Рассказы из нашей жизни

Виктория Горнина (2024)

Сборник современных рассказов, сюжеты которых взяты из обычной жизни. Последней стоит «Опоздавшая сказка». Сказка у меня вообще одна, поэтому она добавлена в сборник. Она писалась к Рождеству, но оказалось, что писать сказки — невероятно трудное занятие, поэтому к празднику не получилось ее закончить. Так она и стала опоздавшей. Приятного чтения.

2. Пустырь

Тоня никогда не любила детей. Сколько помнила себя Тоня — они ее только раздражали. Начиная с подросткового возраста, когда мать возила ее по разным курортам, дети постоянно докучали ей — они визжали, орали, бегали, мельтешили перед глазами; постоянно требовали к себе внимания окружающих и не успокаивались до тех пор, пока не получали своего — впрочем, получив, не успокаивались тоже — а продолжали так же носится, сломя голову и визжать теперь уже от удовольствия. Сюсюканье же взрослых вызывало самое настоящее отвращение — Утю-тю, какой хорошенький мальчик — умилялась какая-нибудь мамаша чужому малышу, и Тоню начинало буквально трясти — что она в нем нашла? — возмущалась Тоня — такой же, как и все, да к тому же сопливый. Вид младенца вкупе с запахом молока вызывал в ней брезгливость — пеленки-распашонки, всякие погремушки и соски внушали гадливость, а нежный сладковатый запах казался тошнотворным.

Затем Тоня выросла, из тихой девочки превратившись в миловидную толстушку — с копной густых русых волос и кругленькой упитанной мордочкой — пухлые щечки, небольшие серые глазки, аккуратный носик, узкий лоб и маленькие губки — учитывая свежий вид, что неизменно присущ молодости, она смотрелась неплохо, даже очень неплохо. Аппетитная пышечка — ведь далеко не все предпочитают худышек. Потому в глаза не сразу бросалось отсутствие шеи и некоторая косоглазость, зато привлекал пышный бюст, объемная попа — при наличии талии — со временем талия исчезла совершенно, привлекательная полнота перешла в неуклюжую мощь, рано проступила седина, но, даже учитывая все эти метаморфозы, ее взгляды на детей не претерпели изменений — ни в юности, ни в зрелом возрасте. Только теперь, к 35-ти годам она уже умела объяснить свое отвращение — они вечно орут, вечно визжат и мне противно на это смотреть. Вот если бы визжал и плакал мой, вот тогда…

— Я отношусь к тем женщинам, что могут любить только своего ребенка — утверждала Тоня.

Это несколько извиняло ее в глазах окружающих — не все так безнадежно — думали люди — вот появится свой малыш — она изменится непременно. Можно ведь и в 40-к родить. Счастье материнства способно сделать доброй даже последнюю фурию.

В подтверждение своей теории о детях, старый советский лозунг — «Дети — наше будущее» Тоня перефразировала так — «дети — это будущее их родителей».

— За своего — удавлю любого, а чужой — да х** с ним — всегда говорила Тоня, исподлобья глядя на очередную мамашу с коляской. Но заиметь своего как-то не получилось — с мужем Тоня разбежалась быстро. И, поскольку делить им было нечего, после недолгого бракоразводного процесса Тоня вновь перебралась в свою квартирку на окраине города. Конечная остановка автобуса, одинаковые бело-голубые дома, огромный пустырь — все осталось таким же, как и три года назад.

— Могли бы уже и построить здесь что-нибудь — вздохнула Тоня, имея в виду пустырь.

Лысое пространство тянулось от самой остановки вплоть до новостроек. Широкая утоптанная дорога пролегала наискосок — бугры чередовались с ямами, битый кирпич врос оранжевым боком в землю, опасно извивалась арматура среди пожухлой хиленькой травки, чуть поодаль — брошенные бетонные блоки — бывшая строительная свалка, что наспех разровнял бульдозер.

— Или дорогу хотя бы заасфальтировали к домам…

Это было весьма ценное замечание — дождь лил всю ночь, а ленивая глинистая почва совсем не собиралась впитывать излишки воды. Пешеходная дорожка теперь превратилась в каскад озер разной ширины — и на поверхности как шаткие мостки, плавали доски, брошенные добрыми руками — чтобы худо-бедно, но можно было пройти посуху, а не черпать дорогой обувью грязную воду. Остальные участки дороги представляли собой скользкое грязно-желтое месиво.

— Что ж. Делать нечего — хочешь, не хочешь, а придется идти по этой грязище — куда деваться?

Тоня оценивающе посмотрела вперед, скривила губы — вариантов все равно никаких — это единственный путь. Еще один тоскливый взгляд вниз, на бордовые с золотыми пряжками, туфли — доберусь до дома — отмою, что делать… И Тоня решительно шагнула вперед. Новый бежевый плащ сидел немного мешковато — светлая, бархатистая на ощупь мягкая ткань прямым силуэтом облегала грузную Тонину фигуру, воротничок строгой стоечкой, бордовый палантин повязан сверху, в тон ему — объемная сумка, еще каблучки — пусть и небольшие — в таком виде по Бродвею только ходить, а не скакать тут по грязи… Через пару шагов неуверенный семенящий ритм немедленно пришел на смену твердой поступи — и вовремя — Тоня едва не растянулась, поскользнувшись в липкой глине.

— Ой — вырвалось с испугу.

Теперь она шла, словно начинающий канатоходец, напряженно глядя себе под ноги, то и дело балансируя на хлюпающих досках, неуклюже перескакивая с одной на другую. Время от времени Тоня останавливалась перевести дух на каком-нибудь относительно безопасном пяточке, и тоскливо смотрела в сторону домов — еще так далеко, боже мой…

— Баба, баба — прозвенел детский голосок — по дорожке, презрев всякие там бревна и дощечки, бежал маленький мальчик, восторженно хлюпая по лужам, а за ним едва поспевала бабушка. Невысокая, щупленькая, цветастая косынка поверх седых волос, салатовый плащик давно вышедшего из моды покроя, высокие резиновые сапоги… Мальчик то и дело оглядывался назад, будто приглашая бабулю пробежаться вместе с ним — ну чего ты там застряла — столько всего интересного впереди…

— Ну и место для гуляний — пробурчала Тоня.

Впрочем, малыш явно не разделял такого мнения — напротив, поднять фонтан брызг, пройтись по лужам, лично измерить глубину каждой, да пробежаться по мокрой траве — что может быть лучше? А если у тебя в руках еще и мяч… Синий болоньевый комбинезон, весь измазанный, впрочем, как и грязные резиновые сапожки — это сущая ерунда по сравнению со светящимся от счастья лицом ребенка, его смехом…

— Бессмысленным и беззаботным. А несется-то он сюда. — Тоня напряженно следила за малышом. — И бабка его не догонит. Пережду — пусть бежит. Только бы мяч не выпал из рук.

Едва Тоня успела подумать, как мальчик, словно читая ее мысли, остановился, перестал смеяться, посмотрел на застывшую в ожидании тетю, насупился, и бросил мяч.

— Костик, что ты делаешь? — отчаянный бабушкин окрик прозвучал немедленно, сама она, наконец, подоспела, но было уже поздно.

Извазюканный мокрый мяч, пролетел, будто по заколдованной траектории — отскочив от мелкой грязненькой лужицы прямиком на бархатистую бежевую ткань — самым грязным боком, и замер у Тониных ног. Она в ужасе смотрела на расползающееся пятно — грязевые подтеки устремились вниз — это же новый плащ — округлились серые тонины глаза.

— Вы извините, так получилось… — растерянно сокрушалась пожилая женщина. — Вы уж простите нас…

— За своим ребенком смотреть надо — в гневе всплеснула руками Тоня.

— Это же ребенок… — оправдывалась бабушка. Ее виноватые глаза окружила сеточка морщин. — Ребенок ведь…

Тонины губы кривились от злости, пухлое лицо стало пунцовым — ребенок — и все тут, чтобы он ни сделал — это ребенок — одно у них оправданье. Что я теперь делать буду? Новый плащ — стирать — какой ужас. А ей хоть бы что — извините — и вроде как достаточно. Так и пойдет себе дальше — как с гуся вода. Не ей же теперь отстирывать это пятно. Тоня с ненавистью взглянула на бабушку — та еще виновато улыбалась, стоя перед ней. Она тоже в марком плаще, пусть не таком новом, как у нее самой… Тоня быстро наклонилась, схватила мяч, и, больше не обращая внимания на лужи, шагнула к грязно-желтому месиву — нескольких секунд хватило, чтобы как следует извалять мячик в грязной жиже — Тоня выпрямилась и резко налетела на ничего подобного не ожидавшую женщину — лишь округлившиеся испуганные глаза мелькнули перед Тоней — та даже не отпрянула, не попыталась увернуться, запротестовать — Тоня обтерла мяч, основательно вымазав чужой плащ, выпустила мячик из рук, и, довольная собой, гордо зашагала к дому.