Сражение при Валерике. Рассказ

Вахит Хаджимурадов

Рассказ и критическая статья о знаменитом сражении на речке «Валерик» в 1840 году, в котором участвовал М. Ю. Лермонтов, «сосланный под чеченские пули». Некоторое время спустя, поэт написал стихотворение «Я к вам пишу случайно, право», известное еще под названием «Валерик», и написал карандашом рисунок «Сражение при Валерике», который стараниями посредственного художника Г. Гагарина, был подан в виде законченной картины.

© Вахит Хаджимурадов, 2023

ISBN 978-5-0059-6679-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Сражение при Валерике» — рисунок Лермонтова

и суррогат Гагарина. Статья.

…И ружей вдруг из семисот

Осыпал нас огонь батальный,

а) Валятся наши вверх ногами…

В штыки направо батальон,

В штыки налево! с двух сторон!

Не мешкать, братцы! молодцами;

б) Валятся целыми рядами…

Как птиц нас бьют со всех сторон….

(отрывок из чернового варианта стихотворения «Я к Вам пишу…»)

…И с грустью тайной и сердечной

Я думал: жалкий человек,

Чего он хочет… небо ясно,

Под небом места много всем.

Но беспрестанно и напрасно

Один враждует он — зачем…

(М. Ю. Лермонтов)

Высланный на Кавказ за дуэль с Барантом Лермонтов 10 июня прибыл в Ставрополь, в главную квартиру командующего Кавказской линией. 17 июня Лермонтов в письме к А. А. Лопухину сообщает: «Завтра еду в действующий отряд на левый фланг в Чечню, брать пророка Шамиля, которого надеюсь не возьму…». 18 июня Лермонтов «командирован на левый фланг кавказской линии, для участия в экспедиции в отряде под начальством генерал-лейтенанта Галафеева». Уже 11 июля отряд выступил из лагеря при селении Гехи и того же числа вел бой при реке Валерик, в котором поэт принимал непосредственное участие.

Биографические данные о Гагарине позволяют точно установить даты возможных встреч Гагарина с Лермонтовым. С июля 1834 г. по ноябрь 1839 г. Гагарин жил за границей. В ноябре 1839 г. он возвратился в Россию, в Петербург, но уже 13 мая 1840 г. по собственной просьбе был прикомандирован к комиссии барона Гана на Кавказ, где пробыл до 20-х чисел июня 1841 г.

Великий русский поэт М. Ю. Лермонтов и художник-дилетант Г. Гагарин на короткое время оказались в одной исторической временной плоскости и географической местности. Любопытен уже тот факт, что вершителями царской и советской истории судьбы этих двух людей были каким-то образом переплетены и связаны незримыми нитями. Хотя неискушенному читателю может показаться, что они были неразлучными друзьями, что в жизни и в бою они стояли рука об руку, фактически эти два человека были знакомы относительно короткий временной промежуток. В жизни часто бывает так, что рядом с истинным талантом часто оказывается человек, который не прочь воспользоваться плодами щедро одаренной Богом личности. Чтобы не быть голословным в своих рассуждениях, хотелось бы привести некоторые параллели соприкосновения великого таланта с художником-любителем, ценностью работ которого является в целом лишь то, что они написаны в то далекое в историческом плане время.

Кровопролитное сражение 11 июля 1840 г. при реке Валерик, участником которого волей судьбы оказался ссыльный поэт, оставило глубокие впечатления в благородном сердце великого поэта. Кроме набросков рисунка, изображающего непосредственное начало Валерикского сражения, М. Ю. Лермонтовым было сделано несколько рисунков «Сражение при Валерике», «При Валерике — похороны убитых», написано бессмертное стихотворение «Я к Вам пишу: случайно, право…». Хотелось бы обратить внимание и на акварельную картину «Эпизод сражения при Валерике», которую, по многочисленным гипотезам исследователей, приписывают Лермонтову и считают лишь раскрашенной Г. Гагариным. Некоторые исследователи живописи со всей убежденностью причисляют картину к совместным работам М. Лермонтова и Г. Гагарина. Под картиной «Эпизод из сражения при Валерике» имеются две надписи, которыедают возможность лишь предположительно определить, что; именно в ней принадлежит Гагарину и что; Лермонтову: чернилами «Эпизод из сражения при Валерике (Чечня 1840) по рисунку Лермонтова» и карандашом рукою Гагарина: «Dessin de Lermontoff aquarell; par moi pendant ma convalescence; Kissiovodsk.11 juillet 1840», в переводе с французского «Рисунок Lermontoff акварель мной во время моего выздоровления в Kisslovodsk. 11 июля 1840». Обе подписи находятся изначально в противоречивом состоянии. Так, первая из них (на русском языке) дает возможность предполагать, что вся акварель исполнена Гагариным, но в основу ее композиции положен рисунок Лермонтова, т. е. что она перерисована с последнего. Надпись же на французском языке, безусловно сделанная самим Гагариным, предполагает, что рисунок Лермонтова, а акварель Гагарина. Основываясь лишь на записи на французском языке, интерпретируя ее таким образом, что вся картина «Эпизод сражения при Валерике» написана Лермонтовым, и лишь раскрашена Гагариным, на протяжении более ста лет картина приписывается исследователями именно М. Ю. Лермонтову. В то же время игнорируется сам термин «рисунок Лермонтова» и в русской записи, и на французском языке. Есть фактический рисунок Лермонтова «Сражение при Валерике», и всего лишь композиция этого рисунка в несколько извращенном варианте положена в основу картины Гагарина «Эпизод сражения при Валерике»

Справедливости ради следует отметить и то, что некоторые аналитики изобразительного творчества Г. Гагарина выдвигают справедливые и очевидные гипотезы о преднамеренности подписей художника. Также подвергается сомнению и достоверность совместных работ.

А. Савинов высказал предположение, согласно которому одна из формул «d’apr; s Lermontoff» обозначает, что Гагарин делал по рассказам Лермонтова зарисовки тех боевых эпизодов, свидетелем которых он сам, естественно, не был. На эту мысль Савинова натолкнуло наличие наводящих на размышления подписей в альбомах Гагарина различных рисунков, под которыми были аналогичные подписи: «d’apr; s Рсе A. Dolgorouki», «d’apr; s РceTroubetzko;».

Савинов объясняет такие зарисовки желанием Гагарина дать полную живописную сюиту для своего альбома военных действий всей кавказской кампании против горцев. Вполне разумное объяснение факта, если учитывать, что Гагарин пользовался рассказами, воспоминаниями, словесными сообщениями не только М. Лермонтова, но и многих других свидетелей боевых эпизодов, в которых он лично ни в коей мере не участвовал.

Некоторые радетели творчества Г. Гагарина в пользу доводов своей гипотезы и критического отношения к выводам А. Савинова приводят два факта из творчества последнего.

В настоящее время обнаружены оригиналы двух рисунков, находящихся в альбомах Гагарина и имеющих ту же надпись: «d’apr; s». Для рисунка, имеющего подпись: «G;n;ral Golof; ef d’apr; s Lermontoff», нашелся оригинал без всякой подписи, исполненный Лермонтовым в его альбоме 1840—1841 гг., а для другого, изображающего двух солдат у плетня, с подписью: «d’apr; s Pce Dolgorouki», — точно такой же рисунок без подписи в той же тетради Лермонтова.» Таким образом, уверены они, «…Предположение А. Савинова оказывается лишенным всякой фактической почвы: формулу «d’apr; s Lermontoff» следует понимать в буквальном смысле слова, т. е. как обозначающую простую перерисовку Гагариным рисунков Лермонтова, по какой-либо причине представлявшим для Гагарина интерес.» Исходя из данного высказывания, на мой взгляд, очень важно обратить внимание на тот факт, что Гагарин, все же «перерисовывал» рисунки Лермонтова и других авторов, а не только раскрашивал, как утверждается в подавляющем большинстве высказываний. И перерисовывал, надо сказать, на свой манер, отличный от Лермонтова, используя лишь некое подобие композиционной структуры оригинала. Подтверждением этой точки зрения может служить и то, что события положенные Лермонтовым в основу композиции своего карандашного рисунка, в акварели Гагарина происходят почему-то в четырехстах километрах от Чечни — в Пятигорске, хотя сражение происходило на равнине, в Чечне. Об этом свидетельствует гора Бештау, расположенная Гагариным на заднем плане своей картины «Эпизод сражения при Валерике». Думается, великому поэту, несмотря на свой любительский уровень в живописи, было бы не совсем приемлемым так небрежно относиться к своему творчеству. Да, и незачем ему это было делать, ведь он сам участвовал в том бою и без особого труда мог реально зафиксировать экспозицию горной гряды, расположенной как раз выше того места, где происходило сражение. Неоспоримым доказательством тому является и идентичное описание Лермонтовым в своем карандашном рисунке «Начало Валерикского сражения» очертаний Шатойского ущелья и Черных гор на заднем плане. Заставляет задуматься об истинных намерениях Гагарина и тот факт, что он срисовал рисунок Лермонтова «Начало Валерикского сражения» без особых изменений, и не соизволил из этого рисунка сотворить какой-нибудь очередной шедевр своего копировального творчества кавказской военной кампании.

Исходя из логического размышления, с успехом можно обратить внимание и на фактическую допустимость занимательного рассказа боевого офицера Лермонтова, пережившего миг кровопролитного сражения при речке Валерик, и это так естественно. Ведь Лермонтов был великим рассказчиком и сочинителем, но в живописи лишь любителем. И не удивительно, что всякий мало-мальски творческий человек изъявит желание написать картину по таким живописным рассказам. Вполне возможно, что и с обязательным пропуском услышанного им через своепонимание и уровень таланта, через разыгравшуюся фантазию. Вот только совсем нереально предположить на практике, что Лермонтов рассказывает Гагарину о генерале Галафееве или Долгорукове, а тот с его слов пишет их портреты, которые затем точно совпадают с оригиналами рисунков Лермонтова. Разные жизненные ситуации вполне допустимы и логичны в данном исследовании. В частности, Гагарин мог видеть карандашный рисунок Лермонтова «Сражение при Валерике», чтобы по памяти и не совсем удачно сделать композицию этого рисунка центральной экспозицией своей картины. Но было бы слишком абсурдным слепо внимать и многочисленным утверждениям, что Гагарин по всем параметрам точно скопировал с рисунка Лермонтова центральную экспозицию своей картины «Эпизод сражения при Валерике». Беспочвенность таких заверений очевидно даже для невооруженного глаза при внимательном сравнении рисунка Лермонтова и акварели Гагарина. Картина Гагарина «Эпизод сражения при Валерике» имеет кардинальные расхождения с содержанием, и тем более с темой и идеей карандашного рисунка Лермонтова. Ради исторической справедливости и верного понимания благородной идеи самого рисунка великого поэта надо особо подчеркнуть, что на протяжении не одного десятка лет именно мнение о том, что Гагарин только лишь раскрасил картину Лермонтова, превалирует в среде исследователей и аналитиков изобразительного творчества Лермонтова. Во всех источниках, где только возможно наблюдать картину «Эпизод сражения при Валерике» безапелляционно утверждается, что эта картина принадлежит Лермонтову, и лишь раскрашена акварелью Гагариным. (Если вы запросите в интернете «Рисунок Лермонтова При Валерике» вам выдадут рисунок Гагарина и подобное разъяснение: «Эпизод сражения при Валерике 11 июля 1840 г. Акварель М. Ю. Лермонтова и Г. Г. Гагарина. Лермонтов выполнил рисунок композиции, а Гагарин дописал его акварелью. Этот рисунок обнаруживает в Лермонтове блестящего рисовальщика и баталиста. Война изображена им во всём её драматизме, без прикрас». )

Однако и среди последователей подобной точки зрения есть мнения, что творчество Лермонтова и Гагарина связывает лишь центральный эпизод. «Считается, что карандашный набросок, изображающий группу из двух горцев, выносящих из сражения, согласно местному обычаю, тело убитого товарища, в то время как третий отстреливается от наступающего неприятеля. Центральное положение этой группы в акварели Гагарина придает ей особую смысловую значительность. В ней выражено то отношение к захватническим войнам русского царизма, которое так ярко звучит в стихах Лермонтова, посвященных сражению при Валерике» На мой взгляд, и в этой гипотезе следует допустить лишь заимствование Гагариным некоей приблизительной композиционной структуры рисунка ссыльного поэта.

Безусловно, есть много высказываний и гипотез, по поводу картины «Эпизод сражения при Валерике». Вот еще мнение — центральная группа акварели запечатлевает обычай горцев, во что бы то ни стало уносить с поля сражения не только раненных, но и убитых. Так, по мнению Г. И. Филипсона: «У горцев образовался обычай, отправляясь в военное предприятие, давать друзьям и союзникам клятвенное обещание привозить обратно мертвых, или, если это окажется невозможным, отрубать голову убитого и привозить ее семейству; не сделавший этого принимал на себя обязательство всю жизнь содержать на свой счет вдову и детей павшего товарища». Много баек привозилось всякими людьми в столицу российской империи с Кавказа, но эта имеет под собой некоторую исторически достоверную мотивацию, если позволить себе несколько уточнить, почему же все-таки привозилась хотя бы голова убитого в бою товарища. Во-первых, не оставлять голову убитого сородича врагу следовало по простой причине: в крепости Грозной голова всякого чеченца стоила приличной суммы денег, подобно скальпу индейца в колониальной Америке. Хочу обратить внимание и на то, что головаэта подвязывалась к седлу коня за длинные волосы. У чеченцев, в частности у карабулаков, был широко распространенный обычай сбривать лобовую часть волос на голове, а на тыльной части отпускать длинную прядь волос (факт этот в рисунке Лермонтова явно наблюдается). Вполне допустимо еще и то, что чеченцы стали брить головы наголо именно после варварского отношения колонизаторов к их трупам, а не из-за распространения среди них ислама, как полагают многие аналитики. Ну, а семью павшего в бою товарища чеченцы содержали и без всяких там клятвенных обещаний, это так естественно для них, как дышать. Записавший эти сведения в Х1Х веке Г. Филипсон, все-таки был несколько далек от обычаев горцев или же по какой-то причине позволил себе слукавить.

Последователи гипотезы о совместной работе Гагарина с Лермонтовым над картиной «Эпизод сражения при Валерике», выдвигают в качестве примера верности своей гипотезы еще одну картину художника. «…Гагарин, в своем большом полотне „Сражение при Ахатли“, исполненном уже после смерти Лермонтова, повторяет эту же группу (имеется в виду группа чеченцев, выносящих с поля боя убитого товарища), правда, на втором плане; этим подтверждается, какое большое смысловое значение он придавал этой композиции, столь врезавшейся, по-видимому, ему в память. Таким образом, если и можно видеть какое-то взаимодействие между этими двумя дилетантами-художниками, то уместнее говорить не о влиянии Гагарина на Лермонтова, а скорее наоборот…» В своей картине «Эпизод сражения при Валерике» Гагарин перенес события, произошедшие в Чечне, в далекий Пятигорск. Откуда же Гагарину было знать, что обычаи горцев Чечни и Дагестана не всегда дублируются. В этом плане Гагарин в своей картине «Сражение при Ахатли» снова выказывает свою некомпетентность не только в знании обычаев горцев, но и в географической ориентации. Выносить из боя убитого товарища — обычай чеченцев. И возник он из-за бесчеловечного варварского отношения колонизаторов не только к мирным жителям, детям, женщинам, жилищам, урожаю, садам, но в том числе и к трупам погибших. В своем карандашном рисунке Лермонтов показывает, как в пылу боя, рискуя своей жизнью, чеченцы выносят с поля боя тела убитых. Гагарин же изображает в своей «дагестанской» картине, людей, выносящих кого-то, но не из пекла боя. У Гагарина их вполне возможно перепутать, скажем, с родственниками, решившими забрать убитого к себе домой. События происходят глубоко в тылу, и родственникам убитого по этой причине никакая опасность не угрожает. А ведь идея Лермонтова именно в том, что выносят погибшего товарища из пекла боя, рискуя своей жизнью. Именно в этом поступке заключается высшая идея рисунка поэта — вершина благородства и кульминационная острота героизма. Гагарин точно так же как и в своей картине «Эпизод сражения при Валерике» неудачно и необоснованно использует мотивы рисунка Лермонтова, и в «дагестанской» картине, используя, чеченские вариации, и снова показывая свою полную некомпетентность в понимании этого обычая чеченцев. Это о Лермонтове истинные знатоки поэта говорят «он был больше чеченцем по своему складу ума, чем русским». Ему, свободоборцу, близки духовность и обычаи свободолюбивых чеченцев. Но Гагарин далек от Кавказа! Он полная противоположность великого поэта. Они видят и мыслят по-разному. Если рассуждать трезво, о каком обогащении Гагариным своим опытом таланта великого Лермонтова можно говорить без зазрения совести. А между тем, и с легкой руки Н. Врангеля, впервые сопоставившего творчество Лермонтова-рисовальщика с творчеством Гагарина, стало привычным связывать эти два имени. В литературе о живописном наследстве Лермонтова нет почти ни одной статьи, в которой не говорилось бы о влиянии, якобы испытанном поэтом со стороны Гагарина. А. Савиновхоть и солидаризируется отчасти в этом вопросе со своими предшественниками. «Имеющиеся данные о совместных живописных работах этих двух талантливых дилетантов („Эпизод из сражения при Валерике“ и „Эпизод из Кавказской войны“) рассматриваются как один из веских аргументов в пользу установившегося мнения». Однако и А. Савинов высказывает свое естественное сомнение по поводу эффективности сотрудничества совместной работы этих «двух талантливых дилетантов» в области живописи. «Внимательное изучение живописных работ Лермонтова и биографические данные о Лермонтове и Гагарине снова приводят нас к иному заключению. Заметим, прежде всего, что большинство живописных работ Лермонтова выполнено им до 1839 г. и лишь самая незначительная из них часть падает на 1840—1841 гг., да и то среди них резко преобладают карандашные наброски».

Вряд ли о каком-то серьезном влиянии Гагарина на живопись Лермонтова можно предполагать при таком кратковременном их знакомстве. Остается лишь добавить, что традиционное освещение вопроса о совместных работах Лермонтова с Гагариным ошибочно. Подтверждением подобного мнения служит и тот факт, что большая часть рисунков, акварелей и картин маслом исполнена Лермонтовым до его знакомства с Гагариным. А в период их знакомства интерес поэта к занятиям живописью как раз слабеет; об этом красноречиво свидетельствует небольшое число живописных работ поэта этого времени, дошедших до нас: около 20 рисунков и всего одна акварель.

Н. Белявский пытался объяснить их творческое содружество еще и тем, что-де Гагарин не умел изображать движение. «При всех достоинствах рисунки Гагарина, — пишет он, — обычно статичны: лошади и люди в движении ему, как правило, не удаются. В то же время Лермонтов, с юных лет работавший над изображениями всадников — горцев и кавалеристов в самых различных ракурсах, обладал уменьем быстро схватывать и передавать движение. И вот все совместные работы Гагарина и Лермонтова обязательно включают как раз момент сильного движения, в то время как пейзаж и портреты, в которых Гагарин чувствовал себя гораздо сильнее, всегда писались порознь».

Для полноты картины выдвигаемых убеждений следует провести более детальный сравнительный анализ акварельной картины Г. Гагарина «Эпизод сражения при Валерике» и карандашного рисунка М. Ю. Лермонтова «Сражение при Валерике».

Акварель Гагарина изображает рукопашную схватку между русскими регулярными войсками и горцами-ополченцами. На переднем плане, около срубленного дерева, и в глубине лежат убитые горцы. В центре несколько горцев отражают штыковую атаку русских. Некоторые чеченцы застыли в ужасе, от растерянности они лишь отгораживаются руками от солдатских штыков. В правом нижнем углу картины изображены безоглядно бегущие от солдат чеченцы. На заднем плане очертания гор. Вот тут хотелось бы еще раз обратить особое внимание на задний план картины, и очертания гор. Как уже было замечено, мы наблюдаем на картине Гагарина гору Бештау, что в более 400 км от Чечни. Если называть вещи своими именами, то это не что иное, как введение в заблуждение доверчивого российского обывателя. Если же вдадимся в содержание и идею картины, то и в этой плоскости появляется ряд противоречий картины Гагарина с идеей рисунка Лермонтова.

Цель Гагарина вытекает из его кавказского путешествия, думается, не одного творчества ради. Зачем и в те затянутые тайнами года, и в наши дни «искатели чинов» устремляются к «горячим точкам»? Гагарину при его сугубо «мирной миссии» довольно сложно было бы показывать геройство в рукопашной схватке с горцами. Но, показать царю-батюшке, каковы есть его доблестные русские воины, с такой легкостью протыкающие штыками диких горцев, которые от растерянности отстраняются руками от солдатских штыков, тоже немалого стоит, скажем, как средство для индивидуальной карьеры. И все это несмотря на тот факт, что Гагарин позднее карандашом приписал, что акварель его. Что и воспринимается исследователями, что Гагарин лишь раскрасил картину.

Если же судить о кавказском творчестве Лермонтова, в частности о стихотворении «Я к Вам пишу: случайно, право…» и карандашном рисунке «Сражение при Валерике», то мы видим великого поэта в другом ракурсе — он возвышается над самой идеей войны. Голос поэта противостоит бесчеловечности всего происходящего на его глазахдействия. В карандашном рисунке М. Лермонтова нет ни побежденных, ни победителей — в войне не может быть победителей, это столь же естественно и просто, как и гениально! Вот в чем величие таланта! Лермонтов не мог не знать и обычая горцев: выносить с поля боя погибших соплеменников, рискуя своей жизнью. Именно этот обычай — центральная тема и идея рисунка поэта. Ему нет нужды создавать фигуры жалких, перепуганных горцев, как у Гагарина. У Гагарина другая цель, его картина имеет другую идею — выслужиться и попытаться поставить свое имя рядом с именем великого поэта. Художник, в конце-то концов, получает вот таким «мирным путем» чин генерала, и это тоже факт. Онлишь поучаствовал, для полноты картины, в нескольких особо неопасных для его собственной персоны разбойничьих и грабительских набегах на мирные деревни чеченцев вместе с солдатами. В его картине «Эпизод сражения при Валерике», даже в заимствованном у Лермонтова, центральном эпизоде характерные фигуры резко отличаются от лермонтовских. Так, например, мертвый горец на картине и тот выглядит перепуганным до смерти: руки его висят словно веревки, лицо перекошено от испуга. Двое горцев, выносящие погибшего товарища, сами мало чем отличаются от мертвеца — жалкие творения кисти Гагарина.

В рисунке Лермонтова, без особого труда угадываются во всем облике погибшего характерные линии и очертания орла. Руки вытянуты и чуть изогнуты, словно расправленные крылья, кулаки сжаты, нос с горбинкой и остро выступающая бородка, напряженно опрокинутая и вытянутая голова, во всемугадывается профиль головы орла с острым клювом. Погибший в бою чеченец у Лермонтова, даже будучи мертвым, продолжает борьбу и остается воином, не ведающим страха. По многочисленным свидетельствам очевидцев того времени, в том числе и знаменитого медика Пирогова, эти люди с детства морально воспитывались не ведать боли и страха, «по-спартански». У Гагарина не было цели знать это. При внимательном чтении чернового варианта стихотворения М. Лермонтова «Я к Вам пишу: случайно, право…» основательно убеждаешься в том, что Лермонтов не мог даже предположить идею картины Гагарина. Не видно гагаринской растерянности и на лице горца, выносящего из боя погибшего товарища. Фигура горца, подхватывающего погибшего в бою сородича, тоже изображена у Гагарина очень жалкой, и кроме того, он делает шаг с правой ноги, когда у Лермонтова горец ступает с левой ноги. Мелочь, но вся работа художника состоит из таких деталей, и вряд ли Гагариндопустил бы такую грубую неточность, если бы срисовывал центральную экспозицию своей картины с рисунка Лермонтова. И этот пример свидетельство тому, что Гагарин фактически лишь по памяти использовал рисунок великого поэта. Еще труднее допустить, чтобы сам Лермонтов настолько неточно и превратно изложил свой же рисунок в, так называемой, совместной картине с Гагариным. Дилетант от живописи Гагарин упустил еще одну немаловажную деталь, пытаясь использовать идею Лермонтова, и увлеченный своей картиной-фантазией. У Лермонтова не двое горцев выносят тело убитого товарища из боя, а лишь один, и ему не нужна ничья помощь, чтобы унести товарища, если даже допустить, что такова его цель: он крупного телосложения и сил у него предостаточно для этого. Но чеченец всем своим существом все еще там, в пылу сражения, он внимательным, точным и хладнокровным взглядом изучает ход сражения. Глядя на него, невозможно не прочитатьход его мысли: он, вне всякого сомнения, уже выбрал позицию и ринется обратно в гущу боя,… как только передаст тело погибшего товарища на попечение женщины или девушки! Именно так, при внимательном изучении конфигурации тела молодого «горца», подбегающего и подхватывающего тело убитого, мы без особых усилий ума и фантазии можем уловить формы женского тела. Лишь одно отличие — она одета в мужской костюм. Весомым дополнением этому аргументу может служить, в том числе и размер ноги, подбегающего воина. В сравнении с вытянутой ногой воина мужчины, выносящего из боя своего товарища, стопа ноги девушки чуть ли не в два раза меньше. Если даже предположить, что этовсего лишь юноша, то и тогда мы должны исходить из факта, что и стопа подростка, и формы тела не имеют женской конфигурации иразмера. Вот тут самое время сразу же, не задаваться вопросом, а ответить, почему Лермонтов изобразил в своем рисунке девушку-горянку в мужском одеянии. Готовый ответ лежит в произведениях самого Лермонтова — чем же девушка на рисунке уступает той же Заре из «Измаил-бея»? Не мог не знать великий поэт и творец, к тому же и тонкий знаток женской души, об активном участии девушек-чеченок в боях за свою родную землю. На поле сражениядевушки заряжали кремневые ружья отцов и братьев, помогали раненным бойцам и нередко с оружием в руках бились с врагом. Ярким примером тому служит Таймасха Гехинская, Айбика из Дади-Юрта и многие другие чеченские девушки. Таймасха Гехинская была знаменитым предводителем, возглавляла конное подразделение горцев во время Кавказской войны. Ее отряд попал в засаду, и взяли девушку в плен, когда она одна, после гибели всех ее бойцов, окруженная врагами, израненная в рукопашном бою, потеряла сознание от потери крови. Примеров участия чеченских девушке в сражениях было очень много в ходе всей Чеченской истории. Возможно, оттого, что чеченцы во все времена бились с врагом, превосходящим их числом и вооружением. Даже при Валерике, русских солдат было две тысячи пехоты и тысяча четыреста конницы, а чеченцев, по «Журналу военных действий» российских военных, было примерно «до шести тысяч». Вспомним строку из стихотворения Лермонтова «… А почему вы не считали…» (По преданиям чеченских стариков их было не более двух тысяч. И Лермонтов в черновом варианте своего стихотворения оговаривается «… Из ружей вдруг из семисот, Осыпал нас огонь батальный…», правда, он затем увеличил их количество в чистовом варианте своего произведения до семи тысяч. Спишем это на романтику и азарт его первого сражения). Но что могут сделать, будь их даже шесть тысяч, непрофессиональных бойцов-ополченцев, с «кинжалами на-голо» кидавшихся против картечи 14 пушек, гранат и цепей регулярной армии солдат с ружьями со штыками. Регулярных войск у чеченцев не было никогда. Следует добавить еще и то, что и в этом неравном бою чеченцы были верны себе и не нарушали кодекса горской чести: не разили врага острием кинжала и в спину не стреляли. Яркий пример тому, как чеченец, имея возможность убить одного из двоих, выстрелил не в Лермонтова, оказавшегося к нему спиной, а в его приятеля декабриста В.А Лихарева, который, кстати, захоронен тут же на левом берегу реки Валерик, вместе с остальными русскими солдатами, погибшими в этом бою.

Конец ознакомительного фрагмента.