Сага о халруджи. Книга 6. Дьявол из пустыни

Вера Александровна Петрук, 2023

Бывших убийц Белой мельницы либо убивают, либо отправляют в отставку. Арлингу предложили изгнание, но индиговый ученик и халруджи предпочел выбрать свой путь. Восстав против древних, он откроет в себе силы, чтобы противостоять не только проснувшимся богам прошлого, но и новым – сагуро, которые поднимают головы во времена хаоса.Пророчество сбудется, передел мира начнется, и кто-то должен встать во главе новой империи. Но больше всего Арлинг хочет вернуть Магду, жизнь которой зависит от жизни безумного императора.Последняя книга "Саги о халруджи".

Глава 3. Мороки

Прощание вышло болезненным. Арлинг и не ожидал, что резкие слова Сейфуллаха причинят больше боли, чем его воспалившаяся ладонь. Может, так вышло даже лучше. Если он что-то чувствовал, значит, еще не полностью потерял в себе человека. Почему-то именно здесь, на родине, опасения остаться только убийцей накрыли Арлинг в полную силу. События минувших дней привели к тому, что его посещали странные мысли, которые прежде были ему чужды.

— Я найду тебя в Вольном, — сказал он злому Аджухаму.

— Ты сперва себя найди, — буркнул тот, отворачиваясь. — Мы и сами справимся.

Ученики имана отправлялись вместе с Сейфуллахом и группой освобожденных рабов. Черный солукрай, поселившийся в их разуме в южных землях, здесь, на Севере, расцвел пышным цветом. Арлинг предпочел бы забрать их с собой, но отпускать Аджухама без какой-либо охраны тоже было нельзя. Хамна же наотрез отказалась поменяться с учениками местом. Она шла с Арлингом, и Регарди хоть и не признавался, но был этому рад.

— Ты совсем психом стал, — отреагировал Аджухам, когда Арлинг попытался объяснить ему, что есть возможность вернуть руку. — Нельзя пришить то, что отрезано. Хороший протез в этих горах точно не найдешь.

Нет, протез Арлингу был не нужен. Последние недели в пустынях Сикелии происходили странные, нереальные вещи — там шли дожди и зеленели деревья. В сознание Арлинга поселился древний бог, игнорировать которого не получалось так же, как и Магду, которая стала чудовищем. Вернуть необратимое — в этом сейчас был смысл всей жизни Арлинга. Возможно, поэтому ему было легко поверить в Тысячерукую. Странно, что его больше волновал тот факт, как он станет с ней договариваться, чем то, что она может быть плодом воображения. Его или Нехебкая — уже было неважно. На долю Сейфуллаха выпали свои разочарования, надежды Аджухама хоть и обрушились, но оставили фундамент веры, на основе которого тот сейчас строил новую жизнь. Им с Регарди было трудно понять друг друга, и Арлинг настаивать не стал — ушел молча, убедив себя, что сумасшедшие ученики имана останутся с Сейфуллахом и прикроют того в случае, если что-то пойдет не так. Арлинг старался не думать, что в этих новых старых землях пойти «не так» могло абсолютно все.

Я не задержусь и вернусь быстро, убедил себя Арлинг в очередной лжи.

Первый час пути вдоль бурлящей реки, которую сразу стало слышно, как только они удалились от побережья, Регарди думал только о том, что ему тяжело вовсе не от того, что под ногами шуршит опавшая листва и хрустят ветки, отнимая на себя значительную часть внимания слепого, а потому что на плечи давил груз невыполненных обещаний. Среди них было много чего. Он собирался освободить учеников от темного солукрая и даже нащупал способ их излечения, но бросил начатое при первой же трудности. Когда там, в уже далекой Самрии, Арлинг поклялся иману, что вытащит молодых кучеяров, разве он думал, что будет легко? Легко для Регарди не было никогда, и он знал это. Просто уцепился за обстоятельства, как за удобный предлог.

Учитель. Вот где была основная боль, и вытащить эту занозу, не вырезав значительную часть себя, не представлялось возможным. Мысли прошлого вонзались в голову острым топориком, и Регарди прогнал их, усилием воли сосредоточившись на мире вокруг. Какое-то время он еще слышал Сейфуллаха и его компанию, в которой Аджухам быстро занял роль лидера. Кто бы сомневался. Группа людей отправилась побережьем и двигались они не быстрее, чем Арлинг с Хамной. Кучеяры были ошеломлены штормом и холодом, бывшие рабы еще переживали плен.

Найду этого старика, узнаю у него про Тысячерукую, а потом вернусь к Аджухаму, успокоил себя Арлинг. Однажды халруджи, всегда халруджи. Если появится хоть один шанс вернуть руку с помощью древней богини, Арлинг им воспользуется. Хоть темный солукрай и навредил разуму молодых кучеяров, но на борту фрегата они явно сдружились с Сейфуллахом, выделяя его. До Вольного недалеко, дорога известна и бывшим рабам, и этому Жулю. Хотелось надеяться, что Черный Генрих погиб среди тех бандитов, что попались под руку ученикам имана и Арлингу, но выяснять точно времени не было. Оставалось верить, что в эту часть суши разбойники пока не сунутся.

Когда Арлинг с Хамной перевалили первый хребет, солнце уже клонилось к закату, а шум моря превратился в отдаленный шелест. Буря стихала, но погода не улучшилась. Проклятая осень, в сердцах подумал Регарди, отчаянно пытаясь вспомнить, как он жил в этом мире холодного солнца свои первые шестнадцать лет. А ведь когда-то осень была его любимым временем года. Охота, скачки, шумные вечера в родовом поместье у Мастаршильда — все это было жизнью молодого Регарди, который с тех пор переродился уже не раз. Мешала хрустящая листва под ногами, воздух пах чужими запахами, которые Арлинг старался запоминать, но постоянно сбивался и понимал, что выручить его может только одно — время. Вокруг всегда что-то падало, шуршало, двигалось, и если бы не Хамна, которая, к слову, тоже дергалась на каждый звук, Арлинг не продвинулся бы вперед и на саль. Он все еще думал по-сикелийски. Здесь, в Согдарии, были другие единицы расстояния и меры, но Регарди отчаянно цеплялся за то, что стало родным.

Учитель был прав во многом. Сохранять равновесие без руки стало труднее. Арлинг оступался, спотыкался и клонился в разные стороны, ненавидя себя за слабость. Он уже забыл, когда тренировался в последний раз. Солукрай не терпел отсутствия внимания к себе, и Арлинг чувствовал, что придет час расплаты. Пока что один солукрай и помогал ему держаться за Хамной, которая хотела идти рядом, но, поняв, что Регарди сейчас отправит ее к Сейфуллаху в Вольный, пошла впереди, постоянно оглядываясь и прислушиваясь к его ошибкам.

Одолев хребет и устав от боли в обрубке руки, которая отдавалась в самые неожиданные участки тела, Арлинг подобрал длинную ветку, приспособив ее под посох. Идти стало сподручнее, что до гордости — сейчас было не ее время. Солукрай подсказывал ему поднять ногу здесь, не запнуться о корень там — простые движения, на которые в Сикелии он давно не обращал внимания. С Регарди градом катил пот, от физических усилий разболелась даже голова. А он всего лишь взобрался на гору, преодолев расстояние куда меньшее, чем при обычном переходе в пустыне от одного города к другому. Не прошли бесследно и его «упражнения» на побережье, когда на него напали бандиты. Стойка на плечах, выполненная после длительного отсутствия тренировок, сказалась неприятными ощущениями в шее, которые обещали вырасти в новую боль.

Ко всему сапоги, снятые Хамной с одного из бандитов, успели намозолить ноги, но эту «мелочь» Регарди решил игнорировать. Свои сапоги Хамна сумела сохранить, но после долгого плавания в море подошва оторвалась, и кучеярка уже несколько раз приматывала ее веревкой. Очевидно, что долго сапоги Хамны не проживут.

Еще через час Арлинг начал успокаиваться и вспоминать. В чужих запахах и звуках появлялись знакомые нотки, боль в руке и усталость притупились, став чем-то привычным. Регарди совершенно точно знал, что протянет до полуночи, может, до двух или трех ночи, а потом свалится камнем и поднять его сможет лишь чудо. Например, Магда-Салуаддин.

Холодный воздух пах хвоей — Арлинг вспомнил ее аромат. Однажды иман отвез его в оранжерею своего друга, который собирал растительность со всех частей света. Прекрасные сады богача канули в лету после того, как огромный самум засыпал Балидет песком, но их запахи остались в памяти Регарди навсегда. Нужно было лишь потеснить Нехебкая, который занимал слишком много места в его голове. В тех садах Арлинг испытал первый и последний приступ тоски по дому, когда иман подвел его к кедру, а потом вручил кедровую шишку, велев подобрать сто слов к ее аромату. Регарди думал до вечера, но слово «дом» в тот список не включил.

Сейчас пахло именно кедром. И звуки в лесу тоже раздавались необычные. Ветер в садах того богача не гулял, северные деревья росли под затемненной стеклянной крышей, где поддерживалась особая атмосфера, поэтому Арлинг не сразу понял, что так звучит воздух, пролетающий сквозь кедровые иголки.

Кедры неизменно сопровождали их всю дорогу, и Регарди сделал их флагманами своих новых ощущений. Черная река гремела между камней, углубляя русло и постепенно прячась в ущелье. Изредка встречались глухие распадки с одиночными тисами, которые сменялись труднопроходимым подлеском из высоких кустов колючей аралии и лещины. Названия всплывали в голове сами, будто их ему подсказывали. Тропа Арлинга и Хамны поднималась, небо гудело ближе, становилось жарче под солнцем и холоднее в тени. Арлинг вдруг вспомнил эту погоду. Перешагнул корень, повинуясь инстинктам, уклонился от колючего кедрача, норовившего пригладить его отросшие волосы, и вдруг ощутил всю мощь прошлого, хлынувшего внезапно, словно прорвало плотину.

В октябре здесь всегда так — непривычно морозные ночи, обманчиво теплые дни. На душе сладко-тоскливо, в плен берет легкая грусть, которую любишь и ждешь. Октябрь — это цвета и краски. Арлинг подобрал опавший лист, но огрубевшие пальцы не смогли прочитать его цвет. Вдоль ущелья, по дну которого гремела Черная речка, росли молодые кедры, но с той стороны, где садилось солнце, наступали вековые лиственные деревья, и не все из них потеряли свой наряд. Ясень с тополем уже облетел, но ветер шелестел кленом и дубом, напоминая о красном и зеленом. Клен будет алеть еще пару недель, дуб же сохранит стойкий зеленый цвет до дневных заморозков, однако даже утратив краску, будет сопротивляться зимним ветрам, гремя во время зимних штормов побуревшей листвой, которая останется до весны. Заходящее солнце должно было украсить все вокруг золотом и пурпуром. Небо же в октябре всегда лазурное, чистое, как его первое настоящее чувство. В таком осеннем лесу Арлинг однажды встретил Магду.

Регарди тряхнул головой, сбрасывая морок прошлого. Мастаршильд лежал впереди, далеко на западе, они же шли совсем по другой земле. Над их головами все еще проносились кудлатые тучи — Арлинг чувствовал их сырость, ощущал холодную тень, когда они закрывали солнце. Небо не имело права быть голубым, оно должно было быть черным, как его мысли. Лес пусть и шуршал кленовым листом, но клен бывал разным. Этот наверняка сморщился и поблек, потеряв краски еще летом. Пахло плесенью и грибами, а чем дальше они отдалялись от побережья, тем назойливее становилась мошка, которой, в отличие от Арлинга, холодно не было. В лесу постоянно падала листва с деревьев, отвлекая его внимание, но встречались и другие звуки, которые к ботанике отношения не имели. Несколько раз Регарди чувствовал взгляд, а так как Хамна тоже замирала, оглядываясь, то он был уверен, что взгляд ему не мерещился.

Еще через какое-то время ни воспоминания, ни боль ему уже не мешали. Арлинг сосредоточился на цели, бросив на нее оставшиеся силы. В том, что они шли верно, сомнений не было. Под ногами шуршала лишь листва, но трава была вытоптана. Этой дорогой ходили много раз, а значит, Жуль не солгал насчет Большекаменного старика. Поняв, что если он перестанет думать о прошлом, то к нему с разговорами обязательно полезет Нехебкай, которого слушать хотелось в последнюю очередь, поэтому Арлинг решил сосредоточиться на Хамне, которая шагала впереди. Погрузившись в себя, он не сразу сообразил, что для кучеярки это место должно было быть настоящим вызовом. Акация не клацала зубами, как Сейфуллах, но Регарди явственно ощущал ее замерзшее тело. Все, что позволила себе наемница, это спрятать пальцы единственной руки в рукаве задубевшей от соли и ветра куртки. Каково ей было смотреть на эти кедры под холодным согдарийским солнцем? С другой стороны, она была етобаркой, а этих ребят тренировали в куда более суровых условиях, чем даже иман своих учеников на Огненном круге.

Скучала ли Хамна по пескам? Арлинг скучал. Тайга раздражала и удручала. И дело было даже не в том, что ему приходилось прилагать больше усилий ко всему, что стало давно привычным в Сикелии. Он отчаянно цеплялся за свой иллюзорный план спасения Магды, но чем дальше они продвигались вглубь давно забытой родины, тем слабела надежда. Давило хмурое небо, угнетали падающие листья, но сильнее терзал холод, который был частым гостем в ночной пустыне, однако здесь, в Согдарии, он скалил пасть и пронизывал плоть до костей.

Арлинг не заметил, когда стал оступаться. Споткнулся раз, сошел с тропы, вернулся, запнулся о корень. Его шаг замедлился, движения стали рваными. Когда Хамна остановилась, он прислонился к стволу ближайшего дерева, подперев себя с другой стороны посохом. Не верилось, что отсутствие одной руки могло забирать столько сил.

— Отдохнем, — сказала кучеярка, и ее взгляд прожег в нем дыру. Арлинг знал, что если он сейчас ляжет на землю, то сам не встанет. Отчаянно не хватало ясного корня, но его волшебная аптечка осталась там же, где и надежда — в песках Сикелии.

Она хорошо его знала и, прежде чем Арлинг открыл рот, чтобы возразить, ткнула пальцем куда-то вверх:

— Я вижу пещеру, — быстро произнесла Хамна, не давая себя перебить. — Нужно спуститься в долину и снова подняться, идти еще часа три. Думаю, это то, что мы ищем. У входа видны цветные тряпки, может, ленты. Это похоже на жилище шамана. Подъем достаточно крут, нам понадобятся силы. Мы заночуем здесь, а утром поднимемся в пещеру. Хорошие дела ночью не делаются.

Арлинг не знал, почему Хамна его так злила. Возможно, потому, что она сейчас понимала его лучше него самого. Хамна была цельной, Регарди же раздирало на части — и уже давно. Одна его часть верила, что надо спешить, вторая радовалась любому предлогу больше не двигаться никогда. Не зная, как с собой совладать, он поступил неразумно — выплеснул злость на ту, что была рядом.

— Когда я обрету руку, я тебя отпущу. Я не хочу, чтобы ты была моим халруджи.

— А это не тебе решать, — неожиданно огрызнулась Хамна. — Я клятвы не нарушала, поэтому ты не можешь от меня отказаться.

— Искупления ищешь? Нет его здесь, я уже искал.

— Ты меня с собой не сравнивай, — сказала Хамна. — И не путай меня со своей служанкой. Я халруджи. И я не верю, что шаман вернет тебе руку, но я не осуждаю и не обсуждаю твои действия. А ты не осуждай мои.

Затем резко поменяла тему:

— Жди меня, пойду поохочусь.

Как будто он мог ей возразить. Арлинг сошел с тропы и рухнул на подушку из хвои. Что-то творилось с его единственной рукой — пальцы едва сгибались, а вокруг ладони будто обвилась змея, которая непрестанно кусала его в самые нервы. Может, кинжал Керка был отравлен, а может, в Регарди кончался тот самый резерв, который он использовал уже давно. Родина забирала слишком много сил, а он еще толком и не вернулся.

Хамна, наверное, была права. Арлингу было все равно, какое светило освещало тропу — луна или солнце, но беспокоить шамана ночью казалось неправильным. Да и мысль о том, что он будет лежать и не двигаться несколько часов, казалась слишком соблазнительной, чтобы ей сопротивляться. Отходить далеко от тропы Арлинг не стал. Сделал шаг в сторону и упал на ковер из опавших листьев и хвои. Пусть Хамна думает о безопасности, раз она так желает быть его халруджи. Арлинг же не станет думать ни о чем вообще. Разве что о кроне веток, сомкнувшихся над его головой. Он чувствовал сверху настоящий шатер, закрывающий его от неба. С усохших нижних веток свисали безжизненные космы бородатых лишайников. Они слегка шелестели под слабым дыханием ветра. Здесь, в чаще, покой леса не нарушали ни птичий гомон, ни шум волн, ни порывы, стригущие все вокруг — все это осталось на побережье. Даже звук шагов Хамны глух в подушке лесного мха. Ни один лист и ни одна ветка не хрустнули под ногами наемницы, но Арлинг еще слышал ее дыхание. Она поднималась по склону, туда, где беднее становился лес: кедровый стланик сменил могучие кедры, низкорослые березы вытеснили дубы и ясени.

Регарди задумался, как именно он почувствовал это, но тут его внимание привлек шорох, раздавшийся со стороны тропы, где он стоял еще минуту назад. Ничего особенного, всего лишь пара опавших листьев перекатились на другое место, но желание валяться, спрятавшись под кроной деревьев, исчезло в миг. Подтянув к себе посох, Арлинг встал, уже не обращая внимания на стреляющую боль в ладони. Культя тоже вдруг проснулась, отозвавшись неприятными ощущениями — еще не настоящей болью, но близкими к ней неприятными чувствами. Опустил голову и принялся шевелить веткой-посохом ковер из опавшей хвои, делая вид, что выбирает место помягче. Если за ним сейчас и наблюдали, то делали это очень умело. Регарди не ощущал взглядов, а с ними интуиция его обычно не подводила. Интересно, на кого собралась охотиться в этих дебрях Хамна? Сейчас казалось, что охотятся как раз на них. Все, что было у Арлинга из оружия, это пять ножей, спрятанных в разных местах его неудобной одежды, снятой с разбойников. Море отпустило его лишь в исподнем. Сапоги, куртка, рубашка — все было чужое, хранившее запахи других людей, которые его и раздражали, и сбивали.

Арлинг досчитал до двух тысяч, но ничего не произошло. Хамна не вернулась, источник звука не обнаружился. Он уже сходил на тропу, побродил вперед-назад, прислушался к реке, отдаленно гудевшей на дне ущелье, но, не обнаружив ничего нового, вернулся под импровизированный шатер из веток и лишайника. Согдарийская ночь шептала, однако ее язык ему был незнаком. Добрался ли Сейфуллах до Вольного? Нужно было идти с ним. По крайней мере, в городе можно было раздобыть нормальную одежду. Правда, оставался вопрос, чем за нее платить. Сторм забрал все — и деньги, и жизни. А вот ошибки оставил. И их становилось все больше.

— Пойду за Хамной, — зачем-то сказал он Нехебкаю. — Зря я так с ней.

Индиговый промолчал, интуиция тоже. Где-то над крышей его лесного шатра поднимался месяц, и наверное, это было единственное движение в мире, окружавшем Арлинга. Все будто замерло. Перестали падать листья, космы лишайника не двигались, лес стал глуше. Тишину хотелось рвать зубами. В ноздрях стоял навязчивый запах серы и горячего песка. Обонятельные галлюцинации преследовали его давно и всегда не вовремя.

— Арлинг, — позвал знакомый голос, и напряжение лопнуло, будто струна, натянутая до предела. Он вздрогнул и медленно встал, тщательно контролируя движения. Никакой поспешности, внимание сосредоточено, чувства обострены. Но ничто не помогло объяснить ту, что сейчас стояла на тропе и терпеливо ждала его.

Морок, убедил себя Регарди, отворачиваясь. Она не исчезла. Он мог сколько угодно поворачиваться к ней спиной, но слух и обоняние слепого не подводили, а солукрай совершенно точно передавал образ Магды — с двумя ногами, руками, головой. Его человеческой Магды, которая не стала звать его снова, а не спеша сошла с тропы и побрела совсем в другую сторону от леса… и от Арлинга.

Я не стану этого делать, решил он, прислушиваясь в тишине, в которой звучали лишь шаги Магды, направляющиеся прочь. Однажды он уже позволил ей уйти. Салуаддин поглотила Фадуну, оторвав от Арлинга кусок куда больший, чем когда иман отрубил ему руку. И он по-прежнему не знал, как собрать себя воедино. Разве что последовать за Магдой, зная, что совершает ошибку.

— Я вытащу тебя, — сказал он в пустоту, потому что тишина поглотила и его самого. Арлинг не слышал ни своих шагов, ни стука собственного сердца. Почувствовал лишь, что под ногами уже не опавшая листва с хвоей, а мелкие камешки, и эти камешки тряслись, потому что содрогалась земля.

Хамна упала на него будто с неба, сбив с ног и прокатившись с ним несколько метров. Вот тогда тишина и разбилась, оглушив Арлинга какофонией из голосов и звуков. Кричали Нехебкай и наемница, причем каждый называл его идиотом; в небесах ревел ветер, который, судя по нарастающему звуку, мчался к ним с бешеной скоростью; мелко тряслись камни, которые прыгали вокруг катящихся по склону людей; мерно гудела Черная река, несущая свои воды на дне ущелья. Вода ждала своего часа и проигравших.

Салуаддин еще вытаскивала жало, вонзившееся глубоко в землю в том месте, где недавно стоял Арлинг. Длинные мясистые усы или что там имелось у твари, которая с его Магдой теперь ничего общего не имела, волочились по тропе, ощупывая каждую травинку. Древнее чудовище не спешило — как и Магда, которую все еще чувствовал Регарди. Вокруг Салуаддин были одни проигравшие, в том числе и Фадуна.

Хамна спасла Арлингу жизнь, оттолкнув его от жала, но изменить неизбежное не могла. Склон под ними осыпался, не давая ни остановиться, ни уцепиться за что-либо. Двое людей катились к обрыву в ущелье.

— Сюда летит Сторм, надо что-то делать! — вклинился в голову Арлинга Нехебкай, умудрившись его позабавить даже в такой ситуации. Из всех очевидных проблем появление древнего бога волновало Регарди в меньшей степени — но не Индигового.

— Он тебя убьет! — паниковал тот, но на самом деле звучало так: и меня с тобой тоже!

В этот момент камни, впивающиеся в бока, разбивающие локти и колени, кончились, и Хамна с Арлингом перешли в свободное падение. Регарди еще умудрился услышать, как где-то наверху заворочалось большое тело — Салуаддин, наконец, выдернула свой шип, после чего его самого сотряс удар, едва не вырвавший последнюю руку из плеча. Раскрытые, ищущие пальцы Арлинга нашли спасение, вцепившись в корень, оголившийся из-за обвала грунта. Куски земли, валуны и мелкие камни полетели в Черную речку, а Регарди повис на вытянутой руке, чувствуя, как все оттенки боли, сосредотачиваются в раненой ладони, на которую пришелся вес двух взрослых тел: Хамна висела на Арлинге, вцепившись в его ремень. Под ними на расстоянии многих салей гремела река, жаждущая тела тех, кто потревожил ее воду. А еще Регарди услышал Салуаддин, которая возилась неподалеку — сбоку внизу, то ли прилипнув к стенке ущелья, то ли отыскав выступ, вместивший ее огромное тело. Сомнений в том, что Салуаддин победила Магду, больше не было. Теперь древнюю тварь заботило только то, как достать добычу, которая манила ее больше всех людей на свете. А выше всех свистел ветер, и Арлингу начала передаваться паника Нехебкая — свист не обещал ничего хорошего.

— Держись, — крикнул Регарди Хамне, чувствуя, что ее пальцы слабеют. — Ты ранена? Забирайся по мне наверх.

Наемница не ответила, но и не шевельнулась. Ее рука с протезом обнимала его за пояс, втыкаясь в бок неподвижными пальцами, вторая держалась за ремень, и Регарди чувствовал, что живые пальцы Хамны слабеют. Причин, почему хорошо подготовленная наемница не может подняться по его телу и затем вытащить их обоих не было, и Арлинг сосредоточился, пытаясь разгадать то, что было от него скрыто. Между тем Салуаддин принялась сползать на дно ущелья, чтобы достать их снизу. Ничего хорошего такие маневры не обещали, но тут Регарди понял, что есть проблема важнее, чем перемещения гигантской сколопендры. Он не мог подтянуться. Очень давно на Огненном Круге Арлинг проделывал подобный трюк не раз — подтягивался и на одной руке, и на нескольких пальцах, в том числе с весом. Под раненой ладонью, пускавшей стрелы боли по его телу, шелушилась засохшая на старом корне земля. Их с Хамной счет шел на секунды.

— Да что с тобой? — не выдержал Регарди. — Поднимайся наверх!

— Ты должен жить, — прошептала наемница, и подозрительные нотки в ее голосе Арлингу совсем не понравились. А потом он услышал шелест и почувствовал рывок. Хамна изо всех сил дернула его вниз, и Регарди не сразу догадался, что кучеярка тут ни при чем. Что-то держало ее за ногу — то ли клешня, то ли вездесущий ус-щупальце древней твари. Длинное узкое тело протянулось от ступни Хамны к громаде живой массы, медленно соскальзывающей в ущелье. Салуаддин каким-то образом цеплялась за стенки обрыва, собираясь увлечь за собой и людей.

Регарди попытался оценить расстояние до грохочущей внизу воды. Если они упадут с такой высоты, шансов у них не будет. К тому же Черная речка была испещрена порогами. Даже если им повезет не сломать себе что-нибудь о воду, они разобьют головы о камни.

— Ты знаешь, что делать, — раздался спокойный голос Нехебкая, и за это спокойствие Арлинг был ему благодарен. — Позови его. Это возможно. Однажды у тебя получилось, все пройдет хорошо и сейчас.

— Да? — огрызнулся Регарди, даже не удивившись тому, что спокойствие Индигового отлетело от него рикошетом. — Ты уже забыл Магду? А как же Хамна?

То, что предлагал Нехебкай, называлось черным солукраем, и, как понимал Арлинг, было беспроигрышным вариантом. Но только не для тех, кто находился рядом. Он не знал, услышала ли его Хамна, так как мир вокруг гремел все громче, но вдруг понял, что она задумала. Наемница собиралась остаться его халруджи до последнего вздоха. А он так и не понял, что именно толкнуло ее на этот странный поступок. Арлинг был по-прежнему уверен: искупления халруджи не находили.

— Она убийца, — отозвался Нехебкай. — Став твоей халруджи, она уже подписала себе приговор. Что до Магды, то ей твой солукрай сейчас точно не навредит. А нас спасет. Эту женщину нужно сбросить. Тем более, что она сама этого хочет. Зачем мешать халруджи исполнять свой долг? Салуаддин какое-то время будет ей занята, мы успеем сбежать.

— Да пошел ты, — процедил Арлинг и все-таки сделал невозможное.

Хамна уже скользила по его ноге, но, когда ее пальцы отпустили ткань, Регарди приказал своей руке стать единым целым с несчастным корнем, который трещал и хрустел, сам же молниеносным движением качнулся вслед за падающей наемницей и схватил ее ногами, зажав голову кучеярки бедрами. Был только один шанс проделать это, не упустив наемницу и не свернув ей шею. Он и сам не был уверен, что у него получится. Когда же почувствовал, как она вцепилась в него, пытаясь освободиться, сделал то, что задумал: сжал бедра и слегка придушил, предупреждая.

— Я тебя не отпускал, — прошипел он, чувствуя, как Салуаддин усиливает нажим. А потом в пальцах Хамны щелкнул клинок, выскакивая из скрытых ножен, и холодное лезвие коснулось его ноги. Кто бы сомневался, что эта сумасшедшая таскала в протезе целый арсенал оружия?

— Сейчас я подтянусь и вытащу нас обоих, — прошептал себе Арлинг, — и ничто мне не помешает. Просто сделаю это.

Там, в Сикелии, его заклятие на самого себя, возможно, и сработало бы. Но с этой землей он порвал все связи по собственному желанию, став для нее чужаком. И правила игры были ему незнакомы. Пока.

Сверху приближалось нечто, и это была не Салуаддин. Северный ветер свиреп, а когда он в ярости, шанса ни у кого нет. Под дыхание Сторма попали кедры, березы, случайные валуны, лишайники и побуревшая трава. Все это полетело в ущелье, а вместе с ними и грунт, который, не выдержав столь бурного натиска, принялся сползать к реке вместе с остальным миром, попавшими под немилость Сторма.

Арлинг так и не узнал, воткнула бы в него Хамна кинжал, чтобы он отпустил ее. Не узнал он и предела своей прочности. Рука, пусть и раненая, еще его слушалась — она по-прежнему крепко держала корень, и даже боль удалось спрятать куда-то за Нехебкая. Зато не выдержал кусок породы, из которой торчал злополучный корень с вцепившимися в него людьми. Сам корень давно оторвался от своего основания, и теперь пласт земли скользил отвесно вниз, увлекая за собой Арлинга с Хамной.

— Лучше бы ты выбрал черный солукрай, — равнодушно отозвался Нехебкай в тот момент, когда Регарди летел, не ощущая веса своего тела.

Мир сотрясался. Где-то высоко продолжали отрываться куски скал, и, скорее всего, пещеры, куда они собирались подняться утром, больше не осталось. Не тому богу молился шаман. Сторм ревел и метался по ущелью, но в воздухе летали камни, деревья и куски земли, среди которых отыскать тела двух человек, было сложно даже ветру.

Наверное, родина все-таки помнила Арлинга, потому что решила свести с ним счеты не здесь. Он потерял Хамну в тот момент, когда скольжение грунта кончилось, уступив место свободному падению. Высота сократилась, но Регарди не был уверен, что доживет до утра. Он почувствовал приближение воды за пару секунд, сгруппировался, но все равно ударился боком, потеряв разом дыхание и едва не лишившись сознания. Несколько мгновений его тело хаотично кувыркалось в потоке, пока вода не решила его выплюнуть. Черной реке он не понравился, и Арлинга понесло прочь от все еще падающих кедров и рыщущего между ними Сторма.

А еще он услышал звук, который было сложно перепутать. Так огромный кусок скалы врезается в очень большой кусок мяса. Тело Салуаддин тоже попало под мясорубку и ухнуло в реку. Поднявшаяся волна подхватила Арлинга и перекатила через буруны, преодолеть которых у него не было шанса. Магда помогла ему снова. Древнее чудовище нельзя было убить камнем, но отсрочка у Регарди появилась: Салуаддин временно выбыла из строя.

Та ночь была щедра на роковые встречи и на удачу. Отчаянно колошматя рукой по воде, Арлинг совершенно случайно попал в тело Хамны, которое кувыркалось рядом. Вцепившись ей в волосы, Регарди принялся сражаться с рекой за жизнь — свою и женщины, которая когда-то захотела стать его халруджи. Вода побеждала. Согдария отчаянно пыталась поставить его перед выбором, но Арлинг делать его не желал. Плыть с помощью только ног в бурной реке не получалось, течение крутило, вертело, топило. Врезавшись плечом целой руки в подводный валун, Регарди задохнулся, понял, что потерял Хамну, а сам уже давно не чувствует воздуха. Только злая вода вокруг, обещавшая верную смерть, если не…

— Чего тянешь? — кричал вдалеке Нехебкай. Он хотел жить, хотел черного солукрая. Индиговый верил, что Арлинг победит стихию, ведь даже богам нужно было во что-то верить. И их молитвы тоже часто оказывались без ответа. В пальцы Регарди вцепилась рука, он крепко сжал ее и понял, что его тянут наверх. Теперь у них с Хамной было поровну целых конечностей — у него правая, у нее левая. В мокрое лицо ударили крупные брызги, и Арлинг понял, что уже на поверхности — кашляет, но дышит. Не будет черного солукрая. Не сегодня. И хотелось бы, чтобы никогда. Цена, отданная за него, была слишком высока. Она плыла где-то сзади огромной тушей древнего чудовища, и это был тот случай, когда невозможное оставалось невозможным. Арлинг убегал от Магды, не веря, что творит.

— Это бревно, держись за него! — кричала Хамна, подталкивая его руку к шершавому стволу. Она навалилась на Регарди сверху, прижав его к мокрой древесине, которая вонзилась ему в грудь всеми мыслимыми занозами. Хамна отчаянно хотела, чтобы Арлинг выжил. Сложно было сопротивляться такому напору. Он перехватил ее руку и подтянул к бревну, освобождая место. Если спасаться, то двоим. Злая вода объяснила ему, почему Хамна теперь так важна. Она была частью его настоящего дома, оставшегося не только географически безумно далеко от этой реки и ущелья, но и в прошлом, потому что того места больше не существовало. Такие частички себя дорогого стоили.

Какое-то время мир был заполнен только грохотом воды, но вот течение стало тише, исчезли буруны и перекаты, и Арлинг с Хамной повисли на бревне, уже не заботясь о том, что их перевернет. Борьба с рекой уступила место другому сражению: вода оказалась ледяной. Когда их перестали пытаться утопить, то решили заморозить.

— Туда, — скомандовала Хамна, лязгая зубами. Потом решила, что Арлинг ее не понял, и уточнила:

— Налево, там вижу берег.

Арлинг понял ее с первых слов, потому что солукрай, черный или какой-то другой, хозяйничал уже без его ведома. Он тоже чувствовал твердую поверхность, и если бы его спросили, как именно, вряд ли объяснил. Просто знал, что она недалеко, и что времени у них осталось не так много. Они пробыли в холодной воде около двадцати минут. Еще десять и начнется необратимое переохлаждение. Арлинг уже давно не слышал в себе никакой боли, а это было плохим знаком.

Суша возникла внезапно. В вязком иле на мелководье сразу завязли ступни, но под руку попались жесткие длинные стебли, в которые он вцепился. И даже вспомнил название — рогоз, хотя в Сикелии растение не росло. Прошлое тянулось к нему, но Регарди не был уверен, что готов. Хамна карабкалась рядом на четвереньках. Борьба с холодным течением потрепала наемницу, и ноги у нее подгибались. До берега пришлось брести сквозь заросль рогоза, и Арлингу совсем не нравилось, что рука не чувствовала его жестких стеблей.

Теперь лес вызывал совсем иные чувства. Взобравшись по круче к опушке, они спрятались от ветра в ближайших зарослях, которыми, если замерзшие чувства Регарди не ошибались, оказались кусты ивы. Узкие длинные листья достаточно загрубели, готовясь к увяданию, чтобы пальцы слепого могли их узнать. Время пошло на минуты.