Правда о маяках. Возвращение императора

Виктория Прессман

В 3-ей части книги наш герой возвращается домой. Происходит возвращение императора в замок сердца. В книгу вошли воспоминания о паломничествах в Иерусалим, а также карантинные философские размышления последних времен. Героиня снова прошла по Пути Святого Иакова из Le Puy в святой год Компостеллано. Кто знает, возможно, время сжалось, и не было 12 лет скитаний и трудов. Или просто «Лазарь был мертв, а теперь воскрес». Апокалиптический нон-фикшн.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Правда о маяках. Возвращение императора предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Обратно в Галлию

Я летела из Тель Авива в Париж с пересадкой в Стамбуле. Лютеция встретила меня штормом. Сена буквально выходила из берегов. Вторая по счету весна в этом году. Так начался новый пост-иерусалимский отсчет. Все казалось пустотным, пустым, бессмысленным. Вечный град царя великого, где ты? Я пока еще не понимала, что со мной происходит. По инерции делала жадные глотки вина, ела сыр, хлеб, томаты. Сидела у Нотр-Дама, потом брела вдоль разбушевавшейся Сены, вспоминала свои бродяжничества. Почему-то до прилета в Париж, мне казалось, что должно произойти чудо, что меня здесь встретят с распростертыми объятиями, предложат кров и ночлег, со вниманием выслушают. Где, кто, почему?

Преддверие Сретения и Великого Поста. Мысли, что я могла бы остаться в Иерусалиме до Пасхи. Дура, недостойная во всех отношениях. Сижу на скамейке у Лувра, грущу. Парки закрыты. Буду ночевать на берегу Сены или не знаю где. Иду вдоль реки, уже выбилась из сил. Утомительный перелет через Стамбул, смена поясов, пустота, разочарование. Под мостом вижу палатку и коробки, в которых спят люди. Шквальный ветер. Краду коробку, пристраиваюсь неподалеку, жутко воняет мочой. Залезаю в теплый спальник. Засыпаю до утра. Утром, когда просыпаюсь, все еще спят. Добавляю запах, возвращаю коробку, иду пить кофе, надеюсь найти храм, но не нахожу его. Наверное, пребываю не в том измерении. Вопрос — в кармане 30 евро, холодно, дождит, идти камино — не хорошая идея, хотя и возможная, куда деваться? После Альп все возможно. На последние деньги покупаю билет по направлению к Покровскому русскому монастырю в Бюсси, в Бургундию.

Поезд рассекает Галлию, в поезде тепло и уютно. Выхожу на маленькой железнодорожной станции. Сбиваюсь с пути. Выхожу к какому-то собору 12 века, посвященному святому Сидруану. Пожилой француз интересуется куда я иду, я объясняю, что в Бюсси. Уже темно, поздно, он предлагает подвезти меня на машине. Мы едем довольно долго через поля, через деревни. И вот, ворота монастыря. Вхожу, — без стука, без предупреждения. Здесь так не принято. Меня никто не знает. После ночи на Сене выгляжу не очень. Разрешают побыть несколько дней. Кормят. Слава Богу за все. Во мне говорит мой древний пилигрим. Я чувствую камино. Оно, как потом оказывается, не так уж далеко, в 60 км — Везеле, где мощи Марии Магдалины. Оттуда начинается один из путей Сантьяго. Сначала на несколько дней, потом на неделю, а потом на 2 месяца я остаюсь в монастыре. Хожу на все службы, помогаю, тружусь не покладая рук. Мне выделяют комнату, в которой раньше жила американская монахиня Соломея, которая по состоянию здоровья покинула монастырь. Почти все ее книги, фотографии и даже специальная регулируемая кровать для парализованных — все напоминает о ней. Первое, что я вижу, когда вхожу в свое пристанище, в свою комнату — черно-белая фотография Золотых Ворот Иерусалима, и преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны. Прекрасная монастырская библиотека, тишина, красота природы, застывшая во времени маленькая бургундская деревенька, монахини, погруженные в молитву. С меня спадает груда мусора. В этой кристальной тишине я вижу свое нутро. Свои глубокие раны, свою нечистоту, несовершенство. Свое превозношение и гордость. Я читаю про маленькую Терезу, сказания о жизни древних египетских отцов, читаю Зандера — о философии добра в творчестве достоевского, читаю на английском Иоанна Дамаскина, много пишу, размышляю, гуляю. Очень сыро. Несмотря на вторую весну, сырость продолжает постоянно присутствовать в моей жизни и в моих больных легких. В Иерусалиме, в каменном и сыром доме на вершине Елеонской горы, снег не таял даже при относительно высокой температуре, я спала несколько недель в одежде. Обогреватель не мог прогреть стены и пол, я застудила тогда ногу. Кашляла и шмыгала носом, как и все. И вот теперь находящаяся в низине деревушка, если подняться на холм, была не видна из-за тумана, плотно покрывавшего ее. Деревня призрак. И только к полудню туман рассеивался, и становилось тепло и отчасти сухо. От переработок, неудобной кровати и постоянной сырости, через какое-то время я пришла в абсолютно негодное состояние. Даже бурное, яркое цветение сакуры, желтых и розовых цветов, названия которых я не знаю, местами теплое солнце и обогреватель, не радовали меня. Пришлось прибегнуть к помощи бургундского. И оно не подвело.

Весна, сырость, вино — константы бытия. И скрытые символы — гранат, крест-якорь, лилии — королевские регалии. Странно, когда вдыхаешь в символ жизнь, хотя, безусловно, символ существует всегда, и говорит о вечном, ну так вот замечая его, придавая ему значение, включая его в свою картину мироздания, он начинает встречаться постоянно, он начинает работать. Так было с гранатом. Меня преследовал гранат, я находила его везде, даже в самых неподходящих местах — на папертях церквей, на бедных кухнях севера России, зерна граната рассыпаны были на тропах святых Метеорских гор. Лилии — короли земные и Царица небес, и троичность Бытия.

Камино — я впервые узнала о лилиях и о том, что символы живые, на этом древнем пограничном пути. Помню, в ночи, вступив на франкский путь, который вел меня в Альпы, я сразу же оказалась в ином измерении. Сила древних паломнических путей Европы, сокрытая сила, забытая сила человека заговорила во мне. Ступая по нервам-дорогам, слушая голоса столетий, читая древние орнаменты на придорожных часовнях, не думая о хлебе насущном, погружаясь в средневековье, я вспоминала то, что знала всегда. Камино — это стирание временных границ. Пространственное преодоление, когда есть только сейчас и я — это уже кто-то другой.

Я завела много новых друзей среди приезжающих в Бюсси европейских паломников. Меня привлекало сочетание европейской культуры и воспитания с православием. Православный европеец — это хороший человек во всех отношениях. За пару недель до Пасхи паломники из Польши свозили меня в Париж и в Везеле к мощам Марии Магдалины. Я прокричала «буэн камино» из окна машины, когда мы проезжали мимо пилигрима. Потом по возвращении в монастырь ко мне буквально прилипла одна паломница. Оказалось, что она русская эмигрантка, живет в бельгии с мужем, и у них дочка. Еще она тяжело больна и ей предстоит опасная операция на спинной мозг. Они предлагают подвезти меня до Бельгии и приглашают пару дней погостить у них дома. И тогда мы проезжали Шампань и остановились ненадолго в Шабли, где попили вина. Я тогда и не предполагала, что окажусь в Шампани на Виа Франчиджена и пройду весь регион пешком. Тихий провинциальный бельгийский городок. Мы едем на день в Брюгге. Там я прикладываюсь к мощам Свт Василия Великого и к колбе с кровью Господа. Через пару дней я улетаю в Таллинн, а оттуда в Москву и еду в Переславль на Пасху. Суета и большое скопление гостей — это не то, что мне нужно, но таков мой выбор. Печоры, Москва, Таллин.

Лучшая Пасха, самая огненная Пасха, вне всяких сомнений была в Печорах. Если посчитать выжженные свечкой кресты после чтения 12 евангелий становится понятно, что Пасху в Печорах я встречала 4 раза. Конечно, есть еще предел мечтаний — Пасха в Иерусалиме. Но как, когда, буду ли? Пока едва ли. Печоры — тайновидческое место, где ангелы показывают себя и приоткрывается завеса тайн Божиих, даже «татям и разбойникам» как я. Беру то, что плохо лежит, то, что мне не принадлежит, то, что предано забвению, обречено на гниение и умирание, подбираю и оживляю, использую, не претендуя на обладание. В Печорах все не так как в других святых местах. Огонь Божией Премудрости до сих пор горит, и он не искажен, монастырь никогда не закрывался. А еще пещеры — прообраз бессмертной пещеры духа, заложенного зерна бессмертия в образ Божий, в нас. Здесь приживаются и прививаются только смиренные, готовые к пещерному скитскому бытию. Мне здесь не место. Слишком высоко для меня, грешной.

Дух Святой снизошел — это об откровении или о покаянии? И мы опять становимся самими собой. Человек золотой рассвет, человек монастыря, человек ни свет ни заря. И всегда трудно. Для тех, кто соприкоснулся когда-то с бездной легко не будет никогда. Идеже преизобилует благодать, преизобилует в противовес зависть, злоба. Вечер водворится плач, а заутра радость.

И вот теперь после обретения своего московского дома, впервые за три месяца я покидаю окольцованный город. В Печорах все тот же старый сад с тайной тропкой в колыбель богов, все то же печорское небо в звездах, пещера мертвеца, огонь в печке. В тишине внутренней кельи можно продолжать свою невидимую работу по созиданию вечного человека. За несколько дней я возрождаюсь духовно, омываюсь и вхожу во врата спасения. И Христос смотрит на меня как раньше любящим взглядом, и Богородица окутывает омофором материнской любви и тепла, и любимые святые и Прп. Васса Псково-Печерская — первая насельница мужского монастыря. Все иконы возвращаются домой.

Я уже как-то пыталась вернуться домой, в Москву. Пару лет назад между сменой жильцов я приезжала, но максимум на месяц. Видимо, не все было пройдено до конца и мне еще нельзя было вернуться. И мне казалось тогда, что я вернулась в пустоту, в одиночество, в чье-то непрощение, в незавершенность. В груди все еще зияла брешь. И тогда в Москве бушевал ураган, и до сих пор ровно напротив моего балкона сломанное дерево, стоит как напоминание об ураганах и не-возвращениях. Но тогда так сильно ослепительно светились иконы, теперь они больше так не светятся. Они просто есть. И я всегда отчасти там, в этом измерении. Нет больше такого контраста тьмы и света. Тогда было лето, лик архангела Гавриила в день Гаврилы летнего светился небесным светом… Обычно в этот день на Руси гремели грозы, первый сноп, как благословение небес, хранился весь последующий год. Им кормили больную скотину и благословляли урожай. Первая жатва. В Москве стояли жаркие дни вперемешку с дождями, пахло даже морем, казалось, что оно где-то рядом. Когда-то ангел научил человека изгнанного из Рая возделывать землю. И тогда в то лето я сдружилась с большим дубом, с которым продолжаю дружить до сих пор. Тогда, находясь в добровольном изгнании мне думалось, что может я в раю? Так иногда все светилось… В это измерение яркого света с иконами и райскими птицами, с ангельским блистанием, заглядывали иногда другие изгнанники и вечные должники, Агасферы, бродяги поневоле…

Теперь я в принудительной неподвижности. Режим самоизоляции. Меня не выпускают из города. А я и не рвусь никуда. Я есть сейчас и скоро Пасха. И было Благовещение и следующий день архангела Гавриила, он изображен на иконах с райской ветвью в руках, иногда с фонарем и зеркалом. Маленькая икона Благовещения нашлась в моем шкафу. Я получила ее в подарок в Назарете, в церкви Благовещения, где пел православный арабский мужской хор.

И теперь, наверное, я раскрылась в полноту бытия, когда горизонталь земного, человеческого, личного, приправленная самоуважением и свободой пересекаются с вертикалью Божьего, горнего, всегдашнего и нового, потерянного и обретенного Рая.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Правда о маяках. Возвращение императора предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я