Солнцежар

Вера Ягелева, 2023

В глухом таёжном селе, затерянном в уральских горах, бок о бок живут люди и монстры. Но кто из них страшнее? Это предстоит выяснить шестнадцатилетней Кате и её новому другу, оказавшимся там в самое неподходящее время – на летнее солнцестояние.

3. Странный дом

Катя дремала на огромной перине, уворачиваясь от солнечных лучей, щекотавших нос.

Она сладко потянулась под большим лоскутным одеялом, не открывая глаз вытащила из спутанных рыжих волос перо и улыбнулась. Впервые за несколько недель она чувствовала себя выспавшейся и лёгкой как пушинка.

В промежутке между явью и сном ей грезились яркие картины, наполненные запахами и звуками. Она видела место, в котором хотела бы оказаться сейчас больше всего на свете.

Лёжа на горячем песке, Катя перебирала в руках маленькие цветные стёклышки, обточенные прибоем, и жмурилась, когда волна накатывала и с шумом плескалась у её ног.

Они, наконец, были вместе, и Он смотрел на неё с такой любовью и нежностью, что у Кати по спине бегали мурашки.

Ироничная и вместе с тем немного нахальная улыбка, которая так нравилась Кате, не сходила с лица любимого, пока он рассказывал ей всё, что произошло с ним за эти дни.

Он сидел совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки и Катя ощущала жар его тела. Она видела загорелые сильные руки и шею, на которой висел подаренный ею кулон. Но почему-то никак не могла разглядеть его лица.

Как она ни старалась, лицо, освещённое ярким светом, ускользало от неё.

Меняло форму и черты.

Плавилось и темнело.

С каждой секундой оно всё больше уходило куда-то вниз, во тьму. Будто ослеплявшее его солнце вдруг стало чёрным.

И вот уже Он — это вовсе не он. А кто-то совсем другой.

Чужой.

Темнота чернилами разлилась в его остановившихся глазах и заполнила их до краёв.

Он заговорил низким вкрадчивым голосом на незнакомом языке, и Катя почувствовала, какая невероятная сила от него исходит. Не в силах противиться этой силе она проваливалась в сон всё глубже и глубже, на самое дно бездны, откуда Он смотрел на неё мягкими, выпуклыми угольно-чёрными глазами и одними губами звал по имени.

А потом вдруг взял за запястье и с силой дёрнул вниз.

Катя вздрогнула, распахнула глаза и услышала в ушах стук собственного сердца.

***

Сначала она почувствовала, что в доме стоит нестерпимая жара.

Потом ощутила в воздухе едкий запах гари, увидела сизый дым под потолком и в этот же момент в другой комнате вскрикнула мама. Что-то металлическое грохнулось, покатилось и Катя услышала приглушённые, но очень эмоциональные ругательства.

Она соскочила с постели и со всех ног побежала на помощь.

Выяснилось, что мама, ранняя птаха, растопила печь и села медитировать на домотканый коврик, поставив перед этим турку на металлическую плиту. Кофе с корицей на раскалившейся печке, естественно, начал убегать, и, когда мама вышла из асаны, волшебный утренний напиток уже шипел на плите, заполняя дом удушливым дымом. Мама побежала его снимать и перевернула металлическое ведро, разлив почти всю питьевую воду, которая была в доме.

Она с извиняющимся видом смотрела на Катю.

— Я тебе поспать не даю, да? Хочешь бутерброд сделаю? — засуетилась она вокруг стола.

Катя прыснула от смеха. Мама с её трогательной неуклюжестью была иногда такой забавной.

— Представляешь, хотела купить деревенского молока и сыра на завтрак. Оббежала все соседние дома и не нашла. Местные оказывается коров не держат, что за мода такая? — она принялась нарезать для Кати колбасу, к которой сама не притрагивалась уже три года, с тех пор как объявила себя вегетарианкой.

Стараясь не показывать, что эта нелепая ситуация её забавляет, Катя пошла открывать окна на проветривание.

«Не хватало ещё, чтобы она подумала, будто бы я всё забыла и больше не сержусь».

За ажурными занавесками не оказалось привычных стеклопакетов. Маленькие узкие окна с замазанными коричневой растрескавшейся пастой рамами не открывались. Ни вовнутрь, ни наружу.

Между деревянными рамами лежала грязная вата, пересыпанная нарезанной новогодней мишурой. А из ваты торчал не то кубок, не то большая металлическая рюмка с солью.

Катя подошла к другому окну — всё тоже самое за исключением убранства. Здесь в вату были воткнуты выцветшие пластмассовые цветы, а рюмку заменила маленькая кукла, смотрящая на улицу.

— Мам, это что за магия такая? — опешила Катя.

Наворачивая веганский завтрак, мама одобрительно замычала, глядя на рюмку в окне, и закивала головой.

— Это не магия, дочь. Это способ выживания.

Катя вопросительно подняла бровь.

— Окна у них запотевают от сырости. Чувствуешь, как плесенью пахнет?

Катя втянула носом запах старого холодного отсыревшего тряпья.

— Соль впитывает влагу. Не зря говорят: голь на выдумки хитра, — крестьянин чего только не напридумывал за сотни лет…

Продолжая жевать на ходу, она подошла ко второму окошку.

— А вот это уже интересно! А вот это, ребёнок, уже, возможно, магия, — загадочно сказала мама, безуспешно пытаясь заглянуть кукле в лицо.

Катя обнаружила в избе много любопытного, но больше всего её заинтересовала белёная стена, прикрытая тонким выцветшим ковром с кистями и оленями. Прямо к ковру в весёлом беспорядке были прикреплены маленькие, квадратные, окаймлённые белой рамкой фотографии

Большинство снимков были мутными, какие-то отдавали желтизной, другие были почти голубыми. Но на каждой из них можно было различить небольшую компанию из одних и тех же женщин.

На снимках они заливисто смеялись у ворот дома. Сидели за праздничным столом в окружении суровых высоких мужчин в тёмных одеждах. Ехали на телеге среди тюков сена.

Катя, увлекшись, скользила взглядом по фотографиям и вдруг увидела гроб.

От неожиданности её передёрнуло.

Массивный деревянный гроб, установленный на две кухонные табуретки, находился ровно на том месте, где сейчас стояла Катя. Не было никаких сомнений: на снимке можно было различить даже куклу в окне.

Вокруг гроба стояли всё те же женщины. Они холодно и строго смотрели на умершего, словно не испытывали ни печали, ни сожаления. А одна из женщин смотрела не в гроб, а прямо на Катю.

Ну, то есть, она, конечно, смотрела в объектив, но впечатление складывалось то ещё.

Крупное лицо с правильными чертами выглядело невероятно живым. Женщина, изогнув бровь, смотрела на Катю с удивлением и нескрываемым любопытством.

На следующем снимке крупным планом было запечатлено лицо покойного. Жёлтое, словно восковая маска, вытянутое, покрытое глубокими бороздами. Один глаз умершего был приоткрыт и под веком виднелась мутная роговица.

— Это инстаграм двадцатого века, — предвкушая Катин вопрос пояснила мама. — Когда-то был очень модным фотоаппарат «Полароид», он делал моментальные снимки. Качество такое себе, но удовольствия доставлял массу. Вообще, странно, что мы нашли эти снимки здесь. Да ещё в таком количестве. Полароид стоил как крыло самолета, для сельских жителей тех времён — это небывалая роскошь.

Оцепеневшая Катя кивнула невпопад, не отводя глаз от снимка с гробом.

— А, ты об этом! — мама начала было рассказывать о традиции фотографировать похоронный обряд, популярной в двадцатом веке, но тут они обе услышали, как на улице громко заиграла музыка.

— Катька! — всполошилась мама. — Время-то сколько? Что я тут с тобой до сих пор лясы точу? Наверное, там уже всё началось! — Она впопыхах кинулась собирать вещи и приводить себя в порядок, а Катя, всё еще плохо соображая, прямо в пижаме с авокадо и бутербродом в руках вышла подышать на улицу.

***

Огромная деревянная ладья на холме изображала сцену. Рядом с ней носился молодой ведущий в сером костюме. Он беспрестанно цокал в микрофон, считал до десяти и обратно, после чего жестами что-то маячил с палубы звукооператору, и, прикрывая микрофон ладонью, нецензурно ругался.

Из колонок, величиной с Катю, доносился миллион разных звуков: забористый перепляс сменялся хитами этого лета, а потом снова взвизгивала кадриль.

К микрофону один за другим подходили дети и пенсионеры, пробовали петь, бросали на полуслове и уходили обратно. Из припаркованного у ладьи автобуса выгружались бабушки в кокошниках, одинаково толстые и неповоротливые. Их длинные бордовые платья цеплялись за сухую траву и тащились за ними словно мантии.

По обеим сторонам от ладьи расположилась ярмарка, куда ускакала на босу ногу Катина мама. Она умудрилась забыть дома обувь от своего «наряда до пят», а надеть кроссовки наотрез отказалась. Взяв с Кати обещание, что та придет на ярмарку в течение часа и найдёт её возле главной сцены, мама, обвешанная пакетами из пятёрочки, скрылась из виду.

Катя ещё немного посмотрела на праздничную суету и решила вернуться в прохладный дом. Солнце, ещё толком не поднявшееся над горизонтом, уже вовсю припекало непокрытую голову. В избе, где пахло сыростью и извёсткой, дышалось намного легче.

Она собрала волю в кулак и заставила себя пройти в отведённую ей комнату мимо стены с фотографиями. Не поднимая головы, чтобы ненароком снова не увидеть эти странные женские лица.

Она не могла понять, что конкретно её так напугало, но с женщинами на фотографиях явно было что-то не так. Уже не говоря про гроб.

Ей казалось, увидь она эти зловещие фотографии ещё раз, в пустом доме, и они обязательно будут выглядеть как-то иначе. Не так как раньше. Предметы поменяются местами или что там ещё бывает в дешёвых фильмах ужасов.

***

Спальня была залита светом.

Накрепко закрыв за собой дверь, Катя взгромоздилась на высокую кровать с металлическими набалдашниками, в которой ещё совсем недавно так сладко спалось, и поджала ноги.

«Странный дом. Странные сны. Странные фотографии. Не многовато ли странностей на один квадратный метр?».

Катя не питала страсти к детективам и все эти загадки не вызывали у неё никакого желания их разгадывать, бегая по соседям с блокнотиком.

Ей не хотелось знать, чей это дом, чей это гроб и кто там на неё смотрит с фотографии. Единственное, чего она по-настоящему хотела — так это свалить из этого места поскорее. Желательно, не дожидаясь окончания фестиваля.

«Но как объяснить это маме? Задачка со звёздочкой».

«Она будет сопротивляться, ведь всё только начинается. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Я скажу ей…»

Катя облокотилась на большую перьевую подушку и буквально провалилась в сон. Она попыталась собрать мысли в кучу, но лоскутное одеяло, вдруг стало невероятно тяжелым, и она поняла, что на самом деле вообще не выспалась.

Широко зевнув, Катя стянула привычным жестом резинку с волос и тут же забыла, о чём думала. Пространство свернулось в трубочку, в древний свиток с магическими письменами и исчезло.

Где-то совсем рядом громко замурлыкал кот, но повернуть голову и посмотреть на него уже не хватало сил. Спина налилась свинцом. Руки и ноги обмякли, а мысли спутались.

Большими мягкими лапами кот мял одеяло и урчал от удовольствия. Подбираясь всё ближе к груди, он закрывал своей огромной тенью лившийся из окна свет.

Во сне она увидела себя, заглядывающую на дно каменного колодца.

Перегнувшись через край слишком сильно и потеряв точку опоры, её тело стремительно полетело вниз.

Сердце пропустило несколько ударов, а потом замерло.

В этот момент за окном раздались оглушающие фанфары, и уверенный голос ведущего скороговоркой выпалил: «Дамы и господа! На сцене коллектив народной песни «Сударушка»!». И тут же рявкнул хор бабок.

Катю словно холодной водой окатили.

Она вскочила с кровати и одним прыжком оказалась в центре комнаты. Озираясь по сторонам и судорожно хватая воздух, она принялась искать свои вещи.

«Я схожу с ума».

Огромное зеркало отразило её, стоящую на полусогнутых ногах с растрепавшимися волосами. Перекошенную от страха, скорчившуюся и жалкую.

«Как из психушки сбежала».

Катя надула щёки и с шумом выдохнула.

«Безумная. Что, собственно, случилось-то? Увидела пару старых фоток, перегрелась на солнце, чуть не вырубилась в мягкой постели и насочиняла себе кота. Вот удивительно-то как».

Уговаривая себя на бояться, Катя на негнущихся ногах подошла вплотную к старинному трюмо.

Тусклое зеркало, покрытое мелкими паутинками патины, явно принадлежало к другой эпохе. В его зеленоватой глубине она увидела свое побледневшее лицо, широко распахнутые глаза и осторожно провела пальцами по холодной щеке отражения.

«Дурында».

***

Рюкзак нашёлся на допотопном комоде.

Катя, облегчённо выдохнув, схватила его в попытке поскорее выйти из дома и чуть не уронила шкатулку, прикрытую тёмной тканью.

Шкатулка была искусно украшена резьбой. На каждой из её сторон был вырезан солнцеворот, а на крышке восседала потрясающе реалистичная фигурка птицы Сирин, служившая ручкой.

Миниатюрное человеческое лицо птицы, повёрнутое к окну, казалось печальным. Пряди волос ниспадали на оголённую грудь, а тело было покрыто мелкими, аккуратно вырезанными перьями. Мощными когтистыми лапами птица держалась за толстую ветку, тянувшуюся через всю крышку.

Даровитый мастер изобразил Сирин со вскинутыми вверх крыльями, словно она вот-вот взлетит.

Мама бы от такой красоты потеряла дар речи и уже побежала бы узнавать, где найти автора работы.

Катя потянулась к шкатулке.

Лазить по чужим вещам не входило в список её дурных привычек, но любопытство взяло верх. Она приподняла неожиданно тяжёлую крышку и обомлела.

В деревянном ларце на голубом бархате лежали настоящие драгоценности. Серебряные колты, украшенные филигранью. Тяжёлые серьги и височные кольца, амулеты-змеевики и чернённые лунницы. Кто-то очень сильно постарался, чтобы не просто воссоздать древнерусские украшения, но и состарить их.

«Может это краденные музейные экспонаты?» — неожиданно пришло ей в голову.

Катя восхищённо рассматривала каждую деталь. Из всего, что мама рассказывала ей об истории Руси, украшения — единственная тема, которая вызывала у неё интерес. Она знала о них гораздо больше, чем обычная шестнадцатилетняя девушка, у которой мама не историк.

Перебирая в руках массивные перстни, шумящие подвески, почерневшие от времени, и бронзовые пуговицы, Катя вдруг заметила на самом дне шкатулки необычный двустворчатый браслет.

По серебряному полю одной из створок бежал похожий на огромного волка Лютый зверь, а на другой — разъярённые грифоны сражались с ящером. Соединялись широкие створки петлями с застёжкой.

Украдкой бросив взгляд в окно и убедившись, что в палисаднике никого нет и никто не собирается ловить её за руку, она аккуратно достала браслет из шкатулки и с волнением застегнула на левом запястье.

«Странно. Казался таким огромным, а сидит как влитой».

Металл приятно холодил кожу.

Катя вытянула руку и повертела ею из стороны в сторону. Вдали от посторонних взглядов она была не прочь покрасоваться перед зеркалом.

Встав подальше от трюмо, Катя повернулась к нему боком и будто невзначай поправила волосы, заворожённо наблюдая за благородным матовым блеском серебра на запястье.

Браслет смотрелся величаво и, одновременно, очень брутально. Он ей ужасно нравился, но полюбоваться отражением в волю не получалось: на фоне дорогого браслета она казалась себе бледной молью. Отвратительно тощей, непропорциональной и безгрудой.

Её кожа, не способная загорать, за время поездки покрылась красными пятнами и уже начала шелушиться, а но носу выскочил прыщ.

«Да уж…Мешок с костями», — грустно выдохнула Катя и пошла к зеркалу, чтобы разобраться с носом. Но тут заметила промелькнувшую тень, диагональю прочертившую комнату.

Будто ветка, тянущаяся из палисадника в окно, качнулась от ветра и на миг закрыла солнце.

Но потом тень промелькнула снова. А потом ещё. И ещё. И уже стало понятно, что это не ветка, а что-то живое мечется с неистовой силою там, в зеркале.

Словно во сне Катя шагнула вперёд, влекомая потусторонней силой зеленоватого зазеркалья и подойдя вплотную упёрлась в него лбом.

Там, в глубине, за толстым слоем старой амальгамы, виднелась чаща леса, из которой прямо на неё бежал Лютый зверь.

Катя прижалась к ледяной поверхности. Сердце её заколотилось как бешеное, но она не могла оторвать взгляда. Ей казалось, что всё это она уже когда-то видела.

Очертания зверя показались ей знакомыми. Будто в каком-то из снов она была там, за стеклом, и надо еще немного посмотреть, чтобы вспомнить всё.

«Ещё немного, совсем чуть-чуть», — стучало в голове.

Зверь приближался огромными рывками. Его мутный образ становился всё отчетливее и Катя, наконец, разглядела клочья чёрной косматой шерсти, свисавшие по бокам, и огромную пасть, полную серо-жёлтых зубов, перемазанных кровью.

В голове зашумело. В воздухе остро запахло костром. Послышались ритмичные удары бубна: кто-то по ту сторону начал яростно колотить в него.

Браслет на запястье неожиданно стал горячим и сдавил руку так, что казалось кости сейчас превратятся в мелкое крошево. Катя тихонечко завыла и попыталась выскользнуть из ловушки, но серебряный капкан впился в кожу ещё сильнее. Под застёжкой заблестели капельки крови.

Грохот бубна всё нарастал. Скоро на его фоне появился ещё один звук. Его издавал зверь, бежавший к ней со всех ног из глубины зеркала. Он задыхался и хрипел, а между его стиснутых зубов пузырилась розоватая пена. Глаза зверя горели ненавистью и злобой. Но когда они встречались с Катиными, в них оставалась только боль и безысходность.

Рука, зажатая в раскалённые тиски, нестерпимо горела и наливалась кровью.

Дрожащими скользкими пальцами, не переставая смотреть в зеркало, она расстёгивала застёжки, одну за другой, и, наконец, браслет распахнулся, но только для того, чтобы сомкнуть створки с новой силой. Он впился в руку ещё сильнее, и Катя заорала от боли.

Тотчас же старая амальгама покрылась сеткой мелких трещин и стала непрозрачной.

В комнате воцарилась тишина.

Наваждение исчезло, а Катя, едва державшаяся на ногах, рухнула на пол.