Фанта с Магории

Василий Павлович Щепетнев, 2022

Современность – что минное поле. Шаг влево, шаг вправо – и конец. Даже стоя на месте, рискуешь пропасть. И потому – нужно идти.

ФАНТА

Тетрадь эту мне привезла крыса — на тележке. Какова тюрьма, таков и сервис. На, сказала, пиши. Мы, библиотекари, должны помогать друг другу.

И я пишу. Свинцовым карандашом. Делать мне в одиночке больше совершенно нечего.

Тюрьма у меня вполне европейская. В смысле — расположена на планетоиде «Европа». Сначала две мили льда, потом сорок миль воды, и на дне — строение под названием «Карантин», а по сути тюрьма тюрьмой.

Построили ее персонально для меня, однако гордости не испытываю.

Считается, что сквозь толщу воды и льда ментоскопия невозможна, и уж тем более невозможно ментовоздействие. Во всяком случае, эксперты не смогли уловить отсюда даже следы присутствия Юпитера.

Ну, эксперты это одно.

Я — совсем другое.

День 2333

Сегодня шуршавчики были особенно резвы, перерыли всю Заболотную Поляну длинными аккуратными канавками, которые тут же заполнились водой.

Пришлось ходить по клеткам, как по шахматной доске — лошадью. Один раз, споткнувшись, я даже заржал сердито — а зря. Споткнулся-то я о руку, которая торчала из земли до запястья. Рука показала кукиш и тотчас спряталась, но я успел прочитать выколотые на пальцах буквы — В-О-В-А-Н

Так вот где он теперь прячется! Нужно будет передать дедушке Зю, а то больно тоскует по Вовану старик, просто убивается, даже гмызь не помогает.

День 2334

Всю ночь над Гваздой летали молодые вампиреныши. Я пару раз стрельнул в небо из берданки, не пожалел серебряной дроби, но попал, нет — не ведаю. Правда, шум попритих — или это от выстрелов уши заложило?

Поутру посмотрел окрест — нет, ни одной нежити не валяется. Значит, промазал. Или солнце их растопило.

День 2335

Давеча, взяв у ведьмы Куки четверть гмызи (а гмызь ведьма гонит на совесть — крепкую, горючую), старики Зю, Ма и Джо решили отметить день рождения гладиатора Спартака. Как водится, ополовинив бутыль, начали спорить, кто более матери-истории ценен. И солнце давно закатилось, а они все орали и орали, да так громко, что разбудили Вована. Тот вылез из-под земли, разом выдул оставшуюся гмызь, сплясал фрейлихс, заложив пальцы за свою знаменитую жилетку, а потом поставил фонарей и дедушке Джо, и дедушке Ма, и дедушке Зю — чтобы домой светлее было идти, и в будущее тож. Поставил и опять зарылся в недра.

Одно слово — Гений.

День 2336

С полуночи зарядил звездный дождь, и под утро в небе осталась одна лишь Большая Медведица, и то без хвоста. По счастью, Гвазда не пострадала, лишь крохотная звездочка, верно, из Плеяд, упала в болото и, пошипев с минуту, утонула. Утром болото укуталось густым сиреневым туманом, и все решили, что день-другой лучше обходить то место стороной. Мало ли что…

День 2338

Из болота начался исход разных гадов — кузявок, цурилл, пиявиц всех размеров и расцветок, неупокойников, трясинных кобеасов, мари, лихей, знобей, заманутышей, подхихикалцев пестрых и подхихикальцев блеклых, выползней, заползней, приползней, оползней, уползней и прочих обитателей болот. Все они двинулись в сторону Кривой Запруды, что в пятнадцати верстах к северу от болота. Тракторист Иван и поместный подсвинок Нафочка на велосипеде проводили беглецов до самой плотины и клялись кто чем (Иван — траком от гусеницы, Нафочка — пятачком своего прадеда), что при виде новоселов водяной просто расцвел от восторга — сколько ему подданных прибавилось.

Вот и ладненько. А то ведь могли беспорядки случиться…

День 2339

Вчера приходила ведьма Кука, попросила написать на ступе светящейся краской «Спасибо Единому Ктулху за чистое небо». Написал, вышло красиво, и ведьма одарила меня четвертью гмызи.

Ночью я считал звезды. Их осталось шестьдесят три. Я считал, пил гмызь и плакал…

День не помню

Я куда-то уходил. И не чуял вернуться. Но сумел. Везение ли тому причина, предначертание судьбы, или просто так планеты расположились, но я вышел оттуда, откуда редко кто выходил. В память о путешествии осталось у меня пара осмиевых самородков, которых, вроде бы, и в природе не бывает (тяжеленные, однако), светящийся Страж-Глаз и еще рана от вурдалачьего укуса. Её, как и положено, прокладывал я и чесночной кашицей, и поливал мочой беременной зайчихи (та ещё морока), но лучше всего, мне кажется, действовал обыкновенный вибрамицин, жаль, с собой у меня его была всего пузырёк.

Ужо теперь попробую.

Если раньше не переставлюсь в вурдалака.

День 2408

По моим подсчетам, день должен быть иным, но сельский сход, а, вернее, писарь Егор Кузьмич, решил, что именно 2408.

В моё отсутствие особых дел не случилось, разве на выселках пришлые поссорились: Рытхау Шадуевич на жену свою, Свани Махмудовну, то ли с ножом полез, то ли просто. Ванька-кузнец встрял разнимать, так больше всех и пострадал: Шадуевич говорит, что кузнец совершил над ними обоими насилие и требует для Вани пятнадцать лет без права переписки с полной кастрацией (какая уж тогда переписка), а Свани требует от Вани жениться, или хотя бы алиментов по гроб жизни. Подумав, Шадуевич на алименты тоже согласен, но только чтобы большие.

Ваня же клянется, что после того, как в одиннадцать лет его лягнул жеребец, он к этому делу питает отвращение — и даже может предъявить справку. Но почему-то не предъявляет, а перековывает орала на мечи.

Орала у Вани были так себе. А мечи, по странности, на загляденье.

Вибрамицина в сельской аптечке было пять капсул по сто миллиграммов. Взял.

А больше, говорят, не жди. Пока с Ваней, Сваней и Шадуевичем не решится, из губернии поставок не будет

Рана воняет и зудит.

Принял сразу две капсулы.

День 2412

Вибрамицин быстро кончился. В два дня. Мой бочонок чесночной гмызи распили на моих же поминках — посчитали, что я пал жертвой вурдалака Драги. Им бы только выпить! А покойному оставить?

Приходила ведьма Кука, смотрела на Страж-Глаз, удивлялась и охала. Охала, что лежит он у меня в комоде, а нужно выковать серебряный (а хоть и железный) обруч по размеру головы, искусно приладить к нему страж-глаз (пусть лучше руки отсохнут, чем глаз повредить) и всё время носить на голове, если из дому выходишь. А можно и дома.

Я сговорился с кузнецом Василием. Тот обещал сделать, натурально из серебра, но за осмиевый самородок, бо, говорит, работа тонкая.

Я в придачу потребовал ещё бочонок чесночной гмызи — вперед. Тот пошептался с Кукой и согласился. Видно, очень кузнецу осмий нужен. Ну, ничего, я знаю, где этого осмия — всей Гваздой не унести…

Лечусь гмызью. По стопке три раза в день. Вот что значит народное целительство! Рана начала затягиваться стремительно.

День 2414

Рана почти зажила, да так, что я пошёл на огорода да выкопал пару рядков картошки. Мясная картошка удалась на славу, а вот молочная так себе — клубни маленькие, хотя их и много.

Мясной картошки у меня три сорта — свиная, говяжья и баранья, а молочной только один — сырный. По вкусу напоминает «Рокфор», только пахнет чуть сильнее, как разрежешь.

С двух рядков вышло десять вёдер. Осталось выкопать еще десять рядков. Это завтра, послезавтра — боюсь разбередить рану излишним рвением.

День 2418

Теперь-то я знаю, зачем кузнецу Василию понадобился осмий. Оказывается, во время моих вынужденных странствий (но — силенциум!) вышел секретный указ: каждый, награжденный орденом за заслуги перед Единым Ктулху должен сам добыть металл на этот орден. Единый Ктулху — это вам не какой-нибудь Станислав с бантами или Железный крест с дубовыми листьями, это даже не Золотое Руно. Ордена должны знамененовать собой прочность и крепость веры, которая не истает под жаром костра инквизиции, поэтому и делаются они из осмия, их даже прозвали — осьмушки. Как их делают — тайна. Про орден мне рассказал кузнец, с которым я сменялся: он мне руматку (так называется головной обруч со страж-глазом в центре) и бочонок гмызи, я ему — самородок осмия. Вот когда он мне руматку принес (нужно сказать, получилось неплохо, как раз по моей голове), и мы распили гмызь — чтобы носилось подольше, — он рассказал что сам пробовал ради любопытства что-нибудь с самородком сделать, но огонь кузницы оказался самородку нипочем. И потому отковать орден — это ж какое умение должно быть!

Так вот, кузнец отдал самородок поместному поросенку Нафочке, тот — Кому Нужно, и вчера Нафочку наградили орденом за заслуги перед Единым Ктулху Первой Степени! Перепало и кузнецу: он — уже от Нафочки — получил орден за заслуги перед Единым Ктулху Четвертой Степени, из нержавеющей стали. А ведьма Кука — патент. Теперь только она во всей Гвазде смеет гнать гмызь, не опасаясь Налоговой Стражи за выговоренные сорок процентов в пользу казны и десять в общественный фонд поместного поросенка Нафочки.

Награждение Нафочки отмечала вся Гвазда. Отмечала как обычно: «пила, шумела, справляла нужду», как писал о гваздёвских праздниках два века назад великий поэт Некрасов.

Один я, утомленный гмызью, не выходил из дома и думал: странно всё это. Вроде Ктулху Единый, а получается — разный: у Нафочки Первой Степени, а у кузнеца — Четвертой…

День 2420

Иван-тракторист придумал, как можно с телефоном в шахматы играть.

Пришел, и спрашивает, есть ли у меня телефон. Есть, отвечаю, еще дедом из Германии привезенный, трофейный. Большой, черный, из эбонита. Выбросить рука не поднимается. Вещь, конечно, бесполезная, после Дела о Загробных Дезертирах все телефонные станции были закрыты, аппаратура пошла под паровой молот, а провода — в плавильный котел, но телефон у меня остался, как напоминание: бди!

Иван очень обрадовался, что аппарат немецкий — латинизировать не нужно. Видишь, говорит, на диске цифры от единицы до нуля и буквы — а, бэ, сэ, дэ…

Вижу, отвечаю, не слепой. А знаешь, опять спросил Иван, зачем буквы-то. Не знаю, признался я. И то — зачем?

А в шахматы играть. Давай телефон.

Я отыскал аппарат в кладовке, стер пыль. Подключать, говорю, некуда, проводов-то давно нет. А и не надо никуда подключать, серьезно отвечает Иван. Крути диск — е2 е4.

Я накрутил.

Теперь, говорит, сними трубку и слушай.

Я снял — и сквозь могильную тишину услышал: Е семь е шесть.

Тут же расставил шахматы и сыграл партию. Проиграл на пятнадцатом ходу.

Иван давно ушёл, а я играю и играю. Семь — ноль в пользу телефона. Вот какие телефоны делали в 1938 году на заводе Сименса…

День 2424

Вчера вечером к библиотеке подкатила карета. Не сама, понятно, подкатила — впряженную четверку лисьегонских вороных погонял кучер.

Внутри так и екнуло, икнуло и ухнуло. Эти вороные принадлежали не кому-нибудь, а поместному поросенку Нафочке. А если к Нафочке кого везли на вороных, то, бывало, только того и видели.

Порученец, усатый Бу, подтвердил мои опасения — так, мол, и так, его превосходительство поместный поросенок Нафочка просит пожаловать к нему на ужин. Извольте исполнять.

Делать нечего, пришлось отложить увлекательнейшего «Ежа в кармане» и следовать за Бу.

Привезли, к счастью, не в вопрошальню, а в резиденцию Нафочки. Я приободрился.

Нафочка даже сделал полтора шага навстречу — знак особой милости и доброжелательства.

Начали ужинать. Нафочка, как водится, пищу ел пятничную, поросячью: осетровую икру да шашлык, опять же осетриный, запивая все монастырским белым игристым. Мне предложили чай с шахматным печеньем.

Я подумал было, что речь пойдет о телефоне, том, старом, дедушкином трофее, и даже подготовил оправдательную речь, почему я его, вопреки указу, не сдал Куда Следует.

Но Нафочка заговорил о другом. Об осмии. Откуда-де он у меня взялся, тот осмий, что я дал кузнецу, и нет ли у меня еще, и не знаю ли я, где б его добыть? Потому что истинный патриот не станет прятать осмий от Единого Ктулху и его преданных штурманов.

Я и не прятал, а вынул из кармана широченных штанов загодя написанную просьбу принять от меня скромный вклад в деле укрепления свинячества-поросячества — слиток осмия весом в четыреста тройских унций.

— А сам слиток? — Нафочка посмотрел на меня усталыми, но добрыми глазками.

— Так порвет карман-то, — не растерялся я. — Лежит дома. Пришлите кого-нибудь, а хотите, я и сам принесу его.

— Отлично, отлично. Но где же вы, любезный И., сами взяли слитки — и тот, который дали кузнецу, и тот, о котором пишете в челобитной?

Я и рассказал.

Нафочка крепко задумался, затем молвил:

— Тут дело такое. Приказывать идти туда не могу, а просить — прошу. Проведите туда отряд миротворцев! Проведете — и тогда вы станете почетным гражданином Гвазды со всеми вытекающими из того привилегиями, слово Нафочки.

Я, понятно, согласился. Лучше умереть завтра, и то не наверное, чем немедленно.

День 2426

Выходим в ночь.

Миротворцев восемь человек, люди серьезные, крещеные огнем в Казанской, Кенигсбергской и Богучарской миротворческих экспедициях. Формально Нафочке миротворческий взвод, расквартированный в Гвазде, не подчиняется, но поместный поросенок с капитаном Головко в очень хороших отношениях, опять же оба меченосцы Единого Ктулху, вот капитан и отпустил в краткосрочный отпуск по болезни ударное отделение. Все в брониках, со старыми, но верными АК-47. На меня в дедовской кольчужке и с сабелькой миротворцы смотрят с жалостью, как на дурачка. Ну-ну. Отмахаться саблей от вурдалака можно, опыт есть, а вот отстреляться… Серебряная дробь уж больно быстро кончается. А у миротворцев пули бронебойные, но серебра в них ни грамма.

Я поделился со всеми гмызью, каждому аккурат по фляге досталось, на том бочонок и кончился. Ничего, если вернусь, Нафочка казенной пожалует. А не вернусь — на что мне гмызь?

День 2427

Экспедиция вышла в ночь полнолуния. С одной стороны чревато, а с другой — в полнолуние можно идти Вовановским шляхом. Это куда ближе, чем через Брюсову Жилу.

Вышли за окраину, добрались до развалин паровозного депо. На стене виднелся щит, на щите намалеван бородатый мужик в поддевке. Мужик держал в одной руке стакан, в другой бутылку заморской водки «Ras&Puttin» и натурально подмигивал. Внизу желтела надпись: «Минздрав предупреждает: чрезмерное воздержание опасно для вашего здоровья».

— Теперь тихо, — сказал я миротворцам, топавшим, как табун тарпанов.

Те замерли.

Я достал из сидора граненый стаканчик, налил в него гмызи (у меня не просто фляга, а фляга знатная, на четверть), подошел к мужику, чокнулся и немедленно выпил.

Тут-то Вован из-под земли и выскочил.

— А, библиотекарь, — сказал он. — Сам пришел и сподвижников привел.

— Привел, — согласился я.

— Внедриться в вурдалаковы приделы хочешь?

— Не хочу — нужно.

— Думаешь, твои сподвижники вурдалаков остановят? — Вован хитро прищурился, прошел вдоль строя миротворцев, вглядываясь в бледные от луны лица, и вынес приговор:

— Они, пожалуй, и ничего. Но по сравнению с латышскими стрелками — архиговно.

Сержант Хрущ засопел, но сдержался.

Это Вовану понравилось.

— Ладно. Правила ты знаешь. Задам тебе пару загадок. Или троечку. Ответишь верно — пропущу. Ошибешься — вся гмызь моя. И твоя четверть, и то, что у сподвижников.

— Задавай, — согласился я.

— Кто такие друзья народа?

— И как они воюют против социал-демократов? — вопросом на вопрос ответил я.

— Как нам реорганизовать?

— Рабкрин! — сказал я волшебное слово.

— Шаг вперед, — скомандовал миротворцам Вован.

— Два шага назад, — перехватил управление я.

Миротворцы сделали два шага назад, земля под ними расступилась, и они провалились в недра земли. Я прыгнул вслед. Внедряться, так внедряться.

— Правильной дорогой идете, товарищи! — донеслось издалека напутствие Вована…

День 2428

Не советую падать на копчик.

Проверено.

День 2430

Вторые сутки идем Каменной Сельвой.

Я в уме напеваю мантру, которой научил меня сержант Хрущ.

Она на суржике:

Не журыся, хлопчик,

Що упав на копчик.

Был бы гмызи глоток

Та и сальца шматок.

День 2433

Нас осталось трое — я, сержант Хрущ и пулеметчик Миха.

Пуля дура, штык молодец — истину эту миротворцы вспомнили слишком поздно.

Сержант ранен, но тащит три самородка — как и все мы.

Идем к Фонтанам Ада — я в авангарде, затем Хрущ, Миха — замыкающий.

День 2434

Равноденствие. Фонтаны Ада работают в полную силу — и всё равно больше двух самородков никому взять не удалось. Не хватило тяги.

А идти в обход к Брюсовой Жиле нет ни сил, ни времени, да и вурдалаки не дадут.

Получается, вся экспедиция принесла шесть самородков осмия, потеряв при этом шесть человек.

Интересно, что скажет Нафочка?

День 2436

Официальная версия такова: вурдалаки напали на сиротский приют. Отделение миротворцев, случайно оказавшееся поблизости, пришло на помощь. Ценой собственной жизни они спасли детей. Имена павших высекут на специальной мемориальной доске. Сержант Хрущ станет старшим сержантом, пулеметчик Миха — сержантом. Библиотекарю И., который первый заметил вурдалаков и позвал на помощь, вручены именные солнечные часы и портрет Нафочки с собственнокопытной надписью: «Успехов и процветания, дорогой И.!»

Сорок два килограмма осмия, полученных в качестве трофея, поступают в распоряжение фонда Мира Ктулху.

Неофициально же Нафочка собственными копытцами подал каждому по чарке Мавзолейной Гмызи и сказал:

— Выпить и все забыть.

Забыть нужно и то, что осмия мы принесли шестьдесят восемь килограммов.

Говорят, Мавзолейная Гмызь вытворяет с памятью странные штуки.

Просплюсь — увидим.

День 2437

Память прояснилась изумительно. Помню, как миротворцы обороняли сиротский приют, как, волна за волной, рвались на штыки вурдалаки, как с кличем: «Слава Ктулху» гибли наши доблестные войны…

Я плакал — и не стыдился своих слез.

Потом пошарил в сидоре. В баклажке еще оставалась гмызь, правда немного.

Но я уже упоминал: кукина гмызь крепка.

Да еще на старые дрожжи… Все в голове перепуталось: то мы с миротворцами обороняем сиротский приют, то ищем в Саду Камней вход в пещеру Бен-Ладина, где спрятаны самородки осмия.

Сходил к миротворцам. И Хруща, и Миху перевели в далекий гарнизон, где-то под Чавесовкой.

Сходил, посмотрел на детский приют. Стоит целехонький, никаких следов оборонительных и наступательных боев я не нашел. И потом, где могилы погибших миротвоцев?

Никто не знает.

Вернулся домой, раскрыл томик любимого поэта:

«Нужно, братцы, жить скромней

Не дразнить зеленых змей

И не думать по ночам

О возмездьи сволочам»

Умели же писать прежде! Но увы, сейчас мало кто помнит гремевшего на весь мир Б.Р.

Ясно одно: с гмызью пора завязывать.

День 2441

Солнце пошло на убыль. Каждый день от западного края кто-то острым ножом отрезает ломтик. И похолодало.

Пришло предписание: украсить дома лозунгами высокой гражданственности в связи с выходом книги Ктулху «Моя Голова Думает За Вас». Кто её прочитает три раза, познает нирвану. Но читать трудно — Ктулху пишет на древнешумерском.

Народ ходит, мучается. Я — нет. Я быстренько написал белым по синему: «Учение Ктулху всесильно, потому что оно верно»

Удостоился одобрительного хрюканья Нафочки.

Люди повалили толпой. Просят слов. Мне не жалко.

«Наша цель — победа свинячества-поросячества во всей Вселенной!», «Всё во имя Ктулху, всё на благо Ктулху», «Экономика должна быть экономной!» (это особенно кстати в связи с отменой льгот для ветеранов), «Ктулху сказал — Надо, Гвазда ответила — Есть!» — только часть из них.

От гмызи отказываюсь, беру салом, картошкой, сушеными грибами, чесноком. Вот она, польза от чтения, весомая, вкусная польза.

День 2442

Слишком хорошо — тоже нехорошо. Лозунг, который я отдал учителю словесности за два фунта сала и полфунта сушеных боровиков очень понравился Нафочке, и это хорошо. Но вот то, что воплощать лозунг в жизнь придется мне — печалит.

Лозунг таков:

«Я древнешумерский учил бы за то, что на нём пишет Ктулху Великий».

Вот мне и поручено организовать и вести кружок по изучению древнешумерского языка. Так сказать, инициатива снизу поддержана верхами.

День 2444

Небеса наполнились торжественным гудом. Это с севера потянулись мухи, летящие на зиму в жаркие страны. Мухи сбиваются в такие густые тучи, что меркнет солнечный серп.

Получил депешу из канцелярии Соратников Ктулху: «Приветствуем полезное начинание ждите граммофон пластинками древнешумерского»

Депешу я поместил в рамочку и повесил на красном месте.

Теперь с изучением языка можно не торопиться: в депеше ясно написано — ждите.

Ждём.

День 2445

Из Гваздевского Попечительского Управления пришла бумага, в которой предлагалось незамедлительно ответить на насущнейший вопрос: кто есть ум, честь и совесть земли нашей? Выбрать полагалось из Краткого Списка Достойных Мужей (ни одна Жена в Краткий Список не попала), дозволялось упомянуть три имени.

Я задумался на одно лишь мгновение. Знал — неправильно отвечу, и библиотека в Гвазде закроется надолго. По слухам, первенствовали в списке Боян, Вован и Таракан, но я на слухи не падок.

Потому написал: Ктулху, только Ктулху и никого, кроме Ктулху.

И так мне захотелось гмызи!

Однако перетерпел.

День 2447

Ходил по Заболотной поляне, звал Вована. Но — не показался мне Вован. Наверное, потому, что я пришёл без подарка. Или обиделся: не его я назвал Наидостойнейшим.

Над болотом зависли два серпа — старого Солнца и молодой Луны.

Осенняя жатва.

Меня потянуло на лирику:

«Мухи улетели,

На болотах — слизь,

И крестьяне с горя

Пьют в трактире гмызь!»

День 2449

Солнечный серп стал узким и острым. Скоро совсем исчезнет.

В библиотеку пришел заводтела поэзии главной и единственной гваздевской газеты «За изобилие!»

Просил стихов к наступлению Гваздевской Ночи, но чтобы непременно бодрых и оптимистичных.

Я дал. Жалко, что ли. Сказал, что это перевод с жабонского.

«Кому нужно солнце,

Когда есть в мире Ктулху?

Природа мудра!»

День 2451

Пришел вечером в библиотеку арап, в смысле негр, то есть афроафриканец.

Старенький, седой, но еще бодрый.

— Добро пожаловать, — говорю.

Он мне:

— Нихт ферштейн, — и листок сует.

На листке ужасным почерком Вована написано:

«Тов. И.! Организуйте подателю сего блата всемерную помощь в изучении русского языка! Дело архиважное! Вован Симбирский (Марусин)»

Я пригляделся к негру, и оторопел:

— Маяковский, вы ли это?

Негр уловил слово и залепетал:

— Йа, йа, их бин Маяковский, натюрлих, — после чего заплакал.

Да уж. Воистину, каждому воздастся по его вере.

День 2454

Сколь не узок был солнечный серп в последние дни, однако ж он разгонял тьму. Сегодня Солнце окончательно повернулось к Гвазде своей тёмной стороной, и наступили месяцы Тьмы.

Перед домом поместного поросенка Нафочки зажёгся Вечный Огонь. Остальным горожанам приходится пробавляться холодным светом гнилушек.

Я еще в долгие летние дни наготовил лучины, однако пользоваться ею нужно осторожно: указ о прекращении огня никто не отменял.

День 2457

Сажаю зимнюю картошку. Под лопату. Земля еще мягкая, хотя и стылая, но не сегодня, так завтра придут морозы. Нужно поспеть — огород у меня большой, но запущенный.

Палисадник засею скороспелыми подлунниками. От них и красота, и что погрызть будет.

Работаю споро, благо круглые сутки на небе полная Луна.

После огорода сижу над докладом для населения (очередное поручение Нафочки): «Отчего погасло Солнце и почему светит Луна». Надергал подходящих цитат из работ Птолемея, Коперника, Вована, а больше всего — Ктулху. С нее и начал доклад.

Звучит цитата так: «Уходя, гасите свет!»

День 2460

Читал доклад на Ночном Съезде Работников Образования. Произвел большое впечатление. Мой труд рекомендовали к постановке на сцене Малого Гваздевского Театра (Большой ставит только балеты, а Средний шестой год как на реконструкции). Правда, доклад придется переписать с учетом требований современной драматургии.

Дали абонемент в литерную ложу — чтобы я лучше проникся духом Сцены.

Сегодня пойду на премьеру, «Ктулху в Мартобре».

Посмотрим…

День 2461

Спектакль проходил в полной тьме, так что смотреть было не на что, разве на три гнилушки над входом-выходом.

Но послушать — послушал. Играли артисты вдохновенно, с завываниями, я даже подумал — не вурдалаки ль?

Собственно, история классическая: Великий Ктулху в битве за право возглавить Родину по очереди побеждает Юриста, Семинариста и Волюнтариста, после чего хор, олицетворяющий народ, поет торжественно и протяжно «Малая земля, великая земля, ныне вся твоя, о Ктулху!»

Долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию.

После спектакля меня пригласили за кулисы, на встречу с артистами.

Гмызь у них так себе…

День 2463

Решение пришло неожиданно: это будет пантомима! Её можно будет встроить в спектакль «Ктулху в Мартобре».

Новаторская мысль осенила меня после трехчасового сидения перед белым листом бумаги. Не пишется? А мы — в обход.

И получилась прекрасная пантомима «Ктулху объясняет Копернику основы мироздания».

Режиссер тоже обрадовался: пантомима в полной темноте — явление, безусловно, новаторское. Обещает, что ко дню примирения Ктулху с Йот-Шагготом пантомима увидит тьму.

День 2466

Старуха-процентщица Раскольникова перестала давать деньги под залог! Более того, все залоги пропали! Золото, серебро, никель и прочее достояние гваздевцев, отданное ими в залог под грабительский процент, обратилось в мерзкую, дурнопахнущую слизь.

Нафочка заявил, что виной всему мундиальная трансмутация, докатившаяся до Гвазды. Сам-то Нафочка капиталы свои держит в осмиевых самородках, которые эта мундиальная трансмутация отчего-то не коснулась.

Я не Нафочка, но тоже не грущу: все мои активы — это картошка, мясная и молочная. Она тоже уцелела.

Народ сбивается в толпы и ходит по улицам, призывая громить эту самую мундиальную трансмутацию. Мол, каждая трансмутация имеет фамилию, имя и отчество.

Конец ознакомительного фрагмента.