Волны в коробке

Виктория Соколова (2024)

Марк — сообразительный, добрый и очень эмоциональный юноша. Он не слишком прилежный студент, но любящий сын и брат. Его семья небогата, и отношения между ее членами далеки от совершенства. Однако, несмотря на семейные неурядицы и бытовые проблемы, Марк искренне привязан к близким и готов пожертвовать чем угодно ради их благополучия. Чувство ответственности за судьбу любимой сестры заставляет его принять участие в опасном эксперименте, и это решение навсегда изменит его жизнь. Теперь Марку придется играть по чужим правилам.

Глава 3

Пару раз я уже задумывался о бесцельности своей жизни.

Когда мне было 13 лет, у меня случилась первая депрессия. Естественно, никто мне её не диагностировал, я узнал об этом сам, уже гораздо позже. Вся проблема в том, что для поколения наших родителей не существует такого понятия. «Это всё просто твоя лень!», «Ой, мы раньше как-то жили, ни у кого никаких депрессий не было», «Просто молодёжь сейчас слишком нежная, нечего себя жалеть!». Да, депрессий не было, просто мужчины молча уходили из семьи и спивались. Просто женщины тащили на себе и дом, и детей, и мужа, а потом в сорок лет чувствовали себя никому не нужными бабками. Депрессии не было, просто взрослые орали на детей, иногда избивая их ремнем, шнурами от бытовых приборов, скакалками, за то, что у них самих внутри был полный хаос. «Извини, сынок, я вспылила, твой отец меня довёл». Но, конечно, свои разногласия взрослые решать не могли, потому что отец (у которого, понятное дело, нет НИКАКИХ психологических проблем) изобьёт мать, как только та откроет рот и скажет о своём недовольстве. А депрессии не было, да…

Так вот, у меня она случилась. Я не помню, что именно послужило триггером, но это произошло. Я перевёлся в седьмой класс. У меня всегда была более-менее адекватная успеваемость, но не в этот год. Дело в том, что я, скажем так, психически не вышел с летних каникул. Было тяжело вставать по утрам. Я не видел смысла посещать школу. Я твёрдо знал, что пойду поступать в медицинский. Так почему я не могу изучать только химию и биологию, а обязан ходить на все эти бесполезные предметы? Я кое-как переживал учебный день, возвращался домой, бросал портфель и прокрастинировал. Я не делал уроки, абсолютно, совсем. И в классе я слушать тоже не собирался.

Помню, как у меня впервые вышло три тройки за четверть. Матери было совершенно не до этого, поскольку она доверяла мне в вопросе учёбы и не совалась туда. Алгебра, физика, геометрия… После урока меня дёрнула за рукав классная руководительница, заставив задержаться:

— Марк, ты знаешь, что у тебя тройки за четверть?

— Да.

— И почему ты ничего не делаешь?

— Ну, три и три. Какая разница?

— Тебе что, совсем плевать на свои оценки?!

— Да.

С этими словами я ушёл. К сожалению, ни опытные педагоги, ни школьный психолог не заподозрили, что что-то не так. А, может, они и не интересовались. Ой, да что с ним может случиться? У него хорошая семья, культурная мать, он просто учиться не хочет!..

Но мне было тяжело существовать каждый день, и я не понимал, почему. Я не мог расслабиться даже дома, в груди давило тяжёлой ношей ощущение, что всё вокруг бессмысленно. Я бы мог сделать гораздо больше, добился бы огромных высот, но я даже не могу встать с кровати… Я глупый ученик, плохой сын, никчёмный человек.

У меня был единственный, хоть и немного странный, способ снять стресс. Во дворе перед нашим домом стоит детская площадка, на ней есть качели. Ночью, после 22:00, когда все дети расходились по домам, я одевался и шёл туда. Я садился на эти качели, втыкал наушники в уши и слушал музыку. Иногда час, иногда и больше. В любую погоду: будь то жара, проливной дождь, снегопад или тридцатиградусный мороз. Я шёл и качался. Под музыку я представлял, какой могла быть моя идеальная жизнь, рисовал клипы и целые мюзиклы у себя в голове. Я настолько уходил в свой выдуманный рай, что мне становилось легче. И я не возвращался в реальность до конца, каждый раз оставляя кусок души там, в той мечте, которая никогда не сбудется.

И продолжалось так целых четыре года.

Иногда я задумываюсь о том, как бы поступил, если бы мой собственный сын-подросток каждый вечер качался на детской качели, глядя в пустоту? Неужели не попытался бы поговорить? Действительно ли верил бы, что всё идёт по плану? По-настоящему считал бы, что с ним всё хорошо, и никаких проблем у него нет? Не знаю. Но моя семья поступила именно так.

Вторая депрессия свалила меня в двадцать. Я тогда практически покинул университет. Если бы меня попросили в четырёх словах описать своё состояние, я сказал бы так: мне это не нужно. Я не видел смысла в учёбе, и уже не собирался быть врачом. Но в то же время не было ничего, чем я хотел бы заниматься. Всё, чего требовал мой организм — это лежать на диване и смотреть тупые видеоролики в интернете. Целыми днями напролёт. Моё тело буквально умоляло меня отречься от какой-либо нагрузки, как физической, так и моральной.

Я не хотел умирать, но и жить мне было незачем. Человеческое существование казалось мне тогда бессмысленным, ведь наибольшую часть нашей жизни занимают нелюбимая работа и сон. Мы существуем лишь пару часов в день, от возвращения домой до ухода в постель. И в чём тогда кайф этих нескольких мгновений, которые пролетают в один вздох? Люди готовы вставать по утрам, без устали пахать по 9 часов в день для того, чтобы немного отдохнуть и посвятить время себе. Но и это происходит в лучшем случае.

В обычной жизни в эти свободные минуты мы занимаемся делами, которые нам поручают члены семьи, либо выполняем необходимые бытовые обязанности. И когда же мы живём? В то мгновение перед сном, когда происходит рефлексия прошедшего дня? А стоит ли оно того, чтобы ради него существовать?..

Я думал, что мне станет лучше, если я начну жить своими желаниями. Я забил на учёбу, нехотя и очень редко выполнял поручения семьи. Но, как оказалось, своих желаний у меня не было. Я просыпался, ел, существовал на протяжении всего дня, снова ел и с трудом засыпал. Так прошли 8 месяцев.

Тогда я принял решение пойти на крайние меры — уговорил маму выделить мне деньги на психотерапевта, нашёл первого попавшегося в интернете специалиста и записался к нему на приём. Это была врач-психиатр с многолетним стажем.

Я явился в назначенный день. Передо мной сидела пожилая женщина, задавшая мне всего один вопрос: «С какой целью Вы сюда пришли?». Я вывалил ей всё о своём прошлом и настоящем. Она слушала крайне неохотно, делая пометки в больничной карте. Когда я не знал, о чём ещё сказать, женщина выжидающе молчала, и мне пришлось припоминать ещё какие-то случаи из жизни, которые, как мне казалось, могли быть для меня травмирующими.

Спустя полчаса моего монолога она сделала вывод, что со мной всё нормально, просто у меня кризис взросления. Выписала мне рецепт на антидепрессанты и отпустила, рассказав, как их принимать. Лекарство было очень дорогим, но я нашёл на него деньги. Правда, единственный эффект этих таблеток — я постоянно хотел спать. Улучшений не было. Несмотря на это, на повторном приёме женщина сделала вывод, что мне стало гораздо лучше.

Когда я работал в магазине, компания предоставляла бесплатную подписку на медицинский онлайн-сервис, где можно было проводить консультации с психологом. Я решил попробовать.

На связь со мной вышла молодая девушка, повторившая вопрос психиатра. Я снова рассказал всё, что творилось у меня в голове. Когда возникали паузы и я не знал, о чём говорить, она всего лишь перефразировала мои слова. «То есть, Вы считаете, что Вам тяжело засыпать из-за навязчивых мыслей?». Да, чёрт возьми, я уже упоминал об этом десять минут назад. Меня хватило на три сессии с ней, во время которых я беспрерывно говорил, но мне это никак не помогало.

Никто из этих специалистов не пытался решить моих проблем. Они считали, что я выговорюсь и успокоюсь. Я даже пытался намекнуть им на то, с какой областью моего сознания можно поработать, много раз делая акцент на своём отце и связанных с ним болезненных воспоминаниях. Мне в ответ лишь кивали. И тогда я решил, что мне придётся разгребать дерьмо в своей жизни самостоятельно.

Не могу сказать, что мне сейчас стало хорошо и я совсем излечился. По крайней мере, я работаю и учусь, нахожу в себе силы просыпаться и что-то делать. Но я всё ещё не вижу в этом смысла. Мной движет эгоизм, мешающий уйти из этой жизни.

Пару раз я сидел за столом, глядя на упаковку своих антидепрессантов. Да, я перестал их пить, и у меня закончился срок действия рецепта. Но что, если я сейчас приму всё, что осталось в упаковке, разом, и просто лягу спать? С утра я не проснусь. Раз — и всё. Нет больше мучений, нет этих мыслей о сути бытия и вечных проблем. Моя семья будет в трауре в лучшем случае год, а потом будет дальше заниматься своими делами, будто ничего не произошло. Словно меня и не было. У них вновь появятся заботы, а я останусь лишь тёплым, но такими грустным, воспоминанием.

Но что-то каждый раз мешает мне. Наверное, я эгоист, неспособный покончить с собой. Мне слишком жалко себя и своих нереализованных амбиций. Я ведь такой умный, такой неординарный и уникальный, хоть и бесполезный. Во мне столько потенциала, который мне лень реализовать. Но я обязательно смогу, у меня появится сила воли стать истинным собой, именно таким, каким я бы хотел себя осознать через пару лет. Но уже, конечно, не сегодня. Наверное, с понедельника я начну новую жизнь. Только вот с какого из понедельников?..

И вот сейчас, когда я проснулся привязанным к больничной койке в одиночной камере без окон, я задумался об этом вновь. Проблема была уже в другом: я не имею воли. Если бы даже я хотел всё это закончить, я бы не смог что-то сделать с собой. Вокруг лишь серые стены, пол и потолок. Больше ничего. Очень сильно болит голова.

Я долго лежал, размышляя о прошлом. Я не мог и вообразить, что увижу радость в том, что мог спокойно ходить туда, куда мне вздумается. Делать то, что считал необходимым. Поступать в соответствии со своими желаниями.

Я не знал, где я, какое сегодня число и сколько времени. Все мои попытки освободиться были тщетными. Всё, что я мог — лежать и думать, думать, думать.

Спустя три вечности, проведённых мною в неподвижности и раздумьях, дверь открылась. В комнату зашёл невероятно огромный мужчина, способный сложить меня пополам в случае необходимости. Глядя на него, я даже не рискнул бы сопротивляться. Да и сил на это у меня не было.

Мужчина развязал меня и грозно сказал:

— Встать!

Я вскочил с кровати, у меня захрустели, кажется, все существующие суставы. Тело заломило от боли. Мой надзиратель продолжил:

— Помнишь своё имя?

— М… М… Марк?

— Верно. Сколько тебе лет?

— 21?..

— Да. Я буду отводить тебя в туалет, столовую, душ и комнату отдыха по расписанию. Ты проспал двое суток. Сейчас обед. Выходи.

Я сделал несколько шагов и остановился в дверном проёме. Я бы очень хотел побежать прочь, но ноги меня не слушались. Мужчина раздражённо вздохнул, толкнул меня в плечо. Не ожидав мощного удара, я потерял равновесие и свалился на пол, словно мешок картошки. Надзиратель схватил меня за рукав больничной рубашки, поднял и практически потащил по коридору. Я лишь иногда успевал перебирать ногами.

Он долго волочил меня и привёл в какую то комнату. Она выглядела так же мрачно, как и всё остальное: серые бетонные стены, пол и потолок. Посередине был накрыт скромный стол. Меня буквально швырнули на стул, и я уселся. Передо мной стояли тарелка с жидким куриным супом, маленькое блюдо с салатом из огурцов и помидоров, кусок чёрного хлеба и стакан компота. Я только сейчас осознал, насколько был голоден. Пока я с жадностью поглощал еду, мужчина молча наблюдал за мной у входа.

После обеда он меня отвел в туалет, где также не дал уединиться. Потом вернул в комнату, где вновь привязал и оставил. Вечером меня ждал ужин из двух варёных куриных грудок и стакана чая, затем посещение туалета и душ. Перед тем, как оставить меня на ночь, охранник сказал:

— Я подниму тебя на завтрак в семь утра. Спокойной ночи. Мы заставим жизнь играть по нашим правилам!

От последней фразы меня охватил ужас. Я вспомнил всё: Милка, Центр, испытание, камера, газ. Что произошло? Почему я здесь? Сколько ещё меня будут держать? Зачем я им нужен? Где моя сестра? Как вернуться домой?

Внезапно вспыхнула злость от собственного бессилия. Я был настолько разгневан, что решил, будто порыва агрессии хватит на то, чтобы выбраться. Я принялся вырываться, дёргаться изо всех сил, раскачивать кровать, пытаясь разорвать удерживающие меня ремни. Когда сил не хватало, я начинал орать, выть, рычать, прикладывая ещё больше усилий. Я был полон решимости не бросать попыток до самого крайнего изнеможения, но этого не произошло. В комнату зашла медсестра, что-то вколола мне, и я почти моментально уснул.

Следующий день был похож на предыдущий: меня сводили на завтрак, потом на обед, после на ужин. Однако, по завершению третьего приёма пищи, меня не стали возвращать в камеру. Охранник безразлично объявил:

— Время отдыха.

Мы проследовали в ещё одну похожую комнату, посередине которой стоял стол. На столе лежал планшет. Я уселся на стуле, мужчина произнёс:

— Сегодня — судоку. У тебя в планшете десять задач от самого лёгкого до самого сложного уровня. После того, как решишь все, можешь идти отдыхать.

Я даже обрадовался в надежде, что буду выполнять задание как можно дольше, и тем самым оттяну момент пленения. Но я слишком часто решал судоку на телефоне, и потому с лёгкостью все сделал. Не знаю, как долго я оставался в комнате, но этого явно было слишком мало. Я попросил дополнительных задач, но мне отказали. Я оказался снова прикован к кровати.

Не знаю, сколько дней я уже так живу, но я привык. Я пытался считать дни, но сбился. По ощущениям прошло примерно две или три недели. Я научился по внутренним часам определять приход своего охранника. Я примерно чувствую, когда приходит время для приёма пищи. Мои желудок, мочевой пузырь и кишечник полностью подстроились под предложенное расписание. Я уже не стесняюсь ходить при своём мучителе в туалет, иногда даже с ним беседую в этот момент. Правда, он мне никогда не отвечает. Зато я ещё помню, как разговаривать.

Поначалу меня мучили страшные мысли, я неоднократно хотел сбежать, получая в итоге дозу транквилизатора. Я был зол, обеспокоен, охвачен паникой, загнан в угол. Но человеческое сознание не может сопротивляться столь долго, особенно если оно не было подготовлено заранее. Я полностью осознаю, что моя воля подавлена, и моё существование отдано в чужие руки. Но мне нет до этого дела. Я знаю, когда мне есть, а когда спать. Зато мне дают решать головоломки по вечерам: три-в-ряд, нонограммы, ребусы, кроссворды, арифметические задачки, рисование по номерам, конструктор.

Но однажды всё поменялось. После обеда я лежал и отдыхал. Тараканы в моей голове надоедливо горланили по кругу одну и ту же заевшую песню. В надежде, что она от меня отстанет, я принялся громко её петь до тех пор, пока не сорву голосовые связки. Песенка была весёлой, и я подёргивал ногой в такт мелодии. Ужин ещё не скоро.

Внезапно дверь открылась, мой надзиратель пришёл раньше времени. Я удивлённо посмотрел на него, и в ответ на мой взгляд он произнёс:

— Профессор организует собрание. Присутствовать всем!

Я снова оказался свободен от пут. Меня потащили по коридорам, а затем мы спустились на лифте. Мы вошли в зал, от одного вида которого я испытал глубокие чувства, которые почти подавил в себе за время своего заключения.

Именно здесь я был свободен в последний раз. Здесь меня обняла Милка, моя дорогая, любимая сестра. И больше я её не увижу.

Чёрт, да как я мог так просто сдаться?

Я бросился на охранника, попытался зарядить ему кулаком по морде. Своей лапой он перехватил мой удар, вывернул мне руку. Я продолжил вырываться сквозь боль, не переставая орать:

— Суки! Твари! Уроды! Что вам ещё от меня надо? Сколько можно, когда это кончится? Выпустите меня, черти!

К нему на помощь подбежали ещё двое таких же громил. Они усадили меня на стул, несмотря на все мои старания, и привязали к нему несколькими ремнями. Понимая, что вырываться бесполезно, я продолжил голосить:

— Да я вас порву! Я вас на куски порежу! Отпустите меня по-хорошему!

— Ой, да заткнись ты ради бога!

Я поднял глаза. Передо мной сидела девушка с зелёными глазами и тёмными волосами. Невероятно красивая. Она рассматривала меня усталым взглядом, полным осуждения, будто я своими воплями помешал ей смотреть фильм. Не знаю по какой причине, но я и вправду заткнулся. Я вдруг вспомнил, что тут не один: нас девять. И все мои товарищи по несчастью сидели рядом, на таких же стульях. Кто-то был прикован, как и я, а кто-то смиренно принимал свою судьбу. Это зрелище совершенно лишило меня последней надежды на свободу. Внутри что-то с треском сломалось.

В зал вошёл человек, который руководил нами в тот злополучный день. Я не могу назвать его иначе, ведь он никак не представился. Все мои собратья по несчастью будто бы перестали дышать.

Мужчина поднялся на сцену, встал за кафедру и громко хлопнул в ладоши:

— Здравствуйте, друзья! Что ж, теперь, думаю, нам пора познакомиться. Вы можете называть меня Доктор. Я пришёл к вам для того, чтобы рассказать всё от начала до конца. Вы — избранные, наша особая, уникальная группа. Мы искали именно вас, и нашли. Думаю, что вы не разделяете моей радости по этому поводу, но всё закончится. Мы отпустим вас домой уже через неделю. Осталось пройти финальное тестирование: ничего сложного, просто надо будет ещё разок пораскинуть мозгами. Вы это прекрасно умеете. Но перед этим вы должны поставить свою подпись о том, что не имеете к нам претензий за всё время, что здесь находитесь.

К ребятам с разных сторон подошли по два охранника с листком бумаги. На нём, видимо, и нужно было расписаться.

— А если я имею к вам очень много претензий? — дерзко спросил один из парней, сидящих передо мной, к которому уже подошли с бумагой.

Доктор миролюбиво раскинул руками:

— Что ж, Давид. Я понимаю. Но мы — засекреченный Научно-исследовательский центр, и не можем просто так отпустить вас на улицу. Есть два варианта: либо вы подписываете то, что мы вам предлагаем, либо составляете письменную претензию. В первом случае вы соглашаетесь с проведёнными процедурами, обязуетесь не разглашать увиденное и получаете денежное вознаграждение. Во втором — отдаёте мне своё письмо, мы его заверяем и отправляем в отдел качества. После этого, в течение двух месяцев, вы остаётесь у нас, пока мы ждём ответ на обращение. Потом суд и все дела. В итоге мы всё равно вас отпустим. Но память сотрём… Так что выбор за вами!

Охранник всё ещё держал бумажку перед лицом Давида, парень сильно колебался. В итоге, пробормотав куда-то себе в плечо «да пошло всё к чёрту», он подписал. Также сделали и все остальные.

Когда на столе оказалась стопка подписанных нами бумаг, Доктор глубоко, с упоением вдохнул и блаженно улыбнулся:

— Я очень рад, что нам удалось так легко договориться с каждым из вас! Теперь позвольте немного рассказать о том, что же здесь всё-таки происходит и что нас ждёт в ближайшую неделю…

Он достал пульт из кармана своего халата и включил экран. Началась презентация.

— Наверняка каждый из вас хоть раз задумывался о том, что бы он делал, если бы умел читать мысли. Мы пошли дальше, и привлекли к работе лучших учёных в этой области, чтобы уже сейчас предложить миру своё решение этого вопроса. На экране вы видите биочип, который мы назвали кодовым словом «Волна», поскольку он усваивает и трансформирует мозговые волны человека.

Человеческие мысли не так уж сложны, если заниматься ими очень много лет: они могут состоять из визуальных образов, внутренних эмоциональных реакций, простого потока сознания, оформленного как бегущая строка текста. Почему так? Потому что всё это знакомо нашему мозгу, и он способен воспроизвести свои рассуждения в таком виде. В первый день испытаний в камере сенсорной депривации мы регистрировали, как ваш мозг реагирует на раздражители, где появляется сигнал и как он выглядит. Мы провели сотни подобных тестов и смогли сделать некий «переводчик» с биоэлектрического на человеческий. Суть в том, что «Волна», находясь в голове у носителя, считывает мозговую активность человека, на которого направлен взгляд, потом обрабатывает и переводит на специфический язык вашего мозга.

Звучит сложно, согласен. Я выражусь проще: вы сможете читать мысли других людей, а мы вам за это заплатим. Все исследования проведены, «Волна» уже доказала свою эффективность и безопасность. Но нам нужна фокус-группа, которая будет работать с первыми моделями нашего биочипа. После того, как мы представим миру своё детище, вы сможете полностью вернуться к прежней жизни. Когда это произойдёт, неизвестно никому, в том числе и мне.

Но я сразу хочу предупредить ваши страхи и возмущения: вы подписали контракт. Жаль, что не решились прочитать или хотя бы увидеть, что внизу страницы стоял её номер, и она была далеко не первой. В общем, я вас поздравляю: вы дали мне своё полное согласие на проведение опытов и медицинское вмешательство. Да, вы не имеете претензий и не можете разглашать конфиденциальную информацию, к которой относится вообще всё здесь происходящее. И, само собой, мы вам заплатим, а потом отпустим. Через неделю, сразу после тестового испытания. Не раньше. Но вы остаётесь частью нашей команды ещё на некоторое время. До тех пор, пока в ваших светлых головах будет находиться собственность нашего Научно-исследовательского центра.

А теперь к более насущным новостям: ужина не будет. Завтра каждого из вас ждёт сложная нейрохирургическая операция. Обычно подобные манипуляции проводят, когда пациент в сознании, чтобы врач мог убедиться, что все структуры исправно работают. Но, к сожалению, мы себе такого позволить не можем.

Надеюсь, что все из вас проснутся. Вы мне очень понравились. Удачи! Мы заставим жизнь играть по нашим правилам!

Конец ознакомительного фрагмента.