Лилия

Веся Елегон (2024)

Сумасбродство и отвага, море и лето — всё это удивительным образом соединилось в одном существе — хрупкой и непокорной Лилии. Гордая и взбалмошная девчонка, она с детства привыкла путешествовать на отцовском торговом судне. И теперь, миновав свое совершеннолетие, Лилия не желает отказываться от своих привычек и вольной жизни. Но даже такой морской чертенок, как она, не сможет устоять перед очарованием первой любви. Граф статен и черноволос. Его глаза горят неведомым огнем, который мгновенно воспламеняет неопытное сердце девчонки. Лилия готовится к свадьбе, примеряя на себя роль примерной светской дамы, даже не подозревая, что совсем скоро пошлет графа на все четыре стороны и, угнав отцовский корабль, отправится искать свою белобрысую судьбу. Ведь не в её правилах ждать на берегу, пока не заберут. Тайна замка, древняя магия, мифические существа и вечная любовь — история, щедро сдобренная юмором и пылкой страстью. Сказка, созданная для уютного вечера за пледом и чашечкой ароматного чая.

ГЛАВА 2. БАЛ У СТОЛЬМСКИХ

Бал. Слово, которое молодые барышни произносят с придыханием и при этом немного краснеют, а их отцы серьёзно хмурят брови и подсчитывают приданое.

Всё, что чувствовала я, думая о предстоящем событии, — это то, что туфли слишком тесные, а корсет, похоже, создан лишь для того, чтобы молодые леди помирали медленной мучительной смертью, но при этом оставались крайне стройными, а значит, ослепительно красивыми.

В очередной раз попытавшись сесть, я потерпела неудачу из-за слишком пышных юбок платья и, промахнувшись мимо стула, с кряканьем повалилась на пол.

— Боже, мисс Лили! — заквохтала мадам Шногл и закружилась вокруг, пытаясь меня поднять. — Я же говорила вам не садиться. На балу не будет стульев. Вам это умение совсем ни к чему.

— Ну да, — пропыхтела я, морщась от впившихся в голову шпилек, коими мои волосы были уложены в футуристическую причёску, живо напоминавшую гору из овечек. — А ещё, видимо, там мне не пригодятся такие навыки, как дышать и думать…

— Молодая леди должна выглядеть идеально и приятно улыбаться. Вот всё, что от вас требуется, мисс Лили, — наконец, не без помощи набежавших слуг придав мне вертикальное положение, прокряхтела мадам Шногл.

— Если это всё, что от меня требуется, может, вы просто нарисуете мою картину в полный рост и будете возить по балам? Мне кажется, разницы не заметят, — пытаясь не отмахиваться от тысячи рук служанок, поправляющих сразу мой макияж, причёску и платье, печально предложила я. Удивительно, после пяти часов сборов сил не было даже на злость.

— Ну что? Готовы? — В гостиную вбежал папа. — Милая моя! — Купец всплеснул руками. И даже прослезился. — До чего же прекрасна! Вся в мать!

Я только кисло улыбнулась. Мать я не помнила, но готова была поклясться, что та тоже не была бы в восторге от этих нарядов. Господи, под всеми этими слоями косметики, накладных волос и чудовищного платья я чувствовала себя случайно запечённой в торт.

— Нет, не будем откладывать! — Захлопав в ладоши, отец подпрыгнул на месте. — Как можно быстрее явим это великолепие обществу! Высший свет достоин лицезреть мою жемчужину.

Радовало то, что я здесь была не одна такая… красивая. Девушек привозили на украшенных золотом, обитых бархатом каретах и, выгрузив у широких лестниц, долго поправляли плащи, съехавшие шляпки и выбившиеся из причёсок локоны. Потом заносили вверх по лестницам и, войдя внутрь фамильного замка Стольмских, расставляли вдоль стен, как огромные вазоны с цветами.

Видят небеса, такого унижения я ещё не испытывала! Меня всё же успокаивала одна мысль. Бал закончится. А вот возможность вновь покидать свою комнату останется. Нужно только немного потерпеть. И поэтому я стояла и терпела и улыбалась всякий раз, когда папа поворачивался ко мне и что-то радостно и громко шептал на ухо.

Когда наконец объявили начало мероприятия и лакеи представили всех пришедших гостей, с меня сняли подбитый мехом тяжёлый плащ, стало ощутимо легче. А когда заиграла музыка и начались танцы, я вообще позволила себе скинуть с ног туфли, всё равно за длинным подолом не было видно стоп. Облегчённо выдохнув, я огляделась. Неплохо было бы найти дамскую комнату. Я бы избавилась от половины шпилек…

Но план пришлось отложить, так как в мою сторону направился папа в компании графа и графини Стольмских.

— Вот, хотел вам представить моё сокровище! — расплылся в улыбке отец.

— Лили, как ты выросла! — улыбнулась графиня. — Ты всегда была красоткой, но сейчас твоя красота ослепительна, — склонив голову, благосклонно сообщила женщина.

Я постаралась улыбнуться как можно приветливее. Тем более что против графа и графини я ничего не имела. Приятные дяденька с тётенькой. Может, излишне пафосные и говорят медленно, но это их право. Мне с ними не жить.

Графиня всплеснула руками:

— Валот, а где же Августос? Нужно его познакомить с Лили!

— Да, где же… — Граф завертелся на месте, живо напомнив выскакивающую из шкатулки куклу на пружинке. — Кажется, вижу! — победоносно провозгласил он и замахал руками. Как-то вдруг совсем не по-графски. Но мне ли судить. Я стою посреди бала без туфель…

— Впечатляющий образчик мужественности, — подмигнул мне отец, разглядев направляющегося в нашу сторону мужчину. — Статью в отца, а красотой в мать, — лукаво улыбнувшись, заявил он, чем заставил покраснеть и засмеяться графскую чету.

— Августос закончил свою службу при короле и решил вернуться в родной дом. Говорит, что устал от светской жизни и хочет спокойствия. А что может быть лучше, чем жена и домашний уют? — хихикнула графиня.

Я не была в восторге от того, в какую сторону повернул разговор. Но не могу сказать, что это меня удивило. После всех намёков отца это было вполне ожидаемо. Только вот я надеялась, что у графов этот вопрос уже закрыт. Ведь, если я правильно поняла, Бони что-то говорила о приданом и замужестве…

— Августос, сынок мой! — Графиня радостно обняла подошедшего мужчину. — Всё не могу привыкнуть, что ты так близко и никуда больше не уедешь!

— Мама, — сдержанно улыбнувшись, Августос отстранился от расчувствовавшейся женщины.

— Августос, возможно, ты помнишь, лет десять тому назад ты приезжал домой на Рождество… И… Что ж это я смущаюсь как ребёнок. — Граф Стольмский перевёл дыхание. — Это леди Мищетцкая.

У молодого графа были тёмные глаза. Эти глаза пристально посмотрели на меня, и мне вдруг стало как-то не по себе. Молодой граф улыбнулся и протянул руку.

— Кудрявая девочка с картинками, — произнёс он.

— Ах, Августос, неужели ты помнишь? И действительно! Валот, помнишь эти рисунки? Лили тогда очень любила рисовать, — умилённо улыбнувшись, видимо, вспоминая ту маленькую смешную круглощёкую девочку, которой была я, на одном дыхании произнесла графиня.

— О да. Лили тогда рисовала всех. Заставляла позировать себе часами. Слуги прятались по углам… — улыбаясь своим воспоминаниям, припомнил папа.

— Она и тебя тогда нарисовала. У меня где-то лежит этот рисунок. Ты помнишь, Августос?

— Да. На том рисунке я был похож на хромого ободранного пса, — серьёзно, не сводя с меня своих чёрных глаз, произнёс молодой граф.

И я, кажется, покраснела. Да, под всеми этими слоями грима — пудры и румян — я покраснела. Но не оттого, что мне вдруг стало стыдно за своё неуклюжее творчество. Отнюдь, я и сейчас могу с уверенностью заявить, что оно прекрасно. Нет. Я покраснела из-за другого. От этого его тёмного и тяжёлого взгляда вдруг стало крайне неловко, и в то же время хотелось, чтобы он продолжал смотреть. Что это? Я тряхнула головой.

— Извините, мадам Стольмская, где у вас тут можно носик попудрить? — выпалила я, устремив взгляд на графиню.

— О, дорогая. Это туда, — указала она рукой.

— Прошу прощения, — отрывисто бросила я и, развернувшись на месте, рванула в указанном направлении.

— Что это?

Я стояла напротив огромного зеркала и с упрёком смотрела на своё нелепое отражение. Отражение выглядело взрослой и немного растерянной девушкой, которой я себя совершенно не ощущала. Я с вызовом уставилась в свои лихорадочно сверкающие глаза.

— Что это такое было?

Но отражение не спешило отвечать. А только растерянно моргало длинными ресницами и часто вздыхало, так что белоснежные от пудры холмики грудей вздымались над обшитым тюлем корсетом.

Немного собравшись с мыслями и решив, что мои ощущения — это результат ношения неудобной одежды, я собралась возвращаться. Вряд ли отец обрадуется, если я весь вечер проведу в туалете. А с ним сейчас лучше отношения не портить, не хватало ещё месяц просидеть в комнате…

Кое-как протиснувшись в слишком узкую дверь и благополучно вытащив за собой все свои юбки, уже думала выдохнуть с облегчением, но от стены уютного коридора отделился силуэт. Я вздрогнула.

— Играете в Золушку, мисс Лили?

Это был Августос. В руках держал мои атласные туфли.

— Боже, — прошептала я, смутившись. — Извините.

Протянула руку, чтобы забрать своё, но глазами поймала его взгляд и поняла, что так просто мне не отделаться.

— Думаете, пару раз улыбнётесь, сбежите, оставив туфли, и молодой человек уже у ваших ног? — Лукавая улыбка дрогнула на мужских губах, но что-то недоброе смотрело на меня из глубины пристальных чёрных глаз.

— Я не… — растерянно начала я, возмущённая высказанным предположением.

— Мне просто интересно, мисс Лили, неужели вы так уверены в красоте своих ног?

— Моих ног? — глупо повторила я, не в силах отвести взгляд от чёрных гипнотизирующих глаз молодого графа.

— Ваших ног, — повторил мужчина. — Что ж. Давайте проверим, — вдруг предложил он, а затем опустился передо мной на колено.

Я словно онемела и молча смотрела на то, как мужская рука пропадает под пышными юбками моего платья. Вздрогнула от прикосновения горячих пальцев к щиколотке. Пальцы на секунду замерли, затем заскользили вверх и остановились на середине голени, обхватили и сжали, заставляя меня ойкнуть. Он приподнял мою ногу, словно ногу безвольной фарфоровой куклы, затем надел туфлю. То же проделал с другой ногой. А я так и не проронила ни слова. Лишь заворожённо наблюдала, словно всё, что происходило, происходило не со мной. Мужчина закончил и, оправив мои юбки, выпрямился и навис надо мной. Его глаза смотрели серьёзно, даже пугающе, а губы вновь улыбались.

— Крайне любопытно, — наклонившись, прошептал он у моего уха и, развернувшись, ушёл.

Я осталась одна. С бешено бьющимся где-то в районе головы сердцем и пылающим розовым ухом.

Вернувшись наконец в зал, сказала отцу, что плохо себя чувствую. Его нетрудно было в этом убедить, поскольку лицо моё покрылось лихорадочным румянцем, а руки дрожали.

Мы покинули бал, даже не дождавшись его середины. Я так и не встретилась с Бони.

Всю дорогу до дома отец верещал о том, что нельзя ходить босиком по каменному полу. И что по приезде велит мадам Шногл сделать для меня горячее молоко с чесноком.

Этот «живительный», по словам моего отца, напиток я отчаянно ненавидела с детства, но сейчас только рассеянно кивнула. Всё, что меня в данный момент беспокоило, так это шторм мыслей и эмоций, разрушающих меня изнутри.