Звание Баба-яга. Ученица ведьмы

Вера Чиркова, 2018

Если день начался неудачно, так он и закончится, в этом юная сиротка Катерина убедилась на собственном опыте. А ведь казалось, ничего не предвещало беды, ну кроме темных туч на горизонте. Но ведь ранней весной этим никого не испугать… особенно летящих на шабаш ведьм.

Глава четвертая

День четвертый, загадочный

Чувств не было. Никаких. Ни боли, ни любопытства, ни страха. И даже понятия о том, что они должны у меня быть, не существовало в этой галактике. Да и мысли текли как-то вяло, проплывая мимо, словно последние тающие льдины в весенний разлив. Желание пошевелиться тоже не появлялось, тем более — открывать глаза или рот. Чтобы спросить… да нет, спрашивать мне ничего не хочется, да и незачем.

Чьи-то руки бережно приподняли мою голову и начали осторожно вливать в рот терпкий и сладкий напиток, похожий на компот. «О, надо же, какие слова я, оказывается, еще помню», — вяло шевельнулась мысль и тоже проплыла мимо. Глотать компот не хотелось, но тот, кто его в меня вливал, видимо, был об этом прекрасно осведомлен, так как лил такими маленькими порциями, что никаких глотательных движений мне делать и не приходилось.

Я вяло восхитилась этой предусмотрительностью, но не по движению души, а скорее по привычке, и начала было снова проваливаться в надежную пелену безразличия, как вдруг с тоской поняла — больше это мне не удастся. Наверное, так подействовал компот, понемногу пробуждая во мне жизнь и прежде всего возвращая память и те эмоции, которые я испытывала до того, как впала в это отстраненное равнодушие.

Первой вернулась жаркая обида. Как могла она не узнать свою Катюху, неужели я так изменилась за эти годы?

А потом пришло ужасающее понимание — так ведь эти местные самопальные стилистки отрезали мой главный отличительный признак — мою косу! Да и вообще сотворили из меня какого-то мальчика!

И вдруг мысли и чувства, словно разом прорвав невидимую плотину, хлынули таким бурным потоком, что от жалости, горя и обиды захлестнуло сердце, вырвался из глубин души горестный стон. А из зажмуренных от боли глаз сами брызнули слезы.

— Тише, тише, — успокаивающе приговаривал незнакомый голос, а чья-то мягкая рука ласково гладила по волосам. — Все хорошо, все в порядке.

— Где она? — распахивая ничего не видящие от соленой влаги глаза, перебиваю незнакомку и пытаюсь сесть.

— Кто? — удерживая меня в горизонтальном положении, недоумевает собеседница.

— Моя мама, — спешно выкручивая кулаками предательские слезы, всхлипываю напоследок.

— Кэт, не было там твоей мамы, — с состраданием смотрят на меня необыкновенные сиреневые глаза.

— Я сама видела, — упрямо не соглашаюсь я, пытаясь освободиться из крепко прижавших к постели ладоней.

Однако, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, держат они с необычайной силой, и мне поневоле приходится пока отложить попытки немедленно вырваться из этого плена.

— Не торопись. Рано тебе вставать. А про твое видение скажу прямо: чего захотела увидеть, то тебе и показалось. Без сомнения, подтолкнули тебя к тому действия ведьм, — мягко, но уверенно объясняет тем временем незнакомка. — Вспомни, наверняка и в твоем мире есть снадобья, выпив которые, человек принимает желаемое за действительность.

Да чего ж тут вспоминать! Когда я наизусть могу почти два десятка назвать! Приезжал к нам в интернат один лектор, все досконально объяснил: и названия, и как действуют, и даже в ответ на вопросы мальчишек примерные дозы назвал. Наши второгодники, никогда, ни на одном уроке ничего не записывавшие, достали тетрадки и строчили, как прилежные зубрилки, стараясь не пропустить ни словечка.

Вот только какое это имеет отношение ко мне и к моей маме?

— Опоили они тебя. Не со зла, конечно, уж больно хотелось дикую ведьму поймать. Да и их понять можно — никому не хочется бросать обжитые места и уходить в чужие земли. А здесь и раньше ведьмам нелегко жилось, а уж если Роул черным чародеем станет, то и вовсе тяжко будет.

«Вот, значит, как», — складывает мой прояснившийся ум простенький пазл ведьминской интриги. Чертовы колдуньи использовали меня втемную, а ведь прикидывались такими душевными, такими родными! Называли сестрой, плясать на Лысую гору возили!

А сами все это время расспрашивали про мою жизнь и готовили наркоту, прикидывая, какими словами лучше разбудить во мне веру в чудеса. На самые больные точки надавили, в святое грязными сапогами влезли. Ну и чем они после этого лучше того же Роула? Он хоть самолично меня наркотой не поил и благородными целями не прикрывался.

«Ладно, это я как-нибудь переживу, еще и не то пережила», — стиснув зубы, завязываю новый узелок на память. Хотя забыть такое предательство просто невозможно, зато можно дать себе клятву никогда не прощать подлых манипуляторш.

Конечно, не факт, что они придут когда-нибудь просить прощения, но все же. Иногда случаются и не такие чудеса, я сама видела. Например, когда у одной девочки из нашей группы нашлась мать. Родная, абсолютно здоровая и ни капельки не пьющая. Вот это последнее и было самым большим чудом. Потому что пьющие матери находились довольно часто. И чем взрослее мы становились, тем чаще приходили в интернат дешево одетые тетки с прокуренными зубами и каким-то одинаковым выражением лица.

— Маска алкоголика, — с презрением фыркнула Марина, когда я поделилась с ней своими наблюдениями. — Когда человек много пьет, начинают атрофироваться лицевые мышцы, в первую очередь в верхней части лица, вокруг глаз и возле скул. Вот и создается впечатление, что эти люди похожи. Если хорошо изучить одно лицо такого типа, потом легко находишь в толпе ему подобные, особенно женские. Сколько бы они ни намазывали на себя дорогой косметики и какую бы одежду ни носили, следы разгульной жизни посвященному видны издалека.

Вот только моим подружкам, которых находили такие матери, объяснять эти тонкости было бесполезно. Это уже много позже, когда они возвращались в интернат, сбежав от издержек материнской любви, и Марина колола им глюкозу, вылечивала педикулез, а иногда и кое-что похуже, с некоторыми можно было поговорить. Но остальные и после всех издевательств, вынесенных дома, гордо считали себя удачливее меня, потому что моя мама не придет уже никогда.

Я вспомнила то, окутанное дурманящим туманом лицо, и горькая обида вновь полоснула по сердцу тигриными когтями.

— Ну хватит, взрослая девушка, ведьма, а ревешь, как ребенок, — прикрикнула незнакомка.

Как ни странно, этот окрик подействовал. Слезы высохли на радость моему самолюбию. Я вновь попыталась приподняться, но это мне почему-то не удалось. Спина была как чужая, и ног я тоже не чуяла, словно отсидела.

— Куда? — тем же тоном буркнула хозяйка. — Рано тебе вставать, после такого-то падения. Хорошо еще быстро тебя мой помощник нашел, до рассвета с такими ранами ты бы не дожила. А теперь полежишь пару дней и начнешь понемногу вставать. Раны и переломы я тебе уже залечила, но лучше немного поберечься.

«Вот как», — горько хмыкнула я. Значит, правильно вспоминается, что сбросила меня эта дикая со скалы. А что же эти деревья с человечьими лицами искать меня не стали? Значит, не нужна была больше? Как там говорится: мавр сделал свое дело и можно списать его в расход. И если бы не эта неизвестная знахарка, валяться бы тебе, Катька, под Лысой горой изломанной куклой.

— Кто ты? — слегка повернув голову, разглядываю хозяйку, что-то сноровисто нарезающую у стола.

— Сирень, — приветливо улыбнувшись, отвечает она, и я язвительно хмыкаю.

Очередное дерево. Да что для них, человеческих имен, что ли, не хватило?

— Тебе не понравилось мое имя? — догадалась Сирень.

— Разве это имя? — осуждающе тяну, разглядывая хозяйку.

Обычная такая тетка неопределенного возраста. И одета неброско: темная юбка из грубой ткани и пестренькая кофточка чуть мягче на ощупь, точь-в-точь такие, какие выдавала мне Береза. Впрочем, они и сами то же самое носили. Наверное, мода тут такая, средневековая.

Маленькая комнатка тоже очень простенькая… и бедная. Постель, на которой я лежу, пахнет сеном, старенькое покрывало похоже на дешевый половик, какие тетка стелила в сенцах. Возле оконца, завешенного светлой тряпицей, стоит простой некрашеный стол, в углу у входа — скамья, на ней деревянный тазик и рядом бадья с водой. У изголовья постели — маленькая скамеечка, на ней аккуратно сложена какая-то одежда, наверное, для меня.

— В обычном понимании, может, и нет. Когда ведьма уходит из родного дома, города, села и приходит в один из укрытых в Проклятых землях поселков, то вместе с прошлым оставляет за порогом и данное родителями имя. Никто и никогда не отыщет тут Миранду, Полетту или Анилу. Здесь их нет и никогда не было, — миролюбиво поясняет Сирень, присаживаясь на край постели и подкладывая мне под голову еще одну подушку. — Открывай рот, я тебя покормлю.

Слишком аппетитно пахнет ее варево, чтобы я капризничала. Да и на вкус оказывается просто замечательным. Наваристый бульон с мелко порезанным мясом и зеленью перемежается маленькими кусочками булки, которую Сирень отщипывает тонкими пальцами.

Я съела почти полную мисочку, по телу начало распространяться уютное тепло, когда в дверь внезапно резко постучали. Хозяйка вихрем метнулась из комнаты, но уже через несколько секунд вернулась назад.

— Выпей, — приказала, поднося мне ко рту крошечный стаканчик, и видя, что я заколебалась, решительно вылила его содержимое мне в рот: — Глотай быстрее!

Не проглотить было невозможно, не дышать я еще не научилась. Да и сопротивляться тоже пока не могла, спина не слушалась, а ведьма была намного сильнее. И, в конце концов, чем я рискую? Не станет же она меня травить, раз спасла?

— Вот и умница. Это лекарство, но там еще и снотворное. Не пугайся, если проснешься не здесь, я тебя вытащу, — металась по комнате Сирень, собирая какие-то вещи. — И знай, ведьмы своих не предают, даже если все указывает именно на это…

Знакомый туман слишком быстро затягивал покачивающуюся, как электричка, комнату, мешая следить за ведьмой, а мгновенно онемевшие губы не желали говорить ничего из того, что мне пока еще хотелось крикнуть ей вслед.