Шкаф с ночными кошмарами

Вики Филдс, 2022

Кая Айрленд умерла. Но это не самое страшное, ведь смерть лишь для других конец, а для нее – начало истории. Теперь, когда стала известна правда о ее роли в этой жестокой игре, Кая должна отыскать ребенка Криттонского Потрошителя. Она уверена, что этот ребенок – ключ ко всему происходящему. Аспен в коме, Скалларк исчезла, но помощь приходит с неожиданной стороны. Настал момент, когда семейные тайны обнажаются и правда, которую так тщательно скрывали, выходит наружу.

© Филдс В., 2022

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

* * *

«Сюжетная линия очень хорошо проработана автором. Все происходит последовательно. Карты раскрываются в процессе чтения, и все становится на свои места. В общем, я очень рекомендую этот мрачный триллер с элементами ужасов. Будьте готовы к тому, что вы не уснете этой ночью, если возьмете в руки книгу».

Евгения Бесштанных

«Очень круто, необычно и неодносложно. Постоянно в напряжении, как будто ждешь, что же там дальше, что за поворотом…»

Наталья Ким

Глава I

Секреты Каи Айрленд

10 декабря 2012

Все началось в понедельник.

Моя подруга Селена Нэтвик снова завела старую песню, восхваляя спортивную команду, прибывшую на соревнования из соседнего городка. Мы как раз направлялись в школьную столовую, когда она сказала:

— Кстати, ты сегодня у нас? Мне бы не помешала твоя помощь в математической статистике.

— Сегодня понедельник, приехал папа. Мама в восторге.

— Серьезно? — Селена резко повернулась в мою сторону. Из-за этого ее ботинок соскользнул со ступеньки, и она, чтобы не упасть, схватила мой локоть. — Это отличная новость. Будет ужин? Романтический?

— Если и да, я не знаю об этом.

— Мм… а на следующей неделе? Кая. — Селена остановила меня. Выражение лица у нее было серьезное. — Мне нужна твоя помощь, так что не притворяйся, что не видишь меня, ладно?

— Я вижу.

— Фигура речи! — воскликнула Селена, сжав виски. — У меня сейчас взорвется голова! Экзамены через месяц, а мне кажется, что я ничего не знаю!

— Селена, не придумывай, — попросила я. Она закатила глаза так, что я увидела только белки. — Ладно, я это сделаю. Но не сегодня. Отец дома, мама выбралась из галереи, что случается довольно редко, так что я вне доступа.

Селена набрала полные легкие воздуха и громко вздохнула; так громко, что две девушки, скрывшиеся за двойными дверями, оглянулись на нас.

— Ладно. Спасибо и за это.

— Идем внутрь.

— Ты мой герой, ты знаешь это, да?

— Просто идем, — рассмеялась я. Селена подхватила меня под локоть и зашагала по ступеням вверх.

— Надеюсь, мы увидим кого-нибудь из их школы. — Она снова вернулась к обсуждению команды противника. — У нас такой маленький городок, что новые лица не помешают… Ты видела его?

— Кого? — спросила я. Вокруг было шумно, голос Селены смешивался с голосами других учеников.

— Мне показалось, кто-то стоял внизу у лестницы и смотрел на нас.

Я резко обернулась, вцепившись в перила мертвой хваткой. Только несколько секунд спустя я почувствовала прикосновение к локтю — Селена переводила изучающий взгляд с меня на студентов внизу.

— Странно… только что он был там, клянусь.

— Никого там нет, — оборвала я и мысленно добавила: «Уже давно никого нет».

–…Да, здесь не то, что в Эттон-Крик…

Мы с Селеной обернулись на голоса. Они принадлежали трем девушкам. Одна из них — высокая худосочная брюнетка с шелковистыми волосами. Они были короче, чем у меня, и совсем другого оттенка. Мои — цвета воронова крыла, ее — ореховые, отливающие золотыми полосами у висков. Она была в кожаной куртке и черных джинсах. Рядом с ней шла девушка с черными вьющимися волосами, заплетенными в две косы. На ней была длинная красная юбка и укороченный черный свитер, открывающий одно плечо. Третья девушка была в черной шляпке, чудом держащейся на затылке. Ее темно-русые волосы локонами струились по спине и подрыгивали при каждом шаге.

— И тут нет этой дурацкой школьной формы, — сказала девушка с косичками. Девушка в шляпке ехидно заметила:

— А мне казалось, ты любишь наши чулки, Кэмми.

— Не называй ее Кэмми, — шепнула брюнетка в кожаной куртке, но так громко, что даже мы с Селеной услышали. — Иначе будет взрыв.

— Не будет! — воскликнула девушка с косичками, обращаясь к брюнетке, и тут же возмущенно добавила другой подруге: — И не называй меня, пожалуйста, Кэмми. Звучит ужасно.

— По-моему, нормально, — сказала девушка в шляпке. — Звучит очень мило.

— О-шиб-ка, — протянула брюнетка, и девушка с косичками возмутилась еще сильнее:

— Почему ты говоришь со мной так, словно я какая-то истеричка?

— Скалларк, прекрати возмущаться, — попросила девушка в шляпке. — Кира, не зли ее. Иначе нас выгонят и из этой школы.

— Вообще-то нас не выгнали из нашей школы, — ответила Кира рассудительным тоном. — И это ты прекрати, Сьюзен. Да где же эта дурацкая кафешка?

— И вовсе она не дурацкая, — вмешалась Селена. Я медленно повернула голову в ее сторону, удивленная тем, что подруга встряла в чужой разговор, а она уже взбежала вверх, поравнявшись с незнакомками. — Привет, девочки, меня зовут Селена. А позади меня плетется Кая.

— Э-э… Я — Кира. Это — Скалларк и Сьюзен. — Она по очереди представила своих подруг, бросила на меня мельком взгляд и тут же обратила внимание на Селену, но та не дала шанса и словечка вставить:

— А давайте мы с Каей проводим вас в кафе? Здесь отличные оладьи! Говорю вам, девочки, оладьи — то, ради чего стоит жить!..

Все началось в понедельник.

Я сидела в столовой в компании новых лучших подруг Селены. Скалларк смеялась над шутками громче всех — даже ее косички подпрыгивали, Сьюзен смущенно хихикала, Кира сдержанно улыбалась.

Они говорили о школьной форме, о погоде. Селена постоянно называла меня по имени, очевидно стараясь включить в беседу. О погоде спросила я, и собственный голос показался мне противным и чрезмерно сдержанным на фоне веселых и звонких голосов новых знакомых.

— Не то слово. Да я солнца уже сто лет не видела, посмотри, какая у нас кожа бледная!

Скалларк мне понравилась, она совсем не стеснялась незнакомой обстановки и была уверена в себе. Когда Селена и Кира отправились за обедом, Сьюзен и Скалларк окружили меня, завалив вопросами о спорте и учебе. Я толком ничего не могла ответить, так как не участвовала в соревнованиях.

— Ты не пловчиха? — изумились девушки.

Я покачала головой.

— Нет, я не плаваю. У нас же мужская команда.

Они переглянулись.

— У тебя хорошее тело, наверное, ты много бегаешь?

Я кивнула, не вдаваясь в подробности. Я была сконфужена таким пристальным вниманием к своей персоне. В школе у меня не было ни друзей, ни врагов, я мало с кем общалась.

— Какой красивый парень.

Я проследила за взглядом Сьюзен и увидела юношу, сидящего через два столика от нас. Волосы у него были светлые, всклоченные; на плечах свободно висела клетчатая рубашка. Он сидел спиной ко мне, но приятель светловолосого, заметив мой взгляд, кивнул мне, и я, кивнув в ответ, немедленно отвернулась. Меня вновь застали врасплох.

— Это Ной Эллисс, — сказала Селена, появившись за моей спиной с нагруженным подносом. У Киры был точно такой же. — Он очень классный!

Селена произнесла «очень классный» таким тоном, будто это разом описывало Ноя Эллисса. При этом подруга поиграла бровями, а девушки рассмеялись. Все, кроме Киры.

— Да, он неплох, но я не люблю блондинов.

— Ну не такой уж он и блондин, — насупилась Сьюзен, — у него волосы чуточку светлее моих.

— Сьюз, — Скалларк оценила ее тяжелым взглядом и дернула за прядь из-под шляпки. — Он самый настоящий блондин. И глаза у него голубые. Садясь за столик, он на несколько секунд задержался взглядом на нас. И даже улыбнулся мне.

— И подмигнул, — добавила Сьюзен, помахав кончиками пальцев в сторону столика парней.

Я больше не оборачивалась и вообще отключилась, пока Кира мрачно не объявила, глядя куда-то мне за спину:

— И Леда пришла. — Я повернула голову и увидела высокую длинноволосую блондинку с профессиональным фотоаппаратом, висящим на шее на длинном ремешке. Волосы у девушки были белые, как у Снежной королевы, и Селена не преминула это прокомментировать:

— Никогда не видела таких белых волос у людей. Как-то жутко.

— А брови у нее темные, — заметила Кира, — наверное, красится.

— Сомневаюсь, что Леда красится, — заметила Сьюзен. — И брови у нее не такие уж и темные.

— Опять началось, — с досадой пробубнила Скалларк, делая большие глаза. — Вы можете прекратить препираться? Я устала, и из-за вас у меня пропал аппетит. Какая разница, красится Леда или нет?

— Могу поспорить, что нет, — продолжала стоять на своем Сьюзен. Ее голос был все таким же нежным, но во взгляде читалось упрямство. — Она и в детстве была беловолосая, поэтому ничего удивительного. Она не красится.

— Давайте оставим ее в покое? — вновь предложила Скалларк. Она фальшиво улыбнулась нам с Селеной и покрутила у виска пальцем. Селена поинтересовалась:

— Так она из вашей школы?

— Учится в моем классе, — подтвердила Кира. — Терпеть ее не могу.

— Почему? — спросила я.

— Потому что она лицемерка, — бесцветным тоном ответила Кира. Сделав несколько глотков из своей бутылки, она продолжила, игнорируя взгляды подруг: — Я вижу людей насквозь, и потому ненавижу, когда мне лгут.

— Она это делает? — спросила Селена, удивившись. Видимо, жуткая беловолосая девушка все же не показалась ей лгуньей.

— Она притворяется милой и слабой. Она на самом деле не такая. У нее комплекс жертвы, вот что я хочу сказать. Она намеренно провоцирует ребят из нашей школы на жестокость.

— И что вы делаете? — спросила я, и тут же за нашим столиком как будто стало холоднее. Сьюзен и Скалларк нахмурились, глядя на меня так, будто я перешагнула невидимую границу.

— Мы, — сказала Кира с нажимом, — ничего не делаем.

— Ее отец — один из ведущих хирургов в больнице, — вставила Скалларк. Ее голос был бодрым и легкомысленным, и я подумала, что она пытается разрядить обстановку за столом. — В общем, лучше с ней не ссориться. Она не какая-то отмороженная девица, которая шатается по ночам и пьет пиво.

— Обычная девочка, — добавила Сьюзен, стрельнув глазами в сторону Киры, которая тут же нахмурилась. Я украдкой взглянула на Леду. Она держала в руках фотоаппарат и смотрела снимки. Худая, словно жердь, в черных легинсах и длинном бесформенном свитере белого цвета.

— Она ведь не в команде по плаванию? — спросила я.

— Нет, она наш фотограф, — сказала Скалларк. — Снимки с соревнований потом напечатают в газете.

— И она отлично рисует, — добавила Сьюзен. — Мы состоим в художественном клубе. Рисунки у нее отменные.

— Так давайте пригласим ее за наш стол? — воодушевилась Селена, словно не понимая, что это не очень хорошая идея. Кира не стала молчать и мрачно пробубнила:

— Лучше не стоит. Если бы она хотела присоединиться, то уже бы подошла.

Вот это ложь, подумала я. Леда ссутулилась и низко опустила голову, явно переживая, что кто-то может окликнуть ее. Сомневаюсь, что она нашла бы в себе силы присоединиться к своим знакомым из школы.

— Отлично! — голос Скалларк прервал мои размышления. — К ней подсел наш странноватый куратор. Хотя я вот что думаю: лучше бы с нами поехал Дориан Харрингтон.

— Ага, — со смешком осадила ее Кира, — он даже не работает в школе.

— Работает, — опять вмешалась Сьюзен, — он наш учитель на замену по биологии.

— Правда? — Кира вытаращила глаза и приоткрыла рот.

— А кто это — Дориан Харрингтон? — оживилась она. Я едва не закатила глаза и не спросила с недоверием: «Ты серьезно?» Неужели ей действительно интересны эти люди? Она ведь их даже не знает и, возможно, никогда больше не увидит их вновь. А даже если увидит, они ее не вспомнят. Или она их. Я — так точно.

Но девушки тут же переключили свое внимание на мою подругу и вразнобой начали рассказывать о том, какой Дориан Харрингтон красавчик и все такое прочее. Мне откровенно наскучило их общество, но я молча пила воду. Дважды мне пришлось отказаться от угощений, а когда Кира попыталась всучить мне горсть миндальных орешков, Селена со смешком сказала:

— У нее аллергия.

Кира высыпала ей в ладонь миндаль и покачала головой:

— Паршиво. А у меня… — она запнулась, но тут же воодушевленно закончила: — Слава богу, никакой аллергии. Могу есть что хочу и когда хочу.

— Хвастунишка, — нараспев произнесла Сьюзен, улыбаясь.

Минуты текли утомительно медленно, и я уже устала сидеть в одной позе. Селена изредка бросала на меня понимающие взгляды, в которых сквозило предупреждение: только попробуй смыться. Я терпеливо ждала, когда прозвенит звонок, а до него еще было целых двадцать минут. Время будто смеялось мне в лицо.

— Через секунду вернусь, — громко сказала я и поднялась. Селена тут же всполошилась, спросив:

— Куда ты?

В ее голосе проскользнуло подозрение, но я ровным тоном ответила:

— Хочу купить еще воды.

Когда я отошла от столика на два шага, болтовня возобновилась, и я смогла вздохнуть спокойно.

— Ты уронила… — услышала я мужской голос и бросила взгляд на столик Леды, которая вздрогнула, когда к ней обратились. Ной Эллисс протянул ей яблоко, Леда тоненьким голоском поблагодарила его.

Когда я вернулась за стол, Кира подалась вперед и приглушенно спросила:

— Можно вопрос? Мы слышали, в этой школе произошло страшное преступление.

— Кира! — шикнула на нее Сьюзен.

— Ты чего? — зашипела с другой стороны Скалларк, нахмурившись.

— Я просто спросила, — начала оправдываться та, при этом пытливо глядя на Селену. Потом перевела взгляд на меня, и я ответила, потому что Селена, казалось, потеряла дар речи:

— Она была нашей подругой.

Скалларк толкнула Киру в бок, а Сьюзен виновато пробормотала:

— Простите, девочки.

— Это случилось год назад, — продолжила я, потому что Кира не отводила взгляд. — Это сделал наш учитель литературы.

— Ладно, гм… прости, пожалуйста. Я не собираю сплетни, не подумайте. Я даже не могла предположить, что вы были знакомы.

— Это маленький городок, — спокойно ответила я, отвинтив крышечку с бутылки и сделав несколько больших глотков. Я была невозмутима, но чувствовала, что должна смыть неприятный комок в горле. Только после этого стало немного легче и голос Стивена Роджерса за моей спиной стих, а вместо него вернулись голоса студентов из кафе и Сьюзен.

— Давайте поговорим о парне позади нас. Хе-хе, — нервно рассмеялась она, покрываясь пятнами. Скалларк подхватила эту идею:

— Ага, он иногда поворачивает голову в нашу сторону. Будто подслушивает.

— Ной не такой, — возразила Селена, мигом забыв о неловком моменте минуту назад. — Лично мы не знакомы, но я знаю о нем только хорошее. Он добрый парень!

— Джек-потрошитель, может, тоже был добрым парнем, — влезла Кира, и тут я не смогла с ней не согласиться.

Когда подошло время прощаться, я ощутила такое непередаваемое облегчение, что даже улыбнулась. А когда Кира добавила напоследок, что чувствует себя немного виноватой за неловкость за столом, так как не всегда следит за тем, что говорит, осадок в моей душе полностью испарился. Кира оказалась похожей на меня.

Когда они ушли, Селена задумчиво произнесла:

— Слушай, можно подумать, Эттон-Крик довольно-таки страшный и мрачный город, а? — Я согласилась, и Селена продолжила, глядя вслед удаляющимся фигурам: — А мне кажется, что он не так уж и плох. Если судить по девчонкам, он спокойный и добродушный.

— У городов нет души.

— Мы могли бы подружиться с ними, как считаешь? Завтра сядем вместе с ними на трибунах.

Я кивнула, даже не догадываясь, что для меня завтрашний день не наступит.

* * *

Уроки закончились, и Селена вновь заставила мое сердце колотиться в рваном ритме, когда невнятно шепнула, беря меня под локоть:

— Кая, это опять он.

— Кто?! — Я обернулась и осмотрела школьную парковку, задержавшись взглядом на машинах преподавателей. Селена удивленно открыла рот.

— Что за… — Она уставилась на меня. — Этот тип стоял там! Судя по скептическому взгляду, ты мне даже не веришь, но говорю тебе, там кто-то стоял и смотрел! Уже второй раз за день!

— Ладно, но он уже ушел, — сказала я и поспешила к машине. Селена, чуть задержавшись, пошла следом. Устроившись на пассажирском сиденье, она спросила, не скрывая беспокойства:

— Может, это маньяк?

Я оторвала взгляд от футбольного поля, накрытого тенью от заходящего солнца, и посмотрела на нее.

— У нас в школе был только один маньяк.

Едва я сказала это, как тут же пожалела: от лица Селены мгновенно отхлынула кровь. Потупив взгляд, она отвернулась к окну. Я молча выехала с парковки, не желая обсуждать Стивена. Он мертв, как и Лили. Несмотря на то, что он сидит за решеткой за убийство и изнасилование, он не жив, и я надеюсь, он еще долго будет заперт в клетке, засыпая и просыпаясь под визг заключенных, таких же безумных, как он сам.

Почему сегодняшний день — одно сплошное напоминание о прошлом?

— Прости, — сказала Селена. Я бросила на нее взгляд.

— Ничего. Предлагаю забыть об этом.

— Есть, солдат! — Селена, улыбнувшись, отдала мне честь и откинулась на сиденье. — Мне понравились девочки из Эттон-Крика. А тебе?

— Они милые. — Я следила за дорогой, но все же заметила скептический взгляд, направленный в мою сторону. — Это правда, — повторила я, — они милые. Кроме Киры. Она странная.

Селена хохотнула:

— Больше, чем ты?

— Может, как я. Но мне и не должны нравиться люди, которые на меня похожи, так?

— Так. Тебе в принципе не нравятся люди.

Я пожала плечами, не желая спорить. Селена вернулась к обсуждению новых знакомых:

— Ну, в чем-то ты права. Кира немножко мрачновата. Но что, если и мы в выпускном будем такими же? Учитывая экзамены и мою математическую статистику… — Она демонстративно покосилась в мою сторону. — Ты ведь не позволишь мне стать мрачной, верно? Поможешь подготовиться к экзаменам?

— Помогу, если перестанешь говорить об этом.

— Хорошо-хорошо! Поговорим о предстоящем зимнем маскараде. — Следующие десять минут Селена восторгалась своим нарядом, украшениями для зала и прочими вещами, и на моей душе вдруг стало легко и спокойно.

— Может, нас даже кто-то пригласит… — мечтательно протянула она.

— Тебя приглашали.

— Ты права. — Селена погрустнела и принялась теребить пуговицу на кофте. — Но эти парни не моя судьба.

— Чего?

Селена смутилась сильнее.

— Ну, знаешь, судьба… Мм… когда ты и этот человек связаны на века вперед, когда ваши сердца бьются в такт… — Она уставилась на меня в поисках поддержки, но я не стала отворачиваться от дороги.

— По отдельности они никто, но вместе — единое целое! Они представляют что-то стоящее, потому что вместе они — огонь! Они вместе являются воплощением чего-то волшебного, искрящегося разноцветными искрами, способными поджечь и других людей. Но когда они находятся вдали друг от друга, они просто люди! Их глаза тусклые и даже губы блеклые и невзрачные, словно у мертвецов! Их волосы не сияют на солнце и не привлекают внимания, а улыбки кажутся насквозь фальшивыми. Они бензин друг для друга, понимаешь, Кая? Они тащат друг друга на себе в другие миры, заставляют друг друга бороться, переступать через страх, страстно любить. Просто жить. Хотеть от жизни большего.

Повисло тяжелое, звонкое молчание. Для моих ушей это была пытка, мне бы хотелось, чтобы Селена продолжила распаляться, но она ждала моей реакции. Я должна была что-то сказать, но не знала, что именно. Хотелось полюбопытствовать, а не пишет ли она тайком любовный роман, и еще спросить, не собирается ли она всерьез ждать человека-бензин.

— М-м-м, — протянула я, сворачивая на нашу улицу. Солнце светило прямо в глаза, и я надела солнцезащитные очки, лежащие на приборной панели. — Это… это…

— Ты думаешь, что я сумасшедшая, — заключила Селена. Я резко посмотрела на нее.

— Ни разу! — Я прочистила горло. — Просто это… понимаешь, для меня это сложно.

— Ты не веришь в любовь.

— Я не не верю в любовь, — с нажимом возразила я и, тщательно подбирая слова, продолжила: — Просто я не умею выражать чувства так, как ты. Но я… чувствую то же самое, что и ты.

— Ну ты и лгунья.

— Но мне понравились твои слова, — улыбнулась я. — Действительно понравились. Ты ведь знаешь, я просто…

— Ты камень.

— Нет, я хотела сказать, что не встретила такого человека, как ты описала. И ничего подобного я не чувствовала.

— Потому что ты думаешь только об экзаменах и военной академии, — поддела Селена, наклоняясь в сторону и махая мисс Бакли в окошко. Я остановила машину у кованых ворот и, стянув очки с носа, посмотрела на подругу:

— Ты права, сейчас я думаю только об учебе, но когда я полюблю кого-нибудь так, как ты описала, обязательно тебе расскажу. Честное слово!

Лицо Селены осветило заходящее солнце. Может, от этого ее глаза показались хитрее и ярче, чем они есть. Ее звонкий голос, наполнившийся иронией, стал звонче:

— И пусть будет так! Потому что кто, как не ты, заслуживает чувствовать себя любимой и в безопасности?

Я поморщилась и сказала, взмахнув рукой:

— Просто иди домой и предупреди маму, что сегодня мы с Джорджи задержимся. — Я бросила взгляд на наручные часы. — Что-то мне подсказывает, что она начнет уговаривать меня посмотреть с ней этот мультфильм про бешеную белку.

Слова о любви еще долго крутились в моем мозгу. Туда-сюда. Селена на самом деле часто выдавала нечто такое, что заставляло меня задуматься. Сегодняшняя беседа натолкнула меня на вопросы. Неужели в этом мире действительно есть люди, которые любят так? Есть ли кто-то, кто готов ради любви абсолютно на все? И что случится с таким человеком, который любит другого больше всего на свете? Что, если с возлюбленным что-то случится? Разве без любви такие люди могут существовать? А что случится с Селеной, если она полюбит кого-то так сильно, что начисто забудет о себе?

Нет, это не жизнь, решила я. Отдав себя другому, ты не живешь, а существуешь. И себе больше не подчиняешься.

Несмотря на такое умозаключение, я достала из сумки ежедневник и вписала в список желаний новое:

51. Найти истинную любовь

В музыкальной школе Джорджи было тихо и пусто. Подойдя к торговому автомату, напротив ряда сидений, я сунула в прорезь мелочь и нажала на сникерс. Достав для сестры шоколадку, я обернулась и тут же отпрянула назад — в опасной близости от меня стоял какой-то парень. Он шагнул в сторону, пропуская меня, а затем занял мое место у автомата.

Успокойся, Кая, — строго приказала я себе и с колотящимся сердцем устроилась в пластиковом кресле.

После того что тот монстр сделал с Лили, я странным образом реагирую на незнакомцев. А ведь этот юноша даже не выглядит опасным. Зря я напряглась.

Тем временем незнакомец купил пачку орешков и направился в мою сторону. Присев через одно кресло от меня, он со странной улыбочкой, будто мы друзья, принялся изучать мое лицо. Я несколько секунд делала вид, что ничего не замечаю, затем обернулась и наткнулась на взгляд, полный искреннего любопытства.

Щеки незнакомца порозовели, глаза сверкали.

Странный он какой-то.

— Мы знакомы? — тихо спросила я. Он вытянул длинные ноги, затянутые в черные джинсы, вперед и кивнул на батончик, который я по-прежнему вертела в пальцах, шелестя фантиком.

— Разве ты ешь такое?

Я покачала головой.

— Нет, это не для меня. — И зачем-то добавила: — У меня аллергия на орехи.

Он улыбнулся, будто в аллергии было что-то забавное.

— Да. У меня тоже.

Его голубые глаза смеялись. То ли надо мной, а может, просто так. В любом случае от его взгляда сделалось не по себе. Я всмотрелась в лицо незнакомца с той же пристальностью, что он в мое.

— Извини, — наконец сказала я, — я не всегда запоминаю лица людей.

Он не удивился и не расстроился, и в этот момент я почувствовала исходящее от него тепло. Этот незнакомец продолжал сиять, словно солнце в горячий летний день. Я еще никогда не встречала таких людей — которые раздаривают направо и налево хорошее настроение.

А он все буравил и буравил меня интенсивным взглядом глаз-льдинок и вдруг ошарашил:

— А если мы еще раз встретимся, тогда ты меня запомнишь?

Я не сразу нашлась с ответом. Отчего-то сердце екнуло в груди.

— Наверное, да. Но люди, которых я забыла, никогда не подходят ко мне во второй раз.

— А я подойду, — поспешно сказал он. — Главное, что я тебя помню, Кая. — Я в ответ нахмурилась, а он уже протянул руку: — Меня зовут Ной.

Я без раздумий пожала ее, поинтересовавшись:

— Ты учишься в этой школе?

— Нет, — он убрал руку и откинулся на спинку сиденья, — здесь учится мой младший брат. Он мечтает основать свою рок-группу. Только не говори моей маме, а то она сойдет с ума.

— Не скажу. Так мы…

— Из одной школы, да, — закончил он. — Сегодня я видел тебя в кафе, в обществе ребят из Эттон-Крика.

Ах да! Тут я заметила его клетчатую рубашку, белую футболку под ней, густые встрепанные волосы. Он ведь подсел не потому, что слышал о себе сплетни?

Я размышляла над этим лишь секунду, а Ной уже отложил пачку с орешками на кресло позади себя, достал из кармана джинсов мобильный телефон и бросил в мою сторону вопросительный взгляд:

— Можно с тобой сфотографироваться?

— Зачем? — удивилась я.

— Чтобы у меня были доказательства нашего знакомства. Я выложу фото в «Друзьях», и когда добавлю тебя, ты сможешь понять, что я не обычный незнакомец…

— Меня нет в «Друзьях» и вообще… в социальных сетях…

Я сконфуженно пожала плечами, но Ной не растерялся:

— Тогда просто сфотографируемся на память.

Между нами было кресло, но я все равно почувствовала непривычную близость, когда он склонился ко мне, вытянув руку с мобильным телефоном вперед. Я не стала отстраняться. Была удивлена, если не шокирована. Ощущение было странным, ведь обычно люди не заговаривают со мной ни с того ни с сего, а тем более мальчики из моей школы. Кроме Селены у меня даже друзей нет.

Ной — это солнце, решила я. Он — солнышко.

Мы ни о чем не разговаривали. Я не знала, о чем говорить и стоит ли задавать какие-нибудь вопросы, а Ной, казалось, не говорил, потому что чувствовал себя комфортно в тишине. Казалось, он ничего не спрашивает, потому что уже знает достаточно.

Тут тишина нарушилась, когда вниз по мраморным ступенькам скатился мальчик лет восьми и повис на руке Ноя, потянув его в сторону выхода. Мальчик помахал мне, весело улыбнувшись:

— Привет, Кая!

— Привет. — Я тоже махнула ему рукой. Движения были зеркальными: я делаю то, что делает эта странная семья. Они улыбаются, я улыбаюсь в ответ, они на прощание машут руками, и я машу тоже.

Прежде чем уйти, Ной пообещал, что завтра переборет страх перед моей кислой миной и присоединится ко мне за обедом.

И я принялась с нетерпением ждать завтрашнего дня.

— У тебя есть моя фотография! — напомнил он, улыбаясь белозубой улыбкой. — Не забудь меня, Кая.

Он шел задом наперед, а брат волок его за кончики пальцев.

А затем они оба исчезли, и коридор погрузился в тишину. Вновь все стало обыденным и серым. Я опустилась в кресло и посмотрела на экран мобильного телефона. На фотографии мы с Ноем едва уместились в одном кадре. Он ослепительно улыбался, а я лишь попыталась улыбнуться, чтобы не выглядеть рядом с ним призраком. Но все равно выглядела. Ярко контрастировала с его живым выражением лица, обаятельной улыбкой, ямочками на щеках и светлыми волосами.

Он подписал эту фотографию:

«Кая Айрленд и Ной Эллисс, 10. 12. 12».

Я не забуду тебя, Ной.

Ни за что не забуду эти пронзительные глаза, добрую улыбку и мягкий тембр голоса.

* * *

Все закончилось в понедельник.

Отец все повторял, что страха на самом деле не существует, и я поверила ему. Сколько себя помню, я всегда пыталась скорее вычеркнуть из памяти все, что было связано с болью и страхом, пыталась локализовать больное место, срочно вылечить, чтобы забыть. Пыталась быстро разделаться с ним, пока он не парализовал все тело. Я всегда контролировала его. Но десятого декабря меня и мою восьмилетнюю сестру Джорджи похитил Стивен Роджерс.

Тогда я поняла, что вытолкнуть страх из сознания мало, — он вернется вновь. Вернется более сильным, придет вместе с Безнадежностью и Болью. Папа обманул. Он солгал, сказав, что страх находится в моей голове, — он выбрался наружу. Все отнял. Ничего не осталось.

Но я никогда не говорила об этом.

Я никогда не признавалась, что помню, что Стивен сотворил со мной; не признавалась ни родителям, ни врачам. Никто так и не узнал, что на самом деле случилось с малышкой Джорджи.

Я никому не говорила, что смех Стивена до сих пор преследует меня в ночных кошмарах. Я, бывает, просыпаюсь в поту посреди ночи и не могу понять, где нахожусь. Я дезориентирована, панически хватаю ртом воздух, пытаюсь наполнить горящие легкие, а в ушах сквозь пульсацию крови слышу смех Стивена. Не могу избавиться от него даже много лет спустя.

Я никому не признавалась, что помню каждую минуту боли. Не говорила, что, когда Стивен тщательно разрезал мою кожу на ребре, он включал Бетховена и просил меня наслаждаться музыкой. Не говорила, что помню, как Стивен зашивал мою кожу, заставляя впиваться ногтями в его плечо и сжимать зубы до боли. Он сшивал порезы и ночью разрывал их вновь. Не хотел, чтобы я истекла кровью. Он перевязывал мои раны, словно заботливый старший брат, и ночью вновь убирал повязки, чтобы продолжить наносить шрамы. Он хотел перенести их со своего тела на мое. Каждый из них. Каждый шрам, полученный в тюрьме.

Стивен сказал, я виновна в том, что с ним случилось. За испещренное лицо, за вывихнутую лодыжку, за сломанные пальцы, за перелом ключицы — я должна поплатиться за все. Двадцать четыре шрама.

Меня ждало еще много боли, но я терпела изо всех сил. Потому что где-то там, в темноте, среди тысячи коридоров, которые я вообразила в мозгу, в тесной клетке сидела моя сестра. Маленькая восьмилетняя девочка, которая не вынесет даже вида крови. Я терпела, потому что знала: если умру, монстр тут же отправится за ней, чтобы сделать то же, что со мной.

Поэтому каждую секунду я отдавала себе четкие приказы не терять сознание. Дышать. Я стискивала зубы до такой степени, что начинала ныть челюсть. Я заставляла себя смотреть, как по животу стекает кровь, заставляла себя смотреть, как Стивен сжимает мою скользкую кожу между пальцев и сшивает ее.

И я не кричала. После первого раза я больше никогда не кричала, потому что видела, что чудовищу доставляют удовольствие мои вопли. Его глаза наполнялись удовлетворением, хотели больше боли, больше криков, больше мучений…

…Но я об этом никому не говорила. Ведь это лишь мой секрет. Был мой и Стивена, но он мертв. Поэтому секрет мой и ничей больше.

Оказывается, и я умею хранить секреты. Я храню секреты даже от себя самой. Внезапно оказалось, что за ширмой тайны, где-то там, глубоко в подсознании, есть и другие вещи, о которых я никому не говорила. Но не потому, что не хотела признаваться, а потому что забыла.

Я никому никогда не говорила о мальчике с солнечной улыбкой. Он задержался в моей памяти всего лишь на несколько часов, а затем исчез, будто в моем мире его никогда не существовало. Так получилось, что Ной Эллисс был секретом от меня самой. Я вырвала его из памяти, потому что нужно было запомнить другие вещи. Более важные вещи.

Ной Эллисс был всего лишь прологом к плохой истории, а прологи никто никогда не запоминает. Запоминаются лишь истории. И лучше всего запоминаются истории с плохим концом.

* * *

13 декабря 2012

— Уверен, ты надеешься, что вас кто-то ищет, я прав? — Стивен задал вопрос и тут же склонился, словно думал, что я шепчу ответ, а он не может его услышать, потому что стоит с идеально ровной спиной. Я не шептала. Я ничего не говорила, потому что знала: любым словом могу вывести его из себя. Но мне хотелось задать вопрос. Неужели ему никогда не надоест меня резать? Резать и зашивать, резать и зашивать… бесконечно. Бесконечно.

Но Стивен и не ждал моего ответа; он провел липкой от крови ладонью по моим волосам, убирая их со лба, и, вглядываясь в мое лицо, задумчиво прошептал:

— Когда же ты умрешь?

Я ничего не говорила, потому что не хотела тратить силы на это животное. Он не заслуживает даже презрительного взгляда. Но я все равно не зажмуривалась, потому что хотела, чтобы чудовище смотрело в мои глаза.

Я хотела сказать, что никогда не умру. Стивен бы рассмеялся надо мной, но мне все равно, потому что это правда. Я не умру, пока не вытащу Джорджи из клетки. Если я умру здесь, на этом складе, на этом грязном прозекторском столе, никогда себя не прощу. Потому что Джорджи все еще будет сидеть там, на соломенном полу, обхватив колени руками, и со страхом ожидать, когда вернется Стивен, чтобы теперь ей нанести раны.

Они будут хуже моих, потому что, когда я умру, Стивен придет в бешенство. Он лишь говорит, что хочет, чтобы умерла, но на самом же деле ему интересно, почему я все еще не сдалась. Ему даже в голову не пришло, что человека могут держать на ногах не только жажда мести и желание убивать, но желание защищать и спасти. Мое израненное тело вечно будет стоять между ним и Джорджи. Даже когда во мне иссякнет кровь, я найду способ защитить свою сестру.

Возможно, Стивен прочел это в моих глазах, потому что между его бровей залегла морщинка понимания, а взгляд стал более проницательным. Он вздохнул:

— Я совершил тогда ошибку… с Лили. Она была милой девочкой. Красивой. Улыбчивой. Всегда улыбалась мне, посылала сигналы…

Ложь. Все, что он говорит — ложь.

Я сглотнула, переборов желание гневно возразить.

— Она была самой красивой девочкой в вашем классе. — Стивен погладил мои волосы, оставляя на них кровавые следы, затем склонился ниже. С отвращением я заметила, как он прикрыл веки и его ресницы затрепетали. — Я ошибся, — шепнул он, — когда решил, что Лили была самой красивой. Она была фантиком. Яркой оберткой, которую мне хотелось разорвать, посмотреть, что внутри. Внутри ничего не было. Пусто. Я должен был обратить свое внимание на тебя. На твои длинные темные волосы, которые ты собирала в хвост. На серьезный взгляд настоящего солдата, на темные глаза без тени улыбки… Твоя красота является чем-то большим, чем внешность. Я никогда не видел твоей улыбки, но готов спорить, что, когда ты улыбаешься, ты в сотни раз красивее!

Стивен восхищенно отстранился, но его лицо по-прежнему было рядом. Его глаза сияли безумством, были наполнены живым интересом, словно у мальчугана, родители которого вернулись домой с подарками. Его подарок я. Теперь он хочет разорвать меня.

— Ты увидишь мою улыбку только после смерти, — мои первые слова за сегодняшний день. Стивен поцокал языком, не выглядя рассерженным:

— Потому ты мне и нравишься. Ты напоминаешь мне меня самого — тоже не хочешь сдаваться.

Я сосредоточила взгляд на своем бывшем учителе.

— Ты все видишь именно так? — Он непонимающе моргнул. — Ты идешь до конца лишь потому, что не хочешь сдаваться? Лили было пятнадцать лет.

Стивен выпрямился. Перемены в его лице были едва уловимыми, но я все же почувствовала их, потому что знала, что значит этот взгляд. Стивен размышляет над моими словами, после чего ему придется сделать выбор: если он решит, что я говорю правду, он причинит мне боль. Если его мозг отвергнет слова, он засмеется и назовет меня «несообразительной глупышкой». Но Стивен не смеялся.

— За долгой беседой я почти забыл, с какой бессердечной тварью говорю, — протянул он, оценивая меня холодным взглядом. Фаза преображения завершилась, он стал полностью другим. Я с трудом оторвала взгляд от его холодных глаз и посмотрела на то, с какой яростью его пальцы сомкнулись вокруг рукоятки ножа. Представила, как он срезает с моей ноги кусочек кожи.

Куда он ее девает?

На самом деле я не хочу знать. Я где-то слышала, что преступники, такие психопаты, как Стивен Роджерс, даже могут есть своих жертв. Им кажется, что таким образом они впитывают жизненные силы, энергию людей, которых едят.

— Мисс Айрленд, — позвал меня Стивен, легонько встряхнув за плечо. Глаза внезапно обожгло от яркого света лампы над прозекторским столом. Я потеряла сознание? — Мисс Айрленд, тебе больно?

Если скажу «да», он захочет сделать больнее. Если отвечу «нет» — тот же результат.

— Почему молчишь? — Стивен с улыбкой выпрямился. Я повернула голову, не отрывая взгляда от его высокомерного лица с насмешливой улыбкой. — Ты всегда молчишь. Я заметил это еще в школе. Почему? Боишься сказать какую-то глупость? А, нет, знаю. — Стивен делал свои безумные предположения, постукивая пальцами по подбородку. — Каждый раз, когда ты задавала вопрос, твой отец хорошенько выпарывал тебя ремнем, верно? Разве ты не хочешь поговорить с кем-нибудь?

У меня больше не было сил говорить.

Все стало черным.

Все как обычно.

* * *

Эти мучения будут длиться вечно. Я вымоталась и хочу уйти, но не могу бросить Джорджи. Без меня ей конец. Я тоже держусь за нее. Чтобы набраться сил, мысленно дотягиваюсь до нее и сжимаю в крепких объятиях. Говорю ей, что не позволю умереть. Говорю, что она вернется домой невредимой. Лгу ей об этом каждый день.

…

Когда Стивен бросил меня на пол клетки, я с трудом моргнула и вдруг поняла, что моя голова уже на коленях Джорджи. Она нежно убрала окровавленные волосы с моего лица. Поет песню, пытается успокоить и утешить меня. Или себя. Я не слышу слов. Я слышу только равномерный звон, шум крови, текущей по венам. Чувствую запах гниющего сена.

Сколько дней я смогу выдержать?

Когда нас найдут?

Уже нет сил бороться. Джорджи борется, а у меня не хватает духу. Стивен вытряхнул из меня все, что мог. Сколько дней прошло с момента похищения? Сколько дней прошло с тех пор, как он ранил меня впервые?

Справа вдруг раздался скрип: Стивен отпер клетку и поставил на бетонный пол металлический поднос с едой. Он лишь потому кормил нас, что боялся, что мы умрем до того, как он наиграется. По той же причине он зашивал меня и накладывал на раны повязки. Чудовище.

Джорджи пошевелилась и слабым голоском шепнула:

— Кая, ты должна что-нибудь съесть.

Мне повезло, что у меня есть Джорджи — маленький сгусток надежды на лучшее с кудряшками и испуганными глазами. Я согласно кивнула и, прикладывая немыслимые усилия, попыталась сесть. Джорджи, увидев, что я двигаюсь, быстрыми движениями отползла к двери клетки и через секунду уже подтянула ко мне поднос.

Я приказала рукам действовать, но они не шевелились. Приказала энергии направиться в пальцы, чтобы взять плошку с бульоном и сделать глоток. Джорджи будто читает мысли — она взяла плошку и осторожно поднесла к моим губам. Я сделала глоток, прикрыв веки.

Я одновременно хотела и не хотела знать, о чем она думает. Надеюсь, думает, что выберется; что прутья клетки перестанут угрожающе сдавливать пространство. Но думаю, что глядя на меня, на мое испещренное ссадинами лицо, на пропитанный кровью свитер, прилипший к телу, на покалеченную ногу, она уже перестала надеяться. Она не верит, что выживет.

— Выпей, Кая, — прошептала она. Пластмассовые края коснулись моих губ, и я открыла рот. Сделала глоток, с успехом поборов приступ тошноты — бульон вместе с кровью попал в желудок, — и Джорджи тут же забрала посудину из моих пальцев. Она отставила ее на поднос и притянула меня к себе. Обняла меня маленькими ручонками, крепко прижалась.

В моих глазницах вскипели слезы, но я вскинула голову.

Держись, Джорджи. Она больше не задавала вопросов, действовала на автомате. Думаю, она спряталась. Думаю, у Джорджи в голове есть безопасное местечко. Это хорошо. Пусть остается там. Пусть не спрашивает, почему нас все еще не нашли. Пусть не спрашивает, где мама и папа. Пусть молча гладит меня по волосам, слипшимся от пыли, пота и крови. Пусть не плачет. Пусть продолжает смотреть на меня пустыми кукольными глазами.

Потому что, когда она выберется из клетки, она вернется в сознание и будет в безопасности. Ей нужна помощь. Я сделаю все для того, чтобы Джорджи вернулась домой.

* * *

13 декабря 2012

— Ной! Что ты делаешь?!

Ной даже не обернулся, когда мама вошла в комнату и плотно прикрыла за собой дверь, выкрашенную депрессивной черной краской.

— Почему ты не в школе? У тебя сегодня после обеда тест. Я специально звонила твоей учительнице, чтобы… — Тут мама заметила в его руках пачку бумаги. — Что ты делаешь?

— Мам, мне пора.

— Нет уж! — она схватила его за локоть. Миссис Эллисс была невысокой и хрупкой, но очень грозной женщиной. Сыну она доставала до груди, однако это не мешало сверлить его напряженным взглядом таких же голубых, как у него, глаз.

— Ты опять идешь расклеивать листовки?

— Мама, Кая пропала. — Он повторил это в сотый раз. В тысячный. Он повторял это днями и ночами, чтобы его услышали. Казалось, никто ничего не делает. — Ты не понимаешь!

Мама глубоко вздохнула и подвела Ноя к кровати. Они сели рядышком.

— Ной…

— Я видел ее в тот день, — оборвал он, уставившись в пол.

— Вы учитесь в одной школе, и ты…

— Я разговаривал с ней. Я видел ее в школе Билли. Она сидела в кресле на первом этаже. Я даже сделал фотографию — она же никого не помнит!.. — Он поднял взгляд. Голубые глаза были большими от ужаса. — Я должен что-то сделать. Я не могу сидеть на месте. Я не могу. Я не знаю, где она. А вдруг она…

— Ной. — Мама тяжело вздохнула. — Ты и так многое сделал. Ты расклеил листовки по всему городу. Ты искал ее с поисковыми отрядами в лесу. Ты давно не спал. Ной… — Мама накрыла его руку, на которой выступили синеватые вены, и Ной сжался от дурного предчувствия. — Давай я пойду с тобой. Ты плохо выглядишь. Давай я помогу тебе. Не делай все в одиночку.

Он встретился с ней взглядом. Она всегда была такой — если не может контролировать, то будет заодно в любом деле. Он кивнул, и она слабо улыбнулась. Невесело фыркнула, встрепав его светлые волосы:

— Ну и денек. А я месяц назад запланировала столик в кафе, чтобы отметить твой день рождения!

* * *

— Как спалось, мисс Айрленд? — полюбопытствовал Стивен. Он придерживал меня за талию, когда вел к страшной комнате пыток. Был так близко, что я чувствовала исходящий от него запах свежести и чая. С его волос на мое плечо, выглядывающее из-под распоротого свитера, падали капли воды. Было холодно. Кожа горела от боли, я изнывала от желания смыть грязь и кровь.

— Тебе снились хорошие сны?

Мне не снятся сны. Мне ничего не снится. Я проваливаюсь в небытие и выныриваю из него, чтобы встретить лицо Стивена Роджерса, перечеркнутое чудовищным шрамом. Я возвращаюсь в реальность для того, чтобы без сопротивления следовать в его игровую комнату, где случится то же, что и всегда — пытка над моим разумом.

Стивен помог мне опуститься на металлическую поверхность стола. Процедура была стандартной: он стянул на моих запястьях и щиколотках ремни, будто все еще считал, что в любой момент я могу убежать.

Бросая взгляд то на меня, то на ремни, пока затягивал их, он произнес:

— Я все еще жду, когда ты сдашься и поговоришь со мной по душам.

Я перевела уставший взгляд на лампу над столом. Сонно моргнула.

— Нет.

— Нет? — Стивен немало удивился, и я обратила внимание на него. Он давно не слышал моего голоса — целую вечность. Внутри меня все тут же взбунтовалось: не смотри на него, не говори с ним — он никто.

Стивен выпрямился и скрестил руки. Раньше рубашка была белой, а теперь вся покрыта моей кровью. Готова спорить, он спит в ней. Может, даже принимает в ней душ.

— Ты хочешь, чтобы я сдалась, но не для разговора. — Стивен нахмурился, и его глаза наполнились противоречивыми эмоциями страха и сомнения. — Что с тобой случилось в тюрьме? Что случилось, когда заключенные узнали, что ты сделал с пятнадцатилетней девочкой? Что случилось, когда они поняли, какое ты ничтожество? Как быстро ты сдался?

Одним стремительным движением Стивен оказался рядом и схватил мои волосы в кулак. Я едва не вскрикнула. Плечи рывком оторвались от стола, вместе с этим напрягся пресс и на животе полопались швы. На мгновение я решила, что заплачу, но затем в глазах все прояснилось, и я увидела, насколько близко ко мне лицо Стивена. Наши носы почти соприкоснулись. Я увидела его длинные ресницы и глубоко посаженные красивые глаза. У него утонченные черты лица. Как у художника. Как у человека, который живет искусством. Как у человека, который насилует и убивает девочек.

— Ты хочешь утешить себя мыслью, что никто не сможет выдержать пыток, — прошептала я, и его взгляд мгновенно метнулся от моих губ к глазам. — Хочешь знать, что на твоем месте так поступил бы любой — сдался.

Я не договорила, потому что рот Стивена накрыл мой, и я сжала губы до боли. Почувствовала укус, но не отступила. Стивен отстранился и слизнул с моей нижней губы кровь.

— Даже если бы ты сдох в тюрьме, — сказала я, — все равно люди не стали бы тебя меньше презирать. Потому что ты ничтожество и всегда таким был.

Его кулак врезался в мой висок. Моя голова дернулась в сторону, и я снова подумала, что заплачу. Перед глазами поплыли круги, но слез не было. А даже если бы были, я бы не остановилась. Я буду продолжать. Молчать. Выводить его из себя. Главное — не сдаваться и не играть по его правилам. Главное — не умереть.

— Ты смотришь на меня свысока даже сейчас?! — Он приставил к моему горлу нож. Я затаила дыхание и не шевелилась. Смотрела, как сумасшедшие глаза Стивена едва не вылезают из орбит. Слушала, как его дыхание стало прерывистым, когда, проглатывая окончания, он пробормотал: — Ты сдохнешь, и никто не найдет твое тело.

Я не шевелилась: неаккуратное движение — и мне конец. Я все еще не дышала. Если сделаю вдох — это будет его выдох, полный ненависти и желания причинить мне боль. Пусть он выговорится.

И Стивен с удовольствием продолжил, вжимая нож в мою тонкую кожу.

— Это вы виноваты. Маленькие девочки с хорошенькими улыбочками. Никто не замечает меня. Никто никогда не смотрел на меня.

— В тюрьме тебя многие заметили. Готова спорить, замечали каждую ночь.

Стивен набрал полную грудь воздуха и выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Как же мне заставить тебя замолчать? — Он сделал вид, что задумался, хотя я знала: план давно готов. Стивен все заранее продумал, ведь именно меня он винил во всем случившемся. Наверное, сидя в тюрьме, он мечтал сотворить со мной страшные вещи. Его рот растянулся в совершенно сумасшедшей усмешке.

— Может, отрезать тебе пальцы рук? Или, может, сломать каждый палец по отдельности? — Он выпрямился и склонил голову набок, наблюдая за моей реакцией. — А когда кости срастутся, я их вновь сломаю. И так снова и снова.

Он думает, что сможет жить на этом заброшенном складе вечно? Весь город рыщет в поисках этой крысы, сбежавшей из тюрьмы.

— Вижу, о чем ты думаешь, — с усмешкой протянул Стивен, постучав лезвием ножа по краю металлического стола. — Думаешь, тебя найдут. Кто-нибудь примчится к тебе на помощь. У меня для тебя новость: никто и не собирается спасать тебя. И никто никогда не найдет твое тело, которое я порежу на кусочки.

Как я и думала, он много фантазирует на эту тему. Я не показала, что боюсь. Возможно, я даже и не боюсь. Уже не знаю.

Стивен задумчиво очертил ножом мои скулы. Он не хотел озвучивать свой вопрос. Пытался спрятать очевидное любопытство, но тщетно.

Почему я не боюсь?

Я разлепила сухие губы. Сделала глубокий вздох. И медленно произнесла:

— Если я испугаюсь тебя, то проиграю.

И зажмурилась до боли.

Папа. Мама.

Я не боюсь.

Страх лишь в моей голове. Или я в голове у страха?..

Уже не так важно. Нет, мама, папа, я не сдаюсь. Я никогда не сдавалась. Я не сдалась, когда Стивен провел по моему горлу ножом. Мам, я не сдалась, когда в разные стороны брызнула кровь. Не сдалась, дернув обеими руками, закованными в ремни, когда попыталась прикрыть рану пальцами.

Я не сдалась.

Я не бросила Джорджи.

Я просто умерла.

* * *

Я ничего не почувствовала, когда открыла глаза.

На мгновение показалось, что Стивен Роджерс вовсе не вспорол мое горло, что кровь не хлестала из раны, забрызгивая мое лицо. Но что-то было не так. Мертвая тишина. Не такая. Только что она не была такой.

Стивена не было. Крови не было. Ничего не было.

Я сидела на краю операционного стола свесив ноги вниз, и мысленно обследовала свое тело. Провела ладонью по груди и животу. Одежда сухая, приятная на ощупь, у меня ничего не болит. Я спрыгнула на пол и опустила взгляд под ноги. Я в своих ботинках, не босиком, как прежде.

Что происходит?

Я обернулась вокруг своей оси, все еще ожидая… чего-то. Все странно. Неестественно.

— Потому что ты мертва.

Я резко обернулась, когда услышала позади себя этот призрачный голос, отразившийся от стен, предметов, скопившихся во тьме бесформенными кучами, и даже тишины.

Из темноты кто-то выступил, — я услышала его шаги.

— Ты действительно мертва, Кая Айрленд. Мне жаль.

Я молчала, потому что моя смерть была очевидна. Я не чувствую ни боли, ни страха, не испытываю ярости к Стивену…

— Ты Смерть? — Я должна была спросить. Несмотря на то, что он выступил из темноты, он все еще держался в ней. Он и был тьмой — сгустком мрачной силы, медленно двигающийся вдоль стены. Он был на приличном расстоянии, но я все равно почувствовала неприятный запах, исходивший от него: пахло медом и сладостями.

— Зови меня Безликим. Меня все так зовут.

Фигура все еще находилась во тьме, поэтому разглядеть, как он выглядит, не представлялось возможным.

— Кто — все?

Он не ответил, но когда заговорил вновь, в голосе послышались снисходительные нотки:

— Да, я — Смерть.

Он не хотел разговаривать со мной. Я тоже не хотела говорить с ним, но сказала:

— Я не могу уйти.

Внезапно шаги прекратились, и я затаила дыхание. Не дышать оказалось проще, чем дышать, — теперь мои легкие были свободны от омерзительного запаха меда, который казался таким ощутимым на кончике языка, что приходилось постоянно сглатывать. Лучше не вдыхать запах Смерти. Лучше не смотреть в его сторону.

— Не можешь? — осведомился он с нажимом. Я услышала вежливое удивление и сжала кулаки от отчаяния и тревоги.

Я могла бороться со Стивеном Роджерсом и делала это каждый день, каждую минуту. Я пыталась выстоять, потому что верила, что могу одолеть чудовище — он был из плоти и крови. Он не был непобедимым. А Смерть — да. Смерть — это конец.

— Ты ведь ничего не чувствуешь, — мягко заметил Безликий. Может, я галлюцинирую, потому что потеряла много крови? — Ты ничего не чувствуешь, но твоя душа не желает уходить из земного мира, — заключил голос. Безликий чем-то неуловимо напомнил Стивена. Такой же настойчивый в желании добиться ответа… Похожий на Стивена и в то же время — нет. Он не давил на меня, потому что уже знал все ответы, и ему не нужно было пытать меня, чтобы получить их.

Вновь послышались шаги.

— Хочешь защитить свою сестру? — Голос у Смерти был бархатистым, нежным, совсем не страшным. В моей душе вспыхнул фитилек надежды.

— Да.

— И не уйдешь, если не сделаешь этого?

— Я не могу.

— Можешь.

— Нет, — возразила я, ощущая, как трепещет сердце в груди. — Я не могу уйти. Она моя младшая сестра. Ей всего восемь лет. Если я уйду, Стивен примется за нее, он сделает с ней то же, что и со мной… Джорджи не перенесет этого. — Я судорожно глотнула воздух. Говорить было сложно. — Когда Джорджи… когда Джорджи родилась, она была такой крошечной, что мама с трудом позволила взять ее на руки. Она не плакала у меня на руках, она лишь улыбалась. Я знала, что буду защищать ее, но это Джорджи меня защищала. В этой клетке именно она спасла меня. Говорила, что я смогу все выдержать, верила в меня. Не плакала, зная, что мне плохо и если она заплачет, станет еще хуже…

— Ты сделала все, что могла, — невозмутимо произнес Безликий.

— Не все, пока… — поспешно начала я и тут же замолчала. Он позволил мне продолжить, но целую минуту мы купались в тягучей, черной тишине.

— Пока не что?

В этот раз молчание длилось лишь секунду — один удар моего сердца.

— Пока я не умерла.

В комнате опять послышались шаги. Они отражались от бетонного пола. Топ. Топ. Топ. Тяжелые, как мое сердцебиение. Стук. Стук. Стук. Если бы я не умерла, то от волнения потеряла бы сознание. Когда Безликий заговорил, я вздрогнула.

— Я не хочу опять ошибаться, Кая Айрленд. — Послышалось странное шуршание. Я не сразу сообразила, что это за звук, а затем до меня дошло, что Безликий шелестит фантиком от конфеты. Послышался характерный хруст, и по моим рукам побежали мурашки. Мне стало дурно от того, что я представила вкус леденца во рту. — Почему-то я всегда иду на поводу у смертных. Как будто в конце истории мне достанется вознаграждение, как будто кто-то подумает о несчастном мне…

— Я сделаю все, что ты захочешь, — решительно оборвала я. — Если вернешь меня назад, я выполню все, что прикажешь.