Наш Сталин: духовный феномен великой эпохи

Василий Туев, 2022

В книге представлено оригинальное видение исторической фигуры И. В. Сталина и его времени. Сталинизм осмысливается в контексте восхождения страны к новым горизонтам социального прогресса. На основе документов и свидетельств современников раскрываются глубинные источники великих деяний вождя советского народа. Выявляются культурно-цивилизационные предпосылки деятельности Сталина как теоретика, идеолога, государственного руководителя и военного стратега. Культ его личности предстает как уникальный феномен массового сознания, ставший духовным фактором триумфальных достижений сталинской эпохи. Многоцветная мозаика фактов, размышлений и выразительных деталей позволяет автору наряду с характеристикой идеологии и политики сталинизма воссоздать рельефный личностный профиль Сталина. Адресуется специалистам – философам, историкам, политологам – а также всем, интересующимся историей сталинской эпохи.

Глава 1. ПУТЬ ВОСХОЖДЕНИЯ

Он был необычайно талантлив. И талант его был многогранным, едва ли не универсальным. В ранней юности он был поэтом, потом стал теоретиком — философом, экономистом, историком… Всемирную же известность и необъятное величие он обретает в политической деятельности. В эпоху социальных потрясений, когда происходит становление его личности, он осваивает роль профессионального революционера. Появляется возможность воссоздания российской семьи народов — он строит новое многонациональное государство. Возникает необходимость отстаивать идею построения социализма — он становится партийным идеологом, публицистом, трибуном. Встает задача превращения России в индустриальную державу — он выдвигает дерзновенную экономическую программу и руководит хозяйством страны. Вспыхивает грозовое зарево вселенского пожара — он действует как военный стратег. Приходит время утверждать за столом переговоров победы, достигнутые на полях сражений, — он принимает на себя обязанности дипломата. И везде — неукротимая воля к достижению цели и стальная твердость характера, везде — высший уровень интеллекта и творческой проницательности, везде — гениальность.

Поэтому на вопрос: кем он был — философом, ученым, хозяйственником, политиком, военным, дипломатом, — пожалуй, невозможно ответить. Он был личностью по имени Сталин, и когда мы произносим это имя, всякие определения и уточнения уже излишни. Нет необходимости даже в упоминании собственного (не фамильного) имени, ибо Сталин того космического масштаба, который не требует никаких дополнительных определений, был и будет единственным на все времена. Он был величайшим духовным вождем, который вдохновил наш народ на подвиги — трудовые и боевые — который привел нас к великим свершениям в труде и победам в бою. Он ярчайший символ этих свершений и побед.

Что же известно нам о жизненных истоках, подаривших миру этот неповторимый духовный феномен? Было ли что-то в его появлении обусловлено особенностями воспитания Сталина и обстоятельствами становления его как личности и как политического деятеля? Думается, что было, и очень многое: я убежден, что деяния Сталина на его высоких государственных постах — это закономерный результат всего предшествующего жизненного пути, сделавшего его одним из самых замечательных людей, когда-либо прошедших по нашей планете.

ПРОЛОГ

Некоторые мистически настроенные люди всерьез утверждают, будто Грузия присоединилась когда-то к Российской империи для того, чтобы Сталин, родившись грузином, мог стать вождем всех ее народов. Разумеется, это не более чем аллегорическое выражение парадоксального факта: он, самый великий из русских, к которым и сам себя относил, подчеркивая: «мы, русские…», — он по рождению был нерусским.

Помню, с каким благоговейным вниманием мы, ребятня, воспринимали все, что говорила о нем наша молоденькая учительница Вера Григорьевна. В памяти ее ликующее восклицание: «Сталин — наш отец!» И когда она рассказывала о его грузинском происхождении, нам, выросшим в местах, где встретить нерусского человека было событием, это, тем не менее, казалось вполне естественным и никак не влияло на нашу непоколебимую уверенность в том, что он — отец большой семьи, в которой так радостно жить всем нам. Вот же он на портрете, замечательно красивый, в военном мундире с двумя звездочками на груди, с добрым и спокойно-умудренным взглядом — наш, русский человек. Ведь тогда все наше, то есть советское, мы называли русским, и национальность человека не имела для нас ровно никакого значения. Таким было наше восприятие этого факта, да оно и не могло быть иным в те невозвратимые времена.

Его родина — небольшой грузинский город Гори, в семидесяти километрах от Тифлиса. Город расположен в горах. В центре его возвышается уединенная округлая, так называемая «столовая», гора. Наверху ее расположена большая старинная крепость, имевшая в свое время важное стратегическое значение, — она не однажды помогала защитить город и становилась укрытием для его жителей. Навеваемое руинами крепости острое ощущение истории как бы пропитано ароматом древней грузинской культуры… Несомненно, что это ощущение служит неким фоном, на котором происходит становление личности человека, выросшего в этих краях.

В первой части метрической книги Горийской Успенской церкви отмечено, что 6 декабря 1878 года у жителей Гори православных крестьян Джугашвили Виссариона Ивановича и Екатерины Георгиевны (урожденной Геладзе) родился сын Иосиф. 17 декабря того же года он был крещен. Та же дата рождения имеется и в документах Горийского духовного училища, в котором учился Иосиф Джугашвили, и даже в одной анкете, заполненной им самим в 1920-м.

Но всем (людям моего поколения — с давних пор) известна другая дата его рождения: 21 декабря 1879 года, — именно она вошла во все справочники и энциклопедии, она подтверждалась им самим, хотя нам не известны причины этого изменения дня и года рождения. Скорее всего, оно связано с его революционной деятельностью, требовавшей длительного пребывания на нелегальном положении, с полицейскими преследованиями, частыми переездами и проживанием по чужим паспортам. По-видимому, изменив дату рождения, он привык к ней и не находил оснований к тому, чтобы вернуться к прежней.

Заметим лишь, что 21 декабря — дата не только привычная, «принятая», но и в чем-то символическая. Это ведь накануне зимнего солнцестояния, и в самом этом факте, по древнему поверью, заключено некое знамение:

солнце «останавливается» неспроста, а для того чтобы озарить новорожденного особым, «долгим» светом и одарить его необыкновенной судьбой. Что ж, судьба его действительно оказалась поистине звездной и единственной в своем роде. Не потому ли эта дата его рождения интуитивно воспринимается, несмотря ни на что, «естественной» и потому — как бы единственно приемлемой?

Был он третьим ребенком в семье, но два старших брата умерли в детстве. Он же, переболев тяжелой оспой, которая тогда косила множество детей и взрослых, выжил. Родители его были неутомимыми тружениками, а ничто, как известно, не влияет на воспитание детей сильнее, нежели личный пример родителей. Отец одно время содержал собственную сапожную мастерскую в Гори, потом переехал в Тифлис и стал наемным рабочим обувной фабрики. Увез с собой и пятилетнего Иосифа, — мальчик был с ним на фабрике, помогал рабочим, выполняя их поручения. Однако мать забрала его обратно в Гори, — она очень хотела, чтобы сын получил духовное образование, и всю жизнь сожалела, что он не стал священником. Отец умер при невыясненных обстоятельствах в конце XIX века. Сталин никогда не вспоминал о нем; портрет его откуда-то появился только в 1989 г., но многие биографы считают его подделкой. Мать ушла из жизни в 1937 г., когда сын уже был на вершине политической власти в стране.

Его детство прошло в маленьком одноэтажном домике, построенном из оштукатуренных камней, с двумя комнатами и верандой по всему фасаду. Семья была бедной, и все ютились в одной комнате. Этот домик и сегодня видит путешественник, приезжающий на его родину. Через дверь протянут шнур, но каждый может заглянуть внутрь, увидеть кровать, небольшой платяной шкаф, маленький стол, самовар, лампу. Здесь все осталось так, как было тогда, только дом закрыт от непогоды огромным шатром, верх которого сделан из цветного стекла. Шатер опирается на четырехгранные золоченые мраморные колонны. Это сооружение находится в большом розовом цветнике.

За цветником расположен музей, где представлены предметы, связанные с различными событиями его жизни: документы, фотографии, картины, посвященные тем или иным ее эпизодам, личные вещи. Здесь же его книги, статьи в газетах и другие раритеты. Всего в фондах музея — более 60 тысяч экспонатов, среди которых одежда Сталина, многочисленные подарки, присланные к его юбилеям со всего света, скульптурные изображения, посмертная маска, обстановка его рабочего кабинета в Кремле времен гражданской войны, личный железнодорожный вагон, в котором он ездил на Тегеранскую и Ялтинскую конференции.

Обратим внимание на бедность жилища, в котором провел детские годы будущий народный вождь. Бедность — это обстоятельство воспитания, которое одних людей делает на всю жизнь завистливыми поклонниками материального богатства, в других — воспитывает бытовой аскетизм и презрение к роскоши и комфорту. Последнее станет одной из самых характерных черт личности Сталина, определивших не только образ его жизни, но и идейные предпочтения и политические позиции.

Современный писатель-историк Владимир Аринин, раздобывший архивные свидетельства о жизни Сталина в вологодской ссылке, пишет: «Судя по архивным документам, Иосиф Джугашвили жил в Вологде очень замкнуто и бедно. Казна платила ссыльным на пропитание 7 рублей 40 копеек в месяц, но им не возбранялось работать. Джугашвили нигде не работал. Кроме костюма, у него из личного имущества были только простыня, наволочка, подушка, полотенце и поношенный шарф» (Известия. — 1996. — 17 октября). Так-так: жил «замкнуто» и «бедно», нигде не работал… А вот другой ссыльный, Петр Чижиков, сообщает нам автор, служил приказчиком фруктового магазина, принадлежавшего купцу Ишемятову. В самом деле, нынешнему «либералу», по-видимому, просто трудно представить, как это можно жить бедно, на 7 р. 40 к., и нигде не работать; нормальному же человеку, думаю, не менее трудно представить себе Сталина, служащего приказчиком в магазине для того лишь, чтобы зажить богаче.

У него с ранних лет вместо жажды «богатства» обнаружилось стремление к образованию. Не вполне владея русским языком, Иосиф поступил в местное духовное училище, где преподавание велось на русском, и окончил его с отличием (1888—1894 гг.) Так же блестяще учился потом в Тифлисской православной духовной семинарии (1894—1899 гг.) Большую роль здесь сыграла его духовно-эмоциональная близость к матери, которая очень хотела приобщить своего сына к сословию образованных людей. В дальнейшем самообразование станет одним из ведущих устремлений его души. Он неустанно учился на протяжении всей жизни и был одним из образованнейших людей своего времени. Можно предположить, что именно это стремление питало также и его усилия, благодаря которым в эпоху его правления советский народ стал самым образованным народом в мире.

Поиск духовного смысла бытия в ранней юности вылился у него в форму поэтического творчества, — во время учебы в семинарии Иосиф Джугашвили написал несколько стихотворений. Они были замечены классиком грузинской поэзии Ильей Чавчавадзе: в июне—декабре 1895 года он напечатал пять из них в своей литературной газете «Иверия». Шестое было опубликовано в июле 1896 года в газете «Квали», — это было последнее из известных нам стихотворений Иосифа Джугашвили.

Примечательно, однако, что поэтические опыты пятнадцатилетнего подростка не были забыты и годы, и десятилетия спустя. Стихотворение, написанное им в честь Рафаэла Эристави, в 1899 г. было помещено в книжке, посвященной 75-летнему юбилею большого поэта. В 1907 г. оно было включено, в числе избранных поэтических шедевров, в «Сборник лучших образцов грузинской словесности». А стихотворение «Утро» вошло в школьный учебник «Дэда эна» («Родное слово»), изданный в 1916 г., то есть — через двадцать лет после первой его публикации.

Итак, всего лишь шесть стихотворений начинающего поэта, — но при этом два из них вскоре признаются выдающимися литературными достижениями. Лирический этюд безвестного юноши с божьей искрой в душе встраивается в один ряд с творениями Шота Руставели и Ильи Чавчавадзе, а призывно-вдохновляющее обращение к детям, озаренное мягким светом миропробуждения, многие годы будет звучать нравственным камертоном в тонкой настройке детских сердец.

Да мы и сами можем убедиться, что не только эти, но и все его стихи производят глубокое впечатление, — они просто восхитительны. Они обладают неповторимой тональностью, наполнены эмоционально окрашенными размышлениями о жизни страны, о народной судьбе. В них отчетливо и ярко выражены протест против несправедливости общественного порядка и надежда на ее устранение. В них — сокровенная мечта о правде жизни, устремленность к ее духовным началам. Его строчки, посвященные князю Р. Эристави, дышат восторгом перед «небесной вышиной» благородных чувств и помыслов, они пронизаны гражданским пафосом, любовью к отчизне, заботой о счастье трудового народа.

Поистине таинственное, какое-то мистическое, томящее душу сияние источают его стихи о неведомом страннике, ходившем по домам с нехитрым музыкальным инструментом. Пятнадцатилетний отрок силой пробуждающегося таланта создает былинно-эпический образ старца, который сумел своей песней затронуть невидимые струны в душах людей. Что же это за песня? Как понимает молодой поэт тот порыв, который должна нести в себе песня, чтобы тронуть их сердца? Вот его ответ:

А в песне его, а в песне —

Как солнечный блеск чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

Сказано ключевое слово: правда. Вдохновенная песня старца — это песня правды. Так еще на заре своей юности он заявляет о себе как поборнике правды и справедливости. А ведь правда — нечто большее, нежели истина, пусть и глубокая. Правда наполнена нравственным смыслом, она — синоним возвышенной мечты, чистейшей, как блеск солнечного луча. Высшая, народная правда — то же, что дао у древних китайцев или идея всеобщего блага у Платона, — эта правда как раз и станет его путеводной звездой на всю предстоящую жизнь…

Но каким-то краешком души юный поэт улавливает трагический разлад между этой возвышенностью чувств и приземленной психологией тупого мещанства. Он уже понимает, что даже просветленно-пламенная песня не в состоянии растопить навек окаменевшие сердца. Много ли мы найдем в мировой поэзии примеров подобного напряжения мысли и чувства в момент, когда на песню любви и правды отвечают чашей с ядом те, к кому эта любовь и эта правда обращены!? Песня, вместе с певцом, погибает в столкновении с отвергнувшими ее темными силами:

Но вместо величья славы

Люди его земли

Отверженному отраву

В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый,

Пей, осуши до дна…

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»

Но автор не порывает с верой в чистоту духовных помыслов, он окрылен надеждой на торжество света. Той самой, которая одухотворяет его стихи, с трепетом душевным обращенные к луне, плывущей «над скрытой тучами землей». Он раскрывает перед нею свою грудь, он протягивает к ней руки, торопя восход солнца с его ярким лучом светлой надежды. Логика его поэтических образов ведет к мысли о том, что мудрая проповедь правды недостаточна: чтобы развеять сумрак ночи, чтобы разбудить сердца и сокрушить мир тьмы, необходима энергия молодости, полная благословенными и чистыми помыслами. В своих «лунных» стихотворениях он предстает в обаянии юного оптимиста с сердцем, рвущимся из тесной груди на волю. Здесь он — певец волнующего перехода от бледной синевы лунного света к яркому, радостному блеску солнечного луча, он поистине — певец энергичной надежды на светлое будущее. Он весь в этом движении, в этом неудержимом порыве:

Стремится ввысь душа поэта,

И сердце бьется неспроста:

Я знаю, что надежда эта

Благословенна и чиста!

Вот так, почувствовав еще в ранней молодости глубочайший разлад в бытии человеческом, его предельно напряженное состояние, он проникается духом надежды, он загорается горячим и благородным стремлением разбудить разум людей, заставить восторженно биться их сердца. Всю свою жизнь он посвятит утверждению справедливости и борьбе за освобождение народа. Но, несмотря на впечатляющие успехи в этих делах, все же придет к мысли, что чаша отвержения не минует и его. «Мое имя тоже будет оболгано», — предскажет он, уже умудренный суровым опытом жизни. И оно, как мы знаем, было оболгано — тем самым мещанством, которому чужды великая правда жизни и возвышенный полет духа.

Тем не менее, ни тогда, в юности, ни позже он не расставался с надеждой на торжество правды, не терял уверенности в том, что высшая правда нетленна, — она не подвластна ни времени, ни злой воле. Не случайно же он пророчил, что поэзия Р. Эристави, вдохновленная любовью к отчизне и заботой о благе народа, перешагнет «грань веков». Предчувствие юной души оказалось безошибочным: лжи о нем самом не поверили те, чьи сердца с молоком матери впитали в себя дорогие для него идеалы. Они, эти идеалы, отступив на время, возрождаются ныне как феникс из пепла. Сегодня его имя вновь становится знаменем всех приверженцев светлых и благородных жизненных ориентиров.

Под впечатлением от его стихов возникает достаточно ясное представление, что в его юношеских стремлениях уже была отчетливо выражена жизненная программа: утверждение духовности и патриотизма, веры и надежды, правды и справедливости. Эта внутренняя связь его стихотворных опытов со всей последующей его жизнью была когда-то замечена тоже еще начинающим поэтом Расулом Гамзатовым. По его мысли, Сталин, не став стихотворцем, все-таки «величайшим стал поэтом», ибо «нет на свете лучше песни, чем доблестная жизнь его!»

Согласимся с этим и подчеркнем почти бесспорное: напряженность высоких гражданских чувств, выраженная в поэтическом творчестве юноши Иосифа Джугашвили, не была лишь кратковременным душевным всплеском, — она стала впечатляющим прологом великой жизни Иосифа Сталина. Обретенная в ранней молодости и выраженная в его поэзии устремленность души к высшим ценностям духа станет пламенным мотором той величавой жизни-поэмы, которая заставит взволнованно биться сотни миллионов сердец во всем мире…

Другое важное обстоятельство его жизни в том возрасте, когда закладываются личностные качества человека, — это религиозное воспитание. В общей сложности более десяти лет юный Иосиф Джугашвили изучал богословие. Нет сомнения, что эти годы во многом определили становление его личности, и чтобы понять Сталина как народного вождя, надо достойно оценить этот факт его биографии — религиозно-духовное образование. Долгое время — и при его жизни и потом — этому обстоятельству не придавали ровно никакого значения. Обычно подчеркивалось, что из семинарии он был исключен, значит — уже тогда был не согласен с религиозным учением. Скорее всего, это именно так, но его личное отношение к религии до сих пор во многом остается загадкой.

Не забудем о том, что при обсуждении способа захоронения тела Ленина он выступил против его кремации: в народном понимании сожжение тела равносильно посмертной казни. Ссылаясь на русский обычай сохранения останков выдающихся людей, предложил забальзамировать его, предвидел паломничество миллионов трудящихся к усыпальнице вождя. Но ведь и обычай этот, и паломничество к могиле, — все из религиозной культуры. Не случайно же против захоронения тела Ленина в мавзолее категорически возражали «воинствующие атеисты» Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Н. И. Бухарин. Позднее Троцкий в автобиографии писал: «На Красной площади воздвигнут был, при моих протестах, недостойный и оскорбительный для революционного сознания мавзолей» [194, с. 488]. У Сталина же на кунцевской даче перед портретом Ильича и ночью и днем, до конца жизни горела лампочка — как лампада перед иконой…

Когда его жене Надежде стало известно, что няня тайком рассказывает Светлане о боге, учит креститься и молиться, она была в ярости: «Ты первый коммунист страны, а дочь у тебя молится и крестится!» Он ответил спокойно и невозмутимо: «А что тут такого? Пусть учится, пусть знает…» По рассказам очевидцев, Сталин не раз посещал Успенский собор в Кремле: во время своих ежевечерних прогулок оставлял охрану на улице, а сам уходил в собор, где оставался довольно долго, — что он там делал, не знает никто. Или еще одно, поистине удивительное свидетельство. Как-то, наверное, в дни физического и душевного переутомления захотел увидеть священника, отца Григория, у которого учился в семинарии. Уединенно живущего в монастыре старика нашли, привезли к нему. Писатель Юрий Бондарев пересказал содержание той беседы, записанной со слов самого старца. Сталин говорил с бывшим учителем о боге, о смысле жизни, о смерти и бессмертии. На прощание попросил перекрестить его (Наш современник. — 2009. — №9. — С. 14—15).

Попытаемся оценить эти факты. Известно, что влияние религии на сознание человека неоднозначно. Она абсолютизирует внеприродное начало бытия, поэтому в рамках религиозного мировоззрения невозможно объяснить происхождение человеческого духа, — и в этом состоит коренной порок религиозного восприятия мира. Однако, акцентируя внимание на духовности, религия способствует идеальной направленности человеческих стремлений, — и в этом ее несомненная ценность. Поэтому здесь правомерен вопрос: не в религиозном ли образовании надо искать глубинные корни не только необычайно сложного отношения атеиста Сталина к религии, но и духовно-нравственной мотивации всех деяний будущего вождя советского народа?

Ему было присуще многомерное понимание исторической роли религии; в частности, он считал принятие христианства на Руси шагом по пути прогресса. На совещании пропагандистов 1 октября 1938 года он осуждает тех историков, которые не желают диалектически оценивать это историческое событие, и подчеркивает: «Религия имела положительное значение во времена Владимира Святого» (Исторический архив. — 1994. — №5. — С. 14). В статье «Октябрьская революция и вопрос о средних слоях» (1923 г.) он сопоставляет христианство с социализмом, проводя историческую параллель между ними: «Если раньше христианство считалось среди угнетенных и задавленных рабов обширнейшей Римской империи якорем спасения, то теперь дело идет к тому, что социализм может послужить (и уже начинает служить!) для многомиллионных масс обширнейших колониальных государств империализма знаменем освобождения» [149, с. 347].

Как видно отсюда, он полагает, что и в христианстве, и в социализме заключена духовная сила, делающая их исторически соразмерными. В сталинском образе («якорь спасения») выражена мысль о христианстве как духовной опоре угнетенных. Между тем, широко распространенная и тогда, и по сей день метафора «религия есть опиум народа» (т. е. нечто приглушающее боль, но не придающее силы) подобной мысли не содержит и даже противоречит ей. А ведь правота сталинской оценки косвенно подтверждается тем, что раннее христианство подвергалось гонениям со стороны римских властей, так же как современный империализм пытается задушить идеи социализма. Для угнетателей во все времена была сугубо опасной направленная против социальной несправедливости духовная сила — будь то «якорь спасения» или «знамя освобождения». Бывший семинарист отлично понимает это.

Не менее важно отметить, что всякая религия представляет собой не только мировоззрение, но и совокупность традиций, обычаев и обрядов, нравственных норм и правил поведения, которые органично входят в систему культуры. Православная религия стала важнейшей духовной основой тысячелетней русской культуры, стержнем нашей национальной самобытности, нравственным фундаментом русского характера. Поэтому и духовное училище и семинария как православные религиозные учреждения не могли не быть своеобразными «гнездами» русской народной культуры.

Если университеты в столице империи и некоторых других крупных городах были рассадниками, главным образом, европеизированной культуры дворянства, то православные семинарии приобщали своих воспитанников к народной культуре. Преподавание православно-теологических дисциплин, церковнославянского языка (помимо латыни и древнегреческого), русского языка и литературы настраивало на постижение исторических и духовных корней русского народа. К тому же семинаристы в большинстве своем были выходцами из крестьян и несли в себе некий «дух народности», который вдыхал будущий вождь в общении с ними.

Наконец, нельзя недооценивать тот факт, что Сталин, выросший в семье, в которой не говорили по-русски, освоил русский язык превосходно, на уровне родного, если не считать произношения, становящегося в младенческом возрасте. Исторический опыт народа фиксируется в первую очередь как раз в языке, и без преувеличения можно сказать, что язык — это хлеб культуры. Иосифа Джугашвили накрепко приобщили к русскому языку духовное училище и духовная семинария. Я был на родине Сталина в 70-х годах и знаю, что там даже в те поздние советские годы многие молодые люди, не говоря уж о пожилых, не без труда подбирали русские слова. Можно ли представить себе великого вождя народов России, владеющего русским языком всего лишь на уровне какого-нибудь иностранного!?

Он, как мы знаем, сохранил на всю жизнь кавказский акцент в своей речи. Да и в глубинах его богатейшей интеллектуальной интуиции, и в эмфатическом отношении к людям, и в проявлениях крутого характера проступали черты того человека, которого в молодости называли пламенным колхидцем. Однако выходец из беднейших слоев грузинского народа с детских лет проникся энергетическими токами русской народной культуры и всем образом своего мышления, всем строем души стал подлинно русским человеком — куда более русским, чем многие русские по рождению, «по крови». На Руси так бывало и раньше. Екатерина II была немкой и по рождению, и по воспитанию, тем не менее, ее душа, погруженная в нашу национальную стихию, до краев наполнилась кристаллами «русскости». Усвоив традиции, нравы, обычаи народа, которым ей волею судьбы довелось править, она стала Екатериной Великой.

Таким образом, есть основания считать, что в религиозном образовании, полученном Сталиным, заключены истоки духовно-нравственной ориентации его личности. Оно, несомненно, способствовало также постижению им глубин русской народной культуры, без чего он не мог бы стать вождем всех народов, населяющих Россию.

И все-таки кажется парадоксальным, что создателем великой державы, основанной на принципах научного социализма, стал воспитанник духовной семинарии. Поэтому подчеркнем, что его образование и воспитание отнюдь не были ограничены семинарскими курсами и общением с преподавателями и сверстниками. Ровесник и друг его юности Иосиф Иремашвили, с которым они вместе учились и в Гори и в Тифлисе, в своих воспоминаниях, опубликованных в 1932 г. в Берлине [212], рассказывает, что семинарист Иосиф Джугашвили много читал, регулярно посещал городскую библиотеку и нередко получал от начальства взыскания за чтение Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Чехова, Бальзака, Гюго, Толстого. Наряду с художественной литературой он читал и научные произведения, например, «Происхождение человека и естественный отбор» Ч. Дарвина, «Сущность христианства» Л. Фейербаха, «Историю цивилизации в Англии» Г. Бокля, «Этику» Б. Спинозы, «Основы химии» Д. И. Менделеева.

Склонность к подобному чтению с необходимостью «выводила» его на серьезные размышления о научных и общественных проблемах. О том, что уже тогда происходило интенсивное формирование его научных взглядов и его социальных воззрений, свидетельствует его постоянное и активное участие в спорах с товарищами по этим проблемам, о чем также сообщает И. Иремашвили. Здесь же вырабатывался и один из основных методов его личностного совершенствования, который потом сделает его энциклопедически образованным человеком, — это самообразование путем систематического чтения. Рассказывают легенды о том, как он прочитывал книги прямо в лавке под видом их просмотра, как организовывал совместное с товарищами переписывание книг, взятых ненадолго и за небольшую плату. С тех пор книги стали самыми надежными его друзьями и помощниками на всю жизнь.

Так обстоятельства семейного воспитания, содержание и характер образования, а также личные склонности молодого Иосифа создали исходные предпосылки становления его как личности. Аскетизм быта, родительское трудолюбие и уважение к духовной деятельности, тесное соприкосновение с ценностями русской народной культуры и знакомство с достижениями отечественной и мировой науки, — все это благоприятствовало также и будущему становлению его как вождя советского народа.

СТАНОВЛЕНИЕ

Эоловы арфы, гласит древний миф, поют, когда по их струнам ударяет ветер. Симфония его жизни была взвихрена мощными порывами надвигавшейся революционной бури. Рано созревшее чувство собственного достоинства порождало в нем протест против царящей вокруг несправедливости, особенно в отношении человека из народа. Он стал революционером, и это определило его дальнейшую биографию. Он говорил о себе: «Мои родители были необразованные люди, но обращались они со мной совсем не плохо. Другое дело православная духовная семинария, где я учился тогда. Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма» [165, с. 113].

Еще в семинарии Иосиф Джугашвили примкнул к марксистскому кружку. Там он сблизился с Александром Цулукидзе и Владимиром (Ладо) Кецховели, под влиянием которых стал основательно знакомиться с социалистической литературой. В 1898 г. он становится членом социал-демократической организации «Месаме-даси», выступает на тайных собраниях тифлисских рабочих. В 1899 г. из семинарии его исключили за «неявку на экзамен», что было, конечно, лишь формальным поводом. Он поступает на работу в физическую обсерваторию и с головой уходит в революционную деятельность, пропагандируя идеи социализма среди рабочих. Он становится одним из главных организаторов первой открытой первомайской демонстрации в Тифлисе 22 апреля 1901 года, после чего вынужден перейти на нелегальное положение. В ноябре на первой конференции грузинских социал-демократов был избран Тифлисский комитет РСДРП из девяти человек, в который вошел и он.

В то время в газете «Брдзола» («Борьба»), издаваемой нелегально его ближайшим другом Ладо Кецховели, появляется первая его статья «Российская социал-демократическая партия и ее ближайшие задачи». Примечательно, что в ней уже отчетливо виден почерк человека, пишущего не для узкого круга теоретиков, а для народа, — этот стиль будет господствовать во всех его литературных произведениях и публичных речах. Главное в нем — предельная простота выражения, ясность и глубина мысли. Не зря говорят: стиль — это человек.

Он направляется в Батум для развертывания социалистической пропаганды среди рабочих, а в феврале 1902 года организует забастовку на завода Ротшильда. В ответ на это администрация увольняет около четырехсот человек. Тогда сотни рабочих выходят на демонстрацию протеста. Демонстрантов разгоняют полиция и войска. Участники демонстрации арестованы, батумская тюрьма переполнена. Но на следующий день, 9 марта уже тысячи рабочих предпринимают попытку освободить арестованных. Охрана открывает огонь и убивает около двадцати человек. В тот же день был выписан ордер на его арест.

Арестовали его 5 апреля, и более года он провел в тюрьмах Батума и Кутаиси. По-видимому, именно тогда (по другим данным — сразу после перехода на нелегальное положение в Тифлисе, либо после избрания в Тифлисский комитет РСДРП и переезда в Батум, т. е. в 1901 г.) Иосиф Джугашвили берет себе партийный псевдоним Коба, что по-грузински означает «несгибаемый». Под этим именем он станет известен в партии. Потом у него, постоянно преследуемого полицией, были временные подпольные клички:

Давид, Нижерадзе, Чижиков, Иванович, Васильев и другие. Несколько своих статей он подписал псевдонимом И. Бесошвили, что означает сын Бесо (краткий вариант имени его отца).

9 июля 1903 года Иосиф Джугашвили был приговорен за участие в нелегальной политической деятельности к ссылке на три года под полицейский надзор в Восточную Сибирь. На место ссылки — в деревню Новая Уда Балаганского уезда Иркутской губернии — он был доставлен только 27 ноября. Поселился в доме крестьянки Марфы Ивановны Литвинцевой. По ее рассказам, читал книги, что-то писал, жил обособленно — домой к нему никто не приходил. В это время ссылку в Новой Уде отбывали еще трое — два бундовца и один меньшевик, — но от общения с ними новый ссыльный отказался. По воспоминаниям жителей села, нередко беседовал с крестьянами, и они чувствовали, что он глубоко проникся их мыслями и настроениями. Почти ежедневно бывал на горе Киткай, откуда был виден отдаленный тракт, — возможно, здесь у него зародилась мысль о побеге.

Вскоре после приезда на место ссылки, в начале декабря, он получил первое письмо от В. И. Ленина. С этого момента его духовная связь и политическое сотрудничество с вождем партии большевиков не прерываются. Много лет спустя, уже после смерти Владимира Ильича, он говорил о том, какое сильное впечатление произвело на него это письмо, и сожалел: «Не могу себе простить, что это письмо Ленина, как и многие другие письма, по привычке старого подпольщика, я предал сожжению» [151, c. 53—54].

Получив письмо, он, не откладывая дело, предпринимает попытку побега. До Балаганска, уездного центра, было 50 верст. Хозяйка дала ему хлеба на дорогу, и ночью в нещадный мороз он отправился в путь. На этап он был взят осенью, в демисезонном пальто, в ботинках, без шапки и рукавиц, — экипировка явно не для сибирской зимы. По одной из версий, он отправился в Балаганск пешком. Выбившись из сил и промерзнув до костей, добрел до какой-то деревушки, постучался в чью-то дверь, но его не впустили. И все-таки ему посчастливилось: в одном убогом домишке бедные люди его накормили, отогрели у печки и дали кое-что из одежды. Только на следующие сутки сумел он еле живым добраться до Балаганска. Дальнейшее известно из воспоминаний С. Я. Аллилуева (отца второй жены Сталина), который сообщает, что Иосиф добрался из Новой Уды до Балаганска «с отмороженными ушами и носом, потому что в то время стояли лютые морозы, одет он был по-кавказски, поэтому дальше бежать не смог и вернулся обратно» [6, с. 109].

Да, недооценил молодой кавказец (ему тогда исполнилось 24 года) и громадные расстояния, и крепость сибирских морозов, но главное состоит в том, что неудача не сломила его: 5 января 1904 года он совершил новый побег, на этот раз успешный. Об обстоятельствах его известно немногое. Более или менее достоверным представляется лишь один эпизод. В Балаганске Сталин постучал в дом, где жил ссыльный А. А. Гусинский, с которым он познакомился еще на пути из Иркутска. В своих воспоминаниях Абрам Гусинский описал последующее в подробностях:

«Ночью зимой 1903 г. в трескучий мороз, больше 30 градусов по Реомюру… стук в дверь. «Кто?»… К моему удивлению, я услышал в ответ хорошо знакомый голос: «Отопри, Абрам, это я, Сосо». Вошел озябший, обледенелый Сосо. Для сибирской зимы он был одет весьма легкомысленно: бурка, легкая папаха и щеголеватый кавказский башлык. Особенно бросалось в глаза несоответствие с суровым холодом его легкой кавказской шапки на сафьяновой подкладке и белого башлыка (этот самый башлык, понравившийся моей жене и маленькой дочке, т. Сталин по кавказскому обычаю подарил им). Несколько дней отдыхал и отогревался т. Сталин, пока был подготовлен надежный ямщик для дальнейшего пути к станции железной дороги, не то Черемхово, не то Тыреть, — километров 80 от Балаганска. Документы у него были уже. Эти дни… т. Сталин провел безвыходно со мной и моей семьей» [108, с. 206]. Биографы Сталина почему-то приписывают этот эпизод к первому, неудавшемуся, побегу. Может быть, потому, что мемуарист относит его к 1903 г. Но последние фразы явно указывают на то, что этот побег был продолжен, т. е. это был второй, успешный, побег в начале января 1904 года.

Домик Марфы Литвинцевой в Новой Уде не сохранился, однако и по сей день остается в неплохом состоянии большой деревянный дом — здание бывшей пересыльной тюрьмы, в котором Сталина держали до определения места проживания. В двух его комнатах-камерах в 1939—1961 гг. располагался музей. По воспоминаниям иркутянки Лидии Ивановны Тамм (направленной во время войны в поселок Усть-Уда для работы в райисполкоме), проезжая мимо места первой ссылки Сталина, она думала: «В Новой Уде теперь музей Сталина, мы обязательно там побываем. Наверное, и народ здесь хороший. Такие великие люди, как Сталин, не могли не наложить свой отпечаток на окружающих» [188, с. 437]. Что ж, мысль эта не лишена оснований: хотя Сталин пробыл в Новой Уде менее полутора месяцев, память о нем живет в этих краях и сегодня. В краеведческом музее, открытом в 1993 г. в поселке Усть-Уда, пребыванию Сталина в районе посвящена отдельная экспозиция. Основанное в Усть-Удинском районе в 2000 г. крестьянское кооперативное хозяйство носит имя Сталина. Местные энтузиасты пытаются возродить также и музей в Новой Уде.

По возвращении на Кавказ Сталин примкнул к большевикам, хотя Грузия в то время была цитаделью меньшевизма. В 1905 г. на IV большевистской конференции Кавказского союза РСДРП Коба был избран делегатом на I конференцию РСДРП в Таммерфорсе (Финляндия), где он впервые встретился с Лениным. Через год, на IV съезде РСДРП в Стокгольме он выступит его оппонентом по аграрному вопросу: если Ленин предлагал национализацию земли, то Коба отстаивал передачу ее крестьянам. Факт, свидетельствующий о самостоятельности его мышления, выявившейся с первых шагов его революционной деятельности: он хорошо понимал, что значит земля для крестьянина. Придет время, и аграрный вопрос будет разрешен им в оптимальной форме: национализированная к тому времени земля будет передана в вечное и бесплатное пользование производственным крестьянским коллективам — колхозам.

Вернувшись из Финляндии в первых числах 1906 г., он становится фактическим руководителем большевистских организаций Закавказья. В мае 1907 года участвует в V съезде РСДРП в Лондоне. В марте 1908-го его опять арестовывают и в феврале 1909 года ссылают в город Сольвычегодск Вологодской губернии. Но через четыре месяца он совершает побег и в июле возвращается в Баку. В марте 1910 года в связи с подготовкой всеобщей забастовки на бакинских нефтепромыслах его в третий раз арестовывают и после шести месяцев тюрьмы отправляют в прежнюю сольвычегодскую ссылку. В начале 1911 года он вновь предпринимает побег, но, добравшись до Вологды, вынужден по какой-то причине возвратиться на место ссылки и покидает его только по окончании срока, в июле того же года. Отметим, что в Сольвычегодске, в доме, где Сталин жил несколько месяцев во время второй ссылки, 21 декабря 1934 года был открыт музей. В комнате, которую занимал ссыльный И. В. Джугашвили, была воссоздана обстановка того времени. Примечательно, что музей, пережив, правда, ряд реорганизаций, существует и по сей день.

После окончания срока ссылки ему было предписано проживание в Вологде, но спустя два месяца он, одержимый желанием скорее включиться в революционную деятельность, отправляется в Петербург. Уже через три дня по прибытии в столицу его арестовывают за нарушение режима проживания. По-видимому, сочтя его проступок не очень тяжким, место новой ссылки ему предложили выбрать самому, и он выбрал Вологду, где оставались его знакомые среди ссыльных. Возможно, от них он получил адрес В. М. Молотова, по свидетельству которого, именно во время пребывания Сталина в Вологде они начали переписываться. Нелишне отметить в связи с этим, что интенсивная переписка с товарищами была для него во время ссылок одной из самых эффективных форм участия в революционной деятельности. При этом, конечно, не прекращался и обмен литературой, не останавливалась и собственная литературная работа.

В январе 1912 года на IV (Пражской) конференции РСДРП, окончательно оформился раскол партии на большевиков и меньшевиков. Вскоре после конференции, на пленуме большевистского Центрального Комитета Ленин добился кооптации Кобы в состав ЦК. Он вошел также и в состав Русского бюро ЦК — высшего оперативного органа партии. Через месяц он узнает об этом от Г. К. Орджоникидзе, приехавшего в Вологду по поручению Ленина, и сразу же совершает новый побег из ссылки. В Петербурге он руководит подготовкой к изданию большевистской газеты «Правда». Первый ее номер выходит 22 апреля (5 мая) 1912 года с написанной им передовой статьей, в которой он, с присущей ему лаконичностью стиля, формулирует главное, для чего создается газета: «Освещать путь русского рабочего движения светом международной социал-демократии, сеять правду среди рабочих о друзьях и врагах рабочего класса, стоять на страже интересов рабочего дела — вот какие цели будет преследовать «Правда» [138, с. 248].

В тот же день Сталин был арестован и после нескольких месяцев тюремного заключения выслан на три года в отдаленный, безлюдный и суровый Нарымский край Сибири. Местом ссылки был уездный городок Нарым, расположенный на берегу Оби, среди лесов и болот; он насчитывал тогда всего 150 домов и чуть более тысячи жителей. В таежной глуши, вдали от железной дороги Нарым считался вполне надежным местом для поселения ссыльных. Однако Сталин, пробыв там менее полутора месяцев, в очередной раз бежал. Он покинул Нарым 1 сентября 1912 года. Сын хозяйки дома, в котором он жил, Яков Алексеев ночью на лодке перевез его через протоку на пристань. По одной из версий, на пароходе он добрался до Томска, оттуда его переправили по железнодорожной ветке к станции Тайга на Транссибирской магистрали, а там договорились с машинистом проходящего поезда о том, что он доставит политического ссыльного в своей кабине до станции Болотная, где тот пересядет на другой поезд. Этот побег Сталин сам считал очень удачным и даже классическим.

12 сентября Сталин уже был в Петербурге. Возвратившись в столицу, он возглавил деятельность Русского бюро ЦК, стал идейным руководителем и ведущим организатором кампании по выборам в IV Государственную Думу по рабочей курии Петербурга. Он проводит совещания, выступает перед рабочими, пишет статьи и листовки, принимает самое деятельное участие в выработке предвыборной платформы. Выборы прошли с большим успехом: в Думу было избрано шесть представителей большевистской партии и семь — от партии меньшевиков. Впервые большевики получили представительство в парламенте и вскоре образовали там самостоятельную фракцию. Заслуга Сталина в этом успехе была несомненной. После выборов он курировал работу фракции, несколько раз ездил к Ленину в Краков для согласования позиций по принципиальным вопросам ее работы, а затем по его поручению отправился в Вену писать статью о национальном вопросе. Обширная статья Сталина была напечатана в трех номерах журнала «Просвещение» за 1913 год. Она получила высокую оценку Ленина, который в письме А. М. Горькому называет ее автора «замечательным грузином».

Именно тогда Иосиф Джугашвили принимает псевдоним Сталин, происхождение которого и сегодня представляется не вполне ясным. Некоторые грузинские филологи считают, что слово «джуга» на одном из диалектов древнегрузинского языка означало не что иное как «сталь» (Правда. — 1988. — 1 сентября). В таком случае «Сталин» — это почти дословный перевод его настоящей фамилии на русский язык. С той поры он подписывается только этим именем. Лишь во время войны он вспомнит псевдоним Васильев: некоторые срочные распоряжения Верховного Главнокомандующего передавались по каналам спецсвязи без указания должности, но подписанные этой фамилией. Кроме командующего фронтом, только шифровальщик знал, что Васильев — это Сталин.

Как бы то ни было, принятие им нового псевдонима представляется не случайным, — оно символизировало появление на общероссийской политической арене нового деятеля крупного масштаба, а также уверенность его в том, что он, опираясь на обретенный им опыт теоретической и практической работы, способен утвердить себя в многомерном пространстве большой политики. Впервые он подписал новым именем свою статью «Выборы в Петербурге», опубликованную 12 января 1913 года в газете «Социал-демократ». Статья была направлена против меньшевиков-ликвидаторов, в том числе — их тогдашнего сподвижника и рьяного пособника Л. Д. Троцкого (которого он метко называет «шумливым чемпионом с фальшивыми мускулами»). И это тоже символично: Сталин как будто явился для того, чтобы возглавить предстоящую борьбу с троцкизмом во имя победы русского духа над чуждой ему идеологией.

Что касается написанной тогда в Вене знаменитой работы «Марксизм и национальный вопрос», то уже через год она вышла отдельным изданием и приобрела широкую известность среди русских марксистов. Автор же был признан в партийной среде теоретиком по национальным проблемам. Заметим попутно, что сформулированное им понятие нации и по сей день воспроизводится, с теми или иными вариациями, во многих работах по теории наций и национальных отношений. И сегодня впечатляет широта теоретического кругозора автора, его способность творчески подойти к решению сложнейших проблем развития российского общества. Глубокое осмысление национального вопроса в дальнейшем сделает его политиком, тонко чувствующим и хорошо понимающим роль национально-цивилизационного фактора в общественной жизни народов и государств. Придет время, и эти теоретические воззрения будут переплавлены в его великодержавный проект и практическую деятельность по строительству многонационального социалистического государства.

В начале февраля 1913 года через Краков, где произошла его очередная встреча с Лениным, он возвращается из Вены в Петербург, но спустя две недели его арестовывают по доносу провокатора и в июле ссылают на четыре года — теперь уже в «самое надежное» место — Туруханский край Восточной Сибири. Вначале власти отправили его в поселок Костино, но затем, опасаясь побега, перевели в село Курейка, расположенное невдалеке от полярного круга. На этот раз бежать не удалось, — ссылка оказалась самой продолжительной и тяжелой по условиям жизни. Это был «край земли», добирались до которого на оленях и собаках в легких нартах. Зима восемь—девять месяцев, морозы иногда доходили до 65 градусов, сковывая все, даже дыхание. Ни хлеб, ни овощи там не росли, — пропитание приходилось добывать охотой и рыбной ловлей. Он ставил капканы на зверей и «самоловы» на осетров. Снасти мастерил сам. Заготавливал в лесу дрова для печки. По свидетельству очевидцев, никогда не падал духом. Занимаясь хозяйством, часто напевал народные песни, которые очень любил.

Не раз оказывался на грани жизни и смерти. Вот один эпизод, записанный с его слов А. С. Аллилуевой, сестрой второй его жены:

«Рыбу Сталин <…> сам добывал, запасая ее с теплых дней. Но и зимой приходилось пополнять запасы. В прорубях устанавливали снасти, вешками отмечая путь к ним. Однажды зимой он с рыбаками отправился проверить улов. Путь был не близкий — за несколько километров. На реке разделились. Сталин пошел к своим снастям. Улов был богатый, и, перекинув через плечо тяжелую связку рыбы, Сталин двинулся в обратный путь. Неожиданно завьюжило. Начиналась пурга. Мгла полярной ночи становилась непроницаемой. Крепчал мороз. Ветер хлестал в лицо, сбивал с ног. Связка замерзшей рыбы тяжелее давила на плечи, но Сталин не бросал ношу. Расстаться с ней — значило обречь себя на голод. Не останавливаясь, борясь с ветром, Сталин шел вперед. Вешек не было видно — их давно замело снегом. Сталин шел, но жилье не приближалось. Неужели сбился с пути?

И вдруг, совсем рядом, показались тени, послышались голоса.

— Го-го-го! — закричал он. — Подождите!..

Но тени метнулись в сторону и исчезли. Голоса смолкли. В шуме вьюги он только слышал, как ударялись друг о друга замерзшие рыбы за его плечами. Теряя силы, он все же продолжал идти вперед. Остановиться — значило погибнуть. Пурга все бушевала, но он упрямо боролся с ней. И когда казалось — надеяться уже не на что, послышался лай собак. Запахло дымом. Жилье! Ощупью добрался он до первой избы и, ввалившись в нее, без сил опустился на лавку. Хозяева поднялись при его появлении.

— Осип, ты? — Они в страхе жались к стене.

— Конечно, я. Не лешак же!

— А мы встретили тебя и подумали — водяной идет. Испугались и убежали…

И вдруг на пол что-то грохнуло. Это отвалилась ледяная корка, покрывавшая лицо Сталина. Так вот почему шарахнулись рыбаки там, по пути. Обвешанный сосульками, в ледяной коре, он показался им водяным. Да еще рыба, звеневшая за его плечами! Он не мог удержать смеха, глядя на остяков, смущенно окружавших его.

— Я проспал тогда восемнадцать часов подряд, — вспоминал он, рассказывая о пурге» [7, с. 189—190].

Каждый, кто прочтет этот рассказ, легко представит себе, какова поистине экстремальная строгость жизненной школы, пройденной будущим народным вождем. А ведь это не единственный подобный случай в его тюремной и ссыльной жизни, сопряженной с постоянным преодолением трудностей и препятствий. В этой каждодневной борьбе с превратностями судьбы закалялась сталь его характера, в ней испытывалась на излом его воля к победе над социальным злом. Можно предположить и то, что именно там, в предельно суровых условиях туруханской зимы, в общении с местными жителями (которые любили его и старались помочь в повседневных делах, шли к нему за советом и добрым словом), он постигал и особую природу сибирского характера, — ведь потом, в 41-м, он отводил сибирским полкам роль запасных, наносивших удар в решающий момент…

В дни и часы, свободные от житейских забот, Сталин работал над собой. Его ум не мог простаивать, он кипел и здесь, в ледяном холоде. Подпольщица Вера Швейцер, побывавшая у него в Курейке, пишет, что именно там он внимательно штудировал «Капитал», изучал иностранные языки, работал над второй частью книги «Марксизм и национальный вопрос» [206, с. 25]. Более или менее регулярными были его встречи с другими ссыльными. Он организовывал дискуссии между ними по вопросам теории. Поскольку в этой ссылке был едва ли не весь состав руководимого им Русского бюро ЦК, то оно продолжало там свою работу, поддерживая через всевозможные «оказии» конспиративную связь с большевистскими организациями России. Так что четыре года туруханской ссылки, где, казалось, должно остановиться само время, не прошли даром ни для развития его ума, ни для революционной работы.

В октябре 1916 года Сталин в числе других административно-ссыльных был мобилизован в армию и отправлен по этапу в Красноярск. Во избежание нового побега его отправили с отдельным стражником. Путь был долгим: в дороге провели два месяца, ехали вначале на собаках, потом на оленях и в завершение — на лошадях. Только в конце декабря прибыли к месту назначения. Однако из-за повреждения левой руки, происшедшего еще в детстве, медицинская комиссия признала Сталина негодным к военной службе. Отбывать оставшийся срок ссылки он был отправлен в Ачинск. Здесь его застала весть об отречении Николая II от престола. Ссыльные получили свободу. Он едет в Петроград.

…Пролог завершился. Закончилось становление личности пролетарского революционера и партийного вождя. Впереди был основной «жизненный сюжет». Уже в первой главе новой истории России, сфокусировавшей в себе всю мировую историю бурного ХХ века, он станет одним из наиболее колоритных действующих лиц. И это не каприз судьбы, — это логическое следствие предшествующей биографии.

Вспомним, что среди русских революционеров, в том числе — будущих вождей революции, многие были выпускниками классических университетов, где они контактировали лишь с выходцами из привилегированных классов и сословий. Да и потом работали только с «массой», оставаясь преимущественно в интеллигентском кругу. Поэтому душа человека из народа была для них за семью печатями. Некоторые относились к народу кичливо, гордясь своей «рафинированной интеллигентностью», что было особенно характерно для Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина. Превосходство над ними Сталина — и с позиций нравственности, и с точки зрения понимания чаяний народной души — безусловно и неоспоримо.

Отметим и такой факт, что с момента возникновения в России социал-демократического движения и до революционных событий 1917 года почти все его вожди находились в эмиграции, исключая лишь период революции 1905—1907 годов. Они вращались в кругах, где презирали все русское как «отсталое», «дикое», достойное разрушения и гибели. Многие из них стали меньшевиками, другие — большевиками, но с неким «космополитическим оттенком»: в качестве идейного оружия пролетариата в его классовой борьбе они исповедовали интернационализм, а патриотизм был для них неприемлем, — они считали его явлением исключительно «буржуазным», вредным с этой точки зрения. Для них интересы страны была второстепенными по отношению к интересам классовой борьбы. Так, Ленин в 1908 г. пишет, имея в виду рабочий класс, что «судьбы страны его интересуют лишь постольку, поскольку это касается его классовой борьбы, а не в силу какого-то буржуазного, совершенно неприличного в устах с.-д. «патриотизма» [74, с. 190].

Отрыв от российской действительности, многолетнее пребывание в среде западной социал-демократии не могли не сказаться и на других теоретических воззрениях многих русских марксистов. Они накрепко усвоили абстрактные схемы формационного развития общества, опирающиеся на представления об основополагающей роли производительных сил в становлении способа материального производства и всей общественной жизни. Социалистическая революция в России, населенной преимущественно крестьянством и лишь одной ногой вступившей в первоначальную стадию капитализма, считалась в этой среде невозможной, ибо здесь по существу не рассматривались социокультурные и духовные предпосылки смены общественного строя. Г. В. Плеханов даже после успешного завоевания власти рабочими Петрограда обращался к ним с призывом отказаться от попыток реализации социалистического проекта, ибо для него было непреложной истиной: «Русская история не смолола той муки, из которой будет со временем испечен пшеничный пирог социализма» (Российский экономический журнал. — 1992. — №4. — С. 63). Это был взгляд на Россию как бы со стороны — через окно европейской реальности.

Напротив, Сталин, совершив, правда, несколько чисто «деловых» поездок за границу (в апреле 1906 года — в Стокгольм, на IV съезд РСДРП, в мае 1907 года — в Лондон, на V съезд РСДРП, потом — столь же краткие поездки в Берлин, Краков и Вену), все это время оставался в России, в том числе семь лет — в тюрьмах и ссылках. Испытавший в детстве воздействие русского духа через православное воспитание и образование он, став революционером, оказался в самой гуще народа, в наиболее активной его части, где ярко проявляются движения народной души. Несомненно, что борьба с царизмом явилась для него серьезнейшей школой политического, культурного, нравственного становления. Тесно соприкасаясь с повседневной жизнью низших слоев тогдашнего российского общества, он сумел оценить значение их жизненного опыта для выработки ценностных предпочтений, стремлений и идеалов. Не потому ли ему было присуще столь глубокое, пронзительное понимание чаяний народной массы?

Как мы видели, шесть раз его арестовывали, бросали в тюрьмы, ссылали, пять раз он бежал из ссылки. В этих «путешествиях» зримо проявилась его способность находить путь к сердцам простых людей, — без их сочувствия и содействия подобные побеги были бы невозможны. Если помощь железнодорожных рабочих объяснить легко (они, чаще всего, сами были вовлечены в организацию побега), то участие и помощь крестьян, ямщиков, служащих постоялых дворов и трактиров (как правило, неграмотных) можно объяснить только тем, что Сталин превосходно знал психологию человека из народа.

Известно, что по доносам простолюдинов были «провалены» хорошо подготовленные побеги с каторги ряда декабристов, разночинных революционеров, народовольцев, да и большевиков, случалось, выдавали полиции вроде бы свои люди. Ф. Э. Дзержинского, опытного подпольщика, выдал рабочий парень, которого он по неосторожности познакомил с нелегальной брошюрой. А вот Сталина не выдали ни разу: ни дома, на Кавказе, ни во время побегов из ссылки. Несмотря на то, что акцент и кавказская внешность незнакомца настораживали, довольно скоро в нем видели уже не подозрительного инородца, а человека родственной души. Он умел — где сознательно, а где интуитивно — расположить к себе ямщиков на сибирских трактах, найти с ними общий язык. Он не отличался от этих людей «барскими» манерами, как некоторые революционеры из числа интеллигенции. Он никогда не пытался подкупить их, дать им денег «на чай» или «на водку», не предлагал им сделать «за взятку» нечто недозволенное. Он хорошо понимал, что такие предложения оскорбительны и унизительны для простых русских людей из глубинки с их открытостью, честностью, развитым чувством собственного достоинства и вместе с тем — с их пиететом перед государственной властью.

Он вел себя таким образом, что эти люди готовы были вступить с ним в общение как со старым знакомым, и обычно расставались с ним друзьями. Так, он не скрывал, что с полицией ему встречаться нельзя. Он не обещал, как некий богач, «хорошо заплатить», а заранее говорил, что денег на дорогу у него нет, но — добавлял с лукавой улыбкой — найдется один-другой штоф водки, и он обещает по аршину за каждый прогон. Ямщик охотно настраивается на «шутейный» тон и со смехом уверяет кавказца, что водку на Руси меряют не аршинами, а ведрами. Тогда он вытаскивает из-за голенища аршин, достает из мешочка несколько металлических чарочек, расставляет их рядком на аршине и наполняет водкой, — вот, дескать, это и есть аршин водки. Оригинальность незнакомца располагала: в нем видели не чужака, пытающегося путем подкупа толкнуть на нарушение закона, а «своего парня», каким он, впрочем, и был в действительности. Дело же приобретало вид необычной игры, а в игре все ее участники становятся товарищами. Ощущение «неприличия» сделки исчезало, возникала атмосфера веселой дружеской затеи, а «аршин» обычно распивался совместно под задушевные разговоры о жизни русского мужика.

При всем том он, по привычке старого подпольщика, сохранял осторожность: никогда не говорил, куда направляется, и высаживался через каждые три—четыре станции, чтобы продолжить свою игру с другим ямщиком. Расставаясь не без сожаления с веселым пассажиром, очарованные ямщики, не подозревая, кем он был на самом деле, восклицали: «Приезжай к нам еще!» Так он достаточно быстро продвигался в европейскую Россию, избегая на долгом пути встреч с полицией. Этой редкостной способностью моментально сблизиться с человеком из народа и объясняется успех его дерзких побегов из отдаленных уголков Сибири.

Именно там, общаясь с людьми из русской глубинки, он своим цепким умом постигает тончайшие нюансы народной психологии. Он чувствует всем сердцем необыкновенную душевную открытость и нравственную чистоту «простого» русского человека, честность его помыслов, его равнодушие к телесному комфорту и роскоши, его преклонение перед праведным побуждением, возвышенность и благородство глубинных движений его души, его свободу от всякого своекорыстия, его готовность к самопожертвованию ради светлых идеалов, его решимость идти за тем, кто провозгласит их и поведет за собой. Он понимает, насколько близки эти душевные устремления его собственным, впитанным еще в юношеские годы и утвердившимся в революционной борьбе. Он все более глубоко сознает стойкость и крепость народного характера, его духовный потенциал и способность к великим свершениям.

И отнюдь не случайно, что сам Сталин, десятилетия спустя, высоко оценивал роль своих «сибирских университетов» как школы жизни. Он говорил об этом в беседах с французским писателем Анри Барбюсом, с другими иностранными визитерами, и конечно же — в разговорах с близкими людьми. Вот, например, одна, не лишенная по-сталински мягкой иронии, легенда. Когда ему рассказали, что актер Михаил Геловани, сыгравший его роль в нескольких кинофильмах, и в жизни старается во всем походить на него, Сталин заметил: если уж он так хочет глубоко войти в образ, то начинать ему надо с Сибири.

Придет время, он получит возможность убедиться на суровом военном опыте в особой природе русского характера, в величии помыслов русского человека и с предельной откровенностью скажет, почему он так высоко ценит русский народ. А тогда, в Сибири, он все глубже проникается мыслью о том, что именно с этим народом сопряжены перспективы всего революционного дела, что жизненная задача его самого и его товарищей — завоевать симпатии многомиллионной массы трудового люда, и повести этих «простых людей» на борьбу за те идеалы, которые ими выстраданы и потому особенно дороги им, сделать эти идеалы программой всенародного созидания справедливого общества.

Так судьба профессионального революционера не только выковывала в его характере такие черты, как мужество, стойкость, воля к достижению цели, самообладание, выдержка, но и обогащала бесценным жизненным опытом, все более сближая с трудовым людом. Все это потом решающим образом скажется на его идеях, на его стратегической программе, содержании и стиле его политической деятельности. Православное образование, постоянное общение с простыми людьми и опыт революционной борьбы позволят ему в дальнейшем развить те черты личности, без которых он не мог бы стать вождем русского народа и всех народов, населяющих Россию и причастных к русской национальной культуре.

Его дочь Светлана вспоминала: «Отец полюбил Россию очень сильно и глубоко, на всю жизнь. Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское. Еще в Сибири отец полюбил Россию по-настоящему: и людей, и язык, и природу. Он вспоминал всегда о годах ссылки, как будто это были сплошь рыбная ловля, охота, прогулки по тайге. У него навсегда сохранилась эта любовь» [8, с. 114]. Ценнейшее свидетельство: без этой любви не могло быть ни построенного под его руководством советского социализма, ни созданной на этом пути великой народной державы.

ЗРЕЛОСТЬ

К 1917 г. 37-летний Иосиф Сталин был сложившимся в теоретическом и практически-политическом плане партийным руководителем. В революционных бурях он проявил себя как талантливый организатор политической и военно-революционной работы. Он по праву считается одним из вождей Октября, в числе которых, помимо В. И. Ленина, обычно называют такие имена, как Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, Н. И. Бухарин. Однако Сталин не может быть просто поставлен в этот ряд, ибо уже в ходе революционных событий он наиболее радикально заявляет о своем особом понимании исторического места и перспектив нашей революции. Об этом свидетельствуют многие факты его биографии, в том числе, эволюция его взглядов на важнейший вопрос — о задачах, которые призвана решить революция в России.

12 марта, приехав в Петроград, Сталин становится главной политической фигурой среди большевиков. Вместе с Каменевым он возглавляет Русское бюро ЦК, руководит редакцией «Правды», председательствует на Всероссийской партийной конференции. Фактически став во главе петроградских большевиков, он предложил для начала установить связи с первичными организациями партии, разбросанными по всей России и на то время совершенно оторванными от центра, а затем создать революционно-демократический орган власти, который ориентировался бы на объединение с меньшевиками и компромисс с Временным правительством. То есть Сталин был настроен тогда на выдвижение перед партией тех задач, которые характерны для общедемократического этапа революции.

Но 3 апреля в Петроград прибыл возвратившийся из эмиграции Ленин и провозгласил курс на социалистическую революцию. В знаменитых «Апрельских тезисах» он выдвигает политическую программу, допускающую захват власти путем вооруженного восстания и гражданской войны. Через несколько дней Всероссийская партийная конференция приняла тезисы Ленина как руководство к действию, и Сталин поддержал эту политическую ориентацию. Сталин, как и Ленин, не мог не чувствовать революционный потенциал русского крестьянства, его антибуржуазность и исходил из того, что крестьяне поддержат пролетарских революционеров, а это является залогом их победы. С этого момента он вошел в число ближайших соратников вождя революции. После апрельской конференции он вместе с Лениным, Зиновьевым и Каменевым был введен в состав оперативного органа — Бюро ЦК РСДРП(б).

В июле в связи с попыткой Временного правительства арестовать лидеров большевистской партии, Сталин лично возглавил операцию по спасению Ленина от ареста, перевозил его с одной конспиративной квартиры на другую, пока не было принято решение переправить вождя в Финляндию. После отъезда Ленина он во второй раз за несколько месяцев оказывается фактически во главе партии, поскольку все остальные лидеры большевиков были в тюрьме или в подполье. В конце июля, на проходившем в Петрограде VI съезде РСДРП(б) он выступает с двумя основными докладами — о политической деятельности ЦК и о текущем моменте. Съезд ориентирует партию на взятие власти путем вооруженного восстания.

Сталин делает на съезде заявление, которое прозвучало тогда пророчеством: «Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. <…> Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь» [140, с. 186—187]. Он заявил это в ответ на предложение Е. А. Преображенского подчеркнуть в резолюции съезда, что Россия пойдет по пути социализма только вслед за странами Запада. Съезд поддержал Сталина, хотя не только Преображенский, но и другие партийные теоретики настаивали на том, что наша страна не имеет социалистической перспективы вне мировой пролетарской революции. Н. И. Бухарин в своем докладе говорил, что в случае победы нашей революции, прежде чем вспыхнет революция на Западе, «на очередь станет объявление революционной войны, т. е. вооруженная помощь» западным пролетариям [29, с. 104]. «Такой революционной войной мы будем разжигать пожар мировой социалистической революции», — в этом он видел «единственный выход из создавшегося положения» [Там же, с. 105].

В августе к большевикам примкнул вместе с группой своих единомышленников («межрайонцев») возвратившийся из эмиграции Троцкий; за короткое время он выдвинулся на видное место среди партийных вождей, что по существу означало принятие руководством партии его ориентации на «перманентную революцию». Как и Сталин, Троцкий — за вооруженное восстание. Редкий, если не единственный, случай их согласия, причем — по ключевому вопросу текущего момента. Позднее, оценивая доклад Сталина о задачах партии на VI съезде, Троцкий отмечал: «Во всем основном доклад Сталина дает правильную оценку обстановки и правильный прогноз» [195, с. 300]. Что ж, подобная оценка, данная идейным и политическим оппонентом, стоит подчас больше, чем похвала со стороны друга. Однако это было не более чем тактическое совпадение, а стратегически они расходились и тогда. В противоположность Троцкому, видевшему в победе восстания пролог мировой гражданской войны, Сталин рассматривал восстание как начало движения России по пути построения социализма, указываемому ее историческим опытом.

10 октября, после возвращения Ленина, на заседании ЦК РСДРП(б) было решено начать подготовку вооруженного восстания и учредить Политбюро ЦК, в состав которого вошли Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников и Бубнов (в таком порядке их фамилии записаны в протоколе). Непосредственно подготовка и проведение вооруженного восстания осуществлялись Военно-революционным комитетом при Петроградском Совете во главе с Троцким, и Военно-революционным центром при ЦК партии, созданным 16 октября в составе Свердлова, Сталина, Бубнова, Урицкого и Дзержинского. Позднее Троцкий, старательно черня своего политического противника, все-таки напишет в книге о нем, что революция явилась важнейшим этапом в формировании политического мышления Сталина и в становлении его как партийного вождя общероссийского масштаба: «Он стал признанным членом штаба партии, которую массы несли к власти. Он перестал быть Кобой, став окончательно Сталиным» [Там же, с. 323].

25 октября, на съезде Советов в Смольном Ленин заявил о социалистической революции как свершившемся факте и выразил надежду на скорую победу мирового пролетариата. Утром, по словам Троцкого, они обменялись с ним улыбками. По-видимому, это было знаком взаимного расположения. И не случайно с этого дня Троцкий становится «вторым человеком» в новом государстве. В гражданской войне, длившейся до конца 1920 года, он исполняет роль руководителя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам, непосредственно контролировавшего ход событий на фронтах. Он рассматривает эту войну как начало планетарного военного столкновения — мировой гражданской войны, в которой решится вопрос о господстве над миром. Россия должна сыграть в этом роль «вязанки хвороста», способной поджечь мировой пожар. И хотя Троцкий, очевидно, не ставил целью обязательно сжечь Россию в этом пожаре (как нередко утверждают), но считал такую жертву в интересах владычества над миром вполне допустимой и оправданной.

Троцкий и в политической практике действует сообразно своим представлениям и приоритетам. В феврале 1918 года он, будучи тогда наркомом иностранных дел, срывает подписание предложенного немцами мира на переговорах в Брест-Литовске. Рассчитывая на поддержку германского пролетариата в «революционной войне», он заявляет: «Мы больше не ведем войны, но отказываемся подписывать предложенный нам мирный договор!» В результате немецкие войска вновь двинулись в Россию, и только тогда Ленину удалось убедить ЦК пойти на немедленное подписание договора, а Троцкий вынужден был оставить пост наркома иностранных дел. Сталин, не видевший реальных предпосылок для «революционной войны» на Западе, последовательно стоял в этом споре на стороне Ленина.

Война против иностранных интервентов и белогвардейцев раскрыла военный талант Сталина, особенно ярко проявившийся в обороне Царицына летом 1918 года. Город занимал важное военно-стратегическое положение: через него проходили пути, связывающие центр страны с Нижним Поволжьем, Северным Кавказом, Средней Азией, откуда шло снабжение центра продовольствием и топливом. 29 мая 1918 года Сталин был назначен руководителем продовольственного дела на юге России и выехал в Царицын с чрезвычайными полномочиями. Там он установил наличие достаточно больших запасов продовольствия, угля и нефти. К тому же выяснилось, что семьсот вагонов, в которые уже погружено зерно, не отправляются из-за противодействия антибольшевистских сил. Благодаря энергичным действиям Сталина зерно вскоре потекло в центр страны.

Но военная обстановка на юге была тревожной: генерал П. Н. Краснов спешно формировал казачью Донскую армию, на Северном Кавказе завершалось создание белогвардейской Добровольческой армии. Защита Царицына как ключевого пункта в снабжении Москвы зерном с Северного Кавказа приобрела для советской власти жизненное значение и стала для Сталина первоочередной задачей. К тому же, падение Царицына позволило бы соединиться армиям А. В. Колчака и А. И. Деникина, открыв им путь на Москву. В связи с этим Сталин пишет Ленину: «Вопрос продовольственный естественно переплетается с вопросом военным. Для пользы дела мне необходимы военные полномочия. Я уже писал об этом, но ответа не получил. Очень хорошо. В таком случае я буду сам, без формальностей свергать тех командармов и комиссаров, которые губят дело. Так мне подсказывают интересы дела, и, конечно, отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит» [142, с. 120—121].

Сталин и тогда хорошо понимал, что все решают кадры. Невзирая на отсутствие соответствующих полномочий, он сместил командующего Северо-Кавказским военным округом бывшего царского генерала А. Е. Снесарева, так и не снявшего золотые погоны и не желавшего, по словам Сталина, воевать со «своими земляками-казаками». На его место он назначил К. Е. Ворошилова, знакомого ему еще по революционной работе в Баку. К той поре, когда армия Краснова перешла в наступление, Сталин уже заменил на военно-административных постах всех колеблющихся и склонных к бездеятельности надежными и энергичными людьми. В городе было введено осадное положение, установлены твердые цены на продовольствие.

Вместе с Ворошиловым Сталин возглавил оборону Царицына. Была сформирована 10-я армия, рабоче-крестьянская по своему составу. У ее бойцов воспитывалось сознательное отношение к советской власти, деятельность военных «спецов» из числа бывших генералов и офицеров была поставлена под жесткий контроль. Организованность воинских частей обусловила их стойкость в боях, город был превращен в неприступную крепость. Его защитники прорвали полукольцо окружения, а к осени оттеснили противника на правый берег Дона. В сентябре Реввоенсоветом Республики было принято решение о создании РВС Южного фронта под председательством Сталина. Так он становится фронтовым комиссаром и в дальнейшем выполняет поручения ЦК на других фронтах — на Урале, в Петрограде (в связи с наступлением войск генерала Н. Н. Юденича), снова на Южном фронте, где он участвует в разработке стратегического плана и организации наступления против армии генерала А. И. Деникина.

Вспоминает генерал армии И. В. Тюленев, который в 1919 г. был помощником начальника штаба 1-го конного корпуса Южного фронта: 17 ноября решением Реввоенсовета Республики корпус был преобразован в Конную армию РСФСР. По этому случаю в штаб корпуса приехали возглавлявшие командование Южного фронта А. И. Егоров и И. В. Сталин. О боевой обстановке и выполняемых задачах докладывал врид начальника штаба Первой Конной армии С. А. Зотов.

«И. В. Сталин сказал в заключение:

— Наша задача состоит в том, как правильно доложил товарищ Зотов, чтобы рассечь фронт противника на две части, не дать войскам Деникина, находящимся на Украине, отойти на Северный Кавказ. В этом залог успеха. И эту задачу командование фронта возложило на Первую Конную армию.

Задача очень ответственная, она потребует максимум сил и напряжения. Конной армии придется идти через Донбасс, где может не быть фуража. Но ее будет встречать пролетариат Донбасса, который ждет Красную Армию и отдаст все, что может… Руководство фронта примет в свою очередь все меры к тому, чтобы обеспечить Конную армию всем необходимым» [196, с. 89—90].

В этом эпизоде уже легко угадывается будущий военный стратег, способный учитывать весь сложный комплекс обстоятельств, сопутствующих боевой операции, что в полной мере проявится два десятилетия спустя. Но и тогда, в годы борьбы с белогвардейцами и интервентами, его полководческий талант был очевиден: не будучи военным «профессионалом», Сталин появляется на наиболее опасных участках фронтов гражданской войны и одерживает победы. 27 ноября 1919 года за блестящее полководческое искусство и проявленные личные боевые подвиги он был награжден учрежденным 16 сентября 1918 года орденом Красного Знамени.

Впрочем, развертывание таланта никогда не происходит само по себе, — оно требует тщательной подготовки. Сталин готовит себя к любой деятельности прежде всего теоретически. Так и в этом случае, осваивая вершины военной мысли, он основательно изучает труды К. Клаузевица, в которых были разработаны основополагающие принципы стратегии и тактики военных действий. При этом его особо интересуют моральные факторы достижения победы. Он изучает также труды Э. Людендорфа, Х. Мольтке и русских военных теоретиков — А. В. Суворова и М. И. Кутузова, детально разбирает наиболее известные в истории сражения. Знание классики военного искусства позволило ему вполне профессионально подходить к руководству боевыми действиями крупных воинских соединений.

Осмысливая опыт гражданской войны и иностранной интервенции, Сталин все больше проникается мыслью о самостоятельности российского пути развития. В противоположность большинству членов ЦК он не видит необходимой базы для смыкания нашей революции с европейскими революциями. Отвергая подход Троцкого к вопросу о мире с Германией, он говорит: «Позицию Троцкого невозможно назвать позицией. Революционного движения на Западе нет, нет в наличии фактов революционного движения, а есть только потенция, ну, а мы не можем полагаться в своей практике на одну лишь потенцию» [141, с. 27].

В 1920-м он решительно выступает против польского похода Красной Армии, целью которого была «красная советская Варшава». В апреле польское правительство Юзефа Пилсудского начало наступление на Украине с целью восстановления Речи Посполитой в границах 1772 года. 7 мая поляки заняли Киев. Однако уже в июне 1-я Конная армия С. М. Буденного нанесла удар по позициям противника в районе Житомира, и польские армии откатились назад. В конце июля Красная Армия вышла на границу Польши, и перед Советским правительством встал вопрос: что делать дальше? Возобладало намерение двинуться на помощь революционному пролетариату Западной Европы.

Сталин был одним из немногих, кто не верил в скорую советизацию Европы, и глубоко сомневался в том, что польский пролетариат готов поднять восстание, чтобы помочь Красной Армии. Развивая мысль о влиянии тыла на фронт, он предостерегает ретивых сторонников «польского похода»: «Ни одна армия в мире не может победить (речь идет, конечно, о длительной и прочной победе) без устойчивого тыла. Тыл для фронта — первое дело, ибо он, и только он, питает фронт не только всеми видами довольствия, но и людьми — бойцами, настроениями и идеями. <…> Тыл польских войск в этом отношении значительно отличается от тыла Колчака и Деникина к большей выгоде для Польши. В отличие от тыла Колчака и Деникина тыл польских войск является однородным и национально спаянным. Отсюда его единство и стойкость. Его преобладающее настроение — «чувство отчизны» — передается по многочисленным нитям польскому фронту, создавая в частях национальную спайку и твердость. Отсюда стойкость польских войск» [144, с. 323].

Сталин исходил из того, что для польских пролетариев национальные приоритеты стоят выше классовых интересов, поэтому они будут сплоченно действовать против русских «братьев по классу». В связи с этим он считал достаточным освобождение от польского владычества украинских и белорусских территорий и говорил: там нас встречают как освободителей и даже атакуют польские позиции с тыла, а вот поляки поведут себя совершенно иначе [Там же, с. 324—325]. Вопреки намерениям Политбюро ЦК во главе с Лениным он призывал ограничиться обороной Советской республики от вражеского нападения и был категорически против «марша на Варшаву». Тогда Политбюро отстранило его от решения польского вопроса.

Тем временем командующий Западным фронтом М. Н. Тухачевский, активный сторонник мировой гражданской войны, не имея резервов, рассчитывая лишь на поддержку польского пролетариата, рвался вперед, — к этому его побуждали и требования РВС республики во главе с Троцким. Однако вторгшиеся на территорию Польши войска Красной Армии вместо классовой солидарности встретили (как и предполагал Сталин) враждебное отношение большинства польского населения и были остановлены регулярной армией.

Сталин же не только возражал против похода на Варшаву, — он действовал последовательно и принципиально: когда войска Западного фронта застряли на подступах к польской столице, он, будучи членом РВС Юго-Западного фронта, отказался (вместе с командующим фронтом А. И. Егоровым) завизировать приказ главнокомандующего С. С. Каменева о передаче трех армий фронта, в том числе знаменитой 1-й Конной, в распоряжение Тухачевского. Видя бессмысленность варшавского похода и не веря в его успех, Сталин не собирался ослаблять свой фронт, которому надлежало обеспечить безопасность границы с Румынией и блокировать армию барона Врангеля в Крыму. 16 августа поляки контратаковали войска Западного фронта, разгромили их и отбросили в Восточную Белоруссию.

Сталин был снят с постов комиссара и члена РВС Юго-Западного фронта и полностью отстранен от военных дел, но своего отношения к войне с Польшей не изменил. На IX партийной конференции Троцкий пытался обвинить его в поражении наших войск под Варшавой. Находясь в больнице после операции, Иосиф Виссарионович в письме, направленном в президиум конференции, возложил ответственность за поражение, в результате которого в польский плен попали 100 000 красноармейцев, на командование Западного фронта и потребовал создания комиссии для выяснения причин катастрофы. По его словам, заявление Ленина о том, что ЦК не допустил при этом стратегической ошибки, не соответствует действительности: «Я был, кажется, единственный член ЦК, который высмеивал ходячий лозунг о «марше на Варшаву» и открыто в печати предостерегал товарищей от увлечения успехами, от недооценки польских сил. Достаточно прочесть мои статьи в «Правде» [176, с. 135].

Так в ходе гражданской войны еще более определенно, чем раньше, выявляется идейно-политическая позиция Сталина, трезво оценивавшего перспективы пролетарских революций в Европе. Он отвергал попытки вооруженного их подталкивания и отстаивал возможность движения России по пути социализма независимо от судеб мировой революции. Последовавшее затем поражение революций в Баварии и Венгрии подтвердило правоту воззрений Сталина.

При всем том война не была для него единственным делом. Находясь на фронтах, он одновременно выполняет важнейшие задачи государственного строительства, возникшие вслед за политическим переворотом. В Совете Народных Комиссаров, сформированном II Всероссийским съездом Советов, он занял пост народного комиссара по делам национальностей. Но его деятельность далеко выходит за рамки наркомата. Наряду с Троцким и Свердловым он участвует в решении важнейших государственных вопросов как один из самых близких и доверенных сотрудников Ленина. Принимая решения, Ленин, по словам Троцкого, предварительно консультируется со Сталиным.

Пост народного комиссара по делам национальностей был не только одним из самых важных, но и труднейшим в стране, к той поре распавшейся на множество самостоятельных национально-государственных образований. Вместе с Лениным Сталин был автором декрета «О праве наций на самоопределение», принятого Советским правительством 15 ноября 1917 года. В январе 1918 года он представил на рассмотрение III Всероссийского съезда Советов проект основных положений конституции Советского государства, утверждавший федеративный принцип его устройства.

Троцкисты в то время жестоко расправлялись со всеми заподозренными в нелояльности к новой власти, в том числе — с целыми межнациональными группами населения. В частности, на Северном Кавказе ими проводилась политика «расказачивания». Директива, подписанная Я. М. Свердловым (циркуляр Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года), требовала: «Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно» (Известия ЦК КПСС. — 1989. — № 6. — С. 177—178).

Требования «циркуляра» дополнялись и развивались постановлением Донбюро ЦК РКП(б), в котором ставился вопрос «о полном, быстром, решительном уничтожении казачества». Председатель Реввоенсовета республики Л. Д. Троцкий требовал «уничтожить казачество как таковое». 3 февраля 1919 года он подписал приказ «О расказачивании», 5 февраля такой же приказ был издан РВС Южного фронта. Этими и другими распоряжениями предписывались: ликвидация всех вооруженных формирований, расстрел не сдавших оружие вместе с семьями, взятие и расстрел заложников, рассеяние казачьего населения по сопредельным областям. Троцкист И. Э. Якир от имени РВС 8-й армии приказывал своим подчиненным применять «расстрел на месте всех имеющих оружие и даже процентное уничтожение мужского населения» (Москва. — 1989. — №2. — С. 151).

Такая политика вызвала резкий протест со стороны Сталина, и сразу же после смерти Свердлова, 16 марта 1919 года постановление Оргбюро о «расказачивании» было отменено пленумом ЦК РКП(б) как ошибочное. Оно действовало 52 дня, но этого времени оказалось достаточно для организации троцкистами кровавой расправы над донскими казаками и выселения значительной их части за пределы мест компактного проживания. В результате из четырех миллионов казачьего населения на Дону остались два. Подобные меры принимались и командованием Восточного фронта против уральского и оренбургского казачества.

Сталин сразу же после отмены директивы Оргбюро выступил за реабилитацию казачества и за формирование казачьих кавалерийских бригад. Когда чеченцы и ингуши, вставшие на сторону красных, получили «зеленый свет» на захват казачьих станиц на Тереке и выселение жителей, в некоторых случаях уничтожалось до половины выселяемых, — за полтора года здесь было убито около 70 тысяч человек. Сталин, выступая на съезде народов Терской области 17 ноября 1920 года в Грозном, предупреждает: «…Вследствие того, что некоторые группы казаков оказались вероломными, пришлось принять против них суровые меры, пришлось выселить провинившиеся станицы и заселить их чеченцами. Горцы поняли это так, что теперь можно терских казаков безнаказанно обижать, можно их грабить, отнимать скот, бесчестить женщин. Я заявляю, что если горцы думают так, то они глубоко заблуждаются» [148, с. 400]. Таков он по отношению к русским казакам, пусть и «провинившимся». Но его вскоре отозвали в Москву, и террор против русских на терской земле продолжался.

В отличие от адептов троцкизма, Сталин в своей национальной политике проводит в жизнь выдвинутый им принцип «самоопределения трудящихся масс». Этот интернационалистский принцип, опирающийся на единство интересов трудового народа, способствовал сближению национальностей. Применение его позволило создать своего рода «единый фронт» трудящихся против созданных буржуазией «национальных правительств». «Так сложился социалистический союз рабочих и крестьян всей России», — констатировал Сталин. Этот союз и стал основой для решения национального вопроса в 20-е годы. Вместе с тем, будучи последовательным диалектиком, Сталин хорошо понимал, что такой союз станет надежным фундаментом межнационального единства и новой российской государственности только при ведущей роли великого русского народа.

Подтвердив сформулированный Лениным еще до революции принцип самоопределения наций, большевики приложили все усилия к тому, чтобы нации «определялись» в составе единого российского государства. Это не везде оказалось возможным: от России отошли Польша и Финляндия, имевшие глубокие и прочные традиции самостоятельной государственности. Прибалтика была по существу отторгнута немцами и англичанами. Народы этих стран по своей культурно-цивилизационной ориентации были близки к европейскому Западу, и это учитывалось в политике Сталина. Именно он на съезде финских социалистов в ноябре 1917 года провозглашает независимость Финляндии.

Иное дело — восточные окраины страны, населенные по преимуществу мусульманскими народами. Здесь около 10 миллионов человек вели тогда кочевой образ жизни, их общественная организация сохраняла черты родоплеменного строя. Сталин пристально отслеживает политическое положение в обширном пространстве Востока. В яркой призывной статье, посвященной этой теме, он прозорливо связывает с Востоком будущее социализма и эмоционально подчеркивает: «кто хочет торжества социализма, тот не может забыть о Востоке» [143, с. 173].

Сталинский принцип «самоопределения трудящихся масс» реализуется в создании осенью 1918 года Центрального бюро мусульманских коммунистических организаций, деятельность которого обеспечила преимущество интересов трудового народа перед местным национализмом. За этим шагом последовало создание на протяжении 1920 года в мусульманских регионах страны советских автономных республик — Башкирской, Татарской и Казахской, а также автономных областей — Чувашской, Удмуртской, Марийской и Калмыцкой. В ноябре 1920 года Сталин предпринимает поездку на Северный Кавказ, и вскоре там тоже были созданы советские республики — Горская и Дагестанская.

Наиболее сложной оказалась ситуация в Закавказье, где проживало восемь коренных национальных групп, причем различные этносы часто переплетались друг с другом самым причудливым образом. Так, в Тифлисе армян было значительно больше, нежели грузин, а в Баку армяне и русские почти полностью вытеснили азербайджанцев. В Азербайджане и Грузии армян было больше, чем в самой Армении, что создавало антиармянские настроения на этих территориях.

В 1918 г. под нажимом турецкой армии была создана Федеративная Закавказская Республика, в которую вошел весь регион, кроме Баку, где армяне вопреки протурецким настроениям азербайджанцев создали советскую республику. Федерация вскоре развалилась, турки захватили Армению и Азербайджан, а Грузия подписала с Германией договор о размещении на ее территории немецких войск. Вскоре, однако, Турция и Германия вынуждены были покинуть Закавказье, и их место заняли англичане. Через год им тоже пришлось уйти, после чего началась советизация Закавказья, завершившаяся только в 1921 г.

Добавим к этому, что, оставаясь наркомом по делам национальностей, Сталин возглавил 9 апреля 1919 года вновь созданный наркомат государственного контроля, преобразованный позднее в наркомат рабоче-крестьянской инспекции. Кажется непостижимым, что такой гигантский объем работы по строительству нового государства он совмещал с решением труднейших военных задач. Несомненно, однако, что его деятельность в эти грозовые годы стала незаменимой, поистине уникальной школой руководства большими массами людей, сформировавшей его и как государственного деятеля, и как военного стратега. Первое из этих дарований Сталина выявится в полной мере с окончанием гражданской войны, а спустя два десятилетия от него вновь потребуется слить воедино военно-стратегическое и государственное руководство.

И хотя все это еще впереди, в те далекие, окутанные романтической дымкой годы, строгая история, как бы в предвидении трудного будущего страны, торопится выдвинуть Сталина на ключевые позиции в политике большевистской партии и Советского государства. Рубежной в его политической биографии и знаковой в судьбе страны стала дата 3 апреля 1922 года, когда на пленуме Центрального Комитета РКП(б) он, по предложению Ленина, оставаясь членом Политбюро и Оргбюро, был избран на учрежденный XI съездом партии пост Генерального секретаря ЦК.

Сам факт этого выдвижения говорит о том, что Сталин был признан в качестве наиболее работоспособного партийного руководителя и организатора. Заметим между тем, что пост генсека, по первоначальному замыслу, не был ключевым в ЦК. До его введения была должность ответственного секретаря, но никто из занимавших ее (Е. Д. Стасова, Н. Н. Крестинский, В. М. Молотов) не мог претендовать на лидерство в партии. Да и с учреждением новой должности слово «генеральный» в ее названии писали с маленькой буквы. Но воистину «не место красит человека, а человек место»:

Сталин, никогда не стремившийся к публичности и предпочитавший ей организационную работу, именно на этом посту становится духовным и политическим вождем большевистской партии и советского народа. Созидательная энергия его духа превратит этот пост в капитанский мостик государственного корабля. Вскоре он выступит с планом, в котором отчетливо проявятся «державные» приоритеты его политики. Это план государственного устройства новой, советской России.

Еще в октябре 1920-го в программной статье «Политика советской власти по национальному вопросу в России» он пишет: «Требование отделения окраин от России, как форма отношений между центром и окраинами, должно быть исключено не только потому, что оно противоречит самой постановке вопроса об установлении союза между центром и окраинами, но, прежде всего, потому, что оно в корне противоречит интересам народных масс как центра, так и окраин. Не говоря уже о том, что отделение окраин подорвало бы революционную мощь центральной России, стимулирующей освободительное движение Запада и Востока, сами отделившиеся окраины неминуемо попали бы в кабалу международного империализма» [145, с. 351].

Сталин рассматривает идею государственной целостности страны как важнейшее геополитическое условие ее «авангардного» движения по пути социалистического созидания и как стратегический плацдарм своей деятельности. В 1921 г., выступая на X съезде партии, он говорит, что прообразом будущего объединения независимых советских республик является РСФСР. 12 января 1922 года он обращается в Политбюро ЦК РКП(б) с запиской, в которой, предлагая практические шаги по подготовке создания единого советского государства, определяет цель этих шагов как достижение «объединения всех независимых республик с РСФСР на началах автономии» (Правда. — 2012. — 15—18 июня). Уже 16 января Политбюро постановило принять предложения Сталина как руководство к действию.

Наркоматом по делам национальностей была проделана вся необходимая работа, и в августе Политбюро решает создать комиссию Оргбюро по подготовке на очередной пленум ЦК вопроса «О взаимоотношениях РСФСР и независимых республик». Сталин предложил на рассмотрение комиссии план «автономизации» национальных образований в составе РСФСР. План состоял в том, что все независимые советские республики входят в РСФСР на правах национальных автономий, и таким образом возрождается историческая Россия, «единая и неделимая».

План Сталина был принят комиссией и разослан для обсуждения в центральные комитеты компартий республик. Он был одобрен ЦК КП Азербайджана и Армении. Против выступил ЦК КП Грузии, предложив конфедеративный вариант объединения. ЦК КП Белоруссии высказался за сохранение существующего положения. ЦК КП Украины заявил, что исходит из принципа независимости Украины. Между тем, идея «автономизации» имела много сторонников на различных уровнях власти, в партийной среде и в широких народных массах, что в ходе дальнейшей работы комиссии позволило ей повлиять на позиции центральных органов государственного руководства независимых советских республик.

В результате, собравшись 23 сентября на свое заседание, комиссия поддержала сталинский проект, — за него проголосовали представители всех республик за исключением Грузии, представитель которой при голосовании воздержался. Уже на следующий день, 24 сентября все спорные вопросы, касающиеся объединения путем «автономизации», были решены. Однако Ленин, который был болен и участия в работе комиссии не принимал, неожиданно выступил против самой идеи «автономизации». 26 сентября он направил членам Политбюро письмо, в котором подверг резкой критике план Сталина и предложил создание союза равноправных советских республик. В ответ Сталин обвинил Ленина в «национальном либерализме».

Ленина можно было бы понять, если б согласие об «автономизации» еще не было достигнуто, следовательно, реализация плана Сталина могла усугубить разногласия и воспрепятствовать объединению народов распавшейся Российской империи. Но в сложившейся к тому времени обстановке план Сталина был, как мы видели, вполне реален, и позицию Ленина нельзя оценить иначе, как следствие неоправданной уверенности в том, что вот-вот грянет мировая социалистическая революция, и тогда возникнет препятствие к новому объединению в виде… Советской России. Поэтому надо, настаивал Ленин, создать союз национальных советских республик, в самом названии которого отсутствовало бы имя России. К такому союзу в дальнейшем могли бы присоединяться на основе полного равноправия (с правом выхода из союза) все новые советские республики, которые будут возникать вследствие грядущих революционных потрясений.

Не приходится сомневаться, учитывая авторитет вождя революции, что ленинская установка во многом определяла позиции членов Политбюро, да и ЦК РКП(б) в целом. Поэтому Сталин не мог, в сложившейся ситуации, получить там большинство. После долгих споров он отступил, согласившись внести поправки, на которых настаивал Ленин. Но, уступая, Сталин не собирается отказываться от своих взглядов на строительство Советского государства. Сохранились записки, которыми он обменивался с Каменевым во время заседания Политбюро 27—28 сентября, при обсуждении поправок к тексту резолюции возглавляемой им комиссии. Сталин пишет: «Нужна, по-моему, твердость против Ильича». Каменев отвечает, что если Владимир Ильич настаивает, лучше не сопротивляться. Сталин, видя, что поддержки не будет, тем не менее, многозначительно заключает: «Не знаю. Пусть делает по своему усмотрению» (Известия ЦК КПСС. — 1989. — № 9. — С. 209).

Сегодня многие склонны считать, что разногласия между Лениным и Сталиным по вопросу об устройстве государства были неким досадным недоразумением. Дескать, Сталин в ходе беседы с Лениным понял свою ошибку и согласился с ним. В действительности все обстояло куда более серьезно. Ленин был против самой идеи единой российской державы, стоя на позициях всемирного союза социалистических республик. Все послереволюционные годы он пребывал в ожидании скорой мировой революции. Так, в предельно кратком обращении к пятому съезду РКСМ (октябрь 1922 года) он, помимо приветствия и пожелания успеха, ограничивается только одним — призывает молодежь «ко времени назревания следующего момента мировой революции оказаться вполне на высоте задачи.» [82, с. 219].

Поэтому он жестко выступает против идеи воссоздания централизованного российского государства. Буквально сразу же после подписания союзного договора он предлагает «вернуться на следующем съезде Советов назад, т. е. оставить союз советских социалистических республик лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность» [84, с. 361—362]. И хотя Сталин после их сентябрьской беседы никогда не возвращался к плану автономизации, Ленин видел в нем опасного для мировой революции носителя российской великодержавной идеи. В диктовке от 30—31 декабря, известной под названием «К вопросу о национальностях или об «автономизации»», он требует сделать Сталина и Дзержинского политически ответственными «за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию» [Там же, с. 361]. По-видимому, не случайно и то, что через три дня после завершения диктовки он делает добавление к своим запискам от 24 декабря (известным как «Письмо к съезду»), в котором предлагает заменить Сталина на посту генсека другим человеком [83, с. 346].

Таким образом, создание союза равноправных республик на месте единой и неделимой России явилось результатом ошибочной оценки Лениным перспектив мировой социалистической революции, а также недооценки им исторического опыта и традиций социального жизнеустройства в судьбах народов. «Европоцентристские» настроения Ленина мешали ему по достоинству оценить характер русской культуры, ее «пронизанность» коллективизмом и социализмом. Они помешали ему понять, что другой такой страны, как Россия, в Европе нет, и мы долго еще будем в одиночестве, пока наш социализм не обнаружит свои преимущества и не станет примером для других стран и народов.

Сталин же понимал нашу революцию как «цивилизационное» явление, обусловленное спецификой русской культуры, он скептически смотрел на возможность скорого развертывания революционных движений в западных странах и повторения опыта нашей революции. Он умел по достоинству оценивать имперский исторический опыт страны и понимал необходимость воссоздания единой и неделимой России. Он видел, что как раз коллективистский, «советский» характер культуры, присущей народам России, делает ее «слабым звеном» в мировой системе капитализма, что и позволило ей совершить революцию. В то же время, эти черты народной культуры придавали стране силу, опираясь на которую, она была способна первой в истории строить социалистическое общество.

30 декабря 1922 года на досрочно созванном и проведенном под руководством Сталина съезде Советов делегаты РСФСР, Украинской ССР, Белорусской ССР и Закавказской СФСР подписали союзный договор. Так еще при жизни Ленина и вместе с ним Сталин заложил основы государства по имени Союз Советских Социалистических Республик, которое ему предстояло сделать великой народной державой.

СССР, несмотря на ошибку, допущенную при его рождении, был превращен усилиями Сталина в единое государство с централизованным управлением, способное и на интенсивные социально-экономические преобразования, и на сопротивление внешней агрессии.

Однако в начале 90-х, когда в стране возникла ситуация глубокого политического кризиса, когда на передний план общественной жизни стала выходить «новая буржуазия», поощряемые центральной властью «национальные элиты» в одночасье развалили уже давно ставший единым — экономически, политически и ментально — и казавшийся нерушимым Советский Союз. Великая держава была разорвана в клочья и в один момент исчезла с политической карты мира.

Это явилось поразительно легким делом, ибо наше государство формально не было единым и неделимым. А ведь фиксация в союзном договоре статуса единой державы, заложенного в сталинском проекте, за прошедшие десятилетия сделала бы «неделимость» фактом общественного сознания и тем самым послужила бы серьезным препятствием на пути разрушителей. Кроме того, соответствующая конституционная норма могла стать эффективным правовым оружием в руках противников расчленения Советского государства. Было бы приведено это оружие в действие или нет, остается вопросом, — речь идет лишь о том, что сторонники сохранения давно ставшего единым Союза этого оружия были лишены. Его не оказалось потому, что за семьдесят лет до этого Ленин не захотел понять Сталина. Не правда ли — блестящая иллюстрация к вопросу о роли великих личностей в истории?

История СССР — свидетельство правоты и дальновидности Сталина: он сумел построить народное государство, основываясь на глубоко традиционной идее российской великодержавности, в противовес ортодоксально-марксистским представлениям о мировой революции пролетариата. И именно в этом качестве — как великая социалистическая держава — Советский Союз стал оплотом мирового социализма. В течение трех десятилетий сталинский гений вел созданное им государство по пути крутого восхождения и обретения им статуса великой мировой державы.

***

…А тогда все было еще впереди. Над миром только-только взвилось пурпурное знамя, призванное зажечь зарю социализма. Начиналась сталинская эра отечественной и мировой истории. Она ознаменовалась чередой грандиозных свершений, которые явились, как и всякое великое деяние, результатом реализации великого замысла. Это был оригинальный теоретико-стратегический замысел, сделавший его автора на три десятилетия главным действующим лицом всемирно-исторической драмы.