головы. Подружки встретили меня радостно и потянули делиться секретами. Пока меня не было они, все до одной, начали курить, и нашли себе ухажеров из соседнего квартала. Правда, днем все так же сидели на лавочке с одноклассниками, а вечерами бежали на свидания, чтобы по возвращению домой, наблюдать из-за угла на кулачные бои соседских парней с новоиспеченными женихами. Я даже точно сказать не могу, что их больше вдохновляло, навалившаяся вдруг взрослость, новизна в отношениях или то, как за них сражаются.

— Угощайся! — вытянув пачку сигарет, сказала Наташка, училась она на класс младше, а жила в соседнем подъезде.

— Не хочу! — замотала я головой. — Но, спасибо.

— Ты чЁ, все еще мамина дочка?! — усмехнулась Рыбакова. Ее тоже звали Ирой, но она предпочитала ИРИНА. Жила на этаж ниже меня, в школу пошла на год позже, отчего шла только в седьмой класс.

— И мамина, и папина. — взъерепенилась я. — Как и ты! Но курить не хочу, мне не нравится. — Мы с Рыбаковой всегда ссорились, по любым пустякам, но больше всего из-за мальчишек. Едва она познакомится с мальчишкой, как он начинал проявлять ко мне интерес. Я, конечно же, отшивала, но ведь Рыбаковой не докажешь, глупа она была на счет понимания.

— Деревня! — попыталась уколоть меня Ирина. — Все курят!

— Я — не все! — стояла я на своем.

— Ша, девки! — вмешалась Ирка. — Не хочет, нечего заставлять. У нее своя голова есть. И ваще, ты, Ирка, не смей бузу поднимать на мою сестренку, мы с ней знаешь, сколько пудов соли съели, сидя за одной партой, сколько вместе у директора стояли. Ты дорасти, потом предъявы делай.

— Это что же получается, я не твоя подруга? — неожиданно разозлилась Рыбакова.

— Не-а. — просто ответила Ирка и, выпустив тонкую струйку дыма, добавила. — Ты — соседка. Близкая.

Рыбакова обиделась и ушла жаловаться старшей сестре. Она всегда так делала, после чего ее сестра, Танька, прибегала с нами разбираться. Этот раз не пришла и девчонки зашушукались:

— Танька аборт сделала. Бабы говорят, от Колобка залетела.

Колобок был известной личностью нашего квартала — вор рецидивист, хоть и молодой. Я только закончила четвертый класс, когда с ним познакомилась. Мы качались на качелях, он подошел и все затихли. Долго стоял и смотрел на меня, а потом, плюнул, присел на корточки и сказал:

— Ты девка хорошая и красивая. Так вот, кто обидит, скажи, что я за тебя пишусь. Меня знаешь?

Я кивнула, хотя и видела впервые. — О, бл… — выругался он: — слава вещь сильная! В общем, говори, Колобок шею свернет. А с Рыбаковой не водись — старшая гулящая, младшая сто пудов в нее пойдет. Все поняла? — я снова кивнула. А он дернул меня за косу, легонько, подмигнул и поковылял к дому напротив. Крепкий такой, весь разрисованный, росточку невысокого, ну точно колобок.

Наш квартал назывался Северный, отчего, никто не знал, а нас, молодежь, это совсем не интересовало. Ровно за нашим домом шел Ташкент, в три высоких дома и частный сектор, за каким размещался Октябрьский. Драки, даже со стрельбой, проходили, чуть ли не каждые выходные, то есть, в дни работы танцплощадок. Мы на них еще не бегали, возрастом не вышли. Зато устраивали свои танцульки, прямо на пяточке наших домов. Пятачок — пять домов, четыре трехэтажные и наш пяти, между ними палисадники, где женщины соревновались в цветниках, асфальтированная площадка, стоянка для машин, только у нашего дома. Затем ряд деревьев, ровно посаженых по периметру, на котором детские площадки, волейбольное и футбольное поле, зимой оно заливалось и становилось хоккейным. А в самом центре — летний кинотеатр, со скамейками в три ряда и сценой, где два раза в месяц давал концерт районный дом творчества, а как темнело, крутили кино. Все же остальное время там засиживалась молодежь, группками. В этот год к старшим присоединились и мы. Ну, когда не бегали на свидания или перед ним. Самым популярным у парней была игра на гитаре, и они бренчали на них до полуночи, распевая дворовые песенки. А утром, мой одноклассник, Виталька, выходил на балкон и трубил в горн. Занимался он в начальных классах, но привычка осталась, так что, «работал» нашим будильником с тридцатого августа по двадцать пятое мая. Затем они, мальчишки нашего класса, живущие в соседних домах, толпились у нашего с Иркой подъезда и ждали нас. Забрав наши портфели, чинно шли за нами. По дороге подтягивались остальные и в школу наш «А» класс, приходил практически полным составом. Не изменилось это и в этот год.

Вечером, послушав их бренчание, разошлись по домам, уснула я под заученный репертуар, а утром подскочила под громогласную побудку Виталькиного горна. Надев парадную форму, тут сделаю так же отступление. Форма у нашего класса была не обычная. Нет, мы, конечно же, носили и школьные платья и фартуки, и банты, но чаше всего мы ходили в пошитой на заказ форме моряков и мечтали всем классом пойти в мореходку. Так вот, надев подаренную отцом тельняшку, синюю юбочку, закрепив на белой рубашке гюйс, так же отцовский, водрузив бескозырку между огромных белых бантов, я понеслась вниз, где уже ждала Ирка и одноклассники. Начался новый учебный год. И все было не так как всегда. Даже музыка и запахи. Пришли мы на линейку и выслушали напутствие директора, затем получили букетики от первоклашек и, вручив им подарки, отвели в класс. Но вот учиться-то, не хотелось. Погода была отличная, новостей море и одна другой краше, да все же хотят поделиться…

А с третьего дня сентября вообще мир перевернулся. Сначала мы узнали, что одну из учениц нашего класса собираются отчислить, она родила ребенка. В пятнадцать лет! Да и отец не известен. Пока Варфоломеевна, наша классная, ее отстаивала и в вечернюю школу переводила, случилось горе. Классная попала под машину, лежит в больнице в тяжелом состоянии. Мы остались «сиротами». Ну, конечно же, нам прислали на замену, но мы устраивали бокоты и требовали Варфоломеевну. Создали свой комитет и принесли директору петицию, заверяющую, что не посрамим имя любимой школьной матери. Директриса пошла на уступки, но приглядывала за нами. Мы же ежедневно ездили в больницу и вели себя пристойно. Ровно две недели. А потом молодая кровь начала бурлить и нет-нет, а кто-то и сбежит с уроков.

Как-то поздно вечером, ложась спать, я подскочила и бросилась к окну. Там, на площадке, где еще несколько минут назад, кто-то хриплым голосом пел нечто нечленораздельное, зазвучала «Иволга»:

Помню, помню мальчик я босой

В лодке колыхался над волнами

Девушка с распущенной косой

Мои губы трогала губами

Девушка с распущенной косой

Мои губы трогала губами…

Я не могла ошибиться, я бы узнала этот голос из тысячи, даже если бы ветер доносил совсем слабый шепот. Пел Сашка! И сердце мое защемило. Дослушав до конца, стоя босыми ногами и упираясь в стекло лбом, я, искусав губу, принялась за свою считалочку:

— Где же ты мой рыцарь, Борька Лаптев?!

Сон покинул меня и в школу поутру я еле встала.

Сентябрь, да и октябрь в наших краях жаркий. К третьему уроку окна в классе приоткрывались, к четвертому открывались настежь даже вторые створки, так как класс нагревался настолько, что стояла духота. Мне приходилось сидеть за стеклом — парта так стояла. Мне это совершенно не мешало, даже наоборот, я всегда любила собственное пространство, а в классе, где 37 человек, плюс учитель, его трудно найти, поэтому радовалась данному обстоятельству. Учителя же реагировали спокойно — мои глаза всегда внушали им доверие. Так вот. Сидели мы с Ирой на третьей парте от конца ряда, в ряду одни мальчишки, их было в два раза больше в классе, чем девочек. Не помню, что это был за день, да и число какое. Листва на деревьях начинала разукрашиваться, но меня не отвлекала. Осенью я не восхищалась, люблю весну и ничего не могу с этим поделать. Помню, был урок физики и Опора, к своему стыду признаюсь, что и сама так называла Ольгу Федоровну, доносила до нас новую, скучную, на мой взгляд, тему.

— Привет, курносая! — раздалось мне в ухо, и я вздрогнула. Ирка тут же толкнула меня в бок, сзади раздался смешок мальчишек и я медленно, холодея, повернула голову. Сашка, запрыгнув на цоколь, полулежал на подоконнике. Учительница продолжала монотонно «зудеть», я сощурилась от яркого солнца и облизала пересохшие губы. — Грызете гранит науки? Смотри, двойку не получи, а то мне будет стыдно!

— Да иди ты! — только и сказала я.

— Что там такое?! — крикнула Ольга Федоровна. Я отчего-то испугалась, а Ирка тут же подскочила:

— Да это мы не поняли… — и понеслись вопросы.

Учительница отвечала, но потом разозлилась и усадила Иру, говоря:

— Да, физика предмет не простой! Прочтете параграф и все поймете.

— А если нет? — подала я голос, не зная, как себя вести, ведь Сашка все не уходил, торчал в окне и улыбался.

— Тогда я попытаюсь растолковать вам еще раз.

— Иди, а! — прошептала я Сашке. — И без тебя ничего не лезет в голову, а тут ты еще.

— Какие нежные слова! — засмеялся он и, спрыгнув, насвистывая «Иволгу», удалился.

Как ни странно, никто из мальчишек подшучивать не начал. Все делали вид, что ничего не произошло, ну и я, держалась, словно он для меня пустое место.

С этого дня он стал появляться у подъезда. Сидеть дома я не могла, поэтому спускалась на третий этаж, к Седышке, подруге моего Кольки и, перелезая через балкон, выходила из другого подъезда. Ирка ждала меня на углу дома, и мы убегала к ее парню, достаточно взрослому, и тусовались с его друзьями. Ночью я засыпала под прекрасный Сашкин голос, продолжающий вещать новый репертуар. А на последнем уроке он возникал в окне, непременно называя меня «курносой», молча смотрел, правда, лыбился, минут пять и удалялся, чтобы занять место на лавочке у подъезда и ждать моего прихода из школы.

— Курносая! — где-то через неделю, любезных «пыток», окликнул он меня, сидя на лавочке у моего подъезда, с моими же одноклассниками: — Много учиться вредно, выходи гулять.

— Песочницу я переросла! — бросила я и пошла дальше. Мальчишки захохотали, а Ирка, бросив на них свой сердитый взгляд, произнесла:

— Чо ржете, дурни! Завтра двойки схлопочите, я вам шеи сверну. Варфоломеевне радоваться надо. А ты, Сашка, если не заметил, то знай, мы уже не дети.

— Да давно заметил. — ответил он и поднялся. — Может, в кино сходим, на вечерний сеанс? Я вас приглашаю.

— Ты, сначала, определись, — не унималась Ирка, — кого именно приглашаешь, а то как-то на вечерний и табуном… — и потащила меня в подъезд. — Ой, Витка! Втюрился он в тебя, по самые! Это же надо, вся школа за ним, а он за тобой! Чё моргаешь?! Бери его и дуй в кино.

— Бери! Он что, дитя? И не городи мне тут огородов. У него, таких, как я…

— Знамо дело, что опытный. Так это же хорошо.

— Чего хорошего? Ладно, пойду я. А то мать придет, увидит, что уроки и уборку не сделала, неделю на улицу не выпустит.

— Значит так. Я к тебе сейчас поднимусь, домашку быстро сделаем. А за уборку… Я с твоим Колькой сама перетру, он хлопчик с понятием, поможет.

— Вот только брата не трогай, я сама справлюсь.

— Ах да, он же любимчик.

— Да нет, просто мать всегда видит, что не я, а он делал, а это еще хуже. Давай, приходи.

Вечером мы, при параде, были во дворе. К Иркиным не пошли, ее распирало узнать, что Сашка дальше делать будет. Его не было. Присоединились к своим школьным друзьям, болтали в основном о школе. Вдруг как-то мальчишки стихли, даже папироски побросали. Я не сразу заметила их замешательства, а когда поняла в чем дело, Сашка уже сидел рядом и поглядывал на меня. Повисла пауза.

— Может, пройдемся? — подал голос Витька Нисневич, наш одноклассник и сосед Сашки. — А то уже половинки болят.

И мы пошли, бродить по улицам, слушая анекдоты мальчишек. Ирка рядом со мной шла не долго, ей срочно понадобилось с Игорем решить вопросы, хотя я сразу поняла, нарочно сделала. Сашка тут как тут, снова шаг выровнял и со мной в ногу шагает. В скорости мы позади всех остались. Шли молча, он пару раз, словно случайно, коснулся моей руки. А как фонари кончились, так вообще за руку взял. Как мне это не было приятно, я все же руку в карман всунула.

— Что, так неприятно? Я же по-дружески, темно ведь, можешь споткнуться.

— Я хорошо вижу. И это… да ладно.

Прошли еще немного, затем как-то еще отстали от всех. Догонять не хотелось, да и домой идти тоже. Если честно, от него уходить не хотелось. Он начал истории забавные рассказывать, так и бродили, пока не оказались у моего подъезда.

— До завтра? — спросил он.

— До завтра! — ответила я и тут увидела Ирку.

— Тебя встретить? — спросил он. — Ну, из школы?

— Чего меня встречать, я дорогу знаю.

— Глупенькая ты, курносая! — как-то нежно сказал Сашка.

— И ничего я не глупая!

— Так я же, ну это, вроде свидания хочу назначить.

Ирка топталась у соседнего подъезда, не желая нам мешать, хотя я видела, ее распирает от любопытства.

— Свидание?! — моя, вполне еще детская натура, полезла вперед и я выдала: — На свидания с цветами приходят.

— Разве я против? Могу и с цветами. Так как, встречать завтра?

— Если хочется, можешь. — кивнула я и крикнула: — Ира! Домой?

Та тут же подлетела и давай ему улыбаться.

— Договорились! — даже не взглянув на мою подругу, сказал Сашка: — Завтра, после уроков!

И ушел, быстро скрывшись в темноте.

Следующий день был весь наперекосяк, да еще с последнего урока нас отпустили, вернее нашу группу французского, и мы с Иркой радостно побежали домой. Сашка совершенно вылетел из головы, и лишь войдя в подъезд, я, задумавшись, сказала:

— День, ненормальный. Такое чувство, что я что-то забыла.

— Не заморачивайся, если забыла, завтра заберешь или доделаешь.

— Ага. — кивнула я, собираясь подниматься к себе. И тут меня словно кипятком облили: — Сашка! — воскликнула я.

— Блин! Ну, ты даешь! — Ирка уже открыла свою дверь и бросила портфель. — Пошли назад!

— Не пойду! Что подумают…

— Да мало ли кто, что подумает! Идем, говорю, хоть увидим, приходил или нет. — вырвала у меня портфель, бросила к себе и потащила назад в школу.

Он стоял у ворот, такой красивый, в костюме и белой рубашке, с огромным букетом роз. Я как увидела, так ноги подкосились, не могу идти и все. Сердце колотится, воздуха не хватает. А тут и звонок с урока. Школьники вывалили из дверей, все на него косятся, а он так гордо смотрит на двери, даже не оглянется. Появились наши мальчишки. Перебросились с ним парой слов. Ирка как не пыталась меня с места сдвинуть, ничего не получалось. А увидев наших, я вообще стала как мел, ну она меня и затолкала за кусты, чтобы глаза не мозолить. Нотацию читала, да только я ее слов не слышала, я им любовалась. А Сашка постоял еще минуту, опустил букет, собрался уходить, да передумал, в школу зашел. Я, от срама подальше, кустами к дому побрела.

А на утро почувствовала вражду небывалую. Ладно бы девчонки, что по нём сохли, а то все пацаны из класса мне бойкот объявили. Мало того, что не разговаривали, так еще, то за косу дернут, да так больно, что хоть ори, то вообще косу к парте привяжут, к доске вызывают, а я от боли слова сказать не могу. Колька мой впервые не заступился — мужская солидарность. Спасибо хоть не высказывался. На второй день еще хуже стало. Каждая девчонка пальцем тыкала. На третий я в школу и идти не хотела, но не могла, контрольная. Написала с горем пополам, на перемене столкнулась с директрисой, та меня в кабинет:

— Девочка моя, — говорит вроде бы ласково, а сама кривенько так улыбается: — ну разве так можно? К людям надо так относиться, как к самому себе. Саша наш ученик. Один из лучших!

На эти слова ее я ухмыльнулась, слышала, как вы его любили и хвалили, когда он здесь учился, то волосы длинные, то песни поет вульгарные, то не достойно комсомольцу на свадьбах играет. Она еще что-то говорила, а у меня уже мое упрямство проснулось: «Ничего, думаю, я вас еще, всех-всех, заставлю предо мной извиняться!» За что, пока не знала, но ведь потом может и найтись. И как только покинула кабинет, так голову и задрала. Уплела косу, чтобы ни один дернуть не мог, и пошла гордо в свой класс.

— Чего хотела? — взялась Ирка выпытывать.

— За недостойное поведение отчитывала.

— Тебя?! — у Ирки брови на люб полезли.

— А чем я хуже остальных?! Ну, попадись он мне только!

— Понятно. — хмыкнула Ирка и больше с расспросами не лезла.

Сашка не появлялся, ни у окна школы, ни у дома. Мальчишкам воевать со мной надоело, а скорее всего моя гордость и то, что не реагировала, сработало. Помаленьку начинали разговаривать. На девчонок же я плевать хотела. Но вот душа болела, спать не могла, тосковала. Прошла неделя, может больше. В субботу Ирка зашла ко мне и попросила сходить с ней по важному делу. Я, естественно, даже не уточняя, сразу согласилась и в назначенное время мы с ней встретились. Пошли в частный сектор.

— Чего тебя сюда несет? — спросила я.

— Надо! — категорически заявила подруга.

Громко играла музыка, видно у кого-то свадьба была. И я подумала, может, хоть глазком увижу его. Тут мы и подошли ко двору, где веселье стояло, разухабистое.

— Стой тут, я быстро, только записку передам от родителей и пойдем назад. — сказала Ирка, и скрылась в толпе танцующих.

Стою, присматриваюсь, пытаясь понять, Сашкина группа играет, или заезжие. Музыка стихла, гости сели за столы. Кто-то шел к калитке, я хотела было удалиться, как в свете фонаря увидела его. Сашка с парнями, видно отдохнуть решили, стали на углу дома, закурили. Попятилась, надеясь, что он меня не заметит. Оглянулся, отвернулся и тут же повернул голову ко мне. Сразу подошел:

— Ты чего тут делаешь одна?! — сердито спросил, словно старший брат сестру: — Свадьба же! Пьяных полно. Неужели не понимаешь?

— Я это…

— Так, я сейчас, провожу.

— Саш! Я не одна. Я, это… с Иркой, она по делу.

— И где она?

— Пошла записку отдавать.

— Вот дети! — сказал он сердито и что-то еще добавил, я не разобрала, скорее всего, выругался. Но не ушел. Повисло неуютное молчание.

— Саша! — начала я и закашлялась, от дыма и от того, что горло пересохло. Он выбросил сигарету и уставился на меня: — Ты прости меня. Я… забыла… Правда. День был ненормальный. А когда прибежала, ты в школу зашел.

— Ребенок! — сказал он, а глаза улыбались. Обнял, впервые, но как-то неуклюже, и поцеловал в макушку. — Где же твоя подруга? У меня скоро перерыв закончится.

— Да мы сами.

— Ага, сами они!

Тут и Ирка показалась. Идет, чертенком светится. Сашка нас проводил почти домой, и убежал назад.

— Поговорили?

— Ага.

— И что?

— Что, что?

— Понятно! — махнула она рукой на меня и пошла домой. — Завтра воскресенье, не забудь.

— Ты это о чем.

— Вот балда! В школу идти не надо. А то ты со своей любовью еще попрешься.

— Да иди ты!

На душе как-то легче стало, и эту ночь я уснула сразу. Сашка не пришел в выходной, не появился и в понедельник. Мне его увидеть, конечно же, хотелось, но я понимала — простить подобное для парня трудно, да еще такой малявке, как я. Ему-то семнадцать, а мне все еще четырнадцать.

В нашем кинотеатре «Аврора» шел фильм «Слоны мои друзья», индийский. Очень хотелось посмотреть и мы с подружками решили сбежать с последнего урока, тем более что с французским вечно были какие-то непонятки, нам прислали молодого учителя, и он никак не мог разобраться какая группа у него, из какого класса, когда на занятиях. На перемене обсудили свой поход, звонок прозвенел и Алка, садясь за парту, крикнула нам:

— Идем, только все!

Все — это своей компанией. Класс понял буквально, но мы об этом еще не знали. Выбросили портфели в окно и спокойно вышли из школы. А когда подошли к кинотеатру, то там был уже весь класс.

Удивление было, настороженности — нет. Остальные ведь так же имеют право на поступки. Кто брал билеты, меня не волновало, мы с Иркой не топтались у кассы. Зал был полон, мы сидели рядом с Иркой, с другой стороны от меня было свободное место. Свет погас, прошел журнал и тут я, хотя и была погружена в события на экране, насторожилась. Кто-то в темноте пробирался к соседнему креслу. Он еще не подошел, а я уже похолодела. Сашка сел рядом, и весь класс вздохнул с облегчением.

— Приветик! — прошептал он.

— Тихо! — глянула я на него и улыбнулась.

Он молчал, а я чувствовала, смотрит на меня. Пошли слезные кадры и мы ревели всей гурьбой, мальчишки не смеялись над нами, хотя раньше бывало. Сашка протянул мне платок и даже взял за локоть, я не отстранилась, была довольна. Затем он осмелел, взял меня за руку и держал, время от времени гладя меня по плечу.

— Ты больше не сердишься? — в минуту затишья трагедии на экране, спросила я.

— Глупенькая, как я могу, на тебя сердиться? Курносая!

— Меня Вика зовут.

— Я знаю. — прошептал он мне на ухо и снова сжал мою руку.

Потом мы, зареванные разбредались по домам. Сашка не отпускал меня от себя, а нам с Иркой срочно надо было заесть пережитое мороженным и мы пошли втроем к магазину. Сашка купил и мороженное, и ситро. Мы уселись в скверике на скамейку и так мило проводили время, что не заметили, как начало темнеть.

Расстались затемно, договорившись, что он завтра меня встретит. Ирка пообещала проследить и воскликнув:

— Ну, слава богу! — закрыла перед моим носом дверь своей квартиры.

А я, на крыльях, полетела домой. И мне уже было все равно, что скажет мама, главное, чтобы не заперла дома. Но если даже и запрет, и все вечера я буду сидеть за столом, изображая усердное учение, у меня буду дни, у меня есть Сашка. Так я думала, идя домой, даже не предполагая, как круто изменится моя жизнь уже утром.

В школу мы пришли как всегда, за пять минут до звонка, однако его не было. Более того, все классы собрали в большом зале на общую линейку и тут мы услышали, что позорим школу, что ухудшаем здоровье классному руководителю. И что нас, всем классом, отстраняют от занятий, до родительского собрания. Сказать, что я испытала стыд, не могу, не было его, зато меня просто взорвало, столь конкретное решение педколлектива, не поговорив с нами, не пояснив за что, ОТСТРАНИТЬ. И мы с Иркой начали свое расследование. Мы сидели в классе, к нам никто не заходил, поэтому мы могли себе позволить искать причины и строить стратегию защиты. Оказывается — класс сбежал в кино не весь, одна из учениц осталась и сообщила, куда мы направились. Винить ее никто не стал, но и по головке не погладил. Если бы ушла и она, учителя бы списали на путаницу в расписании. Если бы она не сообщила, что кто-то, а кто она точно не знала, крикнул «Идем, только все» — никто бы не отнес наш уход к прогулу. Но дело сделано и надо его исправлять.

— Так! — Ирка вышла к доске. — Первое — у нас уроки, отстранили нас или нет. — класс начал шуметь. — Кто не согласен может идти отсюда, но тогда за свою голову вы отвечаете сами. — она замолчала, гул стоял. Я вздохнула и подошла к ней, говорить было бесполезно, каждый выскажется, но то, что в классе быстрей наступит порядок, было проверено неоднократно. В след за мной поднялась Светка и Алка. Мы, вчетвером, смотрели на одноклассников и ждали. Наконец они притихли, и Ирка смогла продолжить. — Достали учебники и тетради. Нет! Сами ничего не будем учить, но будем готовы, если войдет учитель. Теперь второе и главное. Мы не собираемся отпираться, что хотели прогулять урок. Вы же можете поступить честно, признаться в том же, или просто все свалить на нас. Решать вам.

— Да что тут решать?! — закричал Нисневич. Он у мальчишек был лидером. — Никто никого не тащил. Весь класс со школы не попрут, только нервы помотают и покажут, что училки главнее. Спорить не буду — они тут рулят. Что они еще придумают кроме родительского собрания, я не знаю, но родители должны прийти все.

— Да, да! — закричали по рядам, соглашаясь с ним.

— Тогда садимся за парты и ведем себя тихо и естественно. — сказал Витька Нисневич и уселся за парту, открыв книгу.

«У кошки, четыре ноги.

Позади у нее длинный хвост.

Но трогать ее, не моги не моги,

За ее малый рост…»

«Республика Шкид» — этот фильм, в мое детство, был одним из любимых, а уж книгу Макаренко читали практически все. Лично я неоднократно перечитывала. Поэтому когда кто-то с задней парты тихонечко запел, в знак протеста учителям, в силу того, что мы себя давно приравнивали к «республиканцам», практически все подтянули и, пропев еще раз, дружно, воодушевленно затихли.

Прозвенел звонок на перемну, затем на урок. К нам так никто и не зашел. Мы тоже выжидали. Болтали потихоньку, обсуждали нынешнюю проблему, вчерашнее кино. Кто-то воспользовался моментом и дремал, кто-то делал домашку. Прошло еще три урока, нас не трогали. Мы, строем, сходили в столовую, строем вернулись в класс. В этот день мальчишки даже не бегали курить. По окончанию уроков, мы не спешили уходить, но в класс вошла уборщица и начала возиться. Из школы вышли все вместе и разошлись по домам, решив, что завтра придем с выученными на зубок уроками.

Сашка ждал меня у ворот. Новость для него показалась интересной, и он принял активное участие в жизни нашего класса. Проводя нас с Иркой домой, договорившись о времени встречи, он убежал, а мы с Иркой пошли ко мне и стали придумывать варианты, как нас будут перевоспитывать.

— Все стерплю, — сказала мне Ирка, — только бы родителей в школу не вызвали.

— Хочешь, не хочешь, а вызовут. Кстати, а дневники у нас не взяли, записи не сделали, значит, вызывать будут не через нас.

— Похоже на то. И что предлагаешь?

Тут появился Колька:

— Что, революционеры, взорвали школу?! — он так улыбался, что видны были все зубы. — Прославились!

— Коль! — отозвалась я: — Не до твоих шуточек.

— И не думал. Горжусь! Только… представляю, что скажет мама.

— Выпорет. — хмыкнула я. — Знамо дело. Меня больше волнует, что скажет папа.

— А, за него не переживай. Попросит быть мудрей. — Колька присел с нами рядом. — Это правда, что вы всех взбаламутили? И зачем? Что хотели доказать?

— Да никого мы не подначивали. — ответила Ирка. — Смылись в киношку, а там уже весь класс был.

— Понятно. — Колька зачесал затылок, размышляя. — Значит так. Считаю, родителей надо подготовить. Скажи сама, первая, мол, вышло недоразумение. Мать, конечно после собрания втык даст, но ты же ее знаешь, в школе будет стоять горой. И ты, Ир, своим расскажи.

— Куда деваться.

Дальше мы принялись за уроки, я еще успела приготовить ужин и навести порядок в квартире. Ну, чтобы не усугублять положение. Сашка пришел раньше и я сразу спустилась. Он был настроен вытаскивать нас из «болота» всеми своими силами, поэтому начал сразу:

— Разговор у меня с мальчишками произошел продуктивный, они все возьмут на себя и будут говорить одну версию: «запутались в расписании. Все ушли и я ушел». Думаю вам тоже надо придерживаться того же.

— Да кто нам поверит? — хмыкнула Ирка.

— Поверят, если вы захотите.

— Хорошо! — сказала я. — Ты лучше подумай, что нам ждать в наказание?

— Да все что угодно, вплоть до исключения из комсомола.

— Ни чО себе! — присвистнула Ирка. — И из школы могут исключить?

— Могут, конечно. Но, думаю, не сделают этого. Это же пятно на всех учителей. Вот если бы пол класса ушло, то в назидание одного-двух могли бы.

— И на этом спасибо! — хмыкнула Ирка.

— Мне сегодня домой надо раньше матери прийти. — отозвалась я. — Буду изображать раскаяние.

— А вот это правильно. — Сашка взял меня за руку. — Мне не хочется тебя отпускать, но лягу жертвой, твоего благополучия.

— Ой! — хихикнула Ирка. — Голубки!

— Ира! — я глянула на нее, нахмурив лоб.

— Чё Ира?! Ты ему веришь? Небось к девице собрался, а нам стыдно сказать.

— Вот что ты болтаешь?! — рассердился Сашка. — Вика! Не слушай ее, нет у меня никого.

— Слушать или нет, я решу сама. Ты, Ира — не подначивай. А ты, если хочешь, что бы я верила — не оправдывайся. Вы же у меня самые близкие… — тут я опомнилась и добавила — Друзья!

Мы посидели немного, потом прогулялись, втроем, больше не вспоминая о школе, и к семи вечера я была уже дома. Следом за мной пришла мать, увидев, что готовить не надо, с облегчением вздохнула.

— Мам! Хочу поговорить.

— Ой, давай потом. Голова болит, сил нет.

— Когда потом? Это важно.

— Что, война началась?

— Тогда бы ты мне говорила.

— Ну, коли так, час потерпишь. — и она закрылась в своей комнате.

Тут Колька пришел, неожиданно рано.

— Матери сказала? — начал он с порога.

— Нет еще.

— Правильно! Надо когда отец будет. Тогда она повесит эту проблему на него, а с ним тебе договориться легче.

— Ага! Но в школу то, мать пойдет.

— Ну и что?

Мы еще пошептались и пошли накрывать стол к приходу отца с работы.

Поужинали. Выдумывать ничего не стала, сказала как есть, с маленькой оговоркой — мы думали, уроков больше нет, а оно вон как получилось.

— Эка невидаль! — отозвался отец. — Все дети хоть раз, но сбегают. Коль, ты, когда собрался?

— Да не думал я еще.

— Правильно, рано тебе. — смеялся отец. — Дождись хотя бы седьмого класса. А ты, дочь, не переживай, сходим.

— Ты сходишь! — подала голос мать.

— Их счастье, что не смогу. Дураков работать не научишь. А ты, мать, умеешь правильно все сказать и семью защитить. — подмигнул мне и ушел в кабинет, готовиться к завтрашним лекциям. Он у нас преподавал, да еще был заведующим отделением и парторгом в физкультурном техникуме. Детсад где работала мама, рядом со школой и я была удивлена, что она еще не в курсе. Тут к нам Ирка пришла, со своей мамой. Сели чай пить, потом нас с кухни прогнали, но мы ушки навострили и все слышали:

— Лариса! — начала Тамара. — Ну не могу я из-за собрания отпрашиваться. И, кстати, когда оно будет?

— Может и вовсе не будет. Попугали их.

— Хотя бы не было. Своего послать не могу. Ну, ты же понимаешь, он хоть и пост в министерстве занимает, а с тундры. Ему трудно понять, основы воспитания.

— Мой тоже не пойдет.

— Сходишь?

— Куда денусь. Мне даже интересно, что скажут.

— Наказывать будем?

— Надо.

— Да, надо.

— Только, сначала бы понять за что. — добавила моя мать и они еще немного поговорили о школе, воспитании детей и прочем.

Школа — это отдельная, достаточно интересная история жизни. Вот только я собралась рассказать о том, как я стала Дурой, а школа в этом особой роли не играла. Она шла параллельной прямой, в хороших отношениях с одноклассниками, с детскими приключениями и забавами, мало влияющими на формирование моей личности. Поэтому скажу вскользь о том, чем закончился наш прогул. Родителей собрали, но сначала три дня учителя игнорировали нас, не заходя к нам в класс. Чего хотели добиться, мне и сейчас не понятно. Мы упорно ходили в школу, не буянили, не требовали внимания. Повторяли пройденное, и готовились к предстоящим внеклассным мероприятиям, которые проводились в нашей школе регулярно. Постоянно ездили в больницу к классной, убеждались, что она еще ничего не знает, и молили о скорейшем ее выздоровлении. Пережили комсомольские собрания, где нам грозили, пугали и обещали малопривлекательную характеристику, какая не даст нам возможность поступления в вузы. Но мы стояли на своем и отвечали одно и то же: «Да, мы ушли. Кто сказал? Возможно и я. Просто запутались в расписании.» И так далее, в том же русле. Наконец собрали родителей и нас выставили перед ними в ряд, словно партизан на расстрел. Возможно, хотели унизить, я не знаю. Только мы стояли с поднятыми головами и смотрели вперед. Не помню, кто из родителей стал стыдить нас, но тут поднялась моя мама и поставила точку в этом цирке. Сначала она выставила нас из класса. Затем популярно объяснила, что привело к такому случаю. Вспомнила и то, что из учителей никто ни разу не съездил к их коллеге в больницу. Как заочно, задним числом пытались уволить Варфоломеевну и как мы, дети, ее отстаивали. Что класс, восьмой, выпускной, без руководителя. Что вот уже неделю никто не преподает. И так далее и тому подобное, в наше оправдание, в укор директору. Собрание закончилось поздно, и мы получили результат — нас с Иркой лишили поездки в Артек. Алку — звания комсорга класса, но, как не странно, в Артек она поехала. Лишь потом мы сообразили, то, что ее мать была завхозом в школе, сыграло не маленькую роль. Пятерку самых «громких» мальчишек, заводил нашего класса, на неделю исключили из школы. Но они упорно приходили на занятия, причем выбрили голову под ноль, в знак протеста. Мое же наказание было следующим: до конца четверти дома быть в девять вечера. Как сказал отец: «Дважды за одну провинность не наказывают, Артек дело серьезное, но не смертельное. Насчет комендантского времени — полезно. Женихи соскучатся.» Подмигнул и засел за свой рабочий стол.

Спасибо Кольке.

Эта осень была первой солнечной и самой яркой для меня. Я все больше влюблялась в Сашку, не вспоминая о Борьке. Мы с ним провожали Ирку к ее парню, бродили, держась за руки, он нежно обнимал меня и целовал в макушку. Девчонки уже рассказывали про свои страстные поцелуи и не только, а я улыбалась, зная, что у меня все это еще впереди, а вот им этого момента уже не вернуть. По субботам он играл на свадьбах, мы с девчонками смешивались с гостями и плясали до упаду. Затем он на час убегал от группы, предварительно спев Иволгу, и мы с ним исчезали. Дома я была вовремя, мать не могла ни к чему придраться, и все шло гладко. Был невероятно обалденный новый год, где мы с ним впервые поцеловались, по-взрослому. Мы, как всегда, встретили праздник в кругу семьи и к часу собрались во дворе. Сожгли кучу бенгальских огней, не разгоняемые соседями, поорали: «Урааа!!! С Новым Годом!!!» и он пригласил всех к себе. Стол был накрыт, поели, помню, кто-то даже вино притащил, мальчишки пили, пели песни и приставали к девчонкам. Он, как радушный хозяин пытался создать веселье, но поняв, что никому это не нужно, включил музыку и присел со мной рядом. Не обнял, а взял мои руки и гладил пальчики. Затем робко коснулся их губами, у меня невольно закрылись глаза, и я придвинулась к нему ближе. Поцелуй в макушку, затем в щеку. Неспешно, не по детски, а нежно-нежно. Потанцевали, за стол не сели, стояли в уголке и просто смотрели друг другу в глаза. Снова танцевали и вот тут, во время танца, он и осмелился меня поцеловать. С той минуты мы уже целовались при любой возможности.

Пробежала зима. Весна вовсю отгоняла холода. Мы были с ним так счастливы, что мир не замечали. Он помогал мне с занятиями, водил в кино, одаривал милыми безделушками. Все реже играл на свадьбах, но праздники в школе и доме творчества не пропускал. И всегда брал меня с собою, на все мероприятия.

Я и не заметила, как пришел май. Впервые мы с Иркой не поехали первого мая на природу с ее родителями, а со школой участвовали в демонстрации, это нам так понравилось, что мы просто ликовали. Затем мы классом отправились в центральный парк, где встретились с Сашкой. Качели, карусели, мороженное. Счастье переполняло меня, а его присутствие кружило голову сильнее каруселей. Затем мы плавали на лодках. Потом, как вошло у нас с ним в привычку, отстали от друзей. Уселись на лужайку, на самом берегу реки. Он обнял меня, сидя сзади, словно укрыл от всего мира. Что-то рассказывал, но я не слышала, уносясь в свои мечты, пока он не чмокнул в затылок и не сказал на ухо:

— Хорошо-то как!

— Ага! — согласилась я.

— Скоро экзамены. У меня выпускной.

— Будешь поступать?

— Буду! А там и ты школу закончишь.

— Не, я в этом году выпущусь.

— Викусь, зачем? Неужели не хочется побыть в детстве.

— Надоело.

Он пересел и заглянул мне в глаза:

— Надоело что? Учиться? Быть юной?

— Школа. Учителя. Однообразие стен. Ну, просто школа надоела.

— А чего хочется?

— Поступлю. — сказала я неопределенно.

— Куда? — он просто вытягивал из меня конкретику.

— Сколько себя помню, всегда хотела быть балериной и пианисткой.

— Так, так, давай выкладывай. А то мы год вместе, а ты для меня загадка. Значит, ты играешь?

— Немного. Я отучилась всего два класса, как родители развелись. И отец, ну, кровный, после развода забрал пианино.

— Зачем?! — удивление Сашки было искренним.

— Я точно не помню, давно было. Знаю лишь, что он делил все пополам, даже мои детские книги. Мама оставила ему все, хотела лишь мой инструмент, но он уперся. Так мы и ушли, взяв только платья.

— И что потом?

— Потом мы долго переезжали, пока маме не дали квартиру. А теперь у меня есть пианино, папа купил. Отчим, Колькин отец, но мне роднее всех. После бабушки. Ее просто обожаю.

— А меня?

Я прикусила губу и чувствовала как щеки стали краснее помидора. От этого отвернулась. Сашка обнял меня и снова поцеловал, но теперь в висок, говоря:

— Так, с музыкой понятно. И если захочешь, наверстать можно. Тем более что у тебя есть слух. И голос!

— Конечно, есть, я же разговариваю.

Он засмеялся.

— Я о другом. Продолжим откровения. Как ты поешь, я слышал и мне очень нравится, а вот что танцуешь… Хореографией, так понимаю, тебе не удалось заняться.

— Неее. Мы с Иркой только в народный кружок бегали. Балетная же школа далеко, возить некому было, а туда детей берут с малых лет.

— Ясно. Так ты значит, из школы бежишь. И можно узнать куда?

— Была у меня мечта…

— Еще одна.

— Конечно!

— Девчонка!

— Ты что, смеешься?

— Нет, моя Победа, я внимателен к твоим словам, как никогда. Что за мечта?

— Мне было пять, когда дедуля заболел и… В общем, его быстро не стало и я очень хотела стать врачом, чтобы никто больше…

Повисла пауза, я проглотила ком, он снова чмокнул и спросил:

— Значит в мед?

— Увы! Мама категорически против.

— А зачем спрашиваешь? Это же твоя жизнь.

— Первое — она мама. Второе — я ее уважаю. Мы с ней поговорили, серьезно. Некоторые ее доводы были разумными. И потом, знаешь, я так подумала, ведь можно же не одно образование получить.

— Можно. И куда ты направишься, если не в мед.

— Мама настаивает на школе. Но мы с Иркой решили, получаем аттестаты и направляемся в центр, какой вуз первый попадется, туда и сдадим документы.

— Вы с ней авантюристки! Зачем так-то?

— Понимаешь… Как я тебе сказала, школьные порядки надоели. А так, пан или пропал. НЕ сдам вступительные, перейду в старшую школу. Поступлю — получу диплом, профессию. Буду работать, стану самостоятельной и смогу… хоть в мед, хоть…

— Замуж! — перебил меня Сашка и прижал сильнее. — Хорошо, два года даю тебе вволю поэкспериментировать.

— Ты что это надумал?

— Замуж тебя позвать. Пойдешь за меня? — я не отвечала. Да и что могла сказать? Не кричать же «Да!!!!», вот так сразу. Два года… Мало ли что. Тут пролетела у меня мысль о Борьке Лаптеве. Я ее сразу же отогнала, а внутри меня, подленькое такое второе Я, заскулило: «Ага, один уже на свадьбу намекал, даже на коленку дул. Дул, дул и сам сдулся». А Сашка продолжает: — Эй, барышня?! Чего замолчала? Не мил тебе?

— Два года…. — вместо ответа произнесла я. — Не получится, через два-то. У нас в семье традиция, все замуж выходят в двадцать один год. Мама не разрешит раньше.

— А зачем в этом спрашивать разрешения?! Ты вот паспорт получишь, значит все, взрослая! Пойдем и распишемся. Тем более что через два года тебе восемнадцать и ты совсем совершеннолетняя.

— Увы, черед два года мне будет всего лишь семнадцать.

— Викусь, как это?

— Да вот так. Мне днями пятнадцать исполнится и до паспорта еще ого-го!

Он даже отстранился. Лицо потемнело:

— Как это пятнадцать? Ты же восьмой заканчиваешь…

— Да! — я улыбнулась. — Только я в классе младше всех, в школу пошла, еще и семи не было.

— Да уж… — Сашка задумался, я испугалась, перемен в его взгляде:

— Саш, что случилось?

— Ничего страшного. Эх, курносая! — он давно меня так не назвал, поэтому я пристально смотрела не него.

— Поясни. Я не понимаю. А когда я чего-то не понимаю, то боюсь.

— Бояться, со мной, ничего не надо. Я никому не позволю тебя обидеть. Просто… Как бы тебе это правильно сказать. Чувствую себя…, ну, совратителем. Ты же еще ребенок…

— А мы разве сделали что-то не то?

— Слава богу, что нет. А то бы не поступал, а посадили.

— За что, Саша?! Я совсем запуталась.

— Не заморачивай свою прекрасную голову. У нас впереди есть время и это даже лучше. Я уже не просто буду студентом. Я уже буду работать и тогда, ни твои, ни мои родители нам не указ.

День рождения у меня пятого мая. В этот день я домой прихожу с охапками цветов и кучей подарков. Сашка встречал меня из школы с огромным букетом сирени. Тюльпаны с яблоневым цветом, которые мне дарили одноклассники, я отдала Кольке и отправила его домой, водрузив еще и свой портфель. Мы с Сашкой прогулялись немного и расстались до вечера. А вечером, он подарил мне медведя, белого и лохматого. Сказав, что он меня будет охранять, в его отсутствие. И ландыши. И как он только догадался, что я ландыши люблю?! Сирень, тюльпаны да и другие цветы тоже, но ландыши больше. Они такие хрупкие, нежные. И, что для меня самое важное — приходят ненадолго, лишь ко дню моего рождения.

Вечер был прекрасный, мы здорово отметили мой праздник на роднике, с печеной картошкой и шампанским. Затем я, обняв медведя, улеглась в кровать, намереваясь заснуть под бренчание гитар во дворе. Но вместо сна я подскочила к окну, потому что Сашка пел:

«Летящей походкой, ты вышла из мая…» И я точно знала, что он поет для меня.

Не знаю как кому, а мне нравилось мое детство. Оно не было простым, но было интересным. Я любила все и всех вокруг и здоровски относилась к школе, к одноклассникам, к учителям. Я с гордостью носила пионерский галстук и маршировала на сборах отряда. С удовольствием пела «Взвейтесь кострами» и прочие пионерско-комсомольские песенки. Теперь же, в свои пятнадцать, я была комсомолкой, красавицей, с косой почти до пят, и влюбленной в самого прекрасного юношу. Я заканчивала восьмой класс и передо мной открывалась дверь во взрослую жизнь, о которой, почему-то, так мечтают все дети.

Мы готовились к экзаменам. Большой, дружной компанией. На ставках, или другими словами — искусственных водоемах. «Да, ну! — скажите вы. — Разве можно там подготовиться, да еще КОМПАНИЕЙ!» Мы — готовились, добросовестно, не забывая делать перерывы. Сашка всегда был с нами, но никогда не брал своих учебников. Он размеренно и доходчиво пояснял нам то, что мы не могли осмыслить сами. А ему было, что нам сказать, школу то закончил с медалью. Затем мы расставались на короткое время и вечером свиданничали, убегая от друзей.

Так я и не заметила, как настал выпускной. Приехала бабушка, и они с мамой пришли на торжественную часть. Многие родители остались и на вечер, но мои не захотели. Да и Иркина мама так же. Уж не знаю где, но мама достала мне к выпускному платье из парчи, с бирюзовым узором. Ирка, в отличие от всех девчонок, была в брюках, заявив:

— А вот не хочу и не буду!

— Не надевай. — пожала я плечами. — Я бы тоже не надела, но мама старалась.

— Ты послушная, была и будешь. А я — бунтарка. Сказала — не хочу, значит — не надену.

— Ир, ты кого уговариваешь? Меня не надо. Для меня ты и без брюк прекрасна.

Она запустила в меня подушкой, мы долго хохотали, а когда она увидела мое платье, то глаза стали печальными.

— Ты чего? — испугалась я. — Мне не идет? Сильно кричаще?

— Нет! Платье прекрасно. Ты в нем необыкновенна. Не знаю, просто подумалось…

— Что?! — я уже собралась бежать домой, переодеваться, но она удержала:

— Похоже на репетицию свадьбы.

— Да иди ты! — отмахнулась я.

— Куда мне идти? И что я такого сказала? Вы же год как вместе, даже больше. Вон как вся женская половина школы, да что школы, всего района, завидует.

— Не преувеличивай.

— Я приуменьшаю! Правду говорю. Только и слышу, как они: «шу-шу-шу»!

— А я ничего не слышу.

— Еще бы! Голос Сашеньки ушки твои словно пробками закрывает.

— Ир, ну не надо. У нас же выпускной. Все веселятся, отчего же мы с тобой-то, у подъезда сидим?

— А и пойдем, разворошим змеиный клубок еще сильнее. Вот только боюсь.

— Чего? — тут у меня сердце екнуло — неужели я и правда пропустила нечто важное.

— Что ты не поступать поедешь, а с ним в ЗАГС.

— Ты что, балда?! Это тебе шестнадцать, а мне же…

— Правда ведь! А я и забыла, что ты в нашем классе малолетка.

— Ир, ну мы же с тобой договорились — никаких свадеб…

— Ага! — перебила Ирка: — Пока не найдется тот, кто женится на нас двоих!

Сашка пришел, когда веселье было в самом разгаре. На мое удивление и счастье, играл на нашем выпускном вечере не его коллектив. Я постоянно ловила на себе взгляд учителей, они умилямлись нашими с ним отношениям. Сашку педагоги любили, хотя много гоняли, когда он учился в нашей школе. И не смотря на наш разговор с Иркой, я не почувствовали зависти, не заметила в свой адрес ничего странного. Мы немного потанцевали, похохотали с друзьями, а затем исчезли и бродили по пустым улочкам. К полуночи я засобиралась домой, мы зашли узнать у Ирки как дела, не уходит ли она, так же как я, домой. Все было хорошо. Мама моя не наведывалась. Ирка осталась встречать рассвет. Сашка удержал меня у подъезда и долго не отпускал:

— Саш, что происходит?

— Ничего! — наконец сказал он. — Просто мне надо уехать, а не хочется.

— Надо уехать? — испугалась я.

— Ненадолго. Может остаться?

— Я бы рада была… А куда?

— Можно я потом расскажу? Это по делу. Ты не переживай, другой у меня нет. Веришь?

— Верю!

Он обнял, несколько раз поцеловал в макушку и, не отпуская, заговорил:

— Правда, не хочу уезжать, но ведь я же мужчина. Значит должен сделать то, что планировал.

— Ты сделаешь, а я буду ждать.

— Обещаешь? — Сашка сделал шаг назад и, держа меня за руки, заглянул в глаза:

— А у тебя есть сомнения?

— Конечно! Тебя же оставить нельзя. Сразу слетится стая коршунов.

— Кого?!

— Женихов! Отобьют! Эх, чувствует моя душа — отобьют!

— Я сама отобьюсь, да еще укажу путь-дорогу. Мне никто не нужен. И вообще, я поступать собралась.

— Это правильно. Засядь за учебники и поступи! Кстати, ты придумала куда?

— А что у нас первое по пути?

— Это, смотря по какой улице.

— Ладно, Саш, я пойду. Долгий день был сегодня.

— Устала. Иди, курносая.

— А ты когда уезжаешь?

— Завтра ночью. У нас есть еще день.

— У нас еще вся жизнь впереди. — произнесла я, пятясь к двери.

— Викусь! — окликнул он меня. — Ты сегодня очаровательна. И платье это, тебе очень идет.

— Скорее уж сидит, хожу я! До завтра?

Он не ответил, подошел, поцеловал и отправил домой. Я взлетела на пятый этаж как стрела. Сбросила обувь и к окну. Он стоял, смотря на окна. Поднял руку, махнул и ушел. И тут я услышала, что мои-то, не спят.

— Рано ты. — сказала бабушка. — Хороший парень. Это он курносой называл?

— Ага.

— Тогда понятно.

День пролетел так быстро, что я, и опомниться не успела. Радовало, бабушка была у нас, так что я смогла и днем лишь отметиться, и вечером прийти попозже. Провели мы его с Сашкой вдвоем, Ирка с нами даже в кино идти отказалась. И он уехал. Нет, сначала он долго стоял под окнами, затем шел, оглядываясь. И все, жизнь моя поменяла краски. Он еще был в городе, а меня уже тоска зеленая накрыла. Хорошо ночь была, могла лежать в кровати, да уголок подушки кусать. Спасибо бабушка спала в моей комнате, а то бы ревела всю ночь, стоя у окна. Уснула под утро, когда в голове, словно спасательный круг, пронеслось — Борька Лаптев! Помню, даже улыбнулась, думая: «Давай, ревнуй, что не по тебе скучаю! Сам виноват — потерялся».

Утром мы с Иркой побрели в школу. Она поглядывала на меня, но вопросы не задавала. Забрали вкладыш к аттестату и, ступив на порог школы, крикнули:

— Свобода!

Громко, не стесняясь. Потом расхохотались, мол, чего орем как дурочки, можно подумать нас тут в кандалах держали.

— Ну что, — лукаво прищурив глаз, спросил Ирка: — везем документы, или в старшие классы пойдем сдаваться?

— Везем! — твердо заявила я.

— Прямо сейчас или день подумаем?

— Сию минуту.

И мы направились к остановке. Первым вузом на нашем пути был железнодорожный техникум. Но не я, в то время, ни подруга, по поездам не фанатели. Мы любили море и отправили запрос в мореходку. Ответа не было, но я и так знала, что мне, пока, туда дорога закрыта, не доросла. Так вот, сели мы в троллейбус и открыли справочник. По первому маршруту, главной улицы города, первым в списке стоял ДТПА. В смысл аббревиатуры я вникать не стала, месторасположение нам с Иркой понравился. В самом центре, рядом с кинотеатром, до главной площади имени Ленина рукой подать. Вокруг парки, кафе, центральная библиотека, музеи и прочее.

— Клево! — говорит Ирка. — Будет куда с лекций сбегать.

— Давай сначала поступим, а уж потом сбегать начнем.

— Поступим! Куда они денутся, от нашей красоты.

Пришли. Большой, светлый вестибюль. Людей — море. Все бегают, друг другу вопросы задают. Стали у доски с объявлениями, прочли названия факультетов, не понимая, чему на них учат.

— И куда идем? — спросила Ирка. — Где проходной поменьше или?

— Где мальчишек побольше! — подсказал нам паренек, услышав наш с ней разговор. Мы собрались огрызнуться, а он добавил. — Вот дурехи! Я дело говорю. Первое — всегда будет, у кого скатать. Второе — женщины на этих профессия на вес золота. Начальство ценить будет.

— Знаток! — съязвила Ирка.

— У меня мама этот технарь заканчивала. — нахмурился парень.

— Аааа! — не унимала Ирка. — Ты маменькин сынок!

— Да идите вы! — обиделся и ушел.

Мы посмеялись и пошли заполнять бумаги. Выстояли очередь, подошли к окошечку, а нам тетенька сообщает:

— Девушек в этом году на этот факультет не берем!

— Ну, здрасьте! — говорит Ирка. — Мы час стояли!

— И вам не хворать! — ответила женщина. — И очки купить не забудьте, на доске написано.

— Ну, на заборах тоже многое пишут! — огрызается Ирка, а очередь, где в основном одни парни, одобрительно ее поддерживает. — Мне что, всему верить?

— Так, иди отсюда! — рассердилась женщина.

— Подумаешь! — хмыкнула Ирка и отошла в сторону, уводя меня за собой. — Поехали дальше.

— Не, не хочу. Сюда сдавать буду.

— Ой, ты чЁ?! А как же Сашка?

— А он тут, каким боком?

— Так ты не из-за набора персонажей?

— Ира! Не зли меня.

— Даже не думала. Но я тут не вдохновилась. — покрутилась, поискала что-то особенное. — Не, не мое! Может, пойдем?

— Я сказала — не пойду.

— Тогда на какой факультет?

— А где у нас самый большой проходной?

— Ага, понятно. Задумала провалиться.

— Вовсе нет.

В общем, сдала я на АЭС, с трудом представляя, что это такое. Туда был самый высокий бал, а студентов набирали меньше всего. Вышли мы из техникума и снова перечень вузов открыли.

— Во! — Ирка ткнула пальцем в листок. — Пойду в пед. Опыт у меня есть, с тобой столько лет нянчусь.

— Тебя треснуть?

— Не, лучше пирожок купи и соку. — растянула губы в широкой улыбке и потянула к магазину, что был напротив моего, так сказать, будущего пристанища.

Перекусили, построили мальчишкам глазки и отвезли Иркины документы. Домой вернулись поздно, уставшие и голодные. Я ей сразу сказала, что гулять не выйду. Она обозвала монашкой и захлопнула перед моим носом дверь.

Вся семья была в сборе, и я с порога заорала:

— Я документы сдала!

— Зачем? — спросила мама. — Все равно же не поступишь, чего лето портить.

Испортила настроение сразу, а еще больше разозлила, да так, что мне есть перехотелось. Это же надо, даже не спросить куда!

— Иди к столу. — продолжала мать спокойно. — Мы только сели.

— Не голодная! — заявила я и спряталась в ванной. Облив себя холодной водой, сняв закипание, я удалилась в нашу с Колькой комнату.

Колька явился сразу, притащил компот и кусок пирога:

— Жуй! И не дуйся на мать, она не со зла.

— Спасибо. Знаю. Не дуюсь.

— Вижу. Давай, ешь. А то Санек приедет и разлюбит.

— Чтобы ты понимал. — я давно прикипела к братцу и уже прощала ему все колкости.

— А то нет?! Я вон Таньку с первого класса люблю. И женюсь на ней, как школу кончу. И фамилию ее возьму!

— А чем тебе твоя не угодила?

— Ну, это я так, чтобы она видела, насколько я ее люблю!

— Глупенький ты у меня еще.

— Ой, всего на три года старше, а туда же, нос задирать. Куда хоть сдалась?

— В ДТПА!

— И с чем его едят?

— А я знаю?!

— Отец поест, у него и спросим.

Следующий день начался с тишины. Я так крепко спала, что не слышала ухода родителей на работу. Колька унесся на улицу, даже не разбудив меня. Потынявшись по пустой квартире, я села пить чай. Стол стоял у окна, и мне было хорошо видно весь двор, хотя деревья, что мы сажали с Иркиным отцом на следующий год после вселения в дом, подросли. Дети носились, радуясь каникулам, старушки, как всегда, восседали на скамейках, следя за «порядком» и сплетничая. Несмотря на оживленность за окнами, двор показался мне таким пустынным, что снова зеленая тоска накрыла меня с головой. Недозавтракав, я еще раз побродила по квартире и, обняв Сашкиного медведя, уселась за стол, решив начать подготовку к вступительным экзаменам. В голову ничего не лезло, но я упорно засовывала. Колька прибегал дважды, всовывал свою конопатую мордень ко мне, и исчезал. Подружки даже не навестили. Следующий день собрался быть похожим на предыдущий, я не возражала. Лишь достала толстую тетрадь и решила завести дневник. Вот только начала я его не так, как следовало бы. Я даже не дала тетради имя, ну не написала «Дневник». Не обратилась, как было принято: «Дорогой Дневник!». На первой же странице, как учила меня бабушка писать письма, я поставила число, месяц и город, в правом уголке, а ниже написала:

Привет, Борька Лаптев! И прощай! Да, я решила оставить тебя в покое и больше не заставлять икать. Живи спокойно, где там ты живешь, и окончательно забудь меня. Хочу лишь сказать, я изменила тебе, конечно же, морально, и влюбилась. Как мне кажется — окончательно, бесповоротно и навсегда. Он очень чудесный, взрослый и… Нет, не буду перечислять тебе все его достоинства, не хочу что бы ты терял уверенность в себе. Ты все равно останешься моей первой любовью, и я тебя никогда-никогда не забуду. А это истина, потому что мне так бабушка сказала. Будь счастлив, как и я.

Твоя, теперь уже бывшая, Вика.

С чувством выполненного долга я закрыла тетрадь и убрала в нижний ящик. Дальше я погрузилась в учебники и дело пошло намного легче.

День третий, после отъезда Сашки, разродился грозой. Дождь лил таким потоком, что вода просачивалась сквозь закрытые окна. Колька покорчил мне рожицы, что он этим хотел сказать, я не интересовалась и он, так и не пояснив намеки, ушел, скорее всего, к Таньке. Я, сделав чай и бутерброды, засела за книгу, но зубрить не хотелось. Просмотрев достаточно много страниц, удостоверившись, что в памяти свежо более половины информации, достала дневник, намереваясь сделать новую запись, как в дверь усердно застучали.

— Ирка! — сообщила я тетради и, убрав ее в ящик, пошла открывать.

— Привет, затворница! Жива еще?

— И весела! — ответила я и поплелась за ней, ибо Ирка, по-хозяйски, шлепала в кухню.

— Погода — жуть!

— Угу.

— И все из-за тебе. — набив рот пряником, она наливала в чашку компот.

— Это еще отчего?

— Так тоскуешь же.

— Интересно, кто тебе сказал, если я не в курсе? — я усмехнулась, четыре года мы с Иркой не разлей вода, всего четыре, а такое чувство, что вместе всю жизнь. — Просто я…

— Знаю, знаю — грызешь гранит науки. Правильно! Хотя, что ты там еще не знаешь? Диктант напишешь. Математика — не думаю, что будет что-то больше, чем в экзаменационных билетах.

— Согласна, и все же.

— Витка! Ну не кисни, а? Понимаю, расстаться с таким парнем…

— Мы не расстались!

— Ой, не сердись! Подумаешь, не так выразилась.

— Ир, ты зачем пришла?

— Соскучилась. Ты же не появляешься.

— Ну, ты тоже ко мне не рвалась. Как бывало прежде.

— Вит! — Ирка, насытившись, прихватила свою чашку и отправилась в мою комнату. — Я, правда, соскучилась. И хотела прийти, вот только знала, что тебе надо побыть одной. У меня, естественно, такой любви не было еще, но я же все понимаю. И скажу честно, тоже бы никого не хотела видеть. Но, Сашка же вернется. Кстати, а куда он смылся?

— Не знаю. Расскажет, как приедет. Сказал, не хочет хвастаться заранее.

— Не понятно. Отдыхать поехал, или что?

— Поступать!

— О! Вы прям оба, студенты.

— Не оба. — заулыбалась я. — Уверена, ты будешь третьей.

— Конечно-конечно. И так, новости. Каникулы начались нормально. Все на местах и мы наметили план на ближайший месяц.

— Поздравляю вас!

— А тебе не интересно?

— Ир, мне всегда интересно все, что касается тебя. Вот только хочу сказать сразу, мне не хочется топтать улицы, знакомые до мелочей, как и во дворе сидеть.

— А в кино сходить? В парк прогуляться?

— С превеликим! Скажешь когда надумаете, присоединюсь.

— Завтра у Рыбаковой старшей свадьба.

— Поздравляю ее.

— Младшая сказала, можно прийти. Потанцевать, конечно же. Стол зажали.

— Ну, мы у нее и дома были раза два, хотя дружим с детства.

— Не дружим, а соседствуем. Однако ты права. Бывали лишь на днях рождения. Ну да черт с ней. На невесту глянем?

— А получится не увидеть? Они же тут такой базар поднимут, чтобы уж все знали — замужняя!

— Это точно. Интересно, снова залетела или?

— А не все ли равно. Женщина должна иметь семью. — ответила я и, понимая, что от Ирки сегодня отделаюсь не быстро, собрала книги и села напротив нее.

— В картишки?

— Давай уже, игрок!

Мама пришла домой с работы позже обычного и с порога начала:

— Все над книгами пыхтишь? Вот оно тебе надо? Два года могла бы в ус не дуть?

— А потом? — подала я голос, хотя прекрасно знала, не услышала, а даже если и слышала вопрос, пока все не выскажет, не ответит.

— Пошла бы на улицу, прогулялась.

— Гуляю — плохо и не гуляю, оказывается так же плохо.

— Ты что-то сказала?

— Нет! — соврала я, уж больно лекций не хотелось.

— Может, к бабушке поедешь?

— У меня скоро экзамены. Мне надо готовиться.

— А то там не сможешь. Так хоть на природе. Да и помочь ей надо.

— С этого бы и начинала. Я подумаю.

— Что?

— Я поеду, только уточню дни экзаменов.

На этом наше общение закончилось. Поздно вечером, когда я точно знала, что мать уже не войдет в комнату, достала дневник и сделала запись:

Здравствуй, Сашка! Прошло пять дней, как ты уехал. Пять скучных, нудных дней, с книгами и поверхностным пониманием, что в них. Нет, я не жалею, что решилась на поступление, а после того, как мать высказала свое мнения, я просто должна поступить! Вот! Я, по мнению Ирки — монашка, затворница, заучка. И больше мне тебе сказать нечего. Ах, да, завтра у Рыбаковой старшей свадьба. Схожу, побуду с подругами, гляну на невесту. Может, будет про что написать. Да и девчонок порадую присутствием, говорят, скучают. Надеюсь, у тебя дни проходят насыщенней и веселей.

Сашка! Я соскучилась….

Не написав всего, чего хотела, легла спать.

А на следующий день во дворе было шумнее, чем обычно. Все принимали активное участи в свадьбе. В пять по полудню в зале торжеств, рядом с нашим домом, начали сигналить машины и зазвучала музыка. Я еще и причесаться не успела, как Ирка пришла за мной.

— Собираешься — отлично! А то я думала тащить тебя за косы.

— Не получится! — засмеялась я. — Даже не пробуй.

— Ой-ли!

— Так ты же сама меня учила защищаться. Вот на тебе и попробую, если что.

И мы пошли. Подойдя к углу дома, я почувствовала некий дискомфорт, но особого внимания не предала, хотя привыкла доверять своему внутреннему чутью. Подруги уже приплясывали у открытых окон, а Ирина, сестра невесты, броско накрашенная, в ярком платье, что шло ей как корове седло, ходила павой, поглядывая на нас.

— Ир, вот чего мы сюда пришли, неужели не видишь, как она нос задрала? Правда, не пойму с чего. Вряд ли проведет внутрь.

— Зато потусим и встретимся со всеми.

— Это с кем ты не виделась-то, за такое короткое время?

— Да мало ли. — бросила Ирка и принялась здороваться со всеми.

Время тянулось, хотя домой уже не хотелось. На площадке собралось половина класса и новостей было море. Подошла Светка, моя бывшая одноклассница и одна из наших подруг, взяв меня за локоть, отвела подальше от громыхающей музыки.

— Вы что, с Сашкой поссорились?

— Нет, с чего взяла?

— Да слухи ходят, что он тебя бросил.

— Свет, не верь слухам. Все у нас хорошо. Он, как и я — свободный человек и у него есть семья и обязанности перед родными.

— Понятно! Тогда не бери мои слова в голову, но будь осторожней.

— С чего это вдруг? — я нахмурила лоб, не понимая намека.

— Вит! Ты как думала, увести у всех красавчика и не иметь недругов? Бабы, они народ знаешь, какой подлый.

— Наверное, бабы и подлые. Только я никого ни у кого не уводила. Он что, кому-то обещания давал?

— Этого не знаю! А желающих его заполучить — море. Все! Пошли к нашим.

Темнело. Настроение улучшилось и недавний разговор со Светкой развеялся, не оставив и следа. На свадьбе играла Сашкина группа и каждый из парней, подходя ко мне, говорил приятные слова и просил передать ему, по возвращению, что они его ждут. Их внимание ко мне не осталось не замеченным, многие барышни, не из нашей компании, досадливо кусали губы, в разочаровании.

Прошло еще не меньше часа, как я заметила Иркино оживление. Явился ее парень, да еще с друзьями. Могла завязаться драка, ведь они были с другого района, в годы моего детства, да и юности, бои района на район были не редкость. Я ей напомнила, но она, как всегда отмахнулась, сказав:

— А мне то что? Это им наши намылят шеи.

— Но он же твой парень?! — возмутилась я.

— Но не жених. Так, за неимением лучшего. Чего и тебе желаю. А то втюрилась и никого не замечаешь вокруг.

— Ир! Тебя ждут. — оборвала я ее пламенную речь, видя как парни топчутся на углу.

— Идем, познакомлю кое с кем.

— Мне незачем.

— Да пойдем, монашка, просто со мной постоишь. Не одной же мне с целой бандой общаться. Свет, Натаха! — позвала она подруг, и мы пошли, так сказать, на нейтральную сторону.

Парни были мне знакомы, лишь одного я не видела ранее, он стоял и разглядывал меня нагло.

— Это Лелик! — представила Ирка. — Он недавно вернулся, не признается откуда. Ну, в общем, друг моего Сереги. Серый, я правильно сказала?

— Да, моя девочка! — отозвался Сергей. — Ты всегда говоришь правду. Лелик мой друг и приехал.

— Из тюряги! — выпалила я, заметив наколку, которую тот прятал.

— А ты у нас, — начал Лелик, — знающая чувиха!

— Не чувиха, а девушка! — возразила я, давая отпор его наглости. — А наколка у тебя со значением. Такие, только в детских колониях делают.

— Только не говори, что сама ходок! — бросил он, а взгляд стал жестоким.

— Ага, — я не уловила тона, с каким было сказано, поэтому не промолчала, что было бы лучше, а добавила: — бывала, видела, и не таких как ты.

— Да у Виты мама… — начала Ирка, но тут из темноты вынырнула неприятная личность и все затихли. А появившийся тип, прищурив один глаз, изучил каждую из нас и остановился на мне.

— Она? — спросил хрипло. Иркин Серега кивнул. А он взял меня за руку, говоря: — Со мной пойдешь! — и потащил. Я руку дернула, но хватка его была крепкой.

— Эй, куда? — крикнула Ирка, стала возмущаться, все зашумели, Лелик бросил:

— Да не вопи! Скоро вернутся, прояснить кое-что надо.

Дальше я их уже не слышала, потому что в голове шумело, да и сердце колотилось так, что дышать трудно было. Но шла я рядом, не ноя и не задавая вопросов. Прошли гаражи, что меня немного успокоило. За ними уже находили жмуриков. Дальше было только шахтоуправление, да заброшенный шахтный ствол с терриконами. Я понадеялась, что сторож будет у ворот и вот тогда у меня будет надежда поднять шум и отделаться от малоприятной личности. Сторожа, увы, не было, а тип, едва мы достигли безлюдного в выходные дни управления, потянул меня в кусты.

— Ты что задумал? — подала я голос, уже поняв, зачем я ему понадобилась.

— Помолчи! Я быстро. — и прижал меня к стене. — Снимешь бельишко сама, или мне помочь?

— Могу сама. — в голове рой мыслей, я уже и прощаться начала со своей несостоявшейся молодостью и будущим, как вдруг вспомнила слова одного знаменитого, в кавычках, мужичка. — Вот только не думаю, что Колобок тебя за это похвалит.

Сопение его вмиг прекратилось и жесткие, шершавые руки оставили мое тело в покое. Он уставился на меня.

— Кто?!

— Ты же слышал.

— И кто он тебе?

— А ты сделай, зачем притащил, там и поймешь.

— Борзая! Вот только, говорят, Колобок давно на нарах.

— Говорят много, в том числе и что у него руки длинные.

— Смелая, не орет, не заикается, слюни не пускает. Красивая. Что же ты, так рано начала?

— Поясни, что именно, тогда и отвечу.

— Не понимаешь?

— Как могу, мне же только пятнадцать.

— Сколько?!

— А я что, так старо выгляжу? — я и правда осмелела. В прочем, опыт у меня общения с подобным контингентом имелся, у мамы часто на работе пропадала, а там субъекты разные. Да и гуляя с подругами по вечерам, сколько раз нарывались на разборки, и всегда мне удавалось решить претензии без драки. То, что он меня не убьет, тоже поняла, не затем мы тут. Правда, что не поиграет, надежда была не большая.

— Да нет, выглядишь хорошо, но вот внешность обманчива.

— Правда?! А глядя на вас… — тут его кулак остановился у самого моего носа.

— Ты говори, да не заговаривайся. Я же могу и двинуть, и, все-таки, сделать то, что хотел. И пока твой Колобок узнает…

— Надеешься смыться. Вот только я уверена, что он уже знает. Ты за мной пришел к моему дому, а его соглядатаи все на местах.

— И откуда же такая смелая?

— Оттуда, откуда и все. Так как, продолжим беседу или вернешь меня на место?

— Как тебя звать?

— Виктория! — гордо заявила я.

— А я слышал, тебя Ветром зовут.

— Ты не попутал, я вроде девочка.

— Уверена?! — он скривился в мерзкой ухмылке.

— Пока ты не появился, так и не сомневалась.

— Ладно, пошли. Но если ты мне тут лапшу навешала, я тебя достану, и мало не покажется.

Тут собаки залаяли, и дежурная управления подала голос:

— Эй, кто там трется?! Я милицию вызвала! Ходят тут.

Он схватил меня за руку и быстро пошел обратно, я лишь вздохнула с облегчением, что не к терриконам, а то бы остыла, пока нашли. Как только появились фонари, я вырвала руку и шла рядом. А как увидела друзей, и то, как Ирка ругается с Серым, так даже шаг замедлила, чтобы отдышаться.

— Ты чего? — подал он голос и оглянулся.

— Не твое дело!

Ирка уже бежала ко мне и, обняв, разглядывала:

— Что случилось? Что он сделал? Тебе больно?

— Успокойся! Мы говорили.

— Это где поговорили?! — не унималась она. — И о чем?!

— Ира, все хорошо.

— Я за тебя ответственность несу.

— Я сама за себя. — начала я, но увидела не шуточный испуг подружки, добавила: — Правда, все хорошо! Мне домой надо. Всем пока.

— Поклеп. — услышала я голос типа. — Девчонка она.

— А ты думал кто? — бросила я и пошла к дому.

— Я провожу. — догнал меня Лелик.

— А я не нуждаюсь! Ты лучше себя проводи, да друзей своих. А то наши уже недовольны.

И правда, в нашу сторону уже шла толпа, среди которых были и изрядно выпившие гости со свадьбы, не с пустыми руками, а со всем, что находили по дороге. Что было дальше — не знаю, зашла в подъезд и только тут смогла дать волю страху. Присела, пожалела себя немного, затем похвалила за находчивость и поблагодарила Колобка, которого то и видела раза два, а беседы, так вообще не вела, и пошла домой. У родителей работал телевизор, я приняла душ и забралась в постель.

— Поешь! — крикнула мать.

— Я со свадьбы. — ответила я и укрылась с головой, оставив один нос. Мама заглянула, наклонилась, видно проверяла, не выпила ли я и удалилась. Сон не шел. Колька пришел, спросил:

— Спишь?

Я отмолчалась.

— Отдыхай, отдыхай! Я завтра с тобой говорить буду. Это же надо, брата не позвать! Я думал, мы родные.

Ушел смотреть телевизор. А я лежала, царапая стену. Затем, когда все уже видели сны, а луна светила в окно как ночник, я достала тетрадь и сделала запись:

Дорогой Саша! Тебя нет, и жизнь моя свихнулась. Со мной такое случилось… В общем — сегодня закончилось мое детство. Почему же, почему тебя нет рядом?!

Убрала тетрадь, снова повернулась к стене и приняла водить по рисунку обоев пальцем, шепча:

— Борька Лаптев! Где ты там летаешь? Друг мой, искренний. Тут со мной такие дела творятся.

Закрыла глаза и провалилась в темноту.