Боец разведроты – Ильясов… Рассказы

Вахит Хаджимурадов

В этой книге представлены три рассказа. В первом рассказе боль последней, так называемой, Чеченской войны. «Боец разведроты Ильясов» – рассказ-быль о чеченских бойцах из Великой Отечественной войны. Рассказ «Армейская история» о моих сослуживцах из ЦСБУ из 1974—1976 годов, приключение простых русских, украинских парней из Карелии и Киева.

© Вахит Хаджимурадов, 2023

ISBN 978-5-0059-6682-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Машка из войны Рассказ

В нашем доме, в пятиэтажной «хрущевке», во втором подъезде жила маленькая девочка. Я не знал, в какой квартире и даже на каком этаже. Обычно ее выводила мамаша, держа за маленькую ручонку. Сажала осторожно на лавочку, поправляла ее красное в цветочках платьице, белый бантик и, попросив ребятишек, что играли на детской площадке:

— Ребята, приглядите за Машей, я скоро заберу ее, — уходила грустной неторопливой походкой и скрывалась в своем подъезде. Девочке было лет шесть или семь, и она почти ничем не отличалась от остальных детей, если не считать, что она не видела вокруг себя ничего. Она была незрячей. Дворовые ребятишки называли ее Машей, хотя у нее было какое-то нерусское имя. Маша плохо понимала и говорила по-русски, но безумно любила общаться со своими сверстниками. И ребятишки на удивление душевно принимали ее. Мама Маши привезла ее в наш город около года назад. В нашем доме они снимали комнату. Маша, по рассказам жителей дома, ослепла во время бомбежки их города Грозный. Бомба взорвалась во дворе дома, когда мать Маши поднялась из укрытия в подвале в свою квартиру на четвертом этаже в минуты затишья боя. Она хотела покормить девочку и взять теплое одеяло. Было это зимой, а в подвале сырость, холод. Вот и решила мать подняться в свою квартиру. А тут прямо перед кухней, где Маша сидела, ела на скорую руку приготовленную лапшу, и взорвалась внезапно бомба. Ей повезло, что в нее не попали осколки бомбы или куски разбитого оконного стека. Но девочку ослепило от вспышки мощного взрыва. Маша потеряла не только зрение, но и дар речи. Лишь месяц назад она впервые заговорила и это благодаря дворовым ребятишкам. Они каким-то, известным лишь им одним, способом «заговорили» ее.

Маша молча сидела на лавочке и терпеливо ждала, когда ее сверстники обратят на нее внимание. Ребята, конечно же, увидели ее, но они строили в песочнике что-то наподобие песочного средневекового замка и хотели закончить работу, прежде чем идти к своей любимице. Мальчишки строили замок, а девочки помогали им, подавая то лопатку, то ведерко.

Работа была закончена на скорую руку, и все они направились к Маше.

— Машка, привет! — подкравшись, весело приветствовал девочку мальчишка в синей кепке с длинным козырьком.

— Пирвет, Васка! — обрадовалась Маша.

— Здравствуй!

— Привет, Машка!

Окружили девочку ребята. Она же их узнавала каждого по голосу и, выдав свое ласковое «Пирвет», добавляла имя: Лариска, Петка, Сиветка…

Я часто видел эту душевную картину, и каждый раз задавал себе один и тот же вопрос: Почему этот чистый как ангел ребенок встретился лицом к лицу с бомбой!

— Машка, а когда тебе доктора вылечат глаза? — спросила грустно Светка и взялась за ручку Маши.

— Сиветка, доктор будит делат апираци… Искоро.

— Скорее бы, — погладила Светка руку Маши.

— Чего ты, Светка, нюни распустила? Вылечит доктор Машке глаза. Давайте, лучше поиграем в нашу игру «Машку», — деланно весело и звонко прервал здоровяк Васька

девочек.

— Давайте! — подхватил Петька, а затем и все остальные.

— Харашо! — обрадовалась и Маша.

Дети встали вокруг Машки и вытянули вперед руки. А Машка на ощупь брала в свои ладошки руки ребят по очереди и определяла, чьи это руки.

— Васка, — сразу определила Маша и хихикнула.

— У-у! Так не честно. У меня руки больше чем у остальных. Поэтому Машка сразу узнает их, — обижался в шутку Васька.

— Лариска! — узнала Машка подружку.

— Правильно! Молодец, Машка! — радовался Васька, что и Лариску узнали.

Дети играли долго, их звонкий смех разносился по двору, по многочисленным окнам нашей «хрущевки», к ясному летнему голубому небу в белоснежных облаках. В этом чистом небе не было самолетов, которые могли сбросить страшную бомбу на этих детей-ангелов. В этой голубизне жил лишь звонкий веселый детский смех, и он смешивался там с веселым пением птиц. Я настолько свыкся с этой сентиментальной картиной, что каждый день меня непременно тянуло на улицу, понаблюдать ее снова и снова. Но однажды я вышел и не увидел Машку. На лавочке сидели, сдвинувшись, друг к дружке одни лишь дворовые ребятишки. Странно они сидели, грустно, молча. Но Машки среди них не было — ни в этот день, ни в последующие дни. Видать, вернулась Машка со своей мамой туда, обратно в войну, откуда и приехала. И я представил себе девочку, слепую в проеме оконной рамы с разбитыми кусками стекол. А перед ней вытянулась выше дома, упираясь в тучи, страшная бомба. Девочка не видела это страшное «чудище», изобретенное человеком. «Хорошо, что девочка не видит этот ужасный мир», — думал я.

Прошло лето, и осень уже вступила в свои законные права. Пожелтевшие листья, весело кружась, падали с деревьев. Голубое небо все больше затягивало быстрыми тучами. Дворовые ребятишки сменили свой летний наряд и, укутавшись в теплые курточки и шерстяные шапчонки, носились по двору, собирая и разбрасывая пожелтевшие, разрисованные осенью в яркие краски листочки под старыми деревьями. Я глядел на, резвящихся ребятишек, в окно из своей квартиры и вдруг вспомнил про Машку из войны. Где же она теперь? Может, очередная бомба не сжалилась над бедной девочкой. Вдруг перед глазами пронеслись кадры из документального фильма, разрушенный бомбами город-призрак, «современный Сталинград». Но оживившиеся вдруг восторженные детские крики вывели меня из этого неприятного состояния. Что же там случилось? Ребята окружили какую-то девочку и, все разом навалившись, обнимали ее. Девочка была их сверстницей и не меньше ребят радовалась встрече. «Машка!» — пронеслось у меня в голове. Быстро, накинув на плечи курточку, и прямо в тапочках я выскочил на улицу. И верно, Машка!

Только, почему она одна, без мамы?» — не понимал я. Девочка была в симпатичной голубенькой курточке, в джинсовых брючках и белоснежных новеньких кроссовочках. А глаза. На глазах были красивые темные очки. Дети кружились, вертелись вокруг подружки. А она вдруг вырвалась из круга… и побежала вокруг толстого дерева и залилась звонким смехом. Ее каштановые распушенные волосы расплескались по плечикам, поблескивая на солнышке, что вдруг, раздвинув тучи, удивленно выглянуло и тоже, кажется, заулыбалось. Нет, оно смеялось!

А дети вновь затеяли свою игру. Но в этот раз Машка видела вокруг себя всех. Она сама уверенно подходила к друзьям, брала их руки в свои, ощупывала и звонко выкрикивала имя: Сиветка! Васка! Лариска! И звоном счастливого смеха заливался весь наш двор и затем поднимаясь к солнцу, к тучам, к небу заливало всё золотистым звоном детского смеха.

1999г. г. Грозный

Боец разведроты Ильясов… Рассказ-быль.

В солдатской столовой, рассчитанной на несколько сот человек, за рядами длинных столов сидели аккурат по десять молодых солдат и, как говорится, по-солдатски, ускоренным темпом заканчивали ужин. Резво дохлебав свой чай с куском белого хлеба с намазанным на него сливочным маслом, старшина роты энергично вскочил, давясь, проглотил последний кусок и, делая над собой неподдельное усилие, деланно хрипло проорал:

— Рота-а! Закончить ужин! Встать! Вы-ыходи строиться!

С глухим шумом «кирзачей», толкаясь, солдаты потянулись к выходу. В нескольких шагах от входных дверей на улице солдаты начали собираться в строй. Каждый из них машинально находил свое место в строю, словно давно объезженные лошади в стойле. Лишь один коренастый среднего роста солдат не собирался находить в этом строю для себя места. С ловкостью бывалого охотника он проскользнул за рядок берез, рассаженных перед помещением столовой для эстетики. Зайдя за угол помещения столовой, солдат засунул руки в карманы и неторопливо направился окольным путем в расположение своей роты.

За безлюдными хозпостройками солдат вдруг остановился, услышав за спиной догоняющий его грубый топот нескольких пар солдатских «кирзачей». Вслед за этим послышались и окрики:

— Слышь, Аюб!

— Стой, чурка нерусская!

Аюб заметил троих солдат, бегущих за ним, и сразу же узнал в этой группе солдата, с которым у него накануне произошла ссора. Аюб приготовился к схватке, выбрал удобную позицию, спину прикрывал угол строения.

— Вот чушкарье! — насупил брови Аюб.

— Ну что, чечен, попался! — ухмыляясь, подбежал первым солдат с раскосыми глазами.

Первым подбежал, первым и получил…

На вечернем разводе перед строем капитаном Ланкевичем был подведен итог очередного «преступления» рядового Имазаева: «За порочащий и позорящий лицо советского солдата проступок рядовому Имазаеву Аюбу объявить семь суток ареста, с заключением под стражу немедленно!»

Однако посадить его не посадили, в этом случае рота не имела шансов рассчитывать на отличные итоги года, а это капитану подсекало карьеру.

«Итак, прошел год службы, осталось совсем немного — всего лишь еще один год» — шутя, рассуждал про себя солдат срочной службы ВВС Советской Армии Аюб Имазаев. Он неторопливым шагом направлялся по бетонному тротуару к беседке, называемой солдатами «курилкой». Рядом с двухэтажной солдатской казармой, посреди стройных березок стояла массивная, но аккуратно сложенная из резных досок беседка. Беседка эта, надо сказать, порядком поднадоела солдатам, они бы с превеликим удовольствием разбрелись в разные углы расположения части, полежали бы на травке, благо, ласковое украинское солнце малость припекало. Но в редкие минуты отдыха всем солдатам положено было курить лишь в строго отведенном месте — «курилке». У Аюба была особая неприязнь к этому месту сборища матерщины, похабных анекдотов и всяких гадостных сплетен по поводу и без. Особое отвращение вызывало крепко скроенного молодого человека появление своего «недруга», молодого выскочку капитана Ланкевича. Тот не упускал возможности придраться к рядовому солдату-кавказцу. Должно быть, кто-то из кавказцев крепко насолил ему, если он так люто недолюбливал их всех без исключения. «Курилка» хоть и была рассчитана на солдатский и сержантский состав, капитан любил сюда захаживать, и в эти минуты рядовой состав вынужден был «курить по стойке смирно», как любили говаривать солдаты. Аюбу и вовсе приходилось мобилизовать все свое терпение, чтобы не сорваться и не нагрубить зарвавшемуся капитану.

— Мой батько рассказывал, — начал он и на этот раз, смешивая украинский с русским, когда Аюб бросив «Разрешите войти, товарищ капитан!» скромно встал с края и закурил сигарету с фильтром.

В начале 80-х прошлого века сигареты с фильтром были такими же дефицитными, как и порядочная колбаса. Аюб от природы был решительным молодым человеком и не лишен привлекательности. Молоденькая буфетчица из офицерской столовой, как говорится, положила глаз на молодого солдата, у которого, кстати, благодаря заботливым родителям водились кое-какие деньжата. Так эта самая буфетчица часто привозила с базы специально для него болгарские сигареты «ТУ-134». За то, что Аюб курил «барские» сигареты Ланкевич пуще прежнего не жаловал солдата.

— Когда русские шли в атаку, «неруси» прятались по кустам! — заканчивал капитан рассказ своего батько о Великой Отечественной войне.

— А хохлы, товарищ капитан, где прятались? — не выдержал все-таки Аюб. Вы-то сами и есть нерусский!

— А ты, чечен, вообще молчал бы! Твой народ и вовсе воевал на стороне фашистов, за что и был выслан! Вы Гитлеру белого коня подарили с золотым седлом!

— Капитан, Вы не могли бы уточнить, где именно «чечены» дарили Гитлеру коня? — неожиданно спокойно ответил Аюб.

— Этот исторический факт доказан нашими доблестными историками и органами КГБ! Гитлер специально прилетал к вам в Чечению, а ваши старики в горах встречали главного фашиста и дарили ему белого коня с золотым седлом. А весь народ поголовно вступил в ряды фашистов. Бандиты!.. — с пеной у рта закончил свой монолог капитан.

Дальше произошло то, чего солдаты, забившие все углы беседки, не ожидали — Аюб захохотал. Все ожидали, что Аюб с кулаками бросится на капитана, но от смеха Аюба переглянулись, и машинально на их лицах тоже появилось что-то напоминающее улыбку. Но, увидев перекошенное бешенством лицо капитана, солдаты застыли, не понимая, что тут происходит.

— Капитан, я в школе неважно учился, но Вы тоже не далеко ушли от меня в учености. Немецкие войска так и не дошли до Чечни! Как же наши старики могли встречать Гитлера? Тем более 50 тысяч моих соплеменников воевали в это время в Красной Армии! А чеченцев в те годы было всего четыреста тысяч народу. Посчитайте, в процентном отношении это больше, чем всякий другой народ, в том числе и русский! Это чеченцы бились в Бресте с немцами, когда их войска уже стояли под Москвой! Это чеченец Нурадилов уничтожил девятьсот двадцать фашистов из пулемета. Кто больше!? Это Чеченская кавдивизия Висаитова с боями первой пробилась к Эльбе и встретилась с союзными войсками американцев! Америка оценила этот подвиг дивизии, наградив полковника Висаитова высшей наградой своей страны! А такие соотечественники как Вы не сочли нужным назвать его Героем Советского Союза! Я бы мог продолжить этот бесконечно длинный список! Вы даже не слышали про Хайбах…, — во время остановился Аюб, произнеся строго запрещенное даже произносить название горного селения, где во время выселения заживо было сожжено более 800 мирных чеченцев, стариков, женщин с детьми. Но теперь глаза Аюба источали такое пламя, что капитан, раскрывший рот что-то сказать, невольно осекся.

Вдруг солдаты, что сидели, все разом встали.

— Батя!

— Лев! — послышался шепот.

— Сидите, сыночки! Сидите, я вот тут тоже присяду, — вошел и присел меж ребят любимец солдат майор Лев Зувиков.

Майор еще раз руками указал солдатам, чтобы те сели. Пока солдаты садились, сам он достал из посеребренного портсигара папиросу «Казбек». Несколько солдат поднесли одновременно зажженные спички. Майор постучал мундштуком папиросы об крышку портсигара и, привычно ухватив примятую папиросу, прикурил. Он поблагодарил солдат и аккуратно выпустил тонкой струйкой дым.

Майор в беседке был желанным гостем, да и сам он любил пообщаться с ребятами по-простому. Все солдаты знали, какую нелегкую жизнь прожил этот немало повидавший на своем веку майор. Двадцать девять лет прослужил он в армии, всю Великую Отечественную прошел от начала и до конца, не раз был ранен в боях, но дослужился лишь до майора. Приходилось лишь догадываться об истинной причине, однако официальной была причина: «не окончил военную академию». Да, что могла дать хоть и целая военная академия этому боевому офицеру! Скорее он сам мог поучить некоторых генералов, протирающих штаны с лампасами возле кафедр в аудиториях академий. Солдаты называли меж собой и другую причину: не умел старый майор гнуть спину перед вышестоящим начальством, вот и застрял боевой офицер на ранге майора.

— Капитан, ты, кажется, используешь «курилку» не по назначению. Недаром солдаты солдатскую беседку называют «курилкой». Тут, брат, курить надо, а не устраивать политзанятия. Для этого в расположении казармы есть «Красный уголок». Капитан вскочил и рванулся было ретироваться, но не смог отказать себе в удовольствии доказать этому, возомнившему о себе черт знает что, солдату-чечену свою правоту. Наслушался этот молокосос от своих брехунов стариков всяких небылиц!

— Лев Иваныч, ерунду какую-то излагает этот «дикий сын гор»! Мой батько от начала до конца прошел Великую Отечественную! Он мне рассказывал, еще с детства я помню. Они, эти «неруси» по кустам прятались. Нашему брату приходилось немца воевать. А этот брехун еще приплел каких-то никому не известных героев! Как это, какой-то чечен один 900 фашистов уложил из пулемета? Брест-то наши защищали! До Эльбы дошли наши! Это же факт, не требующий никаких доказательств! А эти «неруси», бандюги, Гитлера ублажали белогривой кобылой с золотым седлом. За это и были высланы поголовно! Факт! — истеричным криком давился капитан.

Майор неторопливо выпустил очередной клуб дыма и негромко, но с некоторым волнением попросил:

— Сядь, капитан. Не кипятись. Батьку твоего я, к сожалению, не знаю. Кажется, он служит где-то в Генштабе. Но такими вещами как война шутить нельзя. Война это вещь злая! Она не имеет одного лица, нет у ней и одной правды. Не любит она и, когда лезет к ней каждый со своей правдой. А более всего любит эта злыдень лютой тайной, пеплом, гарью, кровью скрывать свое истинное лицо. Неохотно выдает она свои тайны. Иногда через десятилетия, а еще хуже, через столетия. Не любит она и, когда человек честный, с чистой душой начинает расковыривать все ее преступления. Не верится мне, капитан, что целый народ может стать предателем! Что и старики, и женщины, а тем более дети! А в Грозном немец так и не был! Кишка оказалась тонка. Я воевал на юге. Не коснулись руки фашистов грозненской нефти. Доберись немчура до Грозного, он получил бы такую мощь! Сотни танков, боевая техника стояла у врага без топлива. Сечешь, капитан! — майор похлопал по спине капитана. — Словечки у тебя всякие обидные «неруси». Нет, нельзя так, ответ получишь той же монетой. А ведь не отвечают, культура, брат! Освободи себя от этой неприязни к другим нациям. К добру это не приведет. У русских тоже были свои предатели, «власовы» всякие. У всех народов, подпавших под войну, были! Человек по природному своему страху слаб. Никто не хочет умирать. Но мы не выиграли б войны, если бы этих слабаков оказалось больше. Нет, брат, храбрецов хватало в войну у всех народов! Были, конечно, разные ситуации, но чести своей не роняли! Вот что я вам, ребятки, расскажу, — задумался майор на минуту, словно оживлял образы из прошлого, а оно с трудом отпускало их.

Было это в первый год войны. Я тогда был молоденьким, вот как вот этот солдатик, — майор погладил по плечу молодого бойца, что сидел рядом. Несмотря на свою молодость, я умудрился попасть в специальное подразделение, которой командовал подполковник! Большое значение имела эта разведрота, раз в командирах у нее был подполковник. Еще в те годы я дал слово солдата своим товарищам, что не произнесу до конца своей жизни имени одного солдата, дабы не выдать поступок благороднейший.

Было это в самом начале войны. На нашу разведроту возлагались большие надежды в силу того, что немцы нередко обходили наши отступающие боевые части. Попадая во внезапные критически опасные ситуации, многие наши войсковые подразделения теряли свою боеспособность и, впадая в панику, переставали существовать в считанные минуты. Человеческая жизнь не стоила и ломаного гроша. Тысячи и тысячи наших бойцов полегло, не успев иногда сделать и выстрела в сторону врага, столь внезапно наседал враг! Он был, казалось, везде: в тылу, на флангах. Наша разведрота сутками рыскала в поисках места дислокации вражеских войск. Единственным помощниками нашими были летняя зелень, кусты да лес. И ночь была нашей надежной подругой. И надо честно сказать, капитан, — майор взглянул в упор, в глаза Ланкевичу, — примером для подражания был среди нас один чеченец. Отчаянный храбрец с природной смекалкой и особым чутьем и талантом к боевому делу. Не раз наши разведчики выходили из труднейших, почти безвыходных ситуаций победителями, благодаря интуиции и хладнокровию этого, на первый взгляд ничем не примечательного молодого кавказца. Когда мы выходили на дело, его точно подменяли, он первым засекал врага, всегда первым наносил удар, наносил с неожиданной стороны и молниеносно, хотя вне боя был добрейшей души человек. Он ненавидел войну, и с ней он воевал беспощадно, готовый уничтожить все зло на земле. А как он танцевал «лезгинку», это их кавказский танец. Такие финтифлюшки выделывал, движения ног и рук невозможно было уловить! С нами в разведроте был еще один его земляк, тоже чеченец. И тот второй так искусно дополнял первого… К сожалению, не запомнил я имени второго чеченца. А вот первого звали, — майор дотронулся до лба, пытаясь вспомнить имя чеченца. — Да, вот, мы его звали «Борзый» и имя его было точно схоже с этим русским словом.

— Борз! Есть у нас такое имя. Волк, в переводе на ваш язык, — пояснил Аюб, ловивший всем своим существом каждое слово майора.

— Точно, брат мой! Точно, Борз! Борзом его звали. Волк, значит…, — задумался он ненадолго, и затем продолжил. — Волк, волк! Точно! Он словно преображался в волка в бою, действовал хладнокровно и без страха перед врагом. Движения его были быстры, молниеносны, глаз был верным, ум острым. Волк значит. А вот командир нашей разведроты подполковник, назовем его «N», был человеком с очень жестоким сердцем. Человеческая жизнь не стоила в то время ничего. В трусости подполковника обвинить, конечно, не решусь, но некоторая растерянность, паникерство в нем я вынужден отметить. Борз, тот был в бою, словно он всю свою сознательную жизнь только и делал, что воевал. Природный вояка, как говорится, а подполковник старался подвести войну под учебники по военному делу, некогда им изученные в военной школе. Солдат для подполковника был словно пешка, фигурой в шахматной игре. Приказ! Вот что подполковник хорошо запомнил из своей военной учебы, а затем и на войне. Да, ничего не стоила человеческая жизнь для подполковника, не выполнил приказ или же выполнил не так как предписал подполковник, а более умно, с меньшими потерями, экономией боеприпасов — расстрел без суда и следствия! На месте! Из своего командирского «ТТ»! Бесстрашный в бою, но добрая душа и отзывчивый на чужую боль Борз однажды не выдержал. После очередной расправы подполковника над солдатом «не выполнившим приказ» он, сдерживая гнев, предупредил командира:

— Командир, ты бы лучше вот так стрелял в наших врагов! Этих ребят, что ты так легко лишаешь жизни, дома ждут, а ты порываешь эту живую нить! Так нельзя! Моему терпению приходит конец! Еще раз расправишься с солдатом!..

Худощавый подполковник с жиденькими русыми волосами не решился поднять руку на бесстрашного бойца. Возможно, он понимал, что Борз успел бы выстрелить первым. Надо вам сказать, был у этого чеченца пистолет системы «Маузер», где-то он его раздобыл и не расставался с ним никогда. А стрелял из него, муху мог сбить на лету. Мы еще шутили, что он «со своим ружьем на войну пошел».

Подполковник мог не выстрелить еще по другой причине. Без бойца Борза наша разведрота была бы фактически обезглавлена. Подполковник давно уже понял. Что вояка из него не ахти, и он негласно уступал место командира во время боя Борзу. В бою все решал Борз, и все равнялись на него. Подполковник лишь объяснял чеченцу, отведя в сторону, какую боевую задачу перед ротой поставлена командованием. А как осуществить фактическое выполнение этого приказа Борз решал сам и вместе с остальными бойцами. Потерять нынче такого бойца для подполковника было подобно смертному приговору самому себе. Провал одной, другой операции, задачи, поставленной перед его ротой, и командир по тем временам мог загреметь под военно-полевой суд. Но все в роте знали, что подполковник не забудет и не простит такую выходку бойцу, даже такому необходимому как Борз. После предупреждения Борза, подполковник действительно несколько поутих. Да и события разворачивались так стремительно, чаще всего трагически, что подполковнику было не до личных обид. Разведрота рыскала по округе, словно стая волков, разыскивая безопасные направления для отступления наших войск. И, я вам скажу, ребята, не раз наша разведрота выводила из явного или частичного окружения наше подразделение. Благодаря Борзу, его природному чутью, умению молниеносно принимать решения: нападать на врага или уходить от столкновения с превосходящими силами, были спасены жизни не одной сотни наших солдат. Борз очень уважал ночные вылазки к позициям врага. Он говорил, что чеченцам издревле приходилось сражаться с превосходящими силами, поэтому они часто применяли тактику ночного боя.

Однажды, уже после упорных месячных боев, в одном из ночных вылазок наши разведчики напоролись на засаду немцев. Оказалось, что сведения об успешных действиях бесстрашных русских разведчиков «ночных волков», как они нас окрестили, дошли до немецкого командования, и фашистская контрразведка посчитала, что задета их честь и объявила «охоту» на нашу группу. Таким образом, немцами были выставлены заслоны из своих отборных разведгрупп.

Надо сказать, что Борз учуял засаду и предложил подполковнику выбрать другой маршрут. Но на этот раз что-то нашло на подполковника, и его самого потянуло покомандовать, в него словно бес какой вселился. Он даже сам и пошел вперед, чего себе не позволял ни при каких условиях. И эта его излишняя активность чуть не погубила весь отряд. Мы прокрадывались по лесу клином вперед с не меньшей осторожностью, чем настоящие волки. Вдруг лес кончился и впереди показалась открытая местность, чересчур ярко освещенная луной. Вот тут что-то и нашло на нашего подполковника. Борз предложил обойти открытое поле. Поле было покрыто густой травой, идеальное место для засады. Но подполковник почему-то психанул, достал из кобуры пистолет и, чуть пригнувшись, пошел вперед, скомандовав: «За мной!» Нам ничего не оставалось делать, как идти за командиром. Таким манером мы прошли вплоть до середины поляны. Густые заросли травы выше пояса хорошо укрывали нас. Но яркая луна, выглянувшая из-за облаков, все-таки подвела нас, а может, именно она и помогла. Вдруг подполковник, шедший впереди на острие клина, остановился и оглянулся. Именно в это самое время впереди него словно из-под земли вырос здоровенный немец в маскхалате и нашпигованной веточками железной каске. Фашисту ничего не стоило дотянуться до хрупкой шеи подполковника и свернуть ее. Но то, что произошло в следующий миг, трудно было уловить глазу. Борз, находившийся недалеко от подполковника, в молниеносном прыжке достал немца. Лишь в свете луны на миг, словно вспыхнул и угас клинок его кинжала, вошедший по рукоять в горло фашиста. Я вам скажу, ребята, кинжал этот Борз любил и лелеял словно ребенка. И сталь этого кавказского клинка не раз выручала горца в схватке с врагом. Не раз бесшумно снимал этот клинок вражеского часового. Но на этот раз справиться с врагом без шума не удалось. Не успел Борз расправиться с немцем, как впереди нашего отряда полукругом, словно деревья в лесу выросла отборная, специально обученная немецкая разведгруппа. Это был вызовом чести нашей группе, своего рода дуэлью двух разведгрупп, нашей и вражеской. Никто не стрелял в ход пошло все наше мастерство холодного боя. Наши бойцы на ходу сбрасывали со спины небольшие вещмешки, немцы тоже готовились к смертельному броску и зловеще приближались, стараясь охватить нас кольцом, а мы все шли клином, и на острие клина был наш отчаянный Борз. Свидетелем этой схватки была яркая луна. Вдруг словно по команде, все мы разом ринулись вперед. Немецкие позиции были рядом, поэтому старались не шуметь. Еще раз блеснул клинок кинжала в руках Борза, но в этот раз он проскользнул меж врагов, словно жалящая змея. Мы сошлись с врагом лицом к лицу, бились молча грудь в грудь, и даже смертельно раненный боец старался испустить дух тихо, дабы не привлечь внимание, чтобы на шум фашистам не пришла подмога. Мастерское владение финкой, физическая выносливость, сила духа, отвага все это нам пригодилось и пришлось продемонстрировать в эту ночь. Но немцы тоже были в обучены этому мастерству специальных лагерях, мастерству убивать себе подобных. В ход пошла даже обыкновенная русская солдатская лопата. Далеко слышен был хруст разбиваемых черепов и ломаемых костей. Услышали нас и на немецких позициях. Застрекотали над нашими головами пулеметные очереди. Теперь нам нечего было терять, пошли в ход «ППШ» и «Шмайсеры». Мы, отстреливаясь, начали уходить в сторону леса, тащили с собой раненных товарищей, но многие остались лежать на поле боя. Земляк Борза был ранен в руку, и она у него беспомощно свисала. Борз подскочил к нему, держа автомат наперевес и посылая в сторону врага длинные очереди. Но и раненный, перекинув ремень автомата через шею, одной рукой отстреливался и умело уходил. Они не задерживались на месте ни на секунду. Один стрелял, второй отбегал и готовился стрелять, а в это время как бы под прикрытием огня из автомата товарища отходил и в свою очередь готовился к стрельбе и выбирал цель. Вот что значит быть природным воином. И с какой хладнокровностью они это делали!

Немногие из нас сумели уйти в лес. Легко ранен был и подполковник. О нашей дуэли с немецкой отборной разведгруппой скоро узнали по всему фронту. Подполковник наш был награжден орденом «Красной Звезды» и мы все выжившие и погибшие посмертно были награждены медалями «За отвагу». Нам дали время, чтобы подлечить раны, отдохнуть. Подполковнику перевязали рану, но ехать в санчасть он отказался. Вскоре он уже суетился с перевязанной рукой, пополняя состав нашей разведроты. Он проверял рослых крепких парней, присланных к нам для этой цели из разных частей, вместо наших погибших товарищей.

Однако долго отдыхать нам не пришлось. Немецкие войска все еще наступали с особым упорством, шли ожесточенные сражения. Наши войска отступали, оставляя врагу города и села, от наших разведчиков зависело очень многое, ведь разведка это, как говорится, глаза и уши в войсках.

Конец ознакомительного фрагмента.