Вспомни меня. Книга 1

Виктория Мальцева, 2022

Говорят, среди них есть пара, но они не помнят друг друга. Так же, как и все остальные, не знают ни своих имён, ни кто они и откуда. Десять парней, десять девушек, необитаемый остров. Или не остров? Их цель – выжить и вспомнить. Любовь – самая прекрасная и самая мощная эмоция. Можно ли её уничтожить, стерев память, или что-то всё-таки останется?

Глава 12. Гигиена

Однако зацикливаться на отрицательных эмоциях некогда. Я — судя по всему, человек практичный и приземлённый — почти мгновенно переключаюсь на вопросы бытового характера.

Уже на второй день жизни без памяти хронический голод вытесняет на задний план острая потребность помыться горячей водой. Особенно в интересных местах. Мысль лихорадочного рыщет в закоулках полупустого сознания в поисках решения этого животрепещущего вопроса и, в конце концов, находит.

Вдоль всего побережья этого дикого и необитаемого места, будь оно островом, полуостровом, или просто куском суши у моря (мы ещё не знаем наверняка), можно найти мусор цивилизации. Чаще всего это пластиковые бутылки разных цветов и степени прозрачности, фрагменты полиэтилена, куски ментолового цвета верёвки, ошмётки рыболовной сети и другие пластиковые останки.

В первый день, когда мы с Цыпой возвращались с поисков воды, я заметила полузарытую в песке металлическую ёмкость. Тогда моя голова была целиком занята более насущным вопросом — поиском еды, теперь же, когда голод вечно с тобой, но поступление пищи в организм происходит относительно регулярно, всё, о чём крутятся мысли — это какой-нибудь металлический сосуд, который можно было бы поставить на горячие угли и спустя время получить немного горячей воды.

И в моей памяти всплывает торчащий из песка бочок чего-то предположительно цилиндрической формы сделанного из металла. В моих надеждах и мечтах это нечто приобретает образ алюминиевой кружки.

На её поиски я и отправляюсь днём, когда становится ясно, что жизни Цыпы ничто не угрожает. И на этот раз удача улыбается мне во весь рот — предмет, закопанный у песчаных дюн почти уже около леса, действительно оказывается алюминиевой кружкой. Она покрыта коррозийными пятнами и выпавшей в осадок солью, однако всё ещё цела и пригодна для использования. Я долго оттираю её мелким песком и ракушечником, так что она даже начинает сиять новизной. Ну, почти.

Деликатную гигиеническую процедуру решаю отложить на то время, когда все улягутся спать — всё-таки по территории нашего лагеря и в радиусе пары километров от него постоянно шастают десять парней. Да и девушек в свидетели тоже не особенно хочется получить.

Я жду, пока все уснут, и стараюсь не крутиться, чтобы не вызывать ни у кого подозрений. Как только всё стихает, вылезаю из своего относительно тёплого убежища и сразу же жалею, что не назначила процедуру на дневное время — от холода меня аж трясёт. Зато у затухшего костра тепло, и пока вода греется в кружке на углях я едва не засыпаю. Мне также приходит мысль, что полу остывшие угли можно как-то придумать использовать, чтобы согреваться ночью.

— Ладно, — говорю себе под нос. — Подумаю об это потом. А пока надо уже по-быстрому решить вопрос с омовением, а то не уснуть же — всё же чешется.

Самое простое в данной ситуации было бы отойти на пару шагов в лес, но лес ночью — это даже для моей феноменально устойчивой психики сильный перебор. Не то что бы мне было прям страшно, но… страшновато.

Поэтому я выбираю берег. Там открыто, достаточно светло благодаря лунному светильнику, местность просматривается далеко, и медведи к морю не подходят — делать им тут совершенно нечего. А если всего пару сотен метров пройти в сторону, начнутся каменные валуны, за которыми и можно будет, наконец, спрятаться.

Но стоит мне завернуть за такой камень, очень даже подходящий по высоте, как мой рот накрывает что-то очень внезапное и сильное. Мои руки и всё моё тело в долю секунды обездвижены, и нечто внушительных габаритов тащит его за камни в лес. А я — тряпичная кукла, которая от шока и неожиданности даже не способна сообразить, что надо же сопротивляться!

Сделать это удаётся только в лесу. Кто-то продолжает удерживать меня так крепко, что дышать тяжело, придавливает грудью к стволу дерева.

— Тише! — вдруг шипит на меня. — Это я.

В моей крови так зашкаливает адреналин, что я не сразу понимаю, кем бы могло быть это «Я».

— Сейчас отпущу тебя. Главное не шуми! Не шевелись! Не издавай ни-ка-ких звуков!

В ответ я начинаю брыкаться. Не знаю, проснулся ли инстинкт самосохранения, но голос «Я» теперь не просто узнаю, он мне до боли знаком.

— Тише! — шипит он. — Сейчас всё испортишь! Смотри вон!

Он удерживает мою голову и туловище так, что даже если бы я и хотела дёрнуться, не получилось бы. Мои спина и затылок прижаты к его груди, а вся моя передняя часть — к дереву. Даже ноги скованы одной его ногой. Спрут самый настоящий.

Вдруг я вижу ещё человека. Он выныривает из-за камня, следуя тому же маршруту, что и я. Его фигура двигается вначале на нас, и я даже успеваю подумать, что мучить меня теперь будут двое, но человек сразу сворачивает, как только камень заканчивается. Обходит его вокруг один раз, затем ещё раз. Он явно удивлён обнаружить… вернее, не обнаружить ничего. Или никого?

Рука, до этого сжимавшая мой рот, ослабляет хватку. Так как я молчу и больше не вырываюсь, потому что сосредоточенно наблюдаю за человеком на пляже, меня отпускают со всех сторон. Хотя грудь его, придавливающую меня сзади я бы вернула. В плену было, по крайней мере, тепло. А теперь меня трясёт вдвойне: и от страха, и от холода.

Мы стоим за деревом молча, каждый теперь по отдельности, и наблюдаем, как человек на пляже рыскает между камнями, проходит дальше по берегу, потом возвращается, снова обходит вокруг моего камня дважды. К этому времени мы уже даже не стоим, а сидим на игольчатом настиле из сухой сброшенной хвои под деревом. Наверное, это сосна, думаю я. Хотя, других вариантов и нет — на побережье лиственные деревья не растут.

Мне уже очевидно, что человек ищет меня. Вопрос в том, зачем?

— Кто это? — спрашиваю шёпотом.

Он отвечает не сразу.

— У меня так же точно два глаза, как и у тебя. И они не владеют идеальным ночным видением. Но хромой у нас в лагере только один.

Да, он прав: хромой имеется, и он один. Зачем я ему?

Как только странный преследователь удаляется восвояси, я сообщаю:

— Мне в туалет надо.

— Иди, — позволяют мне. — Недалеко только. Как закончишь, отведу в лагерь.

Потом добавляет:

— А кружка зачем?

Хоспади, думаю, хорошо, что темно и не видно, какая я красная.

— Ничего интересного для тебя.

Он смотрит на меня во все глаза, явно подозревает в чём-то нехорошем.

— Просто помыться надо!

— А, — говорит он. — Ну так ты ж всю воду расплескала. Давай, пошли уже, наберём заново.

— Не я расплескала!

Но он делает вид, что не слышит, шурует себе по направлению к лагерю. И всё, что мне остаётся — это бежать за ним вслед.

— Мне тёплая нужна…

Не знаю, почему мне так стыдно сознаваться в своих потребностях, потому что Альфа реагирует на них куда как более естественно:

— Согреем.

Уснуть невозможно. Адреналин всё ещё в крови, хотя вокруг и храпят люди. Все на месте, насколько я могу судить — и Хромой, и Альфа. Моя логика в полном раздрае, как и уверенность в собственной правоте. Чего хотел от меня Хромой? Если ничего плохого, то почему ни разу не окликнул? Он появился почти сразу за мной, значит, не мог не видеть. Почему и зачем Альфа «показал» мне «преследователя»? Он же мог просто показаться… ему достаточно было всего лишь появиться на сцене, чтобы Хромой отменил все свои планы, если они у него были. А если всё это постановка? Заранее продуманный и разыгранный спектакль? Зачем это Альфе? Восстановить моё доверие. Зачем это Хромому? Да он же безвольный раб — что прикажет хозяин, то и выполнит. Даже если задание потенциально может ему навредить.

Кому верить? Кого опасаться?

Что, если я до сих пор ошибалась? Только вот, в ком?