Мой враг, моя любимая

Вергилия Коулл, 2015

Он должен ненавидеть меня. За смерть семьи, за жизнь в изгнании. Я должна ненавидеть его. За похищение из родного дома, за лишение свободы. Но его кулаки разжимаются, чтобы пальцы ласкали меня. Но мои ногти впиваются в его плечи в порыве не мести, а страсти. «Мой враг, враг, враг!» – твержу я, но голос слабеет, когда слышу в ответ: «Моя любимая…» Книга ранее публиковалась под псевдонимом Влада Южная.

Глава 1

Я не помнила, как оказалась в том райском саду. Полная луна освещала фруктовые деревья, превращая их листья в чистое серебро. В кронах шелестел легкий ветер. Розы пахли так упоительно в ночи. В густой траве мелькали призрачные огоньки светляков.

Я застонала, когда он коснулся меня. Подошел со спины, властно положил руки на плечи. Горячие сухие ладони, такие большие по сравнению с моими. Я закрыла глаза, ощущая, как внутри пробуждается вулкан. Кто бы мог подумать, что это так приятно?

Губы мужчины оказались в невыносимой близости от моего уха. Я почувствовала, как они двигаются, когда он прошептал:

— Будь моей, Кира.

Каждая клеточка его тела призывала меня потерять голову и уступить этой просьбе. Я облизнула губы, наслаждаясь мужскими объятиями. Он нежно поцеловал мою шею.

Соблазн просто невыносимый. Тихий голос. Ласковые прикосновения. Я должна, наконец, испытать это. С ним.

— Да… — прошептала я в ответ и откинула голову на его крепкое плечо.

Мужские руки принялись расстегивать пуговицы на лифе моего платья.

— Да! — отчаянно взмолилась я, когда его руки накрыли мою обнаженную грудь, чуть тронули беззащитные чувствительные соски.

— Я люблю тебя, Кира…

Мой стон утонул в шелесте его прерывистого дыхания. Я начала извиваться в руках мужчины, требуя большего, желая, чтобы он вошел в меня и подарил облегчение этим мукам.

Но он вдруг схватил меня за плечи и встряхнул.

— Кира, проснись!

В испуге я открыла глаза, не сразу сообразив, где нахожусь. Моя ночная рубашка прилипла к взмокшей от пота груди, от подушки исходил жар. Отец склонился надо мной и повторил:

— Проснись, малышка! Ты пропустишь свой восемнадцатый день рождения!

Я сглотнула, приложила ладонь ко влажному лбу и приподнялась на локте. Ох, в какой неловкий момент застал отец! Этот… сон. Он был так реален! Я почти занялась любовью с каким-то незнакомцем в душном летнем саду, а оказалось, что всего-навсего перегрелась под теплым одеялом в собственной постели.

— Ты постанывала, — заметил отец и заботливо отвел липкую прядь волос от моего лица. — Кошмар приснился?

Я не знала, куда девать глаза.

— Да… кошмар…

Он похлопал меня по бедру, прикрытому одеялом.

— Давай, моя девочка. Солнце уже встало. Ребята готовят тебе какой-то сюрприз, меня на кухню не пустили, — он наклонился и договорил шепотом заговорщика: — Но я все равно имею право поздравить тебя первым.

Я едва не захлопала в ладоши. Если отец приготовил какой-то подарок, то это будет нечто необыкновенное. Он всегда любил меня и баловал так, что иногда мне самой казалось — чрезмерно. Не уставал повторять, какой красавицей я расту и как похожа на маму. Сам тоже оставался видным мужчиной, несмотря на годы. Смоляные волосы были густыми, как у молодого парня. Взгляд серых глаз — острым и умным. Когда он выезжал в город по делам и брал меня с собой — а это случалось непозволительно редко — все женщины на улице смотрели только на него и облизывались, как мартовские кошки.

Но папа остался верен маме и после ее смерти не выбрал себе другую спутницу жизни. Незабвенная Майя — так лирично отец называл ее. Он очень сильно ее любил. Даже больше, чем меня, пожалуй. Мама умерла молодой, поэтому все, что у нас с братьями осталось — это воспоминания и рассказы отца, наполненные светлой ностальгией.

— Что ты мне приготовил? — воодушевилась я, по опыту зная, что папа не сможет долго противостоять соблазну удивить меня.

— Вставай и увидишь, — загадочно ответил он.

Откинув одеяло, я одернула подол ночной рубашки и вскочила на ноги. Моя детская комната показалась вдруг такой крохотной для выросшей меня. Подумать только, мне исполнилось восемнадцать! Я стала взрослой. И внутреннее чутье подсказывало, что отец исполнит, наконец, просьбу. Я умоляла его об этом уже года три подряд и последнее, на чем мы сошлись, это: «Подождем, пока ты станешь совершеннолетней».

Именно предвкушение обещанного события наполняло новый день особенным смыслом.

Отец остался сидеть на краю моей кровати. Он сложил руки на коленях, зачем-то сгорбился как старик и разглядывал меня снизу вверх с болезненной и грустной полуулыбкой. Солнечные лучи падали на круглое настольное зеркало, оставленное мной на подоконнике, и отсвечивали на папино лицо. Раньше я и не замечала, что у него появилось столько морщинок вокруг глаз и тонкие серебристые нитки в волосах.

Смутившись, я схватила со стула приготовленное еще вечером платье и сбежала в ванную. Быстро умылась, почистила зубы и привела в порядок волосы. Переоделась. Отметила, что это нарядное платье надевала всего пару раз. Здесь, в глуши, вдалеке от города, из особых поводов оставались лишь дни рождения близких да Новый Год. И вот теперь платье стало жать в груди. Возможно, этот раз, когда я его надела, станет последним. Жаль. Транжирить деньги на одежду не входило в привычки нашей семьи. То ли дело, оружие…

Когда я вернулась, отец все так же сидел на кровати, и по взгляду я поняла, что он витает мыслями где-то далеко в прошлом. Сделав мне знак подойти к большому напольному зеркалу, папа с трудом поднялся. Держась за больную ногу и хромая, подошел ко мне. Что поделать — подагра. Запущенная, потому что мужчины в моей семье и слышать не хотели ни о каких врачах. Терпеть уколы и глотать таблетки казалось им унизительным. Настоящий охотник выздоравливает сам или уходит в могилу, если окажется слабым. Мой дядя, папин брат, вообще уже долгие годы оставался прикованным к постели, а все потому, что не лечил свою подагру в точности, как отец. Иногда по ночам в тишине дома раздавались его мучительные стоны и крики, вызванные очередным приступом. Я с опаской приглядывалась к братьям, ожидая и у них проявления наследственной болезни.

Отец выпрямил спину и встретился взглядом со мной в отражении зеркала. Я затаила дыхание.

— С днем рождения, моя малышка! — ласково произнес он и полез в карман джинсов.

С замиранием сердца я следила в зеркальном отражении за папиной рукой. Блеснула тонкая цепочка. Я плотно сжала губы, чтобы раньше времени не запищать от восторга. Отец опустил мне на грудь продолговатый кусочек железа, укрепленный на цепочке. Бережно перекинул мои волосы на одно плечо, чтобы застегнуть на шее крохотный замок.

— Это та самая пуля? — спросила я, поглаживая подарок. Кусочек казался холодным, но быстро нагрелся от моего тела. — Отлитая из ожерелья мамы?

— Да, — торжественно кивнул отец. — Та самая. Та, что положила начало основанию нашего клана в этом заповеднике. Береги и храни ее.

Конечно, я поняла, что имелось в виду. Наш дом стоял посреди заповедника «Белый камень», а отец числился по документам главным инспектором по охране территории. Мои братья тоже были инспекторами по охране и еще около десятка людей. Но речь шла о клане охотников, одном из самых уважаемых. Частью которого я, наконец, стала.

— Значит, ты посвятишь меня? — спросила я, уже не скрывая радости в голосе. Сердце оглушительно ухало в груди.

Отец поморщился.

— Будь моя воля — никогда бы этого не сделал. Хочу уберечь тебя от этой грязи. Но раз ты так хочешь…

— О, я хочу, папа! Я очень хочу!

— Когда я посвящал твоих братьев, ни секунды не сомневался. Но ты, моя малышка…

— Я готова, папа! Я почти все знаю и умею! — я смущенно опустила глаза, вспомнив, что братья просили не признаваться, что тайком учили меня.

Отец вздохнул с обреченным видом.

— Знаешь ведь, что ни в чем не смогу тебе отказать.

Моя скромная улыбка стала шире.

— Повтори главный закон охотника! — заметив это, с напускной строгостью одернул отец.

— Для нас все равны. Мы поступаем справедливо, — тоном послушной девочки повторила я слова, которые знала лет с пяти.

— Тебе придется нажимать на спусковой крючок. И стрелять не в соломенную мишень, как ты наверняка уже делала прежде.

— Я готова.

Брови отца нахмурились.

— Придется видеть кровь.

— Я готова, — упрямо повторила я. — Мне приходилось резать куриц для супа.

Он постоял, глядя в одну точку так долго, что я начала беспокоиться. Потом похлопал меня по плечу.

— Дай Бог, чтобы ты была готова, моя малышка.

Я оглянулась, пытаясь понять, к чему он клонит, но отец, хромая, уже направился к двери. Оставшись наедине со своим отражением, я повернулась из стороны в сторону, в очередной раз погладила подарок и, уже не таясь, взвизгнула от счастья.

Когда надоело красоваться перед зеркалом, любопытство разгорелось во мне с новой силой. Что же там готовят братья? Я вышла в полутемный тихий коридор. Небольшое слуховое окно, расположенное в дальнем конце, оказалось приоткрыто. Света здесь в самый солнечный день едва хватало, чтобы не оступиться и не свернуть себе шею, потому что снаружи рос большой орех, а эти деревья славятся способностью поглощать лучи. Вдоль стены тянулся ряд одинаковых дверей: у каждого члена семьи своя спальня. Деревянная лестница с потертыми перилами вела вниз, на первый этаж.

Я родилась не в этом доме, и понятия не имела, кто его построил, но моя семья прожила здесь много лет. С тех самых пор, как создали заповедник. Не сказать, чтобы я была в восторге от громадного и местами жутковатого жилища, но кто меня спрашивал? Отец ни за что не сменил бы дислокацию, потому что здесь хранилось главное сокровище всего клана. Драгоценная железная жила, расположенная прямо в подвале дома. В ней заключалась сила и преимущество охотников нашей семьи. Из этого же материала было когда-то отлито ожерелье моей матери, а потом — та самая пуля, которая теперь служила знаком моего посвящения в семейное дело.

Сказать, что руда из этой жилы стоила дорого — ничего не сказать. Она считалась бесценной, и аналогов в мире не существовало.

Коснувшись ладонью полированного дерева перил, я начала спускаться вниз, навстречу дразнящим ароматам корицы и ванили. Миновав главную комнату с камином, поспешила на кухню. Из-за двойной двери раздавались взволнованные мужские голоса, грохот посуды и топот ног.

Лукаво ухмыльнувшись, я взялась обеими руками за дверные ручки, чуть помедлила — и распахнула створки на себя. Трое моих братьев, здоровенные ребята ростом под потолок, забавно подпрыгнули и в мгновение ока выстроились в ряд, закрывая мощными телесами печь. Принюхавшись, я догадалась, что аромат исходил оттуда. На широком кухонном столе красовались мучные разводы, скорлупки от яиц и яблочная кожура. То же самое, но в меньшем количестве, валялось на полу под ногами моих незадачливых братьев. В раковине высилась такая гора перепачканной посуды, что я только скрипнула зубами, представив, сколько времени буду ее мыть.

— И что здесь происходит? — строго поинтересовалась я, оглядывая «святую» троицу.

— Тебя здесь быть не должно! — заявил Николай, самый старший из братьев.

Он знал, что когда-нибудь станет главным вместо отца, поэтому редко снисходил до того, чтобы с кем-то любезничать. Коля и внешностью пошел в папу. Если ему удавалось вырваться в город под каким-нибудь предлогом, то возвращался он обычно с покусанными губами и следами от бурной страсти на спине и шее. Девушки наверняка дрались за возможность провести с ним ночь. Коле давно пришла пора жениться, но он не торопился этого делать, предпочитая не останавливать выбор ни на ком конкретном.

— Еще очень рано! — протянул Илья, который был погодкой Николая и его правой рукой. Он старался ни в чем не уступать нашему старшему брату. Ходили слухи, что в городе у него есть девушка, но точно этого не знал никто.

— Меня папа разбудил, — пояснила я.

— Мы готовили тебе сюрприз, — смущенно улыбнулся Костя. Он опередил меня по рождению всего на два года и, как и я, унаследовал более мягкие черты лица от мамы.

Я оглядела их «борцовки» и шорты. Скептически притопнула ногой.

— Это вы сразу после утренней пробежки, что ли, сюда отправились?

Мои прекрасные и мужественные родственнички зарделись, как красны девицы.

— По рецепту пирог печется сорок минут, — отозвался Костя.

— Но мы не знали, что приготовление теста займет столько времени, — приуныл Илюшка.

Я только закатила глаза.

— Руки хоть помыли перед тем, как здесь бардак устраивать?

Растерянные взгляды были красноречивее любых слов. Я вздохнула. Что поделать — мужчины. Да не какие-нибудь, а суровые охотники, приученные к похлебке из котелка, сваренной на скорую руку.

— Отец решил тебя посвятить, — заметил Николай и прищурился. Мягкой кошачьей походкой он обогнул стол и приблизился ко мне. Кончиками указательного и большого пальцев аккуратно взял пулю на цепочке. — Ты не проболталась ему, надеюсь?

Именно Коля первым показал мне, как пользоваться ножом, как делать скользящий узел из веревок и как освежевать пойманного барсука. Он оставался строгим старшим братом, но смог стать терпеливым наставником. Он заставлял меня не плакать из-за разбитых коленок и купаться в ледяной реке с апреля по октябрь. Если бы отец узнал — непременно получил бы сердечный приступ. Для него я оставалась нежной и ранимой девочкой, тщательно оберегаемой от любых невзгод. Сбитые коленки приходилось прятать под джинсами, а коллекцию охотничьих ножей — под матрасом.

— Не проболталась, — покачала я головой. — Думаю, папа захочет сам меня учить.

— Поддавайся, — согласился брат. — Упади пару раз и поплачь. А то он с нас живьем шкуру спустит.

Все трое переглянулись. Их опасения я понимала. Отец был очень мягок со мной, но с остальными обычно не церемонился. В клане царила жесткая дисциплина.

— А вообще, с днем рождения, сестренка, — старший брат сжал меня в медвежьих объятиях так, что ребра хрустнули. — Это тебе. От нас.

Он вынул из кармана шортов и протянул мне на ладони серьги. Небольшие рубины вспыхнули в обрамлении золота.

— Мы хотели запечь их в пирог и сделать сюрприз еще сюрпризнее, — признался Костя, — но передумали.

— И слава Богу! — выдохнула я и тут же примерила подарок.

Серьги оказали легкими, а застежки — удобными. Не пришлось долго мучиться, чтобы надеть. Обняв по очереди остальных братьев, я покинула кухню. В такой день просто не сиделось на месте.

В прихожей я накинула легкую джинсовую куртку, вышла на крыльцо и огляделась. Это утро пахло сыростью и прохладой наступающей осени. Еще немного мхом — уж его-то имелось в избытке на нашей земле. Стоило отойти чуть дальше от дома, исхоженных троп и углубиться в лес, как я словно попадала в параллельный мир. Нежно-салатовые ажурные плетения мха стелились по стволам деревьев, а более темная, чаще всего буро-зеленая, масса походила на гигантский ковер, брошенный на землю. Мох оплетал кусты, свисал с веток, превращая их в фигуры чудовищ, протянувших лапы к неосторожному путнику. Особенно обильно он рос на берегах реки.

Отец любил говорить, что мох — это хищник, он питается кровью и плотью, погребенной под землей. Похоже, папа просто пугал меня, чтобы не уходила далеко. Все знали, что бояться надо только лекхе. А лекхе в заповедник не заходили по одной простой причине — никто в здравом уме не сунется на территорию врага.

Я поежилась и потерла плечи. Из кузницы раздавался лязг металла. В нашем клане производили единственное в своем роде оружие против лекхе. Пули и ножи. Иногда к отцу приезжали представители других охотничьих кланов на переговоры. Ходили слухи, что некоторые преодолевали ради этого полстраны. Большие черные тонированные джипы, как на подбор, выстраивались у нас во дворе.

В такие моменты мне обычно приказывали сидеть в своей комнате и «не отсвечивать», как сказал бы Костик. Меня прятали от угрюмых чужаков с тяжелыми взглядами, уж не знаю по какой причине. Может, потому что была единственной девушкой среди целой компании мужчин? Других женщин, кроме меня, в заповеднике не проживало. Возможно, отец считал любимую дочь своим слабым местом и не хотел показывать тем, кому не доверял. Но я все равно подглядывала за происходящим через слуховое окно в коридоре и подслушивала с верхней ступеньки лестницы. Гости запирались с отцом в кабинете, а позже уезжали с одним-двумя ящиками нашего оружия. Папа никогда не продавал много, хотел сохранить монополию. Я узнала это, когда подслушала, как он делился опытом с Николаем после отъезда очередных покупателей.

Пока я стояла и дышала свежим воздухом, из курятника показался дядя Миша с корзинкой, наполненной доверху свежими яйцами. Его рыжеватая борода росла клоками, а неизменная старомодная курительная трубка постоянно дымилась в зубах. Бывший охотник, он остался в клане после того, как при очередной облаве фамильяр какого-то лекхе располосовал ему правую руку, раздробил кости, порвал мышцы и сухожилия. Руку удалось спасти, но она стала сухой, непропорциональной и малоподвижной, а на карьере охотника пришлось поставить крест. Отец не стал его выгонять, и теперь дядя Миша занимался хозяйством. Своей семьи он не завел, поэтому относился ко мне, как к дочери. Именно он научил меня готовить, следить за домом и являлся чем-то вроде нашего домоправителя.

Попыхивая трубкой, дядя Миша вразвалочку подошел ко мне.

— Смотри, что курочка снесла.

Придерживая корзинку слабой правой рукой, левой он взял одно из яиц и протянул мне. С недоумением я взяла его и повертела. Тяжелое. Тяжелее, чем должно бы быть. В глаза сразу бросилось, что верхушка у скорлупы была аккуратно отпилена, а потом приклеена обратно.

— Да ты разбей, разбей, не боись, — предложил дядя Миша, а его глаза хитро сверкнули. — На кухне хотел тебе положить, но там мальчишки хозяйничают.

— Ага, потом убирать полдня придется, — приуныла я.

— Ничего, хозяюшка, уберем. Уберем вместе, — подбодрил он, — сегодня праздник у тебя, мы все радуемся. И тебя порадовать хотим. Как умеем.

Я нагнулась и аккуратно стукнула хрупкую скорлупу о край ступеньки крыльца. Выпрямилась и принялась отщипывать кусочки. На ладонь выпал округлый полупрозрачный камень. Оставаясь в центре матовым, по краям от отсвечивал синевой и явно относился к категории полудрагоценных.

— У реки как-то нашел, — пояснил дядя Миша, — когда ходил ежевику собирать. Вот и приберег до лучших времен.

— Спасибо! — я положила камень в карман куртки и от души поблагодарила охотника. Впрочем, каждый раз он дарил мне что-то сделанное своими руками. Деревянные фигурки животных, например. Страшно подумать, с каким трудом давалась ему резьба по дереву, если учесть непослушные пальцы правой руки.

— Я вечером ужин сам приготовлю. Поросенка зажарим, бражки откроем… — мечтательно протянул дядя Миша.

Его последние слова потонули в звуке сирены.

От неожиданности рука старого охотника разжалась, и корзинка с яйцами полетела на землю. Из кузницы выбежали люди, еще несколько показалось из-за угла амбара.

Тревога?!

Я уже забыла, когда слышала этот звук. Может, около пяти раз за всю жизнь, не более. И то, очень давно.

На крыльце появился отец. Деловой и собранный, он застегивал на ходу куртку. На поясе я увидела ножны, за плечом — охотничье ружье.

— Кира! — приказал он. — Быстро в дом. Ни в коем случае не выходи. Михалыч! — он ткнул пальцем в домоправителя. — Проследи.

— Конечно, — тот поспешил подобрать корзинку, сетуя себе под нос, что яйца превратились в липкую жижу.

— Папа, а что случилось? — удивилась я.

Отец пропустил мой вопрос мимо ушей. Он уже отдавал приказания своим людям. Во дворе поднялась суета. Ворота гаража распахнули. Два «УАЗа» грозно взревели моторами и выехали во двор. Отец не зря поддерживал дисциплину. Менее чем за пять минут вооруженные люди заняли свои места. Мои братья, уже переодетые в куртки, джинсы и удобную обувь, выбежали на крыльцо.

— Кира, прости, пирог надо выключить через пять минут, — успел на ходу бросить Костя.

Я только растерянно посмотрела, как парни бегом пересекают двор и прыгают в машину позади водителя.

— Пап! — окликнула отца, который собирался уходить. — Ты мне ответишь?

— В дом, Кира! — коротко бросил он через плечо.

— Но я теперь тоже охотник! Я имею право знать!

Отец остановился на полпути, словно споткнулся. Помедлил всего пару минут, обернулся с лицом, перекошенным от злости. Припадая на больную ногу, сделал пару шагов ко мне и застывшему рядом дяде Мише.

— Лекхе прорвали периметр, — сказал он, глядя мне в глаза. — Нагло и не таясь.

— Может, заблудились? — предположила я.

Лекхе? Забрели в заповедник? Да они в своем уме?!

— Заблудились? — усмехнулся отец. — И разбили видеокамеру через несколько секунд после того, как она успела заснять их лица и фамильяров, готовых к бою? Нет, это вторжение.

— Я поеду с вами, — спохватилась я, начиная дрожать от возбуждения.

— Нет, Кира! Ты сидишь дома с Михалычем!

— Но папа!

И снова мне пришлось прикусить язык, чтобы не проболтаться. А ведь могла оказаться полезной! И кроме того… лекхе. Живые лекхе! Я никогда не видела живого лекхе и просто умирала от любопытства на него посмотреть.

Отец редко не шел навстречу моим просьбам. Я скорчила жалобную умоляющую гримаску, но он схватил мою пулю на цепочке и крепко сжал в кулаке. Я испугалась, что папа сейчас сорвет ее с меня, и замерла.

— Не заставляй меня расстраивать тебя в твой день, Кира, — пригрозил он.

Именно этого взгляда и этого тона голоса боялись мои братья. Все, даже Николай. Видимо, отец не на шутку обеспокоился, раз решил поговорить так и со мной. Я покорно опустила голову.

— Хорошо.

— Молодец, моя девочка, — смягчился он и разжал кулак. Пуля мягко легла на свое место. — У тебя впереди будет еще много облав. Иди и готовься к празднику.

Хромая сильнее обычного, потому что торопился и не берег ногу, отец добрался до машины и хлопнул дверью. Один за другим автомобили сделали круг по двору и умчались прочь. Наступившая тишина зазвенела в моих ушах. Дом и двор словно вымерли.

Я едва не взвыла от обиды. Пока где-то происходили волнующие события, меня в день посвящения в охотники обрекли оставаться в компании покалеченного старика и дяди, прикованного в постели.

Дядя Миша поспешил завести меня в дом. Сопротивляться я не стала. Зачем? Никто не признает во мне охотника, если не покажу, что понимаю иерархию семьи и умею подчиняться приказам. Мимоходом заглянув на кухню, я вытащила из печи злополучный пирог, накрыла полотенцем и оставила остывать. Затем побрела к лестнице.

Где-то в глубине дома раздавалось покашливание дяди Миши. В воздухе еще витал запах его табака. Я положила ладонь на перила и перешагнула нижнюю ступеньку, которая всегда скрипела, если на нее наступить. То же самое происходило и с верхней, и за все годы проживания здесь я приобрела странную привычку их перешагивать. Наверно, сказались шпионские наклонности в подслушивании и подглядывании за родными. Я умела быть бесшумной, когда требовалось.

Добравшись до второго этажа, я вдруг почувствовала что-то неладное. Сначала не могла даже самой себе объяснить, что не так. Просто внутреннее чутье заставило замереть на месте. Что-то в доме изменилось. Я столько времени провела в этих стенах, что по малейшему дуновению ветерка из окна могла определить, в какой из комнат оно приоткрыто. И судя по сквозняку, скользнувшему по ногам, оно было приоткрыто в моей спальне.

Но я совершенно точно оставляла его закрытым на ночь, а утром даже не притронулась к задвижке.

Такого выброса адреналина в кровь я не ощущала еще никогда. Тело охватила дрожь, все волоски встали дыбом. В голове словно включился аварийный механизм, призывающий сохранять хладнокровие. Спасибо наставничеству Николая. Продолжая держать руку на перилах, я оглядела коридор. Дверь в мою спальню была открыта на одну четверть — ровно так, как я ее оставила.

Шаги. Послышались шаги в моей комнате. И это точно не мог быть кто-то из домашних, потому что все уехали по сигналу тревоги.

Потребовалось несколько секунд, чтобы бесшумно скользнуть вдоль стены и открыть дверь спальни Костика. С младшим братом мы были близки достаточно для того, чтобы я точно знала, где он держит свое запасное оружие. Петли коротко скрипнули. Едва слышно, но я застыла, глотая испуганное прерывистое дыхание и повернув голову в сторону своей комнаты.

Услышали ли меня? Успею ли я?

Дом оставался погруженным в безмятежное спокойствие.

Тогда я прокралась в комнату брата, отыскала его пистолет. Еще один громкий щелчок, чтобы передернуть затвор. Я поморщилась, но без этого было не обойтись.

Осторожно ступая по старым деревянным доскам пола, я вернулась к своей двери. Медленно, очень медленно надавила на нее, чтобы открыть пошире. Моя правая рука с пистолетом дрожала, готовая в любой момент применить оружие по назначению.

Как и предполагала, кто-то открыл окно. Это меня не порадовало. К стене с внешней стороны дома прилегали хозяйственные постройки, и достаточно ловкому человеку не составило бы труда забраться на их крышу, а оттуда — в любое окно второго этажа.

Толкнув дверь еще немного, я увидела мужчину. Он стоял боком ко мне и оглядывал мою комнату так, будто находился в музее и изучал древние реликвии. Я услышала сдавленный вдох и увидела, как незнакомец провел ладонью по лицу, словно пытался стереть видения, возникшие перед глазами.

Ростом он мог посоперничать с любым из моих братьев. Да и одет был вполне обыденно: куртка и джинсы. Светлые волосы какого-то невообразимого пепельного оттенка падали на его лицо. Большинство прядей были заправлены за уши и доставали до края воротника куртки. Правильные мужественные черты лица заставили бы меня подумать, что это ангел. Но ангелы не влезают в чужие окна, а их глаза не выражают такую яростную сосредоточенность.

Я поняла, что пришла пора действовать.

— Руки! — уже не таясь, я толкнула дверь так, что она ударилась о стену, и вышла вперед, нацелив пистолет в лицо незнакомца. — Ты кто такой?

Он резко обернулся ко мне. Сразу стало понятно — не ожидал застать кого-то в доме. Я порадовалась, что соблюла эффект внезапности.

— Это ты кто такая? — его голос был низким и достаточно волнующим, чтобы моя спина неожиданно взмокла.

Я поудобнее перехватила рукоять пистолета, показывая, что не намерена шутить.

— Кто я такая? Ты забрался в мой дом, и еще спрашиваешь, кто я такая?!

— В твой дом?! — незнакомец казался удивленным и рассерженным одновременно.

— В мой дом, — повторила я как можно тверже. — В дом моей семьи. В дом моего отца.

Он сделал всего один шаг, но этого мне хватило, чтобы схватить пистолет уже обеими руками. Господи! Только бы чужак не заметил, как прыгает мушка!

— Как зовут твоего отца? — прорычал он, не спуская с меня глаз.

Я подумала, что незнакомец просто не понимает, куда попал.

— Григорий.

— А Дмитрий?

— Мой дядя.

Мужчина издал какой-то странный полувсхлип-полурык и в два шага оказался возле меня. Дуло моего пистолета уперлось ему прямо в лоб и впилось в кожу. Я уставилась на него во все глаза, осознав, что он просто свихнулся.

— Так ты — дочка охотника? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, протянул этот странный чужак, нависая надо мной.

Он прекрасно понимал, куда попал.

— Я сама охотник, — произнесла я и только тогда спохватилась, что мои губы дрожат.

Мужчина презрительно фыркнул. Похоже, он совершенно не испытывал страха, хотя мой палец лежал на спусковом крючке, а рука тряслась так, что я могла нажать и ненароком разнести незнакомцу полголовы.

Но, как ни странно, я поняла, что мне не хватит сил нажать. Слова отца, сказанные утром, неожиданно всплыли в памяти. Так вот о чем он говорил!

Выстрелить в живую мишень гораздо сложнее, чем в учебную.

Внезапная догадка заставила вздрогнуть. Я вытянула шею в попытке заглянуть незнакомцу за спину.

— Что-то потеряла? — с издевкой произнес он.

— Твоего… — мои губы пересохли, и я сглотнула. — Твоего фамильяра.

Об этих тварях ходили страшные рассказы. Да я и сама видела, что стало с рукой дяди Миши. Не говоря уже о смерти мамы. Фамильяры — это чудовища, которых невозможно убить. Нет в мире такого оружия, которое способно навсегда уничтожить этих зверей. Они существуют, пока жив их хозяин.

— Его нет, — успокоил меня чужак. — Как видишь.

— Да? — неожиданное облегчение накрыло меня с такой силой, что руки обмякли и опустились. — Значит, ты не лекхе?

Его взгляд медленно прошелся по мне сверху вниз.

— Тебя это радует или огорчает?

Я не нашлась, что ответить. Лекхе он или нет, но что ему понадобилось в этом доме?!

Сильно надавливая, незнакомец вдруг провел большим пальцем по моим губам. Я даже почувствовала, как грубая подушечка коснулась края зубов. Дернулась, зашипев от страха и возмущения. Он без труда удержал меня на месте. Выражение его глаз я не знала, как трактовать. Всю жизнь провела среди мужчин, но все они смотрели с уважением или любовью. Этот же разглядывал так, будто хотел сотворить со мной нечто ужасное.

Я спохватилась, что очень рано убрала пистолет, но незнакомец опередил мой порыв. Одним движением он перехватил оружие и отбросил в сторону.

— Твой отец, наверно, очень тебя любит, — пробормотал мужчина.

Я вздрогнула от прикосновения к своей шее. Похоже, наступило время звать на помощь. Но кого? Однорукого дядю Мишу? Против этого полного сил чужака?

— Мой отец убьет тебя, если меня тронешь, — прошипела я из последних сил.

Мужские пальцы сжались на моей шее, перекрывая доступ кислороду.

— Он уже пытался. Раньше, — я ощутила, как двигаются губы незнакомца, когда он прошептал эти слова в мое ухо.

Я забилась в попытке вырваться. Совершенно не понимала, о чем чужак толкует. Какое ему дело до моей семьи, если он не лекхе? Мой отец пытался его убить? Да если бы мой отец только попытался, этот незнакомец был бы уже мертв!

Мужчина отпустил, и я судорожно глотнула воздуха. Он воспользовался паузой и уставился на мою грудь. Я попыталась отступить, когда чужак потянул руку. Оказалось, его внимание привлекла пуля на цепочке. Едва пальцы мужчины коснулись ее, как он с шипением отдернул руку.

— Ты — лекхе! — невольно воскликнула я.

Он схватил меня за плечи, рывком повернул спиной к себе и взял в захват. Я не могла поверить, что так позорно попалась.

— Кто еще в доме? — прорычал чужак мне в ухо.

— Ты лекхе! Где твой фамильяр?

— Кто в доме? — он хорошенько тряхнул меня так, что клацнули зубы.

— Все… в доме все… они сейчас придут и застрелят тебя. Где твой фамильяр? Почему его не видно?

— Врешь. Все уехали. Я наблюдал за ними. Вот только ты оказалась полным сюрпризом. Еще сюрпризы будут?

Требовалось срочно потянуть время. Отец должен вернуться. Вот-вот. А по поводу отсутствия фамильяра можно поразмышлять и позже

— Значит, вторжение было обманным маневром? — дрожащим голосом начала я. — А я еще удивилась, почему это лекхе стали такими наглыми! Все для того, чтобы ты мог пробраться сюда.

— Так кто-то еще есть?

Я поколебалась всего пару секунд.

— Нет. Никого больше. Только я.

— Хорошо. Ты мне поможешь. Где находится железная жила?

Он прижимал меня к своему крепкому телу, но боли пока не причинял. Это подарило надежду, что, возможно, все обойдется.

— Она… истощилась, — соврала я. — Зачем тебе жила? Это же единственное, что может убить лекхе!

— Вот ты сама на свой вопрос и ответила, — пробормотал он и подтолкнул меня к двери. — А теперь еще раз, только честно: где жила? Я слышу, когда ты врешь, по сердцебиению и дыханию.

Я молчала, не зная, что предпринять.

— Ответишь честно, и я подумаю, оставить ли тебя в живых, — его рука больно стиснула мою талию.

Он… на самом деле собирается меня убить?!

— Она истощилась, но осталась пара кусков, — предприняла я новую попытку. — У отца в комнате. Могу отдать их тебе.

Сказав это, я заставила себя дышать глубоко и ровно. Никто и никогда не убедит меня предать клан и открыть правду этому лекхе.

— Хорошо, — мужчина, похоже, поверил, — покажи мне их.

Он вынудил меня семенить перед собой, продолжая контролировать каждое движение. Таким образом мы вышли в коридор. Здесь по-прежнему чувствовался запах трубки дяди Миши, и я молилась лишь о том, чтобы чужак не заметил ничего подозрительного. Он не был знаком с этим домом и его обитателями так, как я, что давало преимущество.

Кивком головы я указала в сторону самой дальней двери по коридору. Мужчина подтолкнул меня туда. Все время, пока мы преодолевали жалкие несколько метров, я лихорадочно придумывала план спасения.

И, кажется, придумала.

Незнакомец остановился на пороге. Твердый подбородок коснулся моего затылка, когда он повернул голову, чтобы оглядеться. Мою спину будто молнией пронзило. Если он такой же сильный, как любой из моих братьев, то мне придется несладко.

На стене в комнате отца висели клинки, кровать всегда была аккуратно заправлена темным стеганым покрывалом, всюду царил порядок.

— И где? — потребовал чужак.

— Сейф. В стене. Вон там.

Я указала на металлический шкаф в противоположном конце комнаты. Получила толчок в спину.

— Открывай.

Я рванулась, стараясь не повизгивать от страха. Метнулась к стене с оружием, сорвала с крючка тяжелые железные кандалы на короткой цепочке, развернулась вокруг себя. Незнакомец не успел и рот открыть, как кандалы защелкнулись на его запястьях. С рычанием он дернул руками в стороны, желая их порвать, но только вскрикнул от боли.

Я попятилась и схватила со стены длинный нож, выставив его перед собой. Чужак уставился на меня с ненавистью и изумлением. Понял, что недооценил свою пленницу.

— Кандалы из того же железа, что и моя пуля. Они обессиливают любого лекхе, — процедила я и кивком указала на дверь. — Живо в коридор. И чтобы без фокусов. Внизу тебя уже ждут.

Мужчина прищурился, но послушно вышел обратно. Что ж, ему нельзя было отказать в здравом смысле, несмотря на все выходки. Я сглотнула, гадая, как долго смогу управляться с этим великаном, пока он сообразит что к чему и попытается задушить меня цепью своих кандалов, когда с первого этажа вдруг послышалось веселое насвистывание.

— Дядя Миша! — завопила я с облегчением. — Срочно сюда! Я поймала лекхе!

Теперь, когда кандалы обессиливали незнакомца, вдвоем мы могли с ним справиться.