В полночь на кладбище села усталая тень Николая Васильевича Гоголя и начала обмахиваться концом савана. Через минуту к ней подсел черт. Лукаво улыбаясь, посмотрел он на юбиляра и спросил:
— Доканали, Николай Васильевич?
— Доканали! — грустно ответил Гоголь и уставился в даль печальным взглядом.
— Да, дружище, — продолжал черт уже серьезно, — не повезло тебе. Начал ты за здравие, а кончил за упокой. Вот теперь и плоды.
— Это прямо ужасно, — волновался Гоголь — Как я презирал этих Ноздревых, Собакевичей и пр‹очих›, а теперь, изволь, Ноздрев облобызал меня сегодня, назвав истинно русским человеком; Собакевич наступил на ногу и, пожав руку, назвал собратом по оружию.
— А «прогрессисты»[1], — ехидно спросил черт.
— Ах, эти прогрессисты! — со слезами в голосе воскликнул Гоголь. — Они приветствовали меня как борца за конституцию. Я даже покраснел.
Конец ознакомительного фрагмента.
