Ты меня больше не любишь?

Вера и Марина Воробей

Известие о смерти Жени Кочевника застает Черепашку врасплох. По дороге из школы домой она чуть не попадает под машину. И, даже несмотря на то, что они с Женей расстались уже давно, Люся не может избавиться от мысли, что трагедия произошла по ее вине. В этой ситуации ее лучшая подруга Лу ведет себя очень странно, и Черепашка не может найти этому объяснения. Новый знакомый Черепашки Алеша, оказавшись вовлеченным в эту историю, считает, что Лу – соучастница нелепого сговора. Что же заставило ее пойти на это?

4

Девушки сидели на кухне друг напротив друга. Молчание затянулось. Сосредоточенно сдвинув на переносице черные брови, Лу потягивала из маленькой чашечки остывший кофе, а Черепашка с отсутствующим выражением на лице пила яблочный сок. Она уже почти совсем пришла в себя. Лишь болезненная бледность щек да синие круги под глазами напоминали о недавнем обмороке. Сейчас Люся думала о том, что все, что с ней произошло сегодня, похоже на кошмарный сон. Всеми фибрами души девушка желала только одного — побыстрее избавиться от всего этого кошмара.

— Лу, а может, мы с тобой спим? — наконец прервала молчание Черепашка.

— Кто именно? — едва не поперхнулась Лу. — Ты или я?

— Это не важно, — привычным жестом поправила очки Черепашка. — Главное, что весь этот кошмар — Женькина смерть, тот седой мужик, который чуть меня не задавил, Алеша, обморок, — все это кому-то из нас снится…

— Слушай, Люсь, — оживилась вдруг Лу, — а если бы и вправду все это оказалось только дурным сном или кто-нибудь пришел сейчас и сказал, что Женька жив, что все это, — девушка на секунду задумалась, — трагическая ошибка и умер, допустим, не Женька, а его однофамилец…

— Ну? — болезненно поморщилась Черепашка. — Дальше-то что?

— Ну вот ты бы тогда обрадовалась?

— Дурацкий вопрос, — бросила Черепашка, даже не посмотрев на Лу.

— А вот если бы, — Лу на миг замолчала, мечтательно закатив к потолку глаза, — если б сказали, что от твоего решения зависит Женькина жизнь. Что бы ты решила?

— Как это? — В огромных стеклах Черепашкиных очков отражалось лицо подруги.

— Решишь вернуться к Женьке — он будет жить, а нет…

— За что ты меня мучаешь? — Люся сняла очки и принялась ожесточенно протирать стекла. Затем она снова водрузила их на нос и повторила: — За что?

— Извини, — смутилась Лу, решив, вероятно, что перегнула палку. — Просто пришла в голову фантазия, вот я и поделилась с тобой.

— Да если б только от меня хоть что-то зависело, — горячо и быстро заговорила вдруг Черепашка, — и Женьку можно было вернуть, да я… Я бы на шаг от него не отходила!

— Я сама позвоню Татьяне Сергеевне, слышишь? — резко сменила тему Лу. — Так будет лучше. Тебе сейчас нельзя волноваться. Ложись-ка давай. А вечером я позвоню «Лелику» и скажу, чтобы вызвала тебе врача.

«Леликом» подруги называли Черепашкину маму, потому что именно так к ней обращались все друзья и сослуживцы, хотя на самом деле ее звали Елена Юрьевна.

После ухода Алеши Люся, по настоянию Лу, измерила температуру. Ртутный столбик остановился на отметке 38,8. Безропотно Черепашка выпила таблетку шипучего аспирина, которую Лу отыскала в их домашней аптечке. И сейчас Люсе казалось, что температура спала. Впрочем, она знала наверняка: будет у нее утром температура или нет, вызовет мама врача или не вызовет, а в школу она все равно завтра не пойдет. «Завтра уже четверг. А потом… — думала о надвигающемся кошмаре девушка, — а потом наступит пятница…» Невольно ей представился Женька, лежащий в гробу. Лицо его было белым как мел, губы бледно-бледно-розовыми, а веки почему-то подрагивали. С силой тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, Люся прерывисто вздохнула.

— Ты пойдешь со мной в пятницу? — во второй раз за вечер спросила она у подруги.

— Пойду, пойду, — ответила та, и Люсе показалось, что в голосе Лу прозвучало плохо скрываемое раздражение.

Его бледное лицо мирно покоилось на белоснежной подушке, обшитой по краям воздушным кружевом. Темно-русые волосы были аккуратно зачесаны на прямой пробор. И, глядя на них, Черепашка вдруг подумала с сожалением, что напрасно Женька не носил такой прически при жизни. Но она тут же устыдилась так некстати явившейся мысли и заставила себя отвернуться. Но лицо покойника неотвратимо и властно притягивало ее к себе. И вот она уже снова разглядывает его впалые щеки, выступившие вперед острые скулы, бледно-розовые губы, на которых словно застыла улыбка, которая была ей так знакома и которую она когда-то так любила…

И все вроде бы так, как обычно бывает на похоронах — печально, торжественно, жутковато… Но что-то ей кажется странным, только вот она никак не может понять, что именно. И за эти мысли Люся тоже себя ругает. Разве об этом она должна сейчас думать? Что ей за дело до каких-то странностей, когда на столе лежит…

Конец ознакомительного фрагмента.