Эффект бумеранга. Часть вторая

Виктория Падалица (2018)

В данный момент мне кажется, что мы с Романом подходим друг другу, причем идеально. Мы будто две половины одного целого, как бы дико и неправильно это не прозвучало. Вполне возможно, что завтра я проснусь с этой глупой мыслью и первым делом покручу у виска и посмеюсь с самой себя. А возможно, что и нет. Но… Как тут думать иначе, когда судьба сама все решила за нас? Заключительная часть. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Пора менять друзей и что-то в себе.

Менять паденье на полеты…

ВИАгра, «Сумасшедший».

Дарья.

Вопреки моим грандиозным планам, Роман в понедельник и даже во вторник не появился ни в офисе, ни у нас дома. Не звонил, не писал, не приходил. Пропал бесследно тот лечебный кот, как будто и не было его.

А всё я ждала и ждала, впустую считая дни и не выпуская из рук мобильник, и даже ночью держала его под подушкой, чтобы не пропустить звонка. Волновалась страшно, куда исчез Роман, и все ли с ним хорошо, но позвонить самой было совсем уж неловко и стыдно.

Видимо, зря я так беспечно понадеялась на то, что Роман не передумал на мне жениться. Он, как мне видится, посидел в одиночестве, поразмыслил хорошенько, на какой кошмар подписался, и понял, что ему это не надо.

Что и требовалось ожидать, Роман отвернулся от меня так же легко, как и поворачивался. Либо же он ждет, что я сама сделаю первый шаг и позвоню. Возможно, это так. Но я, как женщина, жду первого шага от мужчины, и сама не стану напрашиваться на общение, если ему этого не нужно. По-моему, это вполне логично.

Но почему же Роман молчит? Неужели тяжело кратко обозначить ту причину хотя в сообщении, а после молчать себе дальше сколько приспичит? Может быть и такое, что дело вовсе не в отказе Романа от брака, и в его поведении имеется несколько иное основание, о котором я не предполагаю. Но как узнать наверняка, если я стесняюсь ему позвонить и напомнить о себе?

Возможность выяснить мучившую меня причину я получила уже во вторник и немедля воспользовалась этим шансом.

Вечером мы с Аришей прибыли в гости к ее бабушке, Любови Михайловне Быковой. Та еще днем по телефону упросила меня остаться у нее на ночь. Аргумент для того привела нерушимый: она же в нашей квартире ночевала, стесняла нас своей худосочной тушкой, а теперь настала наша очередь. Потеснить Любовь Михайловну, конечно же, не получится, ведь в доме ее два этажа и куча комнат, но компанию мы составим с большим удовольствием.

Дочка моя, только переступила порог шикарного особняка, сразу взялась третировать свою бабушку расспросами о том, где папа и почему его нет здесь.

Любовь Михайловна поначалу отмалчивалась, как партизан на допросе. Благо, эта неудачная пародия на «скользкого ужа, извивающегося на сковородке» продлилась недолго; Ариша ее, молчунью, разговорила после того, как в обиде надула губки. Та и растаяла.

В итоге, Любовь Михайловна сдалась, но не совсем; принялась лгать не краснея, что дела рабочие ее сына поработили, и ему пришлось срочно уехать в главный офис, потому как он настолько незаменим, что без него там ничего не сдвинется с мертвой точки. Насколько затянутся те невероятно важные дела сына, Любовь Михайловна не располагает ни подробной информацией, ни хотя бы ориентировочной. В общем, отделалась она обтекаемыми фразами, которые обычно прокатывают.

Ариша в тот бред бабушки, совершенно не умеющей врать красиво и гладко, поверила, а я вот не настолько доверчивая особа. Для меня это вообще не отговорка, а пустой треп как реакция на приставучие раздражители, чтобы мы поскорее от нее отвязались.

Настолько сильно Роман занят, что даже сообщение написать некогда? Не верю, и все тут. Но придется закрыть эту тему, ведь правды от его матери все равно не добиться.

***

Накормив нас с Аришей до отвала, Любовь Михайловна предложила переместиться в гостиную и закончить ужин чаепитием там.

Пока мы с дочкой завороженно наблюдали за тем, как потрескивают поленья в удивительно красивом камине, а это зрелище и впрямь затягивало, нещадно убивая время, Любовь Михайловна вошла в комнату с подносом, на котором уместились три чашки, чайничек, гора выпечки и шоколадных конфет, которые любит ее сын. Так пояснила Любовь Михайловна, заметив мой интерес при виде знакомой обертки.

Роман знает толк в шоколаде, и, кажется, я начинаю понимать, почему. Гормон радости он, как мужчина, обделенный женским вниманием, берет только из шоколада. Мне даже жаль его, озабоченного беднягу.

Хорошо, что Быковы к полноте не склонны, а то раздуло бы Романа за восемь лет уплетания сладостей вместо удовлетворения сексуальных потребностей, да так раздуло бы, что двери в офисе пришлось бы расширять, чтобы Роман смог попасть в кабинет.

— Ну, мои хорошие? Вам нравится у меня дома?

— Да, баба Люба! У вас классно! — Ариша громко облизнулась при виде шоколада и, в предвкушении бесконтрольного поедания того, чего не разрешает в большом количестве есть мама, то бишь я, но позволяет бабушка, а потому мама смолчит, потешно потерла ручки.

— Кушай на здоровье, внученька. Расти на радость своим родителям и нам, бабушкам твоим. Мы все тебя очень любим. Никогда об этом не забывай.

Любовь Михайловна поцеловала Аришу в макушку, а затем разлила чай по чашкам.

Только села в кресло, ей пришла в голову гениальная идея; задумчивый вид ее сразу бросился в глаза. Помычав пару мгновений, Любовь Михайловна щелкнула пальцами и подошла к стеклянному шкафу, какое-то время водив взглядом по полкам. Отыскав то, что нужно, она достала толстый фотоальбом в кожаном переплете темно-синего цвета и вернулась к нам.

Я подвинулась и села на край дивана, чтобы дать возможность Любови Михайловне поместиться между мной и Аришей.

Сейчас будем смотреть семейные фотографии четы Быковых… Так я подумала поначалу, но на самом деле, как узнала немного позже, этот альбом был посвящен всего одному человеку.

Любовь Михайловна, любовно погладив обложку, открыла альбом на первой странице и повернулась к Арише.

На старой черно-белой фотографии был изображен голенький мальчик, лежащий попой кверху, довольно милый, щекастый и улыбающийся.

— Посмотри, Ариночка, это самая первая фотография твоего папы.

Этот мелкий складчатый карапуз, больше напоминающий беззубого, но до опупения счастливого шарпея, и есть тот самый Роман? Хмурый и дотошный тип, которого я знаю?

Присмотрелась к чертам лица ребенка повнимательней, еле сдерживая при этом умиление, готовое вот-вот показаться на лице, но не скрываемое взглядом. Какой Роман был хорошенький, когда кусаться не умел. Весь излучает счастье, даже попа его, кажется, улыбается.

— Когда он был маленький, ползал везде и всюду. Очень любил укрываться тазиком. Да! — Аришка рассмеялась, а Любовь Михайловна продолжала рассказывать историю о темного прошлого ее сына. — Вот перевернет тазик дном кверху, залезет в этот домик, спрячется и сидит молча. Час сидит, два сидит, а мы с папой бегаем по дому с криками и ищем его. Думаем, ребенок наш пропал или украл кто. А еще твой папа, Ариночка, очень старательно прятал от нас соски-пустышки. Помню, как я отучала его, отберу все соски и в кроватку его спать укладываю. Время проходит, слышу «чмок-чмок». Подхожу к кроватке, нету соски. Сын спит. Только отошла, опять «чмок-чмок». На третий раз я встала у двери и прислушиваюсь. Так папа твой, оказывается, поныкает соски под подушку, под матрас и ждет, когда я уйду. Обнаружила я столько сосок, и самые первые где-то он отыскал, были. Запас стратегический был в кроватке. Вот такой вот у тебя папа бережливый. С ним не пропадешь…

— Соски — это и наша больная тема. — с большой охотой я поддержала, хоть и давно утратившую силу, но изрядно наболевшую тему. — Как долго мы отучали Аришу, а она все не хотела расставаться с ними. Думали, безнадежно, уже в садик с соской пойдем, но в какой-то момент до Ариши дошло, что это не красиво и что над ней будут смеяться, и сама отказалась от них.

— Нельзя так говорить насчет детей. Дети есть дети. Заставлять их ничего делать не надо. Они сами знают, когда наступает время осваивать одно занятие и бросать другое. Вот старший мой самостоятельно изъявил желание помогать мне по дому, в отличие от младшего, который до сих пор этого не делает. Я обоих воспитала так, что дела домашние — сугубо женское дело, а мужчины даже посуду мыть не обязаны, не то, что пыль протереть или погладить занавески. А вот сынок мой старший, папа твой, Ариночка, когда его папа погиб, понял сразу, как мне тяжело управляться одной, и помогал мне морально и физически. Чем старше он становился, тем усердней старался. Работал и учился, ведь денег не хватало. Золото, а не сын. Горжусь им и буду гордиться. А Женя как был маленьким и капризным, так и остался. Ну ладно, что-то мы вперед сильно забежали. Давайте по порядку обо всем.

Любовь Михайловна медленно перелистывала страницы альбома, подолгу останавливаясь на каждой фотографии и что-то рассказывая. С каждым снимком была связана определенная, эмоционально подкрашенная история из жизни Романа.

Память у Любови Михайловны отменная, даже я много чего не помню уже из раннего детства дочери, хоть это было относительно недавно, если сравнивать с детством ее отца.

По мере того, как черно-белые фотографии закончились и сменились цветными, я начала понемногу улавливать очевидное сходство Романа нынешнего и тогдашнего. Ну а если смотреть на его образ в целом, то можно подумать, что это два разных человека. Жизнь его знатно потрепала, не позавидуешь.

Слушая о его школьных годах, первых пятерках, двойках, поступлению в университет и прочем, мало интересующем меня, я мысленно приближала тот момент, когда дело дойдет до взрослых фотографий Романа. Но альбом был невероятно толстый и забитый, кажется битком. Любил Роман фотографироваться до аварии, да и ни на одной фотографии я не видела его грустным или серьезным. Всегда улыбка до ушей и открытый добрый взгляд.

Не то, что сейчас…

Подобравшись, спустя несколько минут, показавшихся для меня вечностью, к его взрослой жизни и первых днях работы в офисе, в котором он сейчас числится как заместитель генерального директора и где закончилась юность и началась его молодость, меня так некстати отвлек телефонный звонок.

Мама моя беспокоится, что нас так долго нет, на часах уже половина девятого вечера. А я забыла позвонить ей, замоталась совсем. Да и расстроилась я, что Романа нет в доме у матери, вот и вылетело из головы то важное.

Чтобы не отвлекать Любовь Михайловну от рассказа и не мешать им, я вышла из комнаты. Надеюсь, что я не пропущу историю о том, как Роман женился.

Мама моя даже обрадовалась, что мы сегодня не придем и завалила меня отчетами о том, как сегодня встретилась с соседкой и как она нам теперь завидует. Сказала, что позовет в гости эту соседку Таньку, а в миру самую отъявленную сплетницу. Хочет похвастаться, что папа Арины вернулся со спецзадания. И то, что говорить другим соседям, она продумала до мелочей. Роман — суперкрутой спецагент, который участвовал в какой-то тайной разработке чего-то не менее секретного и побывал в плену.

Теперь о нас весь дом будет думать, как о героях боевика.

Ну мама дает… Ей бы в Аншлаге выступать, цены б не было.

Она не возражает против того, что мы находимся в доме Быковых, и Любовь Михайловна для нее больше не старая сварливая баба и не грымза со старческим маразмом, которую пора усыпить, чтобы не напрягала. Они с моей мамой теперь подружки закадычные.

Пока болтала с мамой, побродила по дому, оценивающе изучая все вокруг. Представила, что я здесь живу, в том доме, где прошло детство Романа.

Потом меня потянуло обратно в гостиную. Отлучалась я ненадолго, как показалось.

Любовь Михайловна тоже разговаривала по телефону. Рядом с ней сидит Ариша с закрытым альбомом, прижатым к груди, широченной улыбкой и сверкающими глазками, обращенными на бабушку.

Уж не Роману ли звонила та ушлая бабушка, пока меня не было?

Любовь Михайловна, только увидев, что я зашла и наблюдаю за тем, что она делает, тут же окончила разговор и соорудила на лице вид как ни в чем ни бывало.

— Ну что, продолжим рассказ?

***

Нам с дочкой выделили комнату Романа. Но на сей раз войдя туда, я не увидела инвалидной коляски, угол был пуст. Куда-то ее снесли, чтобы люд вроде меня не пугать и с толку не сбивать.

Ариша, разместившись на кровати, вся залипла на фотоальбоме. Моей дочери вполне комфортно находиться здесь, в спальне, которая принадлежит Роману, лежать на кровати, на которой совсем недавно спал Роман. Она чувствует себя в своей тарелке, будто не в первый раз уже бывала тут.

А мне не по себе. Такое ощущение, что Роман вот-вот зайдет в комнату и увидит нас. Понимаю, что его нет ни в доме, ни в городе, но все равно внутри поселилось странное предчувствие: ощущение, что он здесь, не отпускает и тяготит, вдобавок ко всему прочему.