Земные рассказы. О людях и не только

Василий Морской

Начинающий писатель Василий Михайлович Маслов, публикующийся под псевдонимом Василий Морской, рассказывает истории, случившиеся с ним, его друзьями, знакомыми и не очень, людьми.

Цель

Глава 1. Первые шаги

Почему Алексей Марков после окончания восьмого класса средней школы подался в Суворовское училище, он сам плохо понимал. С детства он помнил, когда отец приходил домой со службы, все было подчинено только его желаниям. Мама суетилась вокруг него, кормила, а Алексей сидел за столом и слушал их негромкий разговор. Служебный китель отца источал неведомые ему тогда запахи стали и краски, смешанные с запахами моря и свежего морского воздуха.

Его звание звучало капитан-лейтенант, а должность — командир БЧ-5 (боевая часть №5 — электромеханическая команда), это завораживало, будило в воображении картины трудной морской службы. Семья Марковых жила тогда на Русском острове, что вблизи Владивостока, в служебной квартире военного городка, в небольшом доме из красного кирпича, построенном пленными японцами. Мимо частенько строем проходили матросы, которым старшина командовал в такт:

— Р-раз! Р-раз! Р-р-раз, два, три! Подтянись!

Алексей с отцом частенько ходили купаться на пирсы, вдалеке виднелись шаровые (покрашенные серой шаровой краской) корпуса катеров и тральщиков. Народу тогда на Русском острове было мало, только офицерские семьи. Остров в те времена был закрытой территорией для посещения гражданских и жил своей отдельной флотской жизнью. По субботам объявлялась большая приборка (это просто уборка всего и везде), на улице матросы мели улицы и тротуары, весной красили бордюры белой краской, играла музыка из репродукторов, настроение было у всех приподнятое. В семье Марковых тоже было весело, потому что у папы в субботу был короткий день. Несмотря на это, в квартире тоже должна была производиться большая приборка и каждый знал свой маневр. С малолетства Алексей привык, что мыть палубу (то есть пол в квартире) надо было на два раза: сначала мокрой ветошью (тряпкой), а потом хорошо выжатой ветошью уже начисто. Переборки (стены квартиры) никто не трогал, так как на них были наклеены желтые в полоску обои, а подволок (потолок) два раза в год — весной и осенью — белился, чтобы выглядеть чистеньким. Поэтому и будущее Алексея просматривалось семьей на военно-морском флоте, хотя он не помнит, чтобы отец об этом прямо высказывался.

Папа вообще любил выражаться по-флотски, и Алексей до сих пор помнил эти слова, вросшие в его мозг навсегда: харчить (есть, принимать пищу), гальюн (туалет), пехотинцы (бестолковые люди, рохли), баночка (стул), каюта (комната), камбуз (кухня), драить (чистить, мыть) и так далее. Папа все умел, и всегда у него был ответ на любой вопрос. Все в его жизни, а соответственно, и в семье Марковых было подчинено определенному распорядку.

Алексея это не напрягало, а иногда даже нравилось, когда каждую зиму они обязательно ходили на лыжные прогулки, катались на коньках, а летом летали на самолете к родителям отца в станицу Голубицкую в Краснодарский край, купались в Азовском море.

Там, в Голубицкой, была отдельная жизнь, когда маленький Алеша много времени проводил с дедушкой Костей и его собаками. Константин Иванович Марков, дедушка по папиной линии, был известный собаковод и вырастил немало служебных восточноевропейских овчарок для милиции, за что имел благодарственные грамоты. Мамаша этих щенков тогда была еще жива — умнейшая собака по кличке Волна.

Дедушка выпускал Алексея с ней на прогулку и говорил всегда именно ей, Волне: мол, смотри не потеряй его, ну то есть Алексея. И она вела его по своему маршруту по станице, а он гордо вышагивал, ведя ее на поводке, хотя понятно, что это его она выгуливала, присматривая, чтобы он не выпустил поводок и не потерялся.

Как-то однажды ночью на Русском острове случилась большая суматоха, и папа сорвался, как потом выяснилось, по тревоге. Был срочный выход в море, так как в залив Петра Великого зашла американская подводная лодка, нарушив государственную границу. Двое-трое суток его не было, потом очень поздно он вернулся домой усталый, очень грязный, в машинном масле и пахнущий мазутом. Оказывается, на корабле на ходу отказал один из дизель-генераторов, и они всей машинной командой его чинили. Ведь БЧ-5 — это электромеханическая часть, отвечающая за работу всех механизмов на корабле, а его отец был командиром этой электромеханической части на своем тральщике.

Отец был немногословен, рассказывал мало, но Алексей понимал, что не все можно рассказывать даже семье. Однажды в воскресенье он взял их с мамой на свой тральщик, там было много гражданских — семьи и знакомые, был день открытых дверей, и они долго ходили по тесным проходам, запинаясь о высокие комингсы — такие специальные пороги у дверей, стукаясь иногда головой о выступающие трубопроводы и вентили.

Попав в папину каюту, Алексей сначала даже не понял, что здесь живет в плавании его отец, такая она была крошечная! Правда, другие оказались еще меньше, там почти везде жили по двое, по трое моряков, а в матросском кубрике так и вообще ввосьмером.

Одноместные же каюты были только у командира тральщика, командира БЧ-5 и командира БЧ-1, главного штурмана корабля. Алексей узнал эти запахи, именно их отец и приносил домой: запахи металла, краски, машинного масла — и свежего хлеба! Да-да, всех пригласили в кают-компанию офицеров, где очень приятный командир корабля капитан 2 ранга Безусов Александр Иванович угощал флотским борщом, макаронами по-флотски и, конечно, флотским компотом со свежеиспеченным хлебом. Казалось, ничего вкуснее этого хлеба Алексей никогда не ел.

Интересная вещь — память, она записывает некоторые события, вкусы, запахи глубоко под корку, а некоторые не записывает вовсе или просто стирает навсегда…

Спустя много лет Алексей помнил такие слова, как пуля, мизер, бомба, а став постарше, он понял, что это словечки из преферанса, карточной игры интеллектуалов и офицеров. Отец очень любил преферанс, и компания игроков из близких друзей и знакомых семьи часто собиралась по субботам на кухне и в сигаретном дыму, попивая коньячок, как они говорили, расписывала пулю. И это действо тянулось до середины ночи.

Шли годы, и отца перевели военпредом на судоремонтный завод в бухте Улисс, и семья переехала в коммунальную квартирку, всего в одну комнату, в Диомиде, так назывался район Владивостока, что располагался на берегах бухты Диомид. Соседями у них была семья старшего механика с китобойной базы «Советская Россия», которая занимала целых две комнаты. Тогда же Алексей попробовал мясо кита и краба, ему очень понравилось. Собственно, тогда же сосед дядя Саша и подарил Марковым сапожную ложку, сделанную мастерами китобойной базы из китового уса. В Диомиде родилась сестра Людмила, причем Алексей точно помнил, что, когда его спрашивали, как назовем сестру, имя Людмила было именно его выбором. Через какое-то время семья переехала на улицу Спортивную в дом №9, где маме дали двухкомнатную квартиру в четырехэтажном кирпичном доме, называемую в народе «распашонкой». Папа служил на номерном судоремонтном заводе военным представителем, мама писала диссертацию, Алексей пошел в первый класс, и это, похоже, было началом его осознанного пути.

Каждое утро Алексею надлежало пробежать три круга по двору, а потом обливаться холодной водой, стоя в ванне. С самого начала эта экзекуция была ему не по нутру, но приходилось терпеть. Отец не хотел даже и слышать возражений, и Алексей поначалу очень стеснялся, когда бежал по утрам зимой и летом, когда дворничиха причитала:

— Ой, опять Лешеньку бежать на улицу выгнали!

Но отец был непреклонен, и, когда подросла Людмила, она бегала с Алексеем, только на круг меньше. Во дворе говорили: вон Марковы опять бегут! Когда они выросли, они поняли, что к чему, зачем обливания, и бег по утрам, и все такое! Но тогда, в детстве, они делали это из-под палки.

Отец работал военпредом по гражданскому графику, рабочее время было отмерено, как у всех — с 8:00 до 17:00, все нормализовалось, боевых тревог на заводе не было. Мама защитила докторскую диссертацию, а ей еще не было и сорока лет, возглавляла онкологическую кафедру в медицинском институте, семья зажила стабильно и сыто.

Отец никогда не заговаривал с детьми о будущем, как будто само собой подразумевалось, что Алексей пойдет по его стопам, а он и не возражал. Они только раз поговорили, что дорога в высшее военное училище может лежать через Нахимовское или Суворовское училище, где ребята проходят серьезную двухлетнюю подготовку и после его окончания легко поступают в «вышку». Мама выяснила, что совсем рядом, в Приморском крае, есть Уссурийское суворовское училище, предложила: может, туда? Разговоры разговорами, а стало ясно, что к военной службе надо готовиться.

Отец научил Алексея грести на весельной лодке. Он помнил первые кровавые мозоли, которые сразу появились от отсутствия навыка гребли, однако папа спокойно отреагировал на его испуганный взгляд на окровавленные руки — до свадьбы заживет!

Они с отцом ходили на шестивесельном яле (шлюпка для шести гребцов и одного рулевого) под парусом, что приводило Алексея в какой-то первобытный восторг. На поворотах папа, сидящий на руле, как и подобает командиру шлюпки, закладывал крутой галс (путь движения парусного судна с поворотом).

Иногда черпали бортом воду, сотни брызг обдавали всех сидящих в яле матросов и Алексея, полное удовольствие, смешанное со страхом попасть в оверкиль (опрокидывание шлюпки на крутом повороте вверх дном).

Конечно, именно отец научил его не бояться и любить море, а также многим практическим жизненным навыкам. Часто всей семьей, с друзьями они отправлялись в походы по островам Рикорда, Попова, Рейнике, где ночевали в палатках, ловили рыбу, купались, отдыхали. Отец научил Алексея правильно разжигать костер, ставить палатку, организовывать, а точнее, разбивать лагерь. Все члены семьи ныряли с ластами, масками и трубками (сейчас этот способ ныряния называется снорклинг) за мидиями, трепангами и гребешками, которых в те времена водилось огромное количество и их вылов был не запрещен. Наловив в сетку гребешка, рассаживались вокруг костра и терпеливо ждали, когда раковина на огне вспухнет и откроется, тогда вырезали острым ножом самой вкусное — мускул гребешка, распахивали раковину полностью, остальные внутренности аккуратно складывали в баночку — они годились на наживку, ведь на гребешок брала и крупная камбала, и красноперка, а потом ели белый мясистый, чуть сладковатый гребешковый мускул, обильно полив выжатым лимончиком — полный улет!

Так летели школьные годы, и после окончания восьмого класса Алексей самостоятельно решил поступать в ближайшее к Владивостоку Суворовское училище, и неожиданно для его одноклассников и для родителей он поехал в Уссурийск, что в ста километрах от Владивостока, прошел медкомиссию, сдал экзамены и поступил в Уссурийское суворовское училище.

Лишь одно событие тех времен перевернуло его жизнь навсегда — умер отец. Он так и не узнал о поступлении Алексея в СВУ. В семье, где мама была доктором наук и практикующим врачом, где всегда была гора медикаментов на разные случаи, Кирилла Константиновича спасти не удалось — обширный инфаркт миокарда.

Алексей уже был зачислен в Суворовское училище и участвовал в первичных сборах курсантов-суворовцев. Неожиданно его вызвали к начальнику училища. Алексей прибыл со своим классным офицером в кабинет к начальнику, где ему и сообщили эту новость. Ему первому из всего набора выдали черную с красными лампасами суворовскую форму и отпустили в отпуск на трое суток для участия в похоронах.

Алексей ехал в рейсовом автобусе во Владивосток и понимал, что с этого момента ему придется принимать все решения в своей жизни самому, и вдруг поймал себя на мысли, что почему-то не сильно огорчен этим обстоятельством.

Глава 2. Яхты. Море. Пароход

Алексей Марков оканчивал Уссурийское суворовское военное училище с одной четверкой по химии, и ничего нельзя было с этим сделать. У него не заладились отношения с химичкой с самого первого урока еще два года назад. Наталия Александровна была маленькой, очень симпатичной молодой женщиной с красивыми ногами и прекрасной фигурой, по крайней мере, так казалось всему 4-му классу 2-й роты. На каком-то из первых уроков она привела класс на лабораторные занятия в химический кабинет, построила всех вдоль стены и нудным менторским голосом начала урок. По стройному ряду курсантов пошли небольшие смешки и разговоры, мол, могла бы и посадить нас за столы. Очень смешно смотрелась маленькая учительница химии с указкой в руке, шагающая вдоль строя высоких и не очень, однако все равно выше нее курсантов. Такая маленькая «Наполеоночка» выходила. Но это ведь военное училище, и она, — зная, что все понимают дисциплину, а она здесь командир, — скомандовала:

— А ну-ка, смирно!

При этом она ударила сгоряча указкой по ноге, указка треснула и сломалась, да так, что зацепила нейлоновый чулок Наталии Александровны, на котором сразу образовалась приличная дырка. Она отбросила в сердцах обломки указки в сторону мусорного ведра, но прочная (тогда советская) нейлоновая нитка, зацепившись за обломок деревянной указки, распустила практически весь чулок от колена, оголив красивую ножку, но больно уж все это выглядело нелепо, и народ, не выдержав, заржал.

Химичка выбежала из лаборатории. Алексей был старшиной класса и зашикал на товарищей, мол, нехорошо вышло, но вроде мы ни при чем, поэтому пойду успокою и верну учителя в класс. Он выскочил в коридор учебного корпуса и заглянул в ближайшую приоткрытую дверь, это была кладовая химических реактивов, всяких химических банок и склянок. Дернул дверь на себя и влетел в кладовую. Этот миг он запомнил навсегда! Наталия Александровна стояла босиком на куске картона совсем без юбки, вернее, в юбке, которая была задрана вверх, и снимала второй чулок!

У Алексея перехватило горло, и он не мог вымолвить ни слова, просто стоял и смотрел на ее красивое тело и ноги. Она повернулась к нему всем телом и с перекошенным от гнева лицом прошипела:

— Чего еще тебе надо?!

В общем, тогда все улеглось каким-то образом, но лично Марков получил за первую четверть конкретную тройку, потом опять тройку, химичка не простила ему конфуза, а в итоге в аттестат Алексей еле выторговал четверку, хотя очень надеялся на золотую медаль, но не получилось!

Положение о Суворовских военных училищах (СВУ) в те времена гласило, что выпускников, кто желал продолжать обучение в танковых, общевойсковых (пехотных), артиллерийских и прочих армейских военных вузах, зачисляли в эти вузы прямо во время выпуска из Суворовского училища. Их переодевали сразу в курсантскую форму того вуза, который они выбрали, отправляли в отпуск, а потом курсанты сразу отправлялись на учебу.

Алексей Марков и еще несколько выпускников из его роты изъявили желание поступать в Тихоокеанское высшее военно-морское училище им С. О. Макарова во Владивостоке. Им предстояло сдать вступительные экзамены на общих основаниях и только в случае зачисления отправиться в отпуск, а потом прибыть в училище на учебу. Все эти перипетии Марков со товарищи преодолели успешно и с сентября начали обучение в военно-морском училище.

Особо Алексею повезло в отпуске, он остался в городе. Стояла августовская жара, и он часто ездил на городские пляжи и однажды встретился со старым знакомым отца, Виктором Павловичем, который остановил юношу со словами:

— Алексей?! Марков?! Ну, ты и возмужал! Еле узнал тебя!

Они не виделись с самих похорон отца Маркова, который два года назад неожиданно умер от инфаркта.

— Пошли с нами на яхте, пройдемся по заливу два-три часа, искупаемся, если захотим, в чистой водичке… — Имелся в виду Амурский залив.

— Да я ничего не умею на яхте… — Алексею было страшновато, но при этом очень хотелось попробовать себя на парусном судне.

Яхта у Виктора была, так, по крайней мере, показалось Алексею, огромной деревянной красавицей старого немецкого проекта, еще довоенной постройки, краснодеревая, одномачтовая, с вместительным кокпитом — пространством для яхтсменов, где были несколько сидений с мягкими кожаными подкладками и местом рулевого. Название у яхты было тоже романтическое — «Виктория», она была названа в честь дочери первого владельца яхты, а Виктор Павлович сказал, что, когда яхта ему досталась, не стал ее переименовывать. Ступать в обуви на палубу было категорически запрещено. Снимали кроссовки на трапе и босиком шли по блестящей от лака деревянной палубе. Только Алексей ступил на палубу и соскочил в кокпит, из кубрика выглянула русоволосая девушка и тихим голосом сделала ему замечание:

— На лодке не принято прыгать, можно соскользнуть за борт. Надо аккуратно переступать.

— Вика, не приставай к человеку, он первый раз на лодке! — Алексей смутно вспоминал, кто это, дочка Виктора вроде была еще маленькая…

— Ну, что застыл? — Виктор подтолкнул легонько Алексея к ней. — Это же Виктория, наша с Ириной дочь, ты что, не узнал ее?

Да, это была Вика, когда-то маленькая, нагловатая и визгливая девчонка, с которой он виделся лет десять назад на каком-то семейном мероприятии. Теперь же перед ним стояла улыбающаяся загорелая русоволосая девушка в коротеньких шортах и полосатой футболке. Алексей замялся, покраснел, потом подал ей руку, она ее крепко пожала и просто сказала:

— Понятно, первый раз на лодке, тогда спускайся вниз, я все тебе здесь покажу!

— Давай-давай, дочь! Отходим минут через десять! Готовьте лодку!

Алексей спустился в кубрик и увидел тетю Иру, точнее, Ирину Витальевну, жену Виктора, в оранжевом спасательном жилете. Больше никого не было. Вчетвером пойдем в море?! Алексей был неробкого десятка, но тоже надел жилет и начал вникать в нехитрые, но важные премудрости поведения ради безопасности на парусном судне. Виктория расставила всех по местам, объяснила Алексею его обязанности на отходе. Отчалили и на малом ходу под тихий рокот дизельного мотора пошли на выход из гавани. Класс! Алексей почувствовал себя на вершине блаженства. Неторопливо вышли в Амурский залив, подул ветерок, поставили паруса: грот и стаксель. Паруса пополоскали совсем чуть-чуть, потом наполнились ветром, и в полной тишине (дизель заглушили) лодка пошла набирать ход. Вот именно эти первые ощущения запомнились Алексею на всю жизнь, и именно тогда, видимо, возникла его непреодолимая тяга к яхтингу.

Крейсерская яхта типа Л-6 была предназначена и для гонок, и для морских путешествий с почти неограниченным районом плавания. Внешние борта были выкрашены в традиционный для таких лодок белый цвет и блестели на солнце, омываемые набегающей морской волной. Путешественники сидели в кокпите на штатных местах: Виктор на руле, Алексей отвечал за шкоты стакселя (это такие веревки, которые нужно было натягивать или ослаблять в нужное время или по команде капитана), Виктория отвечала за шкоты грота, а Ирина была у них на подхвате, потому как на резком крене яхты приходилось набивать (натягивать) шкоты вдвоем, в четыре руки. Шли очень ходко, изредка помахивая соседским лодкам — в выходной день в акватории было много парусов.

К концу дня погода стала портиться. Виктор уже решил возвращаться на базу, как неожиданно резко налетел северный ветер, верхушки волн пенились и срывались. Во Владивостоке в августе это случалось нередко. Путь в яхтенную гавань лежал прямо против ветра, это для парусного судна даже очень хорошо, однако скорость снизилась, и приходилось идти галсами, пересекая линию ветра то вправо, то влево, Виктор дал команду надеть штормовые непромокаемые куртки. Оказалось, на яхте есть практически все, что может потребоваться в любой морской ситуации.

Начинало темнеть, ветер усиливался, все промокли до нитки, брызги встречного ветра и волн сделали свое дело. Стаксель пришлось скинуть, на ветру и качке Вика с Алексеем стояли на коленях на носовой палубе и пытались убрать парус в форпик, в пространство под носовой верхней палубой, иначе его бы просто смыло!

Руки сводило от непривычной нагрузки, однако Алексей не мог показать слабость и пытался изо всех оставшихся сил помогать или хотя бы не мешать. Виктор запустил двигатель, это помогло стабилизировать лодку на курсе, а когда приблизились к береговой черте, качка улеглась, ветер уже не мешал, как в открытом море, огромный город прикрывал Спортивную гавань, где обычно швартовалась яхта Виктора. Уже ближе к одиннадцати вечера на дизеле вошли в ковш Спортивной гавани и пришвартовались к причалу на свое место. У Алексея дрожали руки и колени, но было спокойно и приятно, что команда справилась и пришла в порт целой и невредимой.

— Ну что, моряк, зачислять тебя в экипаж нашей «Виктории»? — Алексей даже не мог поверить, до такой степени он боялся показаться балластом на яхте!

— Я… конечно, да… если вы считаете, что я… смогу! — Он сбивался под строгим взором Вики, глаза которой светились в сумраке кубрика игривым смехом.

— Если команда не против, принимаем Алексея Маркова матросом на яхту «Виктория» восемнадцатого августа сего года!

— Команда не против! Проверили парня, наш человек! Я и не сомневалась! — сказала Ирина Витальевна,

— Мы не против! — просмеялась Вика, отжимая промокшие вещи в ведро. Так и стал Алексей нежданно-негаданно яхтсменом.

Этим же летом они еще пару раз сходили в море, даже как-то с ночевкой на острове Рейнеке. Алексей освоился с обязанностями шкотового и действовал со знанием дела. Виктор Павлович хвалил Алексея за сметливость и быстрое схватывание и отработку яхтенных навыков, много рассказывал об отце Алексея, они работали с ним на номерном судоремонтном заводе в бухте Улисс почти десять лет. С Викой установились хорошие приятельские отношения, они гуляли по отдаленным пустынным пляжам Рейнеке, удивлялись, почему раньше не получалось видеться чаще. Марковы бывали раньше здесь, Алексей хорошо ориентировался на Рейнеке, знал места, где ловилась рыба, а где можно было понырять и достать трепанга или даже, если повезет, вытащить гребешка.

Алексей понимал, что в сентябре начинает учебу в военно-морском училище, а там присяга и служба Родине непонятно где и как. Он не хотел никаких обязательств, поэтому на откровенные намеки Виктории отвечал аккуратным непониманием. Вечером, когда родители Вики устроились на ночевку в палатке, они остались ночевать на лодке, благо на Л-6 места было полно.

Вика, видимо, решила взять эту неприступную крепость, пошла в атаку и разрешила себя поцеловать. Алексей, имевший уже опыт общения с дамами в Суворовском училище, маневрировал успешно, то есть поцеловал девушку, и не раз, но дальше дело не пошло, наконец усталость взяла свое, и, нацеловавшись вдоволь, они улеглись в «гробах» спать. «Гробом» назывались небольшие помещения по правому и левому бортам лодки в кубрике с мягким матрасом, уходящие под кокпит, размером ровно чуть толще взрослого человека. Поэтому Алексей залез ногами вперед в гроб правого борта и, не раздеваясь, уснул сном праведника.

Утром, проснувшись рано, он выбрался на верхнюю палубу. Погода была сказочной, жара уже под 25 градусов! Недалеко оказался на якорях белый пароход с названием «Тайга». Матросы красили белой краской борта, свешиваясь на подвесных люльках, играла музыка. Алексей засмотрелся на небольшой темно-синий флажок на мачте с каким-то черным знаком и военно-морским флажком в углу. Для него это была загадка.

Вика вышла, потягиваясь, и предложила сгонять на надувной лодке на берег, забрать родителей и вместе позавтракать. Так и сделали.

На завтрак сделали омлет на газовой плите, потом пили чай с бутербродами и вчерашними гребешками.

— Какой красавец гидрограф, встал, наверное, привести себя в порядок, подкрасить борта перед заходом во Владивосток! — Виктор показал на корабельный флаг: — Видишь, там, на флаге, изображен маяк и военно-морской флажок? Это означает принадлежность к ВМФ, но это судно относится к гидрографической службе Тихоокеанского флота. Я как-то года два назад участвовал в ходовых испытаниях после ремонта одного такого гидрографического судна, мне очень там понравилось. А ты где планируешь служить после училища?

Алексей даже не знал, как на это ответить, только промычал чего-то невразумительное, типа пока не знаю, определюсь позже.

— Ну, папа, ты и спросил! Он же первокурсник, чего с него взять! — Виктория мстила по-тихому за вчерашнее.

Виктор Павлович подробно описал, что ему удалось увидеть на гидрографе. Капитан и помощники — офицеры, как правило, выпускники училища им М. В. Фрунзе в Ленинграде, единственного вуза в стране с факультетом подготовки гидрографов, а средний командный состав и матросы — гражданские лица. Есть даже женщины, которые готовят пищу, накрывают в столовой, медики и научные сотрудники.

— Вот это точно то, что тебе нужно! — Виктория добивала Алексея за несговорчивость, встала из-за стола и направилась в кокпит готовить яхту к подъему якоря и началу движения. Алексей не отвечал на ее выпады, тоже начал готовить шкоты к постановке парусов.

Уже когда отошли от Рейнеке и пошли на бухту Славянка, где компания собиралась пособирать гребешка, Алексей еще раз завел разговоры о гидрографе. Виктор рассказал все, что знал: эти суда, а принято называть их гидрографическими судами, очень много ходят, морских задач перед гидрографией флотов стоит уйма — от контроля за запуском космических кораблей до изучения толщи вод морей и океанов в военных целях.

Марков потом не раз вспоминал эти разговоры на яхте, но особенно ему понравился сам гидрографический корабль, вернее, судно, его внешний вид и оснастка, множество антенн, катера, подвешенные на мощных талях, и вообще. Кода они снялись с якоря на «Виктории», Виктор сознательно, специально для Алексея сделал круг вокруг гидрографа, чтобы подробно его рассмотреть со всех сторон, и, когда они проходили мимо кормовой части «Тайги», две девушки на юте, кормовой палубе судна, весело смеясь, помахали им руками.

— Вот-вот, началось, помаши им в ответ, Лешенька! — Вика улыбалась и сверлила его взглядом. Ирина Витальевна грозно помахала ей кулаком:

— Ну что ты к нему прицепилась, ему через неделю на службу, считай, в тюрьму!

— Ну это ты хватила, в тюрьму! Отстаньте от парня, он стоит на пороге совсем другой жизни! — Виктор Павлович координировал беседу, но здесь Алексей неожиданно для всех перевел спокойным тоном разговор в другое русло:

— Я очень вам всем благодарен за этот мой отпуск, действительно, через неделю мне на службу, как там все сложится, я не знаю, но «Викторию» я не забуду никогда! — В этом месте Алексей поймал взгляд Вики, потом посмотрел на Виктора, который смотрел на них обоих.

— Да, за три похода ты стал уже опытным яхтенным матросом. Когда мы все теперь увидимся? — Виктор посмотрел на Викторию с укоризной. Алексей продолжал:

— Пока ветра сильного нет, я подготовлю все для ныряния!

На борту «Виктории» были два легких акваланга и полный набор всех «прибамбасов» для неглубоких погружений.

Тот яхтенный поход запомнился ему надолго, но особенно сильно именно тогда ему запала мысль: а что, если попробовать попасть после выпуска из училища служить на гидрографическое судно? Эта мысль поселилась у него в душе очень глубоко!

Глава 3. Приказано выжить

Год первого курса в училище начался стремительно с прохождения курса молодого бойца на Русском острове. В те годы остров был закрытой военной территорией, и они, курсанты первого курса, попав в батальон морской пехоты, прочувствовали всю тяготу молодого «мяса», которое попало в реальную мясорубку. Подъем в 06:00, бег два километра в сапогах (попробуй отстань!) в виде зарядки, потом скромный завтрак, потом военная подготовка, потом стрелковая подготовка (это очень интересно), где-то тут обед, потом опять физическая подготовка, потом полоса препятствий — и так по кругу! Немудрено, через неделю двое кандидатов в курсанты «выбросили белые флаги», то есть были отчислены и поехали домой.

Когда на построении им объявляли вердикт, командир полка морской пехоты подполковник Молодцов сказал:

— Мы здесь никого не держим, пока присягу не приняли, милости прошу на выход! Никто вам ничего не скажет. Есть один и последний шанс именно сейчас. Кто не может больше, два шага вперед!

В душах многих из них пошевелилась предательская мыслишка: а что, может, и я тоже больше не смогу, может, шагнуть — и домой?

Но понятно, не у Алексея Маркова, он же был «кадетом», то есть из суворовцев, а это уже своя каста в училище, как и «питоны», выпускники Питерского нахимовского училища. Они были приучены к муштре и бегу на длинные дистанции в сапогах, поэтому так уж серьезно не напрягались. Алексей уже давно поставил себе цель. Он решил строить карьеру военного.

За первый месяц так набегались и похудели, что, когда на церемонии принятия присяги в училище им разрешили пообщаться с родственниками прямо на плацу, мама Алексея спросила:

— Ты что, сыночка, плохо кушаешь?

Потекли будни курсантской жизни, а будни эти даже не стоят вашего времени, мой дорогой читатель. Первый курс училища, как первый год воинской службы, — приказано выжить, просто терпи, так надо.

На первом курсе все сбивались в свои группы — или по интересам, или по признаку «кто откуда» приехал, «питоны» или «кадеты», а еще была группа «местные», то есть группа из тех, кто поступал из Владивостока. Однако Алексей Марков не сильно метался и был принят везде: и там, и там.

В те годы приветствовалось умение играть на гитаре, и потихоньку в штурманской роте создался свой джаз-банд, в котором их было пока пятеро и объединяло только то, что они как-то умели на чем-то музицировать, попросту говоря, бренчать на гитарах и при этом мычать, но называли это пением. Алексей тоже немного играл на гитаре, хотя эти его способности были признаны слабыми и его пробовали на ударных. В Суворовском училище он уже играл на ударных в вокально-инструментальном ансамбле, и его усадили за «кухню», так между собой музыканты называли ударную установку.

Они уже бредили объединением в рок-группу, так как всем нравился шагающий по миру хард-рок, они все знали Beatles и любили английский язык, и к концу первого года обучения им разрешили заменить на танцах в училищном клубе старших товарищей из штурманского факультета, которые выпускались и уходили служить на флот.

Как-то на первом курсе долгими вечерами они много спорили, кем быть, как сложится судьба, куда занесет военная служба. Алексей высказывался неопределенно, больше слушал. В компании был Сергей Греков, сын командира большого противолодочного корабля на Камчатке; он сразу заявил, что обязательно пойдет служить на новый корабль и, конечно, станет его командиром, а там в академию — и прямая дорога в адмиралы. Но многие пока просто не понимали, куда идти служить, на какие корабли. Марков помалкивал.

Он уже с первых дней учебы навел справки о гидрографии, действительно, во Владивостоке базировался целый гидрографический флот, два дивизиона кораблей, здесь же размещалось командование гидрографической службы Тихоокеанского флота. Корабли гидрографии, или, если быть точнее, суда, несли на борту специальный, немного странный флаг — на темно-синем фоне белый круг с маяком и в левом верхнем углу маленький военно-морской флажок. В справочнике было сухо указано: флаг гидрографической службы военно-морского флота.

Конечно, обводы корпуса гидрографического судна далеки от стремительных форм крейсеров, сторожевиков, даже боевых катеров, однако их элегантность, какая-то рациональная компоновка всего, «покладистость к морскому ходу», что ли, угадывались сразу. Было понятно, что они ходят далеко и надолго. Их называли судами, и казалось, что судно — это что-то далекое от боевых «склянок» — звуков сигнала боевой тревоги, авралов и стрельбы из корабельных пушек, существо вольное, куда хочу, туда и иду.

Но также известно, что слово «судно» имеет и другое значение, связанное с медицинскими экзекуциями, совсем с нелицеприятными, а порой даже противными ощущениями, близкими к унижению личности, поэтому вообще сама мысль о службе на судне считалась чуть ли не крамольной. Ну как можно служить на… судне? Но тем не менее или, наоборот, тем более Алексея это не пугало, ему уже хотелось послужить на гидрографе, «поморячить», набраться опыта, а там, глядишь, дальше видно будет.

Так и текли курсантские будни. Подъем, зарядка, завтрак, занятия в классах, как в институте — лекции и практические занятия, потом обед, работы, самоподготовка, отбой, а с утра по новой… Конечно, были редкие увольнения домой — поесть, иногда на танцы. Но больше всего запомнилась «картошка»: минимум два раза в месяц первокурсники чистили картофель поздно вечером для кормления всего училища на следующий день. На картошке случалось разное. Один раз Володя Верескин поспорил, что съест, не запивая, восемь банок сгущенки. Съел и тут же отъехал в санчасть училища, потому что стало плохо, пришлось ночью вызывать дежурного санитара. Володя вообще был весьма необычным парнем, к концу первого курса он уже стал папой двух мальчиков-близнецов. Представляете, как ему было непросто!

После окончания занятий курсанты отправились на корабельную практику. Первокурсники попали на крейсер «Дмитрий Пожарский». Когда прибыли на причал, крейсер в такой близи показался огромным серым стальным чудовищем с хищно торчащими жерлами главных орудий на кормовой палубе. Всех курсантов построили на юте, где командир крейсера, легендарный капитан 1-го ранга Сергеев Валерий Николаевич, лично тихим скрипучим голосом приветствовал курсантов и объяснял нехитрые правила поведения на крейсере.

Утром в 08:00 на подъеме флага выстроилась вся команда, и курсанты поняли, что попали в суровую действительность флотской службы. Кубрик (жилое помещение матросов на корабле), в котором жил их класс, располагался прямо над артиллерийским погребом, это такое специальное место на корабле для хранения артиллерийских снарядов. Само это место было глубоко в недрах крейсера, а люк артиллерийского погреба был в том числе и в нашем кубрике. Иногда он открывался, и оттуда, как из преддверья ада, с диким свистом и шумом, с запахами пороха и смазочного масла вырывался воздух избыточного давления. Вообще, на крейсере на ходу со всех сторон неслись разные звуки и шумы огромного работающего механизма.

На переборке кубрика (на стенке помещения) было размещено специальное устройство, из которого периодически неслись какие-то команды, звонки и прочие резкие звуки, например, «колокола громкого боя», когда объявлялась учебная или боевая тревога. Это был приемник громкоговорящей связи, по нему объявлялись все команды для личного состава и днем и ночью.

Звук сделать тише было нельзя — не предусмотрено. Поначалу заснуть вообще было невозможно, однако потом привыкли и не замечали, как скрипело, свистело и гудело нутро большого крейсера.

Вообще, как оказалось, крейсер «Дмитрий Пожарский» был заслуженным кораблем, он был спущен на воду в 1952 году в Ленинграде, а с 1955 года вошел в состав действующего флота. С тех пор он сходил в множество дальних походов, был на боевой службе в Индийском океане, следил за американским авианосцем Constelation, который маневрировал на боевом дежурстве в Персидском заливе. Крейсер побывал в десятках стран с заходом в порты — Могадишо, Карачи, Бомбей, Коломбо, прошел в общем более двухсот тысяч морских миль. В 1990 году был продан индийской компании на металлолом.

Вот на таком заслуженном корабле проходили морскую практику первокурсники ТОВВМУ им. С. О. Макарова. Набили, конечно, себе шишек! Марков помнил, как стоял на посту во время стрельб на правом шкафуте и пренебрег требованием обязательно надеть наушники. После выстрела 100-миллиметровой пушки, которая была метрах в двадцати от него, ему показалось, что его шарахнули по голове молотом, да так, что ни слышать, ни говорить, ни даже дышать он не мог минут тридцать. Старшина на него кричал в полный голос, мол, какого черта он тут прохлаждается без наушников, а Алексей только мотал головой и ни слова не слышал! Его отвели в лазарет, где он пролежал остаток дня просто глухой тушкой.

Там же, на крейсере, впервые познакомились с крысами. Матросы их звали «Ларисками», они были везде. Поначалу все были очень напуганы и плохо себе представляли, что делать, если она ночью прыгала тебе на шконку (это подвесная кровать) прямо с трубы, которая проходила прямо над твоей головой. Потом матросы с крейсера научили нас с ними разбираться. Ставилась своеобразная ловушка из проволоки прямо на трубе, и все ожидали момента, когда крыса туда попадет и повиснет в петле. Тогда ее аккуратно снимали с трубы прямо в проволочной петле и кидали в пустую гильзу от снаряда главного калибра, где она отчаянно визжала, попав в кучу своих сородичей. За десяток таких «усатых морд» на камбузе (корабельная кухня) давали всякое разное угощение. Так вот и жили на крейсере целый месяц.

Тогда на практике они обошли вокруг Японии через Корейский пролив, далее с заходом в Советскую Гавань (стоянка четыре дня) и обратно во Владивосток через четвертый Курильский пролив и пролив Лаперуза.

Усталые, но совсем не худые (регулярное питание на крейсере к концу практики всем шло на пользу), не побежденные судьбой, все как один вернулись на базу, и, когда их привезли в училище и дали полдня на сборы и отправление в летний отпуск, многие повалились на курсантские койки и спали в тиши училищной казармы до следующего утра, благо никто их в это время уже не трогал.

Алексей же спать не стал, собрался в отпуск за полчаса и первым делом позвонил Виктории:

— Ну как там крейсер? — Она уже знала, что они морячили на «Дмитрии Пожарском».

— Да так, нормально! А мы увидимся? — он старательно подавлял в себе нотки нетерпенья.

— Ну приезжай в яхт-клуб, я свободна!

Алексей чуть не закричал в трубку:

— Конечно, дорогая, я за тобой заеду домой!

Он уже выскочил по трапу на выход из корпуса и дальше к КПП. Его охватило такое чувство свободы и вседозволенности, как никогда раньше! Он почти бежал к остановке автобуса, чтобы добраться до своей квартиры на улице 25-го Октября. Ему хотелось кричать от радости, что с завтрашнего дня не будет подъемов и проверок, осмотров и всяких построений, вахт и дежурств, по крайней мере, целый месяц! Это чувство первого дня отпуска залезло ему под корку, оно въелось во все существо Алексея, он запомнил это на всю жизнь, и впоследствии, когда ему выпадал отпуск, это чувство возвращалось, вскипало в нем, будило самые смелые замыслы и планы, придавало силы и буквально проясняло весь смысл его дальнейшей жизни.

Этот первый день первого в своей жизни отпуска Алексей запомнил буквально по часам. Он прибежал домой, побросал форму как попало, надел джинсы и новую футболку, взял темные очки-капли, которые ему привез в подарок из рейса старый отцовский приятель Геннадий Синегурский, тоже судовой механик, ходивший в «загранку».

Перед квартирой Виктории он постоял немного, осмотрел себя — загорелые руки эффектно смотрелись с белой футболкой — и, удовлетворенный своим видом, протянул руку к звонку. Дверь вдруг открылась, как будто Вика смотрела в глазок и открыла ему сама. Она стояла на пороге, смотрела прямо на него, загадочно улыбалась. Он потянулся за очками, которые еще не успел снять, как она сама сняла их легким движением и… обняла, обхватив шею и прижавшись к нему всем телом.

Марков тут же улетел в астрал, голова закружилась, и он понял, что сегодня, сейчас это произойдет! Он подхватил ее на руки и бережно, по крайней мере, ему так казалось, понес ее на диван в гостиную. Они погрузились в водоворот поцелуев, и только через несколько минут Вика вдруг низким голосом сказала:

— Погоди, Леша, я хоть дверь закрою!

Алексей заметался, в эту паузу непонятно было, что ему делать, хотя он, конечно, уже тысячу раз в мыслях прокручивал этот сценарий, все равно не мог сосредоточиться. Она вернулась не сразу, зашла куда-то, появилась перед ним в одной футболке и, улыбаясь, толкнула его спиной на диван, упала рядом. Марков стащил с себя не без труда все одежды, Вика сдернула с себя футболку. Он задохнулся от нахлынувших на него ощущений, прикоснулся губами к ее упругой коже и начал целовать ее наливающуюся грудь.

Марков уже знал некоторые детали процесса, у него уже был опыт в Суворовском училище, однако он не смог удержать плоть и, как говорится, «не доехал» до цели, очень смутился, однако Виктория (девушки почему-то всегда мудрее мальчиков-сверстников) потащила его в ванную комнату, где они забрались вместе в теплую пенную воду, плескались, смеялись, смущение улетучилось, само собой.

Потом они стояли под душевой струей, прижавшись друг к другу телами, Вика дрожала, а Алексей целовал ее во все места, потом бросил на пол махровое полотенце, и, растянувшись на нем, они сделали это теперь уже очень уверенно, несколько раз, до пота, до стона, до замирания, до беспамятства.

Он очнулся в постели Вики, за окнами была темень.

— А где родители? — Алексей чувствовал себя, как после хорошей физической нагрузки, все мышцы болели.

— Они уехали в отпуск, в Сочи!

— А ты что же?

— А я осталась тебя ждать!

Глава 4. Без вины виноватые

Летний отпуск пролетел почти мгновенно, несколько дней Алексей провел с Викторией. Не выходя из квартиры, они перекусывали бутербродами, пока все не кончились — наконец до них дозвонилась мама Алексея, и пришлось врать ей, что они ходили с ребятами на яхте на остров Попова загорать и купаться. Вечером он поехал домой и прямо с порога сказал матери:

— Мамочка, кажется, я женюсь!

Мама Алексея, мудрая женщина, сказала, что это все понятно, мол, пока не торопись, что не надо жениться на каждой девушке, с кем ему удалось, мягко говоря, провести ночь или даже несколько ночей. Они даже повздорили немного, потом все успокоились, и Алексей вдруг почувствовал дикий голод, а у мамы всегда был полон холодильник всякой еды. На том и закончили прения.

Начались занятия второго курса в училище, все потекло по намеченной траектории, уже было полегче, начались интересные для будущих штурманов предметы. Местные (Алексей относился к этой категории курсантов) ходили домой почаще, однако с ночевкой их не отпускали, поэтому многие ходили на танцы, активно знакомились и ухаживали за девушками, времени стало хватать на все.

Виктория тоже была занята в университете, и они виделись редко. Они иногда перезванивались по телефону, однако в очередь к городскому аппарату в жилом корпусе курсантов штурманского факультета была такой длинной, что хватало только сказать последние новости и совсем было не до сантиментов.

Курсантов второго курса называли «без вины виноватыми» и неслучайно, так как, по статистике, основными нарушителями дисциплины в училище были именно второкурсники, которые, пережив тяготы первогодков, начинали утверждаться в своем новом статусе, ходили в самоволки, употребляли спиртное, в общем, вели себя, как уже опытные «старички». А училищное начальство бесцеремонно изгоняло нарушителей из своих рядов дослуживать положенные сроки в действующие подразделения флотов.

В классе Алексея тоже были потери, не все доучились до конца учебного года — сами виноваты, надо было быть умнее. Марков усиленно зубрил штурманскую науку, ему нравилось, он серьезно готовился в моря. Джаз-банд штурманского факультета уже вовсю играл на танцах в училищном клубе, свободного времени почти не было, и Алексей редко виделся с Викторией, с удивлением обнаружив, что их встречи уже не приносили ему той первобытной радости, которую он испытал год назад. Постепенно их отношения охладели и перешли в статус «хороших знакомых».

Завершался второй курс училища корабельной практикой на учебном корабле «Бородино». Обитаемость учебного корабля не шла ни в какое сравнение с условиями жизни курсантов на крейсере. По условиям обитаемости это был круизный лайнер, каюты и кубрики с кондиционером, превосходное питание, просторные учебные классы, все было очень комфортно и удобно, по крайней мере, Алексею так это показалось. Началась штурманская практика на самом деле. Вместе с преподавателями они вставали по ночам на астрономические занятия, учились работать с секстаном, измерять высоты светил, разбираться в ночном небе, определять точное место корабля в бескрайних морских просторах. Алексею все больше нравилась эта профессия. Он выиграл несколько конкурсов на точность определения места в море по высотам светил, уже завоевал славу «вечного пятерочника».

Параллельно грыз английский язык. Алексей считал его основным для мореплавателя, поэтому поступил на курс военного переводчика в училище и взял с собой на УК «Бородино» учебники и большой англо-русский словарь. Еще отец научил его делать словарные карточки, небольшие картонные квадратики, с одной стороны которых были написаны английские слова, а на обороте — их перевод, и он каждый вечер занимался заполнением словарных карточек по разной тематике. Этот метод действительно был эффективным, слова запоминались очень хорошо.

Учебный корабль на пять суток зашел во вьетнамский порт Камрань, как принято говорить — для пополнения запасов. В основном это была пресная вода и бананы, которые выдавали на вечерний чай еще несколько дней.

В те времена в Камрани была размещена оперативная эскадра Тихоокеанского флота. Стоянка выдалась очень интересной.

Алексей был во Вьетнаме впервые, да и, вообще, за границей впервые, его интересовало буквально все, особенно что связано с жизнью и бытом других людей, поэтому он записался и дважды посетил вьетнамскую деревню, познакомился с вьетнамской семьей и даже почерпнул какие-то знания об их быте.

Он пытался общаться на английском, однако лейтенант Фу, как он назвался, когда-то учивший английский в школе, понимал его отрывочно, а говорил совсем плохо. Единственное, что Алексей усвоил из разговора, что он линсо, по-вьетнамски — русский.

Семья лейтенанта Фу, состоящая из четырех человек, размещалась в небольшом собственном одноэтажном домике, где были две небольшие спальни и комната — гостиная, она же кухня и столовая, общей площадью, наверное, метров двенадцать-пятнадцать. С улицы их дом напоминал небольшую деревянную коробку с тростниковой крышей, стоящую на сваях. Вьетнамцы были очень радушны и напоили Алексея необычным для него чаем с маленькими сушеными бананчиками.

Алексей, конечно же, едал бананы и раньше, те, к которым мы привыкли — большие желтые плоды. Эти же были маленькие и сморщенные, но очень сладкие, с необычным вкусом.

Когда на следующий день Алексей снова посетил семью лейтенанта Фу, его встретили очень приветливо, как старого знакомого, долго что-то обсуждали и цокали языком, потом жена лейтенанта вынесла плошку белейшего риса и поставила ее перед ним, потом добавила несколько небольших чашечек с какими-то цветными жидкостями. Алексей почувствовал себя неловко, за столом сидели дочери офицера пяти и десяти лет, худенькие маленькие вьетнамочки, а перед ними лежали только маленькие сушеные бананчики. Алексей жестами пояснил, мол, спасибо, но давайте все-таки вместе есть рис, мол, ему одному неудобно. Лейтенант Фу долго что-то обсуждал с женой, обращаясь и к нему тоже, пододвигая плошку с рисом опять к Алексею. Алексей из уважения попробовал большой деревянной ложкой со странной короткой ручкой рис, макнув его предварительно в чашку с темно-желтой маслянистой жидкостью. Неожиданно оказалось вкусно. Он заулыбался, а вьетнамцы закивали головами и радостно загалдели, что, мол, зря отказывался — вкусно ведь!

Алексей на прощание подарил лейтенанту военно-морскую пилотку с офицерской кокардой, которую выкупил у мичмана, хозяйственника с УК «Бородино», отдав ему все имеющиеся наличные деньги, порядка восьми рублей. Лейтенант Фу взял подарок и, вытянув ладони вперед, встал на колени, жена и дети встали в низком поклоне, Алексей смутился еще больше и пулей выскочил из их дома.

Когда УК «Бородино» отчаливал от пирса Камрани, курсанты собрались на астрономической палубе и наблюдали за швартовкой и отходом, было весело, все обменивались впечатлениями, разговаривали, понимая, что через неделю будут дома. Алексей смотрел на большую группу провожающих вьетнамских военных и вдруг заметил, что один из офицеров оцепления у самого края пирса вдруг стал по-военному отдавать честь отходящему кораблю. Его фигура показалась очень знакомой Алексею. Да это же был лейтенант Фу! Он узнал его и, перейдя на спардек, начал махать офицеру рукой — прощай! Через минуту фигура ответила прощальным взмахом: пока, линсо!

Конец ознакомительного фрагмента.