Осень давнего года. Книга вторая

Виктория Булдашова

Приключения Иры, Светы и Саши – теперь уже семиклассников – продолжаются! Они прямо из школы попадают в чудесную страну Нелживию, где сражаются с монстрами и учатся ещё крепче дружить. Но оказывается, что путь ребят лежит ещё дальше – в Москву 17 века.

3. Поиски ускользающей истины

Светка показывала в сторону одной из избушек, стоящих посреди крепостного двора. Оттуда слышался слабый шум: будто что-то ритмично взрывалось внутри помещения. От домика резко пахло кислым. Вот распахнулась дверь, и на низкое крылечко вышел Савва Романович. Птицу плохо видно было из-за марширующих мимо избушек потешных. Но мы с Ковалевой успели заметить, как страус, обвитый клубами сизого дыма, призывно махнул кому-то крылом. Тотчас же из проема пулей, как от толчка, вылетел Щука. Удивленно оглянувшись, скатился со ступенек вниз и побежал прочь от избушки. За ним на крыльцо вышел Мухин и что-то крикнул вслед Леньке. Страус наклонил к Пашке голову, и они некоторое время посовещались. Потом птица захлопнула створку, когтем задвинула на ней щеколду. Прапорщик вместе с Мухиным спустились с крыльца и не торопясь отправились вслед за Щукой.

— О, девчонки! — Иноземцев дернул меня и Ковалеву за руки. — Вон впереди Черкасского шагает Петр. Послушайте: он здорово играет на барабане! Мне такую дробь ни за что не выбить. И почему только царю, жестокому гоблину, катит счастье? Делает что хочет. Свою сестру-гадюку ваще не празднует и ее советника тоже. Доверенного стольника в офицеры произвел, и никто перцу не помешал это сделать. Войско собрал и обучил почти как настоящее, с оружием, с артиллерией!

— Кирилл Владимирович, — перебила Сашку Ковалева, — скажите, а подальше Петра, третий в шеренге — кто шагает? Ну, светловолосый, с голубыми глазами? Который смотрит дерзко и смеется?

— Это Александр Данилович Меншиков, нынешний денщик царя, его верный телохранитель, одним из первых записанный в потешные. Будущий граф, князь, герцог Ижорский…

— Погодите, — уточнила я, — он сейчас что, одновременно и денщик, и солдат?

— Да. Все потешные исполняют свои прежние обязанности стольников, спальников, кречетников, конюхов, истопников и вместе с тем служат в войске Петра Алексеевича, получая за это жалованье.

— Да что вы про какое-то жалованье?! — Сашка, задохнувшись, рванул воротник рубашки. — Кирилл Владимирович, Вы не шутите? Это тот самый Меншиков, гениальный полководец? Который много раз выигрывал сражения, умея командовать одновременно и пехотой, и кавалерией? Тот, кто в мае 1703 года, находясь в устье Невы и имея под началом всего тридцать лодок, одержал первую морскую победу над шведами? Тот, кто разгромил шведско-польский корпус под Калишем в 1706 году? И кто сам в решающий момент ринулся в бой и увлек за собой других?

— Да, Александр. Именно его ты сейчас видишь перед собой — подростка неполных пятнадцати лет, будущего верного соратника Петра Великого.

— И еще, — Сашка нервно облизал губы, не в силах оторвать взгляд от озорного мальчишки в зеленом мундире, — Меншиков во время Полтавской битвы в июле 1709 года наголову разбил отряд генерала Шлиппенбаха, а самого его пленил. А в тот момент, когда столкнулись русская и шведская армии, он напал на корпус генерала Рооса, обратил его в бегство, рассеял по полю боя без остатка, чем во многом предопределил будущую победу. Под Александром Даниловичем за время сражения были убиты три лошади — но он не струсил и продолжал воевать, пока не настиг убегающих шведов у переправы через Днепр и не заставил их сдаться!

Мы с подружкой, оторопев, слушали Саню. Честное слово, мы даже не предполагали, что Иноземцев так хорошо знает историю — правда, военную, а не общую! И когда наш друг успел начитаться этих сведений, если еще до конца прошедшего июня он — нам было точно известно! — вообще и книг-то в руки не брал? Или это случайность? Надо будет выяснить!

— А вон тот, темненький, с умным лицом? — ткнула я пальцем в другого потешного. — Который смотрит серьезно и строго?

— Яков Вилимович Брюс, — ответил скворец, — будущий ученый, алхимик, естествоиспытатель, дипломат, инженер, военачальник.

— О, — благоговейно вздохнул Сашка, — я его знаю. Брюс уже в тридцать пять лет стал маршалом. И тоже прославил себя в Полтавской битве! Накрыл шведов таким ружейным и артиллерийским огнем, что привел их в ужас и полное замешательство. На Карла Двенадцатого вместе с его армией словно бы сыпался с неба град из больших бомб и летающих гранат. А еще Яков Вилимович изобрел пушку, которая зараз, одним ядром, снесла полстены завоеванной русскими шведской крепости Ниеншанц. И провел реформы, и улучшил конструкцию орудий, и сделал артиллерию самостоятельным видом войск. Между прочим, одним из ведущих! Даже, может быть, благодаря этому человеку мой двоюродный прадедушка героически бил потом из миномета немцев под Москвой. Ведь миномет — это потомок короткоствольной мортиры. Ну, типа той, из которой Петр только что хотел расстрелять советника репой. Так вот, именно Брюс усовершенствовал баллистические качества мортиры и заставил отливать ее по своим собственным чертежам, и…

— Саня, хватит! — замахала руками Светка. — Все это будет потом. А пока Меншиков и Брюс — просто мальчишки, играющие в войну, потешные «робятки» Петра. Чего заводиться-то?

— Ковалева, ты не понимаешь! — крикнул Иноземцев. — Эх, мне бы таких «робяток»! Да я бы с ними горы свернул. Ведь если иметь верных соратников, можно совсем другую армию организовать, чем та, что есть сейчас в России: без дедовщины, без битья, без отношения к солдату как последнему чмо! Это была бы настоящая, веселая и сильная армия — по образцу той, которую в 18 веке создал генералиссимус Суворов. Честно служа в ней, офицеры не крали бы солдатские пайки, а генералы не заставляли бы рядовых строить себе дачи! И я это сумел бы совершить, не сомневайся, Ковалева. Но дружу-то я с тобой и Костиной, а вы девчонки и в армию точно не пойдете!

Я засмеялась:

— Да уж конечно. Шагать под барабан, как эти потешные, нам неинтересно.

Мальчишка опять что-то взволнованно забубнил, но мы с подружкой отвлеклись от его речей — куда важнее было обсудить последние события, а не будущую Санину военную карьеру.

— Как ты думаешь, — прошептала Светка, — что могли делать в избушке Савва Романович, Щука и Мухин? И почему оттуда валил дым?

Я вздохнула:

— Не знаю, Свет. Тоже хочу понять, но не могу. И самое главное: почему прапорщик позволил мальчишкам хулиганить? — ведь надымили-то в домике наверняка они! Страус такой строгий! Вспомни, он же гонял своих «новобранцев» просто беспощадно, воинскую дисциплину укреплял. И вдруг — спокойно разрешает им что-то жечь в деревянном помещении! Хотя… все ясно! Я просто забыла: гиды здесь, в Потешном городке, не имеют права командовать нами.

Ковалева хихикнула:

— Да это чепуха, Ир, по сравнению с другим фактом: Пашка выпнул из домика Леньку. Ты до конца-то догоняешь? Мухин — Щукина, а не наоборот! Честно сказать, это загадка потруднее формулы квадратуры круга. У меня самой голова идет кругом… Ой!

Я тоже вздрогнула: мне показалось, что под нашими ногами вздрогнула земля. Точно, вон образовался холмик! Правда, это длилось недолго: горочка шевельнулась и осыпалась. Зато чуть дальше вспухла земляная полоска. Ну и ладно, неважно — к нам-то она не имеет отношения, иначе не переместилась бы в сторону. Да, действительно, моя подружка права: поведение Пашки и Леньки удивляет еще больше, чем непонятное благодушие Саввы Романовича. Что же все-таки происходит?!

— А где Саня? — завертела головой Ковалева. — Ох, ты смотри, Ир, куда он вылез. Да еще орет и руками машет! С ума, что ли, сошел? Ведь Иноземцева обнаружат, а вместе с ним — Кирилла Владимировича. И солдаты, по-моему, друг в друга стрелять собираются!

Да, картина военных учений изменилась, да еще как! За разговором мы с подружкой не заметили, что барабаны смолкли, маршировка прекратилась, Парни разделились на две равные части, сняли ружья с плеч и поставили их каждый у ноги дулом вверх. Теперь потешные представляли из себя как бы пару враждующих армий, которые вот-вот сойдутся в битве. Одну группу возглавлял Черкасский. Рядом с ним находился Петр — по-прежнему с барабаном на груди. Впереди другого войска стоял князь Голицын. В стороне от обеих дружин выстроились рядами знакомые бадьи — некоторые из посудин еще остались почти полными. Их ярко-желтое содержимое так и сияло на солнце! Понятно, это пареная репа. В других ведрах было наложено что-то коричневатое — наверное, горох. Подумать только, потешные уже успели зарядить «боеприпасами» свои пищали, фузеи и мушкеты, а мы с Ковалевой, проболтав, этого не заметили! О, какая жуткая неприятность! В гуще вооруженных войск, ровно посередине между ними, торчал и возмущенно вопил что-то Иноземцев! На плече его сидел, нахохлившись, скворец. Ясно! Кирилл Владимирович уже, наверное, оставил попытки привести в чувство нашего друга и предоставил событиям идти своим чередом. Но почему, почему птица отступилась от Сани? Ведь гид всегда помогал нам в трудные моменты! Кое-кто из солдат, видимо, слышал крики нашего друга: некоторые парни, особенно из передних рядов, изумленно таращились в сторону Иноземцева. Они его, разумеется, не могли видеть, но все же… Я схватила подружку за руку:

— Света, положение становится опасным. Похоже, Сашка совсем выпал из реальности. Бежим туда, иначе потешные его сейчас расстреляют — да еще вместе с Кириллом Владимировичем!

— Одно хорошо, — бормотала Ковалева, пока мы с ней неслись к глупому мальчишке с птицей на плече, — репа и горох, кажется, успели подостыть. Видишь, пар от них не валит? Значит, нас, по крайней мере, сильно не обожжет.

Солдаты — мне со страху показалось, что все до одного, потому что их лохматые головы дружно повернулись в нашу сторону — услышали шум шагов двух подбегающих девчонок. Многие зашевелили губами, шепча молитвы.

— Саня, ты что здесь делаешь? — прошептала Ковалева, тряхнув мальчишку за плечи. — Хочешь расстаться со здоровьем?

— О, девчонки! — дребезжаще рассмеялся Иноземцев. — Да тут же разворачиваются настоящие маневры. Вы понимаете, как мне повезло? Где и когда я еще увижу боевую стрельбу из положения стоя?!

— В том числе и по себе самому, — иронически заметила я.

— Да, да! — завизжал Сашка. — И пускай по мне шмоляют, пускай! Не только одному царьку — бычаре везучему — можно полководцем быть! Я тоже умею воевать, и не хуже его. Но кто мне разрешит, скажите, а? Почему жизнь так несправедлива: одному — все, другому — ничего? Только знай, ходи как примерный паинька, губки бантиком слепив, и не смей настоящим делом заниматься!

Под нашими ногами опять зашевелилась земля, в ней образовалась круглая ямка. Оттуда сверкнули два багровых огонька. «Интересно, — подумала я. — Надо взглянуть поближе». Но тут справа и слева послышались отрывистые команды. Солдаты вскинули ружья на плечи и прицелились.

— Пли!!! — рявкнули почти одновременно Голицын и Черкасский.

— П-пах! Плюх! У-ух! — послышались хлопки.

Репяной ком угодил мне в ухо. Светке гороховый заряд попал в плечо. Мы начали было отряхиваться. Но сразу поняли, насколько это бесполезное занятие при «овощном» бое — буквально за несколько секунд мы были густо заляпаны репой и горохом. В разыгравшейся баталии и не могло остаться чистеньких! Я подтолкнула Светку, показав ей пальцем на происходящее у ворот Пресбурга. Солдаты, которым было приказано сторожить Шакловитого, отошли вместе с советником подальше, к бревенчатой стене. Понятно, что, исполняя повеление Петра, участвовать в бою они не имели права — но явно очень желали повоевать! Стиснув Федьку с двух сторон плечами, чтобы советник не мог двинуться, потешные увлеченно наблюдали за сражением. И вдруг оба, вскрикнув, схватились руками за глаза! — в лицо парням угодили полновесные овощные «заряды». Было видно, как солдаты, ругаясь, отплевываются. А Шакловитый, получив свободу, ужом скользит к воротам. Две секунды! — и ушлый боярин скрывается за ними, оставив своих охранников в дураках. Они, наконец проморгавшись, в ужасе оглядываются: Федьки нет! Парни, толкаясь, с воем бегут следом за Шакловитым из крепости… Но они опоздали. Снаружи доносится залихватский свист, ржание коней и стук колес отъезжающей кареты.

Мы с подружкой радостно вздохнули: советник спасся от расстрела! Двум потешным его, конечно, точно не догнать. А Петр в пылу боя не заметил побега «преступника» из-под стражи — не до того сейчас юному полководцу! Охранников, правда, жаль — попадет им за ротозейство…

— Посмотри на Санину улыбку! — буркнула Ковалева, пытаясь вытянуть пальцами из кудрей густое пюре. — Иноземцев точно не в себе, надо уводить его отсюда. А бедный Кирилл Владимирович уже еле держится за Сашкин пиджак, сейчас упадет вниз, и бедного гида стопчут солдаты. Они ведь, постреляв, наверняка пойдут врукопашную!

— Вот, вот, вот! — орал наш друг. Ухмылка его и правда была подозрительной, глупо-блаженной, как у пьяного. — Это битва так битва! А разве у нас во дворе можно серьезно поиграть в войну?! Да ни за что! Сразу папочки с мамочками выскочат, начнут бойцов разнимать. Менты приедут, солдат перепишут, чтобы в школу сообщить и в детской комнате милиции на учет поставить. Не дадут провести сражение, хоть зарежься, а я тоже хочу-у-у…

Сашкин голос сорвался в тонкий фальцет. На испачканном овощной массой лице мальчишки были сейчас видны одни глаза — и они горели действительно сумасшедшим огнем, даже с каким-то красным отблеском… Внезапно поняв, что происходит, я перевела взгляд ниже, на живот Иноземцева. Так и есть! Я вскрикнула, толкнула Ковалеву и кивком показала ей на откинувшуюся полу пиджака нашего друга, из-под которой свисало до земли серое тело Зависти. Змея с хрустом выедала Санину печень, а он, не замечая гадину, продолжал, как одержимый, буйно завидовать Петру! Ну и дурачок! Позванивая стальными кольцами, змеюка содрогалась от наслаждения. Из огромной дыры на рубашке Иноземцева фонтанчиками брызгала кровь. Зрелище было одуряюще-страшным. Мы со Светкой сначала застыли, не в силах сообразить: что же делать?! Да еще отвлекали потешные! Они снова перезарядили ружья и выпустили из них друг в друга (и в нас, соответственно!) целый град разноцветных комочков. Иноземцев не обращал внимания на липкие шлепки репы и гороха. Мальчишка, повернувшись к царю, пристально смотрел на него, что-то шептал и потрясал кулаками. Змеища, чавкая, бодро шевелила удлинившимся хвостом. Скворец на Сашкином плече, тоже ставший желто-коричневым, приоткрыл один глаз и укоризненно взглянул на меня и Ковалеву. И тогда мы опомнились! Подскочив к Иноземцеву, вместе ухватили Зависть за стальное тело и дернули его вниз. Но гадина, представьте себе, и с места не сдвинулась! Наоборот, она еще глубже ввинтилась мальчишке под ребро, а мы со Светкой получили от рептилии по головам тяжелым хвостом. Ох, какой это был удар! У меня даже в мозгу зазвенело, а перед глазами пошли круги. Светке тоже, конечно, было не лучше. Моя подружка, вся в пятнах разваренных овощей, похожая на свернутую в рулон географическую карту, со стоном терла затылок. Но мы не собирались сдаваться! Я наступила змее на хвост, Ковалева сделала то же самое. Так, а теперь снова попробуем вырвать голову Зависти из Сашкиного тела. Опять не получилось! Наши пальцы только скользнули по гладкому железу, а жадная пасть рептилии проникла еще дальше в живот Иноземцева. Хвост змеи вырос под нашими ступнями и, чуть приподнявшись, легко выскочил из-под них. Мгновенно обвил мои и Светкины ноги, дернулся и опрокинул нас с Ковалевой вниз. Мы упали, больно стукнувшись лбами. Сашка не мог больше стоять. Хватая ртом воздух, мальчишка сполз на землю. Кирилл Владимирович с трудом удержался на его плече. Печально спрятал голову под крыло. Гадина, с комфортом расположившись на траве, продолжила свое подлое дело.

— Скоро она прогрызет Саню насквозь, — в отчаянье сказала я, — а мы с тобой только зря руками машем. Змея, получается, сильнее нас, его друзей! — и понятно почему. Вот если бы Иноземцев перестал завидовать Петру! Поверь, тварюга уже с позором катилась бы отсюда. Но нет! Ты видишь: Саня уже почти сознание потерял, а все равно продолжает губами шлепать, на царя злопыхать.

Плача, Ковалева сказала:

— Ты представь, Ир! Эта дрянь ползла за Иноземцевым почти с самого начала путешествия по Нелживии. Он не поддавался змее, да и мы его, помнится, вовремя выручали. А теперь вот Зависть Сашку настигла, вцепилась в его печень! Мстит Иноземцеву гадина. Еще и поэтому мы ее оторвать не можем. Змеюка, заметь, выглядит не лучше нас — мокрая, в жутких пятнах. Настоящий тигровый питон — такой есть у нас в Парке юннатов. А ведь ни за что не хочет от Сани отвязаться! Что делать?!

А я уже, кажется, придумала… Знаете, это просто здорово, что моя мама — историк и от нее мне многое известно о жизни Петра Великого. Иноземцеву сейчас нужна совершенно другая помощь! Я придвинулась к Сашке. Стараясь не смотреть на гадину, рвущую его тело — у меня от жалости к нашему другу перехватывало дыхание! — я обняла Иноземцева за плечи и сильно встряхнула. Мальчишка чуть приоткрыл налитые кровью глаза. Прошептал:

— Надо забрать у царя потешных и отдать мне!

— Саня, послушай! — крикнула я. — Не завидуй Петру, это глупо.

— Почему? — Иноземцев приподнял перемазанные репой брови.

— Потому что войско появилось у мальчишки не только по его желанию. Это было еще и решение Натальи Кирилловны.

— Чего-о? — недоверчиво, но — ура! — уже более осмысленно протянул Сашка. — Царица ведь женщина, ей-то зачем сдались потешные?

— А затем, что государыня хотела, во-первых, защитить своего сына от опасности, а во-вторых, воспитать его сильным и волевым человеком — настоящим Российским правителем.

Иноземцев скривил губы:

— Да какая этому мажору могла грозить опасность? Вон как мамочка над ним хлопочет, только что на ручках Петеньку не носит! А, знаю, что может случиться с Петрушенькой: вдруг он нечаянно объестся за обедом?

— Не только. Знай, Саня: три с половиной года назад, в мае 1682-го, в Москве произошло восстание стрельцов.

— И чего они хотели?

— Обычной справедливости. Дело в том, что после смерти отца Петра, царя Михаила Алексеевича, Наталья Кирилловна поставила управлять государством своих родственников — отца и братьев. А властвовали они по-разбойничьи! Крали из казны, вымогали у просителей взятки. Стрельцам и вовсе отказывались выдавать жалованье без того, чтобы те им заплатили за получение собственных денег. Стрелецкие начальники не отставали от чиновников. В жалобе, поданной войсковыми представителями в Дворцовый приказ, сказано: «Полковники государевы деньги, и кафтанные, и пушкарские, и знаменные, и прочие, берут себе. А мы полковое имущество сами покупаем и через то разоряемся без остатка».

— Так, значит, правильно они восстали!

— Может быть. Но только, когда войска подступили к Кремлю, его жители поняли: дело плохо! Стрельцы, потрясая копьями, кричали, что, мол, по их сведениям, малолетнего Ивана Алексеевича задушили Нарышкины. Наталья Кирилловна вывела обоих царевичей на крыльцо, чтобы показать: все в порядке, мальчики живы и здоровы. Вместе с царским семейством вышли патриарх и несколько бояр. Но тут раздались выстрелы в толпу из дворца: у кого-то сдали нервы. И тогда вспыхнул настоящий бунт! Стрельцы поднялись на Красное крыльцо и сбросили князя Михаила Долгорукова на подставленные внизу копья. Боярина закололи и изрубили бердышами на глазах у маленьких царевичей. Та уже участь постигла воспитателя Петра — Артамона Матвеева: он следом за Долгоруким погиб на остриях копий. Ворвавшись в покои, стрельцы бесчинствовали: грабили, бесновались, зарезали еще нескольких бояр, в том числе брата царицы Афанасия Нарышкина. И десятилетний Петр видел расправу над дядей своими глазами! На другой день стрельцы снова явились в Кремль, требуя выдачи им второго брата Натальи Кирилловны — Ивана Нарышкина. В противном случае бунтовщики угрожали погубить всех бояр. Царице пришлось отдать им брата, который был подвергнут беспощадной пытке, а потом казнен. Всего за время смуты было убито семнадцать человек! Три дня Наталья Кирилловна и Петр ждали смерти. И поверь, Саня, боялись они не напрасно! Историкам известен такой факт. Опасаясь за жизнь Ивана и Петра Алексеевичей, царица спрятала мальчиков в церкви Кремля. Скоро туда ворвались двое пьяных стрельцов. Они бросились на царскую семью с ножами. Но в этот момент кто-то крикнул, что нельзя проливать кровь у алтаря. Бунтовщики смутились, заспорили между собой. И Наталья Алексеевна успела увести сына и пасынка в задние покои дворца. То есть их всех спасла случайность! Может быть, это и есть, по-твоему, незаслуженное везение мажора?

— Э-э-э… — промычал Иноземцев. — А ты не врешь, Костина? Петр и правда чуть не погиб? И видел убийства людей?

О, какая радость! Змеища, оставив в покое Сашкину печень, корчилась в бурьяне! Зависть покачивала плоской головой. Багровые зенки гадины уставились прямо мне в глаза. Я почувствовала дурноту и отвела взгляд. Светка подняла с земли лежащий рядом с нами прутик и бесстрашно ударила им Зависть по железной морде! Змея, тренькнув кольцами, распласталась на траве. Скворец перепорхнул с Саниного плеча на мое, хрипло каркнул:

— О нет, Александр, девочка не врет. Ирина сообщила тебе подлинные воспоминания свидетелей тех событий.

— И все равно, — заупрямился Иноземцев, — этот Петруша — неженка. Пацану тринадцать лет, а мамочка с него пылинки сдувает! Заказывает ему к обеду особую кашку. Трясется, как бы деточка не переволновался, как бы ему ночью кошмары не приснились. Смехота!

Зависть приподняла из бурьяна голову, завозила хвостом и снова потянулась зубами к окровавленному боку нашего друга. Нет, гадина, ничего у тебя не выйдет! Я собралась с духом и сказала:

— Ну, во-первых, Санек, насчет каши. Она действительно очень вкусная и полезная — особенно для тех, кто хочет стать сильным и нарастить мускулы. Моя мама ее чудесно готовит. Это блюдо известно в кулинарии уже триста лет. Оно так и называется: «Каша Петра Первого». Когда вернемся домой, я тебя обязательно ей угощу. Уверяю: кашка прекрасна, просто тает во рту!

Мальчишка изумленно захлопал ресницами. Зависть дернулась от злости и попыталась обвиться вокруг моей ноги. Но была схвачена за кончик хвоста бдительной Светкой и отброшена в сторону. Кстати, змеища приятно уменьшилась в размерах! Значит, я на правильном пути. Продолжу:

— Во-вторых, насчет изнеженности царя. Это неправда, Санек. Петр, в отличие от других монархов, никогда не боялся ни трудов, ни опасностей, ни голода, ни холода. А вот здоровье у него действительно слабое — во многом из-за того самого стрелецкого бунта. Жестокие убийства знакомых и родных, а также пережитый страх за свою жизнь не прошли для мальчика бесследно. Помнишь гримасы, которые строил Петр? Это нервный тик. А один иностранец, знавший Петра, писал, что царь во время припадков еще и вертел головой, кривил рот, заводил глаза, подергивал руками и плечами. Позже, в двадцатилетнем возрасте, государь начал трясти головой. Когда юноша был сильно раздосадован или взволнован, у него переставала слушаться правая рука, она непроизвольно дергалась. И заканчивался приступ только после полной потери сознания. Царица сейчас не зря переживает за сына: он боится спать один, не переносит больших помещений, тишины и высоких потолков. Как ты теперь считаешь, Саня: есть тут чему завидовать?

Иноземцем закашлялся. Глядя в сторону, пробубнил:

— Ну, ты картину нарисовала! Просто хоть жалей его, несчастного пацана.

Ура, змеюка съежилась до величины указки! Злобно светит на меня издали глазами-угольками и не решается напасть на Иноземцева. Но и не уползает, дрянь такая! Интересно, почему? Сашка вскинул голову:

— Вот, Костина, — спросил он дрогнувшим голосом, — ты говоришь: Петр пережил много страшного. И нервнобольной он, и все такое! Но ведь пацану доверили армию! Классно вооруженную и экипированную! Царь ей командует, и ходит в военные походы, и проводит учения. Да пацан уже считай что полководец! А я, а мне…

Конец ознакомительного фрагмента.