10+ Городских историй от Вероники Мелан в одном сборнике

Вероника Мелан, 2020

Когда скучаешь по Нордейлу в ожидании новых книг, вдохни его волшебный воздух со страниц рассказов. В них всегда найдется любовь, знакомые лица, юмор, удивительные приключения и возможность невесомо прикоснуться к параллельной реальности, отсалютовать теплым "приветом" Дрейку, Бернарде и всем-всем-всем. В сборник входят: «Рыжая Клякса», «Приключения Бернарды и Городских мальчиков в нашем мире», «Совпадение», «История Черных камней», «Дэйн знакомится с…», «Новогодний Город 2014», «Новогодний Город 2015», «Новогодняя Магия», «Замочная скважина».

"Рыжая Клякса"

Из цикла рассказов серии"Город"

Email: [e-mail]

Марта Карлайл готова на все, лишь бы добиться расположения коллеги по работе Дилана Браннигана: следовать за ним из отдела в отдел, терпеть грубость и сарказм, закрывать глаза на эгоистичное поведение и продолжать мечтать по ночам, любуясь купленными для двоих кольцами, которые она никогда не решится подарить. Ведь это любовь? А за любовь нужно бороться? Но что случится, если однажды она все же сделает подарок, но не ему, а себе? Сбросит шоры, освободит сердце и позволит взгляду устремиться вдаль — туда, где на горизонте уже поджидает совершенно новое, другое, наполненное замечательными событиями будущее? Все просто — случится чудо.

От автора

Спасибо Маргарите Шилак за поддержку и дружбу, и спасибо тем ситуациям, которые вывернули меня наизнанку и позволили написать этот рассказ. Спасибо Марте Диптан за вычитку и коррекцию текста.

Глава 1

(Steven Sharp Nelson — Carol of the Bells (for 12 cellos))

— Ты повезешь меня домой!

— Нет.

— Да!

— Возьмешь трамвай, не развалишься. Только до офиса.

Марта одновременно сжала кулаки и зубы — иногда ей хотелось вцепиться этому упрямому идиоту в волосы. Но вместо оскала она выдала ему медовую, полную скрытого злорадства, улыбку.

— Может, ты забыл, что прописано в договоре? После каждого проекта ты отвозишь меня туда, куда я говорю. А я говорю домой!

Желваки на напрягшейся челюсти Дилана побелели. Он по-драконьи раздул ноздри и сжал губы в полоску.

— Мне от офиса не по пути…

— Хочешь, чтобы я написала жалобу?

Сучка. Она знала, что он хотел сказать именно это — сучка ты, Марта! Давно бы уже купила машину и перестала выносить мне мозги. Противная, эгоистичная дура. Как что, сразу ссылаешься на договор…

Не тратя времени на дальнейшую перепалку, Бранниган развернул машину; взвизгнули шины, сзади послышался возмущенный сигнал клаксона, ударившего по тормозам водителя. Седан ускорился.

Тишина в салоне продлилась недолго. Мужские пальцы лежали на руле спокойно — не колотили по нему подушечками, не терли черную выделанную кожу, не елозили вверх-вниз, но Марта знала — Дилан в бешенстве. Он пребывал в нем всякий раз, когда она начинала на чем-либо настаивать или предлагать идеи. Или вообще находилась рядом.

Ночные улицы, полупустые кафе, запертые на замок двери бутиков; немые витрины со слепыми манекенами.

Почему они не могли просто ехать? Или просто говорить? Как нормальные люди, а не как два ощетинившихся, готовых сцепиться, ежа.

— Знаешь, Клякса… — начал говорить водитель с возникшей, словно по волшебству, любезной улыбкой на лице.

— Я не Клякса…

–…скоро я вообще не буду тебя возить. Скоро рядом со мной будет сидеть милая, прекрасная напарница — сговорчивая, квалифицированная и приятная в общении, а тебя будет возить Донован или Джонсон.

— С чего бы это?

Марта и сама не поняла, почему вдруг так заиндевела изнутри.

— Потому что я перехожу в Четвертый отдел.

— Что?

— Да, уже подал документы и принят на рассмотрение.

Он шутил. Он точно шутил, — не иначе. Не может такого быть, чтобы, не проработав в Третьем и года, переводились в Четвертый. Там ведь такие высокие требования, там сложность совсем другая, там…

— Мне нужно в офис! — Выкрикнула она не своим голосом. — Я кое-что забыла из бумаг.

— Сучка.

На этот раз он произнес это вслух — не побоялся. Седан, повинуясь желанию водителя, зло и резко развернулся на сто восемьдесят градусов и покатился в обратном направлении.

— Еще раз, — медленно и совсем недобро произнес Дилан, — заставишь меня изменить направление, и я сверну тебе шею.

Она кинула на него короткий удивленный взгляд и прикусила язык.

Бранниган, похоже, не шутил.

* * *

Стеклянная дверь-вертушка, напоминавшая карусель, где забыли расставить игрушки, медленно вращалась вокруг своей оси — Марта едва не навалилась на нее, чтобы ускорить ход, чем обязательно бы заклинила механизм. Такое уже случалось в прошлом, и Арчи — охранник — каждый раз ворчал на нее за нетерпеливость.

Гулко отразился от мраморных стен стук высоких шпилек; сидящий за столом пустого фойе Гарольд оторвал взгляд от спрятанного под стойкой монитора. Отодвинул в сторону недопитый чай и удивленно воззрился на подлетевшую, взмыленную и появившуюся в неурочный час, сотрудницу.

— Марта?

— Привет. Как дела?

Ответить он не успел, дама шумно выдохнула, положила руки на стойку — раздался шорох бордового плаща — и попросила, почти потребовала:

— Выдай мне бланк заявления.

— Стандартный?

— Да, стандартный.

Немолодой администратор протянул листок. Хотел было спросить, с чего такая спешка, но не решился — выражение на лице Марты Карлайл выражало не только высшую степень сосредоточенности, но и предостережение — «не подходи — убью». Запорхала по листу ручка; закачался прикрепленный к ней спиральный пластиковый шнур.

Гарольд ждал, глядя на рождающиеся из-под шарикового наконечника наклоненные вправо строчки — читать в перевернутом виде он не мог, да и не пытался. А вот когда она протянула ему подписанный лист, просмотрел текст и присвистнул:

— Заявление на перевод в Четвертый? Ты… ты ведь несерьезно?

— А что, думаешь, не готова?

— Да я не поэтому… Но ведь ты в третий перешла полгода назад, едва оклемалась. А это опять тесты, инъекции, химия, проверки. В четвертом очень жесткий экзамен.

— Мне плевать.

— Девочка моя… — он всегда относился к ней тепло, с участием, старался уберечь от ошибок если не делами, то хотя бы советами, но в этот раз, глядя в блестящие глаза и упрямо сжатые в линию губы, понимал — не поможет. Ничто не остановит Марту, если та решила двигаться вперед. Упрямый, маленький, непробиваемый бульдозер — порой крайне вредный по характеру бульдозер.

— Зачем…

Он хотел добавить «спешишь?», но не стал. Вместо этого посмотрел с сочувствием и тихо спросил:

— Это из-за него, да? Из-за Дилана?

— Это из-за себя!

Она всегда щетинилась, когда кто-то вслух поднимал эту тему. Знали все, но говорить не решались — Марта шипела, как сбрызнутая водой кошка.

— Из-за него. — Гарольд качнул головой и вздохнул. — Ох, намучаешься же ты…

— Передай утром директору, ладно?

— Передам-передам.

Она поблагодарила холодной неискренней улыбкой и взглядом, в котором читалось «спасибо, что не лезешь», развернулась и зашагала к выходу.

Седоволосый мужчина проводил глазами напряженную прямую спину, раскачивающийся в такт ходьбе ворох кудрявых, рыжих волос, и положил лист в папку с пометкой «Важно».

* * *

(Bic Runga — Captured)

Она расслаблялась только дома. Здесь никто не кусался, не бил в спину, не сочувствовал, не учил и не вздыхал. И здесь она могла быть собой.

Могла тоже не кусаться.

Марта скинула у порога высокие сапоги, стянула плащ и шарф, повесила их на вешалку, положила сумку на трюмо. А пройдя в небольшую, отделанную в розовато-коричневых тонах, гостиную, какое-то время стояла, отходя от напряжения. Снимала защитные пласты брони, скидывала невидимые наплечники, мысленно расстегивала шлем, растворяла металлические перчатки, расслаблялась.

Маленькая, тихая, тонкая. И совсем не бойкая. Но им не увидеть.

Через минуту тряхнула рыжими кудрями, расстегнула пуговицы на горловине кофты и прошла в спальню переодеваться.

Она смотрела на него каждый вечер.

На кольцо. Которое окрестила «Он-его-никогда-не-оденет».

Потому что она никогда не отдаст.

Не решится опозориться — как можно? Невидаль! Полная чушь… Чтобы женщина покупала мужчине кольцо? Не то что засмеют, сожрут с дерьмом. Ведь это прерогатива мужчины, ведь это у них парные наборы, это они решают кому и когда…

А она пошла и купила. Два. Одно пошире, с крохотным бриллиантом посередине и второе — поуже, уже без камня. Без букв, без надписей — просто два кольца.

Знала — размеры подойдут.

Марта протянула руку к коробочке и погладила золотой ободок — если бы на нем были буквы, они бы давно стерлись от ее прикосновений.

Вздохнула. Не стала позволять слезам проливаться — ни к чему, хоть и жгут веки — силы нужны на другое. Будет новый день, будет видно. Говорят, если чего-то очень хотеть…

Поднялась, закрыла коробочку, положила на полку в шкаф, чтобы завтра снова достать и отправилась умываться.

Завтра великий день — завтра директор подпишет ее заявление. Не сможет не подписать — Марта Карлайл — лучший специалист по определению правды — женщина-детектор — и она перейдет на работу в Четвертый отдел.

Да. За ним.

Чтобы снова дать бой.

Чтобы снова получить шанс.

Второй, четвертый, шестнадцатый? И такой же бесполезный, как предыдущие.

* * *

Он звал ее Рыжей Кляксой.

Рыжей, потому что она действительно была рыжей — самой что ни на есть натуральной Медяшкой — с вьющимися, каштаново-красными волосами, карими глазами и бледной веснушчатой кожей, а Кляксой…

Кляксой он называл ее потому, что считал Марту жвачкой на своих штанах, пятном на полотне жизни и кляксой на чистой странице книги Судьбы. Эдакой прилипалой, которая вечно путается под ногами, куда бы он ни пошел и что бы ни начал делать. Тенью, двойником, рыбой-спутником, что, наверное, отчасти (а то и не отчасти) являлось правдой, потому что вот уже три года она следовала за ним из отдела в отдел — проявляла неслыханное упорство и била рекорды: сдавала тесты досрочно, зубрила неподъемный объем информации к означенному сроку, быстрее других восстанавливалась после инъекций. Конечно, делала вид, что все для себя, все ради работы, но Бранниган знал.

И Марта знала тоже.

Она стала лучшей женщиной-детектором — женщиной, способной отличать правду ото лжи на уровне интуиции — вовсе не для того, чтобы носить домой зарплату в мешках, а для того, чтобы аккомпанировать на встречах лучшему в отделе дипломату-переговорщику.

Компания «Капитоль-Х», в которой они оба работали, занималась предоставлением высококлассных специалистов для проведения митингов и переговоров крупным бизнес корпорациям.

«Хотите услышать от вашего партнера «да»? — заказывайте профессионала у нас. Хотите видеть подписанный в вашу пользу контракт? Заказывайте парламентера из «Капитоль-Х». Потому что в комплекте с ним всегда идет невидимый, но обязательный атрибут — живой и неприметный детектор лжи, который позволит точно определить, правдивые ли условия сделки вам предлагают, и стоит ли на них соглашаться. Отсутствие риска! Сплошная выгода! Стоит один раз заплатить, чтобы не платить всю оставшуюся жизнь…»

И многие заказывали. Желали знать наперед, опасались рисковать понапрасну, хотели быть уверенными в том, что даже неудачные карты могут сложиться при верно проведенных переговорах в выигрышную комбинацию.

А посему ни Марта, ни Дилан, никогда не оставались без работы.

* * *

Он не может от нее уйти — ускользнуть, как пушистое облако сквозь решетку камеры, — не может, не должен. Если Дилан перейдет в Четвертый отдел, ему дадут другого напарника, а Марта останется здесь…

Везде. Без него.

Будет иногда встречать его в коридорах, видеть слепой, стоит его голове обернуться в ее сторону, взгляд, слышать не предназначенный ее ушам смех.

Почему? Почему одним дается просто, а другим никогда? За девчонками бегают мужчины — она сама видела — бегают, добиваются их, страдают, если не выходит. Мучаются выбором подарков, ловят каждый взгляд, маются, болеют сердцем. Почему не Дилан?

Потому что она, Марта, — некрасивая? Рыжая, бледная, нескладная, кареглазая, со слишком тощим лицом? Что не так? Что?

Кольцо в коробочке блестело под светом лампы — тонкий ободок, крохотный камешек, белый шелк внутренней отделки, темно-синий бархат снаружи — он никогда его не увидит.

Потому что она никогда не покажет.

Засыпая, Марта старалась не думать о том, что случится, если ее прошение о переводе на Четвертый подпишут. Белые лампы лаборатории, инъекции, шнуры, присоски, экран с вопросами, тесты, капельницы с химическими составами. А потом будет болеть все тело — долго болеть. А после… Если результаты окажутся хорошими…

Если результаты окажутся хорошими, она получит шанс еще несколько раз увидеть направленный на себя презрительный взгляд человека, который ее никогда не полюбит.

Но ведь всякое может быть?

Даже соскальзывая в сон, она крепко держалась невидимой рукой за горло хрипящей, и пытающейся вырваться на свободу, надежды.

Глава 2

Прошение подписали спустя три дня.

А еще спустя три недели Марта получила на руки документ, удостоверяющий в том, что теперь она специалист — женщина-детектор — высшей категории, допущенный работать в Четвертом отделе.

Радоваться?

Стоя в коридоре перед дверью без номера и таблички, откуда она только что вышла, Марта смотрела на зажатую в руке бумагу с голографической печатью, логотипом компании Капитоль-Икс и новую карточку-идентификатор личности, и все никак не могла понять — когда начинать радоваться.

Сейчас?

И чему радоваться?

Тому, что выдержала новую порцию изнуряющих вливаний, череду бессонных ночей, лежа под капельницей? Высоким результатам? Исколотым венам? Тому, что по телу уже почти не бродили фантомные боли, которые еще неделю назад заставляли ее хрипеть и выгибаться на казенной кровати, застеленной, отбеленными сотню раз, простынями? Тому, что вернется домой специалистом с высокой — чего уж врать — баснословно высокой зарплатой? Тому, что может расколоть любого с первой секунды — честен или обманывает?

Да она могла все это и раньше. Всегда хватало лишь доли секунды, чтобы определить человеческую искренность и тесты для этого были не нужны. Она могла, как собака, почувствовать запах лжи, от которой ее кривило и мутило, могла моментально уловить нотки сомнения в голосе, была способна почувствовать учащающийся пульс и выступающую на коже испарину.

Да, она могла почувствовать любого. Всех и каждого, за исключением одного человека на всем уровне — Дилана. Почему единственный мужчина, с непробиваемой для нее защитой, оказался именно он?

Помогут ли новые вливания приобрести эту способность теперь? Узнает ли она хоть раз, о чем он думает, что чувствует, на что надеется?

Хотя… какая разница.

В лаборатории ей обожгли руку — пролили на кожу химический раствор — случайность, оплошность врачей, досадный инцидент, который они после пытались исправить, но так и не исправили — ожог на плече и нежной коже правой груди так и не затянулся.

— Он, возможно, затянется, вы не переживайте… Возможно, следа не останется. — Пытался оправдаться, разводя руками, врач.

Останется — она знала.

И если Дилан не любил ее раньше, то теперь — изуродованную — не полюбит уже никогда.

Такова жизнь. Надо принять. Точка.

* * *

Для следующей встречи она выбирала гардероб с особой тщательностью: бордовая водолазка под горло, кожаная жилетка сверху, кулон в виде алой звезды, черные леггинсы в обтяжку и сапоги выше колена на длиннющей шпильке; решила — самое оно. Да, вызывающе, да, такие штаны носят только дамы, которые о себе очень много мнят, но чем она хуже?

Мнить может не тот, кто что-то из себя представляет, а тот, кто захочет мнить — вот и вся разница.

Дилан воспринял ее наряд именно так, как она и предполагала — фразой: «Решила, что стала привлекательнее? Или дала знать всему отделу, что доступна для не обременяющего секса?»

Марта на антикомплимент не отреагировала — как сидела с пилочкой в руках, подтачивая длинные ногти, так и продолжила сидеть, не сменив выражение лица с равнодушного на обиженное, — слишком много чести, не дождется. Невидимую броню она успела надеть поверх наряда еще утром — ничего не забыла: ни шлем, ни наплечники, ни стальные перчатки, ни особенно плотную защиту для сердца, и теперь пребывала в полном спокойствии.

Сегодня они снова вместе — он зол. Сидят в одной комнате — конечно, он в бешенстве. И просидят еще не один час, что приведет его в полную ярость, потому что деваться некуда, потому что Марта теперь в Четвертом отделе. Лучшая в Четвертом отделе.

Камеры транслировали совещание из освещенного солнцем кабинета на огромный экран их темной комнатушки: за столом сидело человек двадцать — все, как один, серьезные, напряженные, неприветливые, уже второй час силящиеся найти компромисс между двумя компаниями и, наконец, подписать некий договор о взаимовыгодном сотрудничестве. Диалог клеился нескладный, шел со скрипом, со ржавчиной и все время напоминал Марте о человеке, который не может спокойно испражниться — другими словами, диалог напоминал ей «запор».

Время от времени Дилан вмешивался в ход беседы и бросал в микрофон короткие четкие указания:

— Теперь предложите им заменить менеджера на своего… Да, будет надежнее иметь своего человека в их фирме. А сейчас предложите увеличить капитал инвестирования… Поднимите процент… Нет, здесь не соглашайтесь… Марта, этот хлыщ в костюме говорит правду?

— Который?

— Второй слева.

— Да.

— Все равно не соглашайтесь — вы можете получить лучшие условия.

Советы Дилана слушал через надетый на ухо микрофон усатый человек в полосатом галстуке — изредка кивал сам себе, стучал колпачком дорогой ручки по столу; Марта на экран почти не смотрела.

Вместо этого она изредка поглядывала на Дилана и в сотый раз задавалась одним и тем же вопросом: как она могла влюбиться в такого, как он? Эгоист, сам себе на уме… противный, вредный, грубый. Не уважает чужое мнение, падок на деньги, на всех смотрит свысока, часто язвит, совершенно не боится обидеть. Фыркает, вечно бьет дном кружки о поверхность стола — она бы не удивилась, если бы он еще и обутые ноги туда же закинул.

Тогда за что?

Пилка продолжала равномерно поскрипывать о ногти — вечером она накрасит их алым.

Он красивый — вот за что. Высокий, мощный, крепкий и настолько тяжелый на вид, что кажется — под ним просядет любой стул; весь состоит из мышц. Он наглый, но это, скорее, привлекательная черта. Вредный? Она готова терпеть. Она обожает его короткий хвостик на макушке и бритый затылок — такая прическа вмиг превратила бы любого юнца в неформала, ученого в неадекватного психа, музыканта в гея, но только не его, нет. Дилана она превращала в брутала — жесткого, первобытного, независимого и абсолютно свободного в выборе слов и действий мужчину. В самого себя.

Иногда, раздумывая о том, как он по утрам собирает пряди волос и скручивает их резинкой, Марта тихо млела и слабела в коленях.

Она много от чего слабела.

От формы его губ — широких, но прекрасно очерченных, от бугристых плеч, на которые мечтала положить руки, от поблескивающих на запястье золотых часов, но чаще всего от прямого и равнодушного, как у хищника, взгляда. От того, что чувствовала в нем не показную уверенность, дерзость, высокомерие. Да, и даже оно возбуждало. Чертов самец…

Она хотела ему соответствовать — быть такой же дерзкой, смелой, свободной, хищной, но зачастую выходило иначе, криво. Смелость казалось атакой, дерзость попыткой защититься, свобода пахла пластиком, а хищник из Марты получался и того хуже. Не хищник, а драная обиженная кошка, шипящая по поводу и без — кто такую полюбит? Рыжую кудрявую кошку, Кляксу, теперь еще и обожженную…

Чем муторнее становилось внутри, тем плотнее сжимались губы: ну и черт с ним, она ничего не покажет — ни ему, ни кому-то еще. Ни единая душа не пробьется сквозь невидимые доспехи, она научилась их уплотнять, ковать из прочнейшей стали, не реагировать на обиды. Пусть пытаются, пусть думают, что Марта черствая, пусть ошибаются.

— Знаешь, ты изменилась… — Вдруг прозвучало от стола, и Марта вскинула голову. Оказывается, Дилан уже какое-то время рассматривал ее своим знаменитым неподвижным взором под которым она всякий раз внутренне скрючивалась и замерзала.

— Да?

Прозвучало равнодушно, незаинтересованно.

— Да, стала еще злее, что ли…

— Надо же.

Она легко пожала плечами и вновь принялась подтачивать ногти — чуть резче, чем раньше.

— Ты вообще слушаешь, что они там говорят?

Бранниган качнул головой, указывая на экран.

— Конечно. Вот тот — лысый — полторы минуты назад соврал о том, что примет менеджера.

— Полторы минуты назад?! — Дилан побагровел. — А раньше нельзя было сказать?!

— Ты отвлекал меня вопросами.

Наверное, ему хотелось встать, подойти, сжать ее шею и резко тряхнуть ее за голову, чтобы безалаберное отношение к работе вылетело наружу, но вместо этого Дилан наклонился к микрофону и зло произнес:

— Они не возьмут вашего менеджера! Требуйте с них письменное заверение, заверяйте у адвоката.

Усатый на экране вздрогнул и перевел удивленный взгляд на прилизанного мужчину с узкими глазами.

— Мистер Аткинс, мы бы хотели быть уверенными насчет назначения мистера Доусона менеджером вашей компании — вы согласны добавить этот пункт в договор?

Узкоглазый фальшиво улыбнулся и ответил «конечно».

Марта отвела взгляд от экрана.

— Врут, собаки. Они все время врут.

Дилан недовольно покачал головой и сложил руки на груди. А через минуту, как она и ожидала, закинул длинные ноги на стол и откинулся на спинку стула.

— Все в этой жизни врут, Марта. Ты тоже?

— Конечно.

Она даже не задумалась с ответом. Все врут — она знала, как никто другой. Врут себе, друзьям, соседям, снова себе.

— А насчет чего врешь ты?

— Насчет тебя. Что ты стоишь хоть единого светлого чувства.

— А я не стою?

— Думаю, нет.

— Так в каком случае ты врешь — когда говоришь «нет» или «да»?

— Сама пока не знаю.

Ей надоело подпиливать ногти — еще пять минут, и она спилит их до нуля. Остывший на столе чай, полумрак, экран с двадцатью застывшими над чтением договора головами, пристально смотрящий на нее Дилан — что ему нужно? Что он пытается увидеть?

Марта поняла, что вновь не в силах прочитать его мысли. Когда он правдив, когда обманывает? И разозлилась от собственного бессилия — не может быть, чтобы новые химикаты не развили способность до максимума!

— Слушай, Дилан… — спросила безмятежно, легко, почти играючи, — а я тебе нравлюсь?

И сжала пластиковую ручку пилки так, что та согнулась аркой.

— Конечно, нет, Клякса.

Голос ровный, взгляд устремлен на экран, короткий хвостик на противоположную стену.

Марта зажмурилась, изо всех пытаясь определить, прозвучала ли в последних словах правда, но так и не смогла.

Индикатор молчал.

Разжала веки, разжала пальцы и шумно выдохнула — в груди клокотала ярость.

Скрипнул под тяжелым весом стул.

— Не пытайся расколоть меня, рыжая — у тебя не выйдет. Лучше следи за экраном — тебе платят именно за это.

Прозвучало холодно.

Прозвучало до обидного правдиво.

По домам они разошлись через еще один долгий час, проведенный в полном молчании. На экране больше никто не врал — видимо, почувствовали, что бесполезно. Дилан ушел, не попрощавшись, а Марта не стала просить подвезти ее до дома — побрела пешком до остановки.

Почему она не купит машину?

Почему не перестанет думать о нем?

Почему вообще не заживет новой жизнью?

Потому что были другие времена, когда Дилан ей улыбался. Тогда она таяла от счастья, летала на крыльях, пела и кружилась в восхищении миром, а потом… слишком много ему показала. Слишком напористо и резко; и Дилан схлопнулся. Закрылся, принялся рычать, стал постоянно отталкивать.

Нет, он ничего ей не обещал даже тогда, но тогда хотя бы улыбался. Как много она отдала бы за одну улыбку сейчас. Как много…

Мимо, обдав облаком газа, проехал желтый полупустой автобус. Марта ускорила шаг. Наверное, в следующий раз она не наденет леггинсы.

* * *

Вечером она вновь смотрела на кольца.

Почему одним достается все, а другим ничего? Неужели это так много — получить взаимность от того, кому отдал сердце? Почему в мечтах лепестки, а в реальности одни шипы?

Не надо многого… Не надо обещаний, не нужно признаний, не нужно жить вместе… Но хоть одну теплую улыбку — это она может попросить? Один взгляд без яда, одно слово без желчи, одну улыбку просто так, не за что-то — настоящую, искреннюю. Хоть один день без брони и без страха, без попыток защититься, без заранее приготовленной к боли от того, что ударят?

А кольца? Что кольца…

Они не при чем. Это просто кольца — просто символ любви, которой никогда не будет. Просто красивая картинка о том, что однажды то, самое тонкое, ей наденет на палец любимый. Назовет своей. Посмотрит с нежностью.

Никогда этого не будет.

Некоторые мечты не сбываются, а некоторые женщины не умнеют и все никак не могут прозреть.

Стыдно. И грустно.

* * *

На следующий день она пригласила его в кафе — Дилан отказался. Позже тем же вечером увидела его смеющимся в коридоре с незнакомой красоткой и разозлилась — не помогла никакая броня. Долго страдала ночью под одеялом. Еще через день они поругались так, что Бранниган едва не оттаскал ее за волосы — она назвала его «тупым самовлюбленным недоумком»; после этого Марта пошла в бар и напилась пива, беспричинно накричала на бармена и пнула на улице банку — попала ей в лоб сидящему у стены бродяге и долго извинялась. Оставила на грязном, лежащем на тротуаре, одеяле двадцать долларов. Всю дорогу пьяно цедила ругательства сквозь зубы.

А еще через день Дилан пришел сам.

Домой — к ней домой.

И Марта, позабыв о том, что, наверное, выглядит некрасиво, распахнула рот и застыла в безмолвии.

Чтобы войти, гостю пришлось просто оттеснить хозяйку к стене.

— Чем обязана? Чай, кофе?

— Коньяка у тебя нет?

— Нет.

— Ах, да — такая цаца, наверное, и не пьет вовсе.

Марта стояла посреди гостиной и тихо свирепела, ощущая собственную растерянность — она оказалась неготовой, полностью неготовой к его визиту. В хлопковых оранжевых штанах, длинной майке, тапочках (тапочках!), в которых, наверное, казалась клоуном. Без макияжа, растрепанная и, конечно же, без привычной брони.

Скорее… Скорее! Латные наручи, кольчуга, шлем, опустить забрало, железные подштанники и заслонка на сердце.

Уф… Почти все.

Неопрятный внешний вид мешал почувствовать себя во всеоружии — ну почему она не ходит дома на каблуках, с уложенными волосами и дымящейся сигаретой, воткнутой в длинный мундштук? Почему не умеет сохранять на лице выражения безразличия и презрительно-равнодушно выгибать одну бровь, вопрошая: «как ты посмел отнять драгоценную минуту моего времени, вломившись без приглашения?»

Нет, пока именно Дилан ощущал себя хозяином гостиной — прохаживался вперед назад, разглядывал стоящие на полке предметы, наклонялся, читая корешки книг, скользил незаинтересованным взглядом по старой модели телевизора, лежащей сверху кружевной салфетке и смятой, из-за постоянного сидения калачиком, накидки кресла.

— Так приготовить тебе чай или кофе? Не буду спрашивать в третий раз. — Спросила она грубее, чем намеревалась.

— Ты всегда такая грымза? Даже дома не можешь расслабиться?

Расслабиться? Да как смел этот мужик вломиться в ее покои, в ее крепость, в единственное недоступное для его язвительных шуток место и упрекать в отсутствии спокойствия? И как смеет вести себя, как король, пред чьим взором кланяется убогая рабыня, не способная шагу ступить без того, чтобы не опозориться?

— Это ты у меня дома, а не я у тебя. Оставь свои шутки за бортом — надоели.

Здоровяк, занявший собой половину пространства ее тесной квартирки, лишь усмехнулся. Но зубоскалить не стал — видимо, пришел, чтобы о чем-то просить. Иначе, зачем бы ему вообще приходить?

Но о чем?

В какой-то момент равнодушный взгляд Дилана сменился крайне заинтересованным, даже удивленным — усмешка сползла, видоизменилась, рот приоткрылся, и Марта, проследив, куда смотрит посетитель, сначала уперлась глазами в кофейный столик, а после… После в стоящую на нем открытую коробочку с двумя кольцами внутри.

Создатель! Она забыла их убрать! Забыла!!!

Как такое возможно?!

Сердце затрепыхалось напуганной, попавшей в сачок, бабочкой, изо рта едва не вырвался стон — только не это!

Почему она забыла? Почему он увидел? Не кидаться же теперь, как в дешевом фильме, не прижимать к груди драгоценный предмет? Не пытаться же его прятать у всех на виду, когда уже поздно…

Бранниган даже не пытался скрыть столь непривычное для него удивление — просто стоял и пялился, пялился на кольца — больше ни на телевизор, ни на картины, потертый ковер или корешки книг — на кольца! Сволочь!

Марте хотелось визжать.

— Это же… парные кольца? Мужское и женское. Такими объединяют партнеров. Марта, ты что — нашла партнера? Ты?!

Нашла? Выдумала? Поддалась импульсу и придумала несуществующую любовь? Как теперь объяснять? Снова мямлить, оправдываться, выглядеть дурой, истеричной, заикающейся неврастеничкой?

Когда ее оторопь достигла предела, внутри будто вырос второй скелет, сковавший все движения — если она попытается открыть рот, то замычит, нет, скорее, взревет, как раненый в причиндалы бык.

«Убирайся! Убирайся отсюда сволочь! Ненавижу! Почему ты все время лезешь, куда тебя не просят? Зачем ты вообще приперся? Ты же меня не любишь! Я трачу на тебя все свои мысли, все свое время, а ты только гадости говоришь!»

Спокойно. Глубокий вдох, глубокий выдох.

Она не заорет, не выставит себя идиоткой, и она не будет оправдываться. На смену панике вдруг пришла ледяная злость — настолько сильная, что слова полились сами — ровно, насмешливо и крайне холодно.

— Нашла, представляешь? Замечательный мужчина — красавец. Вот, купила — хочу обрадовать.

Казалось, вечер, обещающий сюрпризы только для Марты, решил повернуть свой взор к Дилану и принялся удивлять его.

— Купила? Сама? Ты же женщина!

Да, точно, «женщина». Прозвучало именно так, как она и предполагала — не просто неодобрительно, а с отвращением. Ну и что, что женщина? Лишена всех прав?

— Красивые, правда?

Она вдруг ожила — почувствовала себя так, будто ее подменили изнутри, будто наружу вышла другая Марта — ледяная, — а старую Марту, способную все испортить неврастеничку, заперли где-то внутри. Поплыла к столу — теперь грациозным движениям не мешали даже пушистые тапки, — взяла коробочку в руки и поднесла к его глазам.

— Как думаешь, ему понравятся? И камешек есть, и рисунок отличный.

— Понравятся? — Дилан выглядел так, будто только что съел миску червей — благо, хоть его баритон не сорвался на фальцет. — Как такое может понравиться, когда тебя пытается захомутать баба? Камешек? Да он такой крохотный, что его не видно, а рисунок… какая безвкусица! Оно слишком тонкое для мужского пальца… Марта, ты… ты вообще рехнулась?

— А ты кто такой, чтобы судить — рехнулась я или нет? Ты ведь не умеешь любить, не так ли? А я умею, и мы будем счастливы вместе. Представляешь, чьи-то глаза могут сиять при виде меня, а уж такой подарок МОЙ мужчина оценит наверняка.

«Не то, что ты, сволочь»

На этот раз Дилан промолчал — какое-то время стоял с багровым лицом, пытался привести в порядок явно вышедшие из-под контроля мысли и не дать сорваться с языка новым язвительным комментариям. Значит, точно пришел о чем-то просить. Не дожидаясь дальнейшей реакции, Марта спокойно захлопнула крышечку, водрузила коробочку на полку, повернула и сложила руки на груди. Кажется, ей, все-таки, удалось приподнять одну бровь.

— Так кофе? В третий раз спрашиваю тебя, как отсталого инвалида. Кофе будешь?

— Буду.

Дилан смущенно прочистил горло и попытался вернуть себе привычный безразличный вид — вид человека «меня ни что на этом свете не интересует, тем более ты», но не смог — шок от увиденных колец, стоящих на ее столе, так и не прошел.

Марте вдруг стало наплевать; в этот момент она будто прозрела — просто и без эмоций — это не ее человек, не ее мужчина, вообще не герой ее романа, поэтому она коротко кивнула на диван и бросила:

— Садись на диван. Нечего шататься по гостиной. Сейчас сварю.

— Значит, хочешь позаимствовать меня на целый вечер в качестве девочки-эскорта.

— Не девочки-эскорта. — Ты для этого слишком некрасива, следовало бы ему добавить, но теперь ей стала ясна причина его непривычной сдержанности — сделка. Сделка с Мартой, которая никоим образом не должна провалиться. — Ты просто побудешь рядом — послушаешь, запомнишь. Мне надо знать, кто из моих будущих партнеров способен меня предать. Всего лишь несколько часов. Хороший дом, вечеринка, много богатых людей и отличной еды. Отдохнешь, расслабишься.

Дилан потел.

Кирпичного цвета кофейная чашка в его руках казалось крохотной, в то время как в ладонях Марты всегда смотрелась ведром.

Значит, сделка. Хочет выстроить собственный бизнес — созрел, наконец, но не хочет просчитаться с будущими коллегами. Понятно.

Ей стало противно — сколько дней потрачено впустую, сколько усилий… И все ради человека, посмотревшего на будущий ценный подарок с презрением. Что ж… Однажды этот подарок найдет достойного получателя, который никогда не скажет: «Камешек слишком маленький, а кольцо слишком тонкое». Тот, другой получатель, очень обрадуется и обязательно решит, что женщина, сделавшая шаг навстречу — лучшая женщина в мире. Возьмет ее ладони в свои, заглянет в глаза и поцелует кончики пальцев.

А, может, принесет подобные кольца сам, еще до того, как она…

— А почему бы тебе не взять с собой кого-то другого? Лейлу, например? Или Ани? Их ты не так недолюбливаешь, как меня.

Теперь ей даже нравилось наблюдать за тем, как он корчится, пойманный на крючок. Извивается, выдумывает объяснения, старается ничего не изгадить словами. Забавно. Да, было бы забавно, если бы не было так противно.

— У Лейлы индекс 86, у Ани и того меньше. Только ты способна определить ложь с вероятностью в сто процентов.

— Девяносто девять и восемь десятых. — Равнодушно поправила она, глядя на палас.

— Не важно. У тебя выше всех. А я не могу рисковать.

— Конечно, не можешь.

Впервые в жизни Марта чувствовала эмоции Дилана, как свои собственные: нервозность, неуверенность, вечно надетые поверх одежды из ткани невидимые, напоминающие ее собственные, железные латы. Значит, они ему тоже нужны — какая ирония.

Все это время она полагала, что существует лишь один человек на свете, входящий в эти чертовы две десятые процента, которого она не может расколоть, а теперь, оказывается, может — дело было лишь в эмоциях. Шоры на глазах, сотканная иллюзия — слишком долго и слишком отчаянно она желала видеть то, что хотела, и потому не видела правды.

Что ж, теперь видит.

— И чем же ты готов заплатить мне за эти несколько часов помощи? Ты ведь понимаешь, что деньги мне не нужны?

Бранниган сглотнул; хвостик на макушке смотрел на картину со штормовыми волнами и будто говорил: «вы там сами разбирайтесь, а меня здесь нет»

— Ну… Ты сама мне скажешь, чем, так? Все что попросишь, я для тебя сделаю.

Напряжение в маленькой комнатке достигло апогея.

Скованный, почти оцепеневший, в ожидании решения мужчина и холодная змея, глядящая на него немигающими зрачками. Рыжая змея — маленькая хрупкая женщина в прошлом.

Так чего этот мужчина — такой нужный в прошлом и совершенно безразличный ей теперь — не хочет больше всего на свете? Что пугает его так, как ни одна другая вещь? Что может заставить Дилана взвыть от отчаяния?

Спустя минуту Марта улыбнулась одними губами. Не накрашенными губами; пошевелила босыми пальцами в разношенных тапках.

— Мои условия таковы: ты одеваешь меня для этой вечеринки — я не собираюсь тратиться на наряды, оплачиваешь стилиста и визажиста, присылаешь машину…

— Конечно, согласен. Это спра…

Справедливо, он хотел договорить, но не успел, потому что Марта продолжила.

–…а после того, как вечеринка завершится, ты отвезешь меня в самый дорогой отель и займешься со мной сексом.

Она намеренно не сказала «любовью» — сексом. Такое ударит еще больше.

— Займешься так нежно, будто всю жизнь любил и желал только меня. Ясно?

Он покрылся не только испариной, но и пятнами. Кое-как отставил в сторону чашку — медленно, чтобы не разлить. Долго смотрел на нее взглядом приговоренного к казни узника, а в глазах замер упрек: «Да мне же никакие таблетки не помогут, чтобы встал…»

Марта смотрела ровно. Смотрела и улыбалась.

Этой ночью она долго лежала в постели без сна.

Убрала коробочку с кольцами в шкаф — на дальнюю полку, к самой стене, — чтобы больше не доставать, лежала и думала о том, что невидимую броню она тоже больше не достанет. Не нужна. Сложит, как и кольца, к самой стене, задвинет в угол и забудет. Научится жить без страха, не ожидая ударов в спину, научится с радостью смотреть в лицо будущему. В мире много хороших людей, и среди них обязательно найдется один, кому понравится бледная кожа, карие глаза и кудряшки. А ожог… Каждый имеет свои особенности, ведь так?

Слушая доносящийся сквозь прикрытые окна шум улицы, Марта думала о том, что каждому в этой жизни дается плохое и хорошее. Плохое — она частично пережила, а хорошее? Его еще предстоит отыскать.

Но главное уже свершилось — она вдруг почувствовала себя свободной. От сомнений, иллюзий, от прежней самой себя. Иногда будущее не нужно пытаться предугадать — для него нужно просто отворить двери и пригласить войти.

Завтра она так и сделает — примет душ, накрасится, сделает прическу, оденется и пригласит его войти. А в порядок себя приведет для того, чтобы видя красивую женщину, и будущее вошло красивое.

Этой ночью Дилан тоже не спал.

Сидя перед выключенным телевизором в тишине, он пил — не кофе, виски. Как получилось, что именно Марта — эта примитивная нервная дамочка — взяла над ним верх?

Отказаться? Да, конечно, он мог бы просто отказаться, но тогда под удар встанет все, к чему он шел последние два года — собственное дело.

Нет, он сможет. Сможет переспать с тем, кого не хочет — это всего лишь секс — всего лишь вставший член, погруженный в чье-то тело. Работы максимум на час, не больше.

Кубики льда таяли в стакане; виски из крепкого превращался в разведеный.

Работа? Да, она иногда выводила из себя. Жизнь одиночки? Почти никогда. Денег хватало, женского внимания тоже — встречались, конечно, дуры, но редко. И уж точно никогда Дилан не считал обузой секс — ведь это лишь игра, флирт, физическое удовольствие двоих — никакой эмоциональной нагрузки.

А теперь он чувствовал себя самой настоящей проституткой, которой предстояло переспать с жирным волосатым мужиком, который вставит тебе в зад.

Как можно наслаждаться сексом с женщиной, которая не способна расслабиться? Которая ходит прямо, как палка, смотрит волком, вечно поджимает губы и вздрагивает при звуках его голоса? Которая вечно ищет одобрения в его взгляде, а если не находит, то взвивает в воздух ракетой — противной, свистящей ракетой, что разбрызгивает вокруг сотни вонючих искр.

— Мда, попал ты, Дилан. Вот незадача…

Через пять минут мужчина со стаканом в руке задремал прямо в кресле.

Глава 3

— С нашей стороны уже почти все готово — документы передадим тебе завтра, убедишься, что наш юрист не напихал в них ловушек. Хотя читать там много!

Стоящий напротив них мужчина в сером костюме расхохотался — его голова запрокинулась назад, стало видно подгнившие изнутри зубы.

Марта надавила кончиками пальцев на мужской локоть дважды — врет, ловушки есть и много; ее руку накрыли теплые пальцы — мол, понял тебя.

— Если найду ловушки, подписи ты не получишь, Юджин. Надеюсь, это понятно. Смотри, у тебя есть еще часов восемь, чтобы это исправить.

Тот перестал смеяться; сузил глаза, вытер тыльной стороной ладони тонкие усы — будто подправил линию, — и чуть сильнее сдавил пальцами стакан.

— Ты ведь не думаешь, что я уйду с такой вечеринки, чтобы сидеть над документами? Я же сказал — почти все готово. Нехорошо начинать бизнес с подозрений, Бранниган.

— Как нехорошо начинать и с уловок, ведь так?

Пока мужчины сверлили друг друга взглядами, Марта принюхивалась — откуда-то изумительно пахло сладким. Она принялась оглядываться.

Столы здесь тянулись по всему периметру просторной лужайки до самого бассейна, но многочисленные гости постоянно перекрывали обзор — она даже вытянула голову, чтобы увидеть больше. Ну, отойди же, мужик в бабочке, убери свой торс. У-у-у, а теперь эта тетка в черно-белом, похожим на цирковой наряд, платье. Принесли что-то жареное и сахарное? Куда это поставили?

— Марта?

Она не отреагировала на звуки собственного имени, потому что ее редко им называли. Куда чаще «Кляксой».

— Марта? — Повторил Дилан громче — пришлось нехотя прервать процесс изучения расставленных на столах закусок.

— Юджин просит представить тебя. Юджин — это Марта Карлайл, Марта — это Юджин Донинг — мой будущий бизнес партнер.

— Очень приятно, очень приятно, мисс Карлайл. Не ожидал встретить с этим прохвостом такую прелестницу!

Ее ладонь потрепали сухие прохладные пальцы — пришлось стерпеть и не поморщиться.

— Буду рад вашему присутствию в моем доме в любое время.

— Спасибо. — Совершенно безразлично ответила Марта. — Скажите, а чем это так замечательно пахнет?

Оба спутника уставились на нее с удивлением.

— Слушай, ты только и делаешь, что жрешь и пьешь!

— Да? — Марта с наслаждением жевала жареное ананасовое колечко, слизывала с пальцев белую пыль сахарной пудры и запивала все это шампанским. — Очень вкусно, знаешь ли. Ты сам говорил — наслаждайся и отдыхай. Вот я и отдыхаю.

— Не думал я, что ты будешь напиваться.

— А, ты про это? — Она легко качнула зажатым в руке бокалом. — Тесты показали, что алкоголь не влияет на мои способности. Я точно так же могу определять, кто враль, а кто…

— Тс-с-с-с! Ты бы еще на всю лужайку проорала про свои способности. Дура! Я не за тем тебя привел, чтобы ты по-идиотски раскрыла себя.

— Слушай, — карие глаза невинно посмотрели в зеленоватые. — Ты всегда такой напряженный? Вообще не умеешь расслабляться?

Недовольный рык Дилан сдержал, но челюсти сжал так, что скрипнули зубы.

Ей все нравилось — абсолютно все.

Идеально сидящее по фигуре зеленое платье, юбка которого струилась до земли и расшитый бусинами лиф, приподнимающий грудь. Нравилась прическа из идеальных колечек и новые, скрученные из камней и перьев, серьги. Нравились замшевые туфли на высокой шпильке, запахи, звуки, незнакомые лица. Этот дом, лужайка, сверкающая вода в бассейне, величественный фронтон с колоннадой, струнный оркестр. Как приятно, оказывается, ловить на себе заинтересованные взгляды: изучающие, любопытные, иногда даже восхищенные. Нравилось, когда рассыпавшиеся по плечам мягкие пряди ласкал вечерний ветер; нравился запах подстриженной травы и расставленных по вазонам цветов.

Напитки, закуски, улыбки — пожалуй, работать в подобных условиях она согласилась бы гораздо чаще.

А, может, купить себе новый дом? И новый гардероб? Заказать бассейн, нанять повара, узнать новых людей и приглашать к себе на подобные вечеринки? Только не снобов и жлобов, какие здесь встречались в изобилии, а хороших людей, теплых?

— Знаешь, чего я вчера так и не смог понять? — Перебил ее мысли Дилан после того, как завершился очередной диалог с одним из будущих партнеров.

— М-м-м?

Ей было наплевать. На Дилана, на его мысли, на его чувства; пришедшее вчера ночью спокойствие вдруг осталось с ней, как будто всегда жило внутри. Ведь жизнь есть бал, а она его королева — почему вообще когда-то было иначе? Зачем столько времени было жить во лжи?

— Как женщина, которая купила кольца будущему избраннику, могла выставить такие условия? Как можно лечь под одного, зная, что тебя ждет другой?

— Ну, я же их еще не подарила. Я все еще свободна.

Ее улыбка вышла такой же легкой, как ветер. Это Бранниган все воспринимал серьезно — анализировал, силился понять, утопал в сомнениях, а она нет. Она с самого начала знала, что не станет с ним спать — зачем? Предложи он это сам еще несколько дней назад, она, возможно, была бы счастлива, но теперь? Теперь нет.

Где-то рядом мирно журчал фонтан; вечеринка близилась к концу.

— Ты же, получается, проститутка. Бл№!%ь, если быть честным.

Марта рассматривала лицо бывшего возлюбленного долго и ровно — так рассматривают диковинных насекомых, удивляясь наличию восьми усиков и чересчур выпуклым глазам.

— Хм. — Пожала плечами, вновь ощутив, как приятно льнет к коже дорогое платье. — Я, может, и бл№%ь, но проститутка здесь точно ты.

Усмехнулась. Позволила ладони соскользнуть с мужского локтя и направилась прочь — туда, где в этот момент, у дальнего стола, под навесом, струнный оркестр наигрывал чудесную мелодию.

— Пожалуйста, спасите! Помогите мне, милая дама, я вас очень прошу!

Чья-то рука мягко ухватила Марту за запястье, когда та шла по направлению к туалету — небольшому бетонному зданию, уединенно стоящему за домом, в кустах. Можно было пойти внутрь, в особняк, но там по коридорам сновали толпы, а в предназначенном для дам отхожем месте, отделанном мрамором и огромными зеркалами, без перерыва на еду и питье зависали, подкрашивая губы, десятки девиц — болтали, хохотали, делились сплетнями, постоянно кого-то обсуждали и охаивали. Ни тебе нормально пописать, ни…

В общем, Марта выбрала домик.

— Что вы де…

Делаете? Хотела спросить она, но ладонь незнакомца уже прижала ее лицо к темно-синему лацкану пиджака и галстуку, на котором поблескивал тонкий кирпичик продолговатой дорогой броши; в ноздри тут же проник многогранный аромат незнакомой туалетной воды.

— Пожалуйста, милая, просто сделайте вид, что вы со мной. Поднимите лицо, обнимите, смейтесь…

— Смейтесь?

От подобного предложения Марта перестала дышать, а запрокинув голову, уперлась взглядом в чисто выбритый подбородок, который уткнулся ей в переносицу.

— Зачем я буду вас обнимать? Вы… сумасшедший… Я…

— Да я не сумасшедший. И я прекрасно понимаю, куда вы шли — потерпите. Просто ко мне сейчас направляется группа из четырех мужчин, которые очень хотят получить работу в моей компании, а я уже устал от диалогов. Пожалуйста, подыграйте мне — пусть они думают, что я занят обществом прекрасной дамы. Тогда они уйдут.

— Что… что я должна делать?

— Посмотрите на меня, улыбнитесь.

Марта запрокинула голову сильнее и, наконец, встретилась глазами с незнакомцем.

Ух, ты… красивый! Вот незадача. Действительно красивый… Неброская, но властная внешность: волевое лицо, умные серо-голубые глаза с прищуром и хитрый озорной блеск на самом их дне, широкие брови, идеально ровный аристократичный нос. Великолепные губы.

Ей вдруг стало беспричинно смешно.

— Они же решат, что вы остолоп!

— Это еще почему?

«Синий пиджак», тем временем, ловко закинул ее ладони себе на плечи, а сам нежно приобнял за спину.

— Потому что подумают, что вы увлеклись рыжей девицей!

— А это противозаконно?

— Многие считают, что это безвкусно.

— Какие идиоты. — Теплые пальцы нежно поглаживали кожу в вырезе платья, и Марта с удивлением обнаружила, что тихо плавится от них. Какой странный вечер — шампанское, чужой дом, абсурдный случай, приведший ее сюда. А теперь и еще более абсурдная ситуация с подыгрыванием. Но, почему нет? Жизнь ведь только начинается? Так пусть она кружится, пусть вкусно пахнет, пусть искрится рассыпанными в воздухе конфетти. — Вы не рыжая, вы огненная и совершенно очаровательная — я наблюдал за вами целый вечер.

— Да?.. — Она вдруг почувствовала себя маленькой и совершенно растерянной. — За мной? Почему за мной?

— Потому что вы совершенно очаровательная!

— Правда?

— Правда.

Он не врал — этот тип в синем пиджаке не врал. Успевшая опустить голову Марта вновь подняла ее — на этот раз, как оказалось, для того, чтобы на затылок тут же легла ладонь и слегка надавила на него.

— Не смейте…

Слишком поздно — поцелуй случился так неожиданно, что она перестала дышать. Создатель! Что она делает! Чужие губы прижались к ее, но не нагло и напористо, что могло бы спровоцировать мгновенный отказ, а мягко — так жмутся к воротам, куда очень хотят, но не смеют без приглашения войти. Легкий нажим — можно? Мягкое скольжение — спасибо, что приоткрыли. Покусывание верхней губы — а если так? Целомудренный поцелуй в самый уголок рта. А если добавить язычок? Совсем чуть-чуть?..

— Тс-с-с, парни… Мистер Легран занят! Не будем мешать…

— Да, — хохотнул кто-то шепотом, — точно не время!

Мужская компания, приблизившись, моментально повернула назад — почему-то никто не хотел отрывать мистера Леграна от поцелуя с женщиной. С женщиной, у которой в этот момент сердце билось так быстро, что вскоре грозило и вовсе сдаться, как выдохшийся на длинной дистанции бегун.

Как жарко, как нежно, как неторопливо и сладко. Боже, как вкусно некоторые мужчины, оказывается, умеют целоваться; у Марты кружилась голова.

— Перестаньте! Вы… вы уже вскружили мне голову! А я ведь пьяна… Что будет, если я случайно влюблюсь?

— М-м-м… я готов за это отвечать.

— Я же пришла сюда с другим мужчиной. — Просто проверка. Просто проверка.

— Мне позвонить киллеру сейчас или заказать его вечером? — Промурчал мистер серо-голубые глаза, прежде чем снова коснулся ее губ.

— А что, сами не можете?

Она хихикнула, как заправская бандитка при виде прибывшего в шайку слабака.

— Хотите, чтобы я сам? Я готов. Я, между прочим, до ужасного хорошо дерусь.

Диалог выходил до крайности абсурдным — таким же, как и вечер; Марта едва удерживалась, чтобы не расхохотаться прямо в процессе.

— Как же вы здорово это делаете…

— М-м-м…

— Целуетесь.

Она боялась, что услышит в ответ что-нибудь похабное, например: «А я еще много чего умею. Желаете посмотреть?», и тогда единственное, чего бы она пожелала, это сразу же уйти, но мистер Легран удивил тем, что слегка отстранился, мягко улыбнулся и слегка посерьезнел:

— Вообще-то, я должен извиниться, что я не с того начал наше знакомство.

— Боже, только не продолжайте… — Марте почему-то совсем не хотелось переходить к глубоким диалогам на тему нравственности. Она много выпила, наконец, расслабилась — впервые за последние десять лет, и теперь хотела лишь той же легкости, что сопровождала ее на протяжении последних суток. Завтра, может быть, все будет не так, уже не так, но сегодня… — не становитесь занудой. Еще полминуты поцелуев, и я от вас случайно отстану.

Смешок ей прямо в губы:

— А что, если случайно не отстану я?

— Все врут, когда для этого приходит подходящий момент. Не уподобляйтесь. Просто дайте нам еще полминуты.

Этот парфюм, этот взгляд, эти жаркие губы и ласкающие затылок пальцы. А какая твердая и мощная у него под пиджаком грудь… М-м-м…

— Телефон… — Раздался хриплый шепот.

— Что? — Марте казалось, что вместо прически на ее голове теперь образовалось гнездо. — У вас звонит телефон?

— Ваш телефон. Дайте мне его.

— Вы что, сами не отыщите номер?

— Не усложняйте мне задачу, женщина.

Теперь она смеялась так заливисто, что Дилан, в этот самый момент неожиданно и не вовремя вывернувший из-за угла, замер, будто его из ведра окатили жидким азотом.

— Восемь-восемь-три. Девять-два-пять. Ноль один — двадцать один. И не вздумайте мне звонить!

— Не вздумайте мне указывать.

— Какой вы вредный!

В этот момент ей захотелось сорвать с него одежду — какой наглец, какой нахал и какой красавец. Ням! Внутри все кипело от разожженной страсти.

— Марта?

Дилан, все же, сумел приблизиться, и теперь смотрел на нее не как на проститутку, и даже не как на б№%!ь, а как на человека, сумевшего разом нарушить все законы физического взаимодействия со Вселенной.

— Ты идешь домой?

— Конечно. Но не с тобой, и не к тебе. Очень хочется спать, прости.

Она икнула так естественно, словно пьяно икать на людях считалось верхом приличия, после чего чинно проплыла мимо коллеги по работе, шатаясь на высоких шпильках.

— Пока, Дилан! Пока, Легран!

Кожу спины в вырезе платья жег взгляд серо-голубых глаз.

Эпилог

Выброшенную в мусорную корзину темно-синюю бархатную коробочку Дилан обнаружил только после обеда — он как раз собирался покинуть собственный офис, чтобы взглянуть, заработал ли на втором этаже кофейный автомат. Подошел к урне, собрался бросить в нее стопку исписанной бумаги, наткнулся взглядом на «что-то» перевязанное лентами и замер.

Присел, отложил бумаги на пол рядом с собой и, ведомый любопытством, протянул руку к лежащей, поверх скомканной шоколадной обертки и прозрачной ленты от сигаретной пачки, коробочке. Достал.

Точно. Та самая.

Та самая, что он видел в доме у Марты — на ее кофейном столике.

Кольца все еще лежали внутри, а в крышке, утрамбованная в шелк, нашлась записка:

«Они предназначались тебе. Рада, что не понравились. Марта»

И смайлик. Чертов издевающийся длинной, от уха до уха, улыбкой смайлик.

Бранниган сжал зубы и достал из кармана телефонную трубку.

— Соедините меня с офисом мисс Карлайл. Срочно!

Невозмутимый голос секретарши произнес:

— Мисс Карлайл нет на месте.

— Пусть зайдет ко мне сразу, как появится.

— Это произойдет только через месяц, мистер Бранниган — Марта сегодня написала заявление о том, что берет отпуск.

— Какой отпуск!? Какой у нее может быть отпуск? — Лицо Дилана покрылось бордовыми пятнами; меж бровей залегла глубокая морщина. — У нас же проект завтра? Компания «Один плюс один»?

— Ее заявление было сегодня подписано директором. К вам в напарники пришлют Ани Маркес.

— Маркес?!

— Да, Ани Маркес.

— Она же дура!

— Ничем не могу помочь, сэр. — Они что, сговорились? Все эти чертовы бабы — сговорились вывести его из себя? — Но произнесенное вами оскорбление сотрудника записано на пленку, я обязана передать его директору.

— А-а-а-а-гхрррррр……

Он и сам не понял, что хотел этим сказать, но в порыве злости так сжал трубку мобильного, что лопнул экран.

— Суки!

Под солнечным светом, льющимся из окна, весело подмигивал вделанный в ободок тонкого кольца бриллиант.

* * *

Хороший выдался день.

Марта шагала по проспекту и радовалась жизни: сегодня она зашла в агентство по недвижимости и вынесла оттуда толстенный каталог с яркими картинами, планировками и схемами домов. Новых домов, один из которых скоро станет ее.

Невероятно!

Одноэтажный? Двухэтажный? А, может, сразу виллу? И впереди целый месяц, чтобы обставить его новой мебелью, накупить посуды, пройтись по картинным галереям, отыскать ковры. Новое, все новое. Новая Марта — новая жизнь.

Сновали по тротуару спортсмены на роликах, бизнесмены с кейсами в руках, ухоженные женщины, несущие кучу пакетов — закоренелые «шопогольницы» Марта сама выдумала это слово и теперь хихикала, смакуя его в голове. Да, «шопогольницы». Скоро и она временно станет такой — ведь нужно же иногда тратить зарплату?

Пахло выпечкой; на углу, стоя за стеклянным вагончиком, стоял продавец булочек и круассанов. Она как раз хотела купить один, когда зазвонил мобильный.

Номер незнакомый; мимо, мягко тронувшись на зеленый сигнал светофора, потянулся поток машин.

— Алло?

В трубке лишь чье-то дыхание.

— Алло, говорите?

— Мисс Карлайл?

Судорожный выдох; рука непроизвольно сжалась на ручке пакета; круассаны были забыты.

— Легран?

— Вообще-то, меня зовут Адам. А красивая у вас фамилия, знаете ли…

— У вас тоже красивая.

Этот голос она меньше и больше всего ожидала услышать в телефонной трубке. Хотела, мечтала, часто думала о нем, но не позволяла себе забыться — это новая жизнь, и пусть будет, что будет. Если позвонит, она обрадуется, а если нет, просто будет жить дальше.

Позвонил.

— Хотите, я ей с вами поделюсь?

— Что? — Она даже поперхнулась; одновременно с этим ее случайно толкнул зачитавшийся журнал мужчина — извинился, учтиво приподнял шляпу, прошел дальше. — Чем поделитесь? Фамилией? Нет, спасибо, не сегодня — сегодня я выбираю дом.

У них опять получался абсурдный диалог.

— Хм, как замечательно! Как насчет того, чтобы выбирать его в ресторане? Пока вы будете рассматривать изображения, я буду кормить вас с ложечки.

— Издеваетесь? — Ей хотелось смеяться и плакать одновременно. — Вы все время надо мной издеваетесь?

— Я бы сказал, что до этого момента я издевался исключительно над собой, выполняя вашу просьбу не звонить. Я продержался почти сутки.

— Семнадцать часов.

Теперь она смеялась; из-под седых бровей одобрительно поглядывал продавец круассанов. Наверное, ему нравилась ее улыбка.

— Так ресторан?

Этот голос удивительным образом умел плавить, задирать, провоцировать и успокаивать одновременно.

— Ресторан.

— Вы называете или я?

— Я.

— Я так и думал. Слушаю.

Он тоже улыбался — Марта чувствовала это. Она смотрела на залитый предзакатным светом город, сжимала в руках телефонную трубку и каждой клеточкой ощущала, что в этот самый момент (может, из-за той красной машины? Или из-за угла магазинчика декоративных свечей? Или, выглядывая из-за каждого прохожего?) на нее радужными глазами смотрит счастье.

Конец.