Обнажая ложь

Виктория Лукьянова, 2021

За пятнадцать лет брака у Ребекки и Максвелла было все: счастье и горе, любовь и предательство, страсть и измены. Но в один день, когда Бекк кажется, что все в порядке, она получает документы на развод, и ее мир, столь привычный и понятный, рушится. Но кто сказал, что Бекк так просто отпустит мужа?

Глава 2

Я останавливаюсь в коридоре перед дверью. Вокруг царит тишина, и даже голоса захмелевших гостей не достают меня здесь. Но в этой тишине я слышу иные звуки. Глухие, но ритмичные. Распознаю их быстро: сбитое дыхание и стук.

Делаю шаг вперед, толкаю дверь, которая, конечно же, не заперта, и она бесшумно открывается. Вхожу и останавливаюсь на пороге. В моей руке новый бокал шампанского. Я не удержалась от искушения заглушить усталость еще одной порцией алкоголя.

Он не удержался от искушения трахнуть еще одну дешевку в нашем доме.

Бильярдный стол в этом кабинете, если его таковым можно назвать, стоит в центре комнаты. Темное дерево, искусно обработанное и блестящее, зеленая бархатистая на вид поверхность. И мой муж, трахающий очередную шавку.

Его спина чуть согнута. Белоснежная ткань рубашки смята и вытянута из едва приспущенных штанов. Макс не раздевается, когда трахается вот так. Для него не важны прикосновения, тепло чужого тела. Физический акт — яростный, жесткий и быстрый. И я вновь становлюсь свидетельницей того, как Макс практически уничтожает лежащую под ним дуру. Его руки напряжены и держат женские изящные бедра. Та стонет, двигаясь в такт и пытаясь ухватиться то ли за его руки, то ли дотянуться до лица.

Макс не целует шлюх. Она не получит его поцелуев, как и тела. Только акт. Ритмичный, жадный, быстрый.

Она выгибается, кричит громче. Машет руками, разводит ноги еще шире. Макс наклоняется чуть ниже, далее его спина начинает выпрямляться. Я знаю, что это значит. Он близок к финалу. Сейчас мой муж откинет голову, его длинные по меркам современной моды волосы упадут назад, толчки ускорятся, станут рваными, хаотичными, а после он кончит.

Делаю глоток и жду. Жаль, я опоздала на начало. Обычно такие заходы длятся у мужа минут десять-пятнадцать. Он нещадно трахает без прелюдий, кончает и уходит. А девчонки слепо верят в искренность его чувств.

Кажется, и эта разочаруется.

Тем временем пока я уничтожаю четвертый незапланированный бокал, Макс ускоряется, запрокидывает голову. До меня через крик девицы доносится его тихий рык. Максимальная эмоция, на которую способен муж. Еще три толчка, и они замирают.

Я делаю финальный глоток.

Поздравляю дорогой, ты чертовски хорош и до зубовного скрежета предсказуем. Хотя бы раз посмотрел на них. Заглянул в эти сияющие от счастья глаза, наполненные слезами удовлетворения. Заглянул бы и узнал, как разбиваешь сердца наивных дурочек, думающих, что после у вас будет всё. У тебя только секс, у них жалкое положение шлюхи, которой даже не заплатят.

Любуюсь, как муж отступает. Ноги дурочки падают, больше не удерживаемые его руками. Со звоном слетает туфелька, а со второй ноги на пол скатываются трусики. Черное кружево. Мило и почти не пошло. Макс не торопится поправлять одежду или что-то говорить. Лишь слышно, как он застегивает молнию на брюках и бряцает пряжкой ремня. Дурочка тяжело дышит и что-то бормочет. Из разряда «это было великолепно, ты самый лучший». Я не прислушиваюсь, потому что знаю все эпитеты, которыми одаривали моего мужа наперед. Кажется, в моей голове есть отдельный закуток для таких слов, этакий склад, периодически обновляющийся необычными и порой странными словами. Эта же дурочка ничего нового не сообщает.

Я уничтожаю последний глоток на дне бокала и с шумом ставлю тот на полку рядом с книгами.

Дурочка резко подскакивает и ошарашенно смотрит на меня.

Мишель. Кто бы мог подумать. Решила забрать новый кубок за выигранный матч? Что же, мой муж порадовал шлюху, а мои двери теперь закрыты для нее.

— Бекк, — шепчет она, не понимая, что теперь не имеет права называть меня так. — Я… Я…

— Ты уронила свои трусики, — киваю на черное кружево.

Мишель растерянно опускает взгляд и уже не выглядит расслабленной. Она напряжена, напугана и явно чувствует себя лишней. Да, лишней. О чем говорит мой взгляд, брошенный на нее. Мишель сползает со стола, хватает белье и обувь, одергивает задравшееся платье и, не прощаясь, выбегает из кабинета.

Я только успеваю отступить от двери подальше, лишь бы она ненароком не сбила меня. Потому что в этот самый момент Мишель предпочитает смотреть только себе под ноги, не замечая, с каким презрением я смотрю на нее. Или как Макс вообще не смотрит в ее сторону.

Дверь за шлюхой закрывается с громким стуком.

— Помешала? — интересуюсь, рассматривая теперь моего мужа.

Он не оборачивается. Медленно поправляет рубашку, одергивает задравшиеся манжеты и застегивает пуговки. Его пиджак брошен на стол. Бильярдный стол. Пожалуй, нужно заказать новый. Хотелось бы теперь с красным сукном. Оно будет лучше смотреться здесь.

— Ты никогда не мешаешь, — холодно отвечает Макс, оборачиваясь. — И давно там стоишь?

— Минуты три или четыре. — Пожимаю плечами в ответ. — Прости, не засекла. Но на кульминацию успела.

Лицо Макса не меняется. Все те же острые скулы, будто высеченные из мрамора, немного смуглая после жаркого лета кожа, темные брови и глубоко посаженные глаза. Глаза мертвые. Я никогда не могла понять, какие мысли блуждали в голове Макса, а после безуспешных попыток вовсе перестала искать его секреты.

Опустив взгляд не потому, что мне стыдно или неприятно смотреть на него, зацепилась за воротничок рубашки. Хмыкнув, направилась к нему.

— Мог бы выбрать другую. Я планировала взять у нее пару уроков, но теперь придется менять партнера для тренировок.

— Выбери мужчину. Тогда трахать его сможешь только ты.

Бровь на моем лице изумленно выгибается.

— Да ты шутишь, — улыбаюсь, останавливаясь в шаге от Макса. Он перестает поправлять одежду и опускает руки, ожидая дальнейшей пикировки. Переброситься парочкой колкостей и отправиться обратно к гостям.

— Однажды ты сказала, что у меня нет чувства юмора.

Я пожимаю плечами и тянусь к воротничку.

— Ты прав, и я возьму свои слова обратно. С шутками у тебя всегда была беда, как и со вкусом. И с этим. — Касаюсь воротничка и провожу кончиком пальца по полоске карамельного цвета. Помада Мишель. — Она пыталась тебя поцеловать?

Макс молчит. Но мне не нужны ответы. Я знаю наперед, что эта дура полезла к нему с объятиями и ласками, хотела поцеловать, как поступила бы любая другая женщина. Но с Максом всегда всё было иначе.

— У меня всё в порядке со вкусом.

— Но не с женщинами, — поправляю его и приподнимаюсь на носочках. Макс немного выше меня и разницу приходится компенсировать высоким каблуком. Потому что он никогда не наклонится, чтобы облегчить мне задачу. — Не забывай про правила, — выдыхаю в его шею и касаюсь губами воротничка.

Моя помада алого цвета. Яркая, сочная, острая. Такая, какая должна быть у женщины, умеющей маскировать чужие помады. Карамельный оттенок исчезает, остается только мой цвет. Моя метка.

Макс не пытается оттолкнуть меня или возразить. Он терпеливо ждет, когда я поправлю воротничок, верну на место галстук-бабочку и передам ему пиджак. Он ждет даже тогда, когда я отвернусь и покину кабинет, цокая острой шпилькой по паркетному полу. И лишь после того, как я оказываюсь в коридоре, выходит следом. Равняется со мной, сгибает руку, предоставляя мне локоть. Я кладу свою ладонь поверх и следую теперь за ним.

Муж и жена. Идеальная семья.