Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели

Василий Звягинцев, 2008

Александр Шульгин, а вслед за ним и Андрей Новиков надеялись, что дуггуры, столкновение с которыми в одной из альтернативок едва не стоило Шульгину жизни, так и останутся лишь эпизодом в их богатой на приключения судьбе. Однако дело оказывается намного серьезнее, а возможности новых врагов – значительно разнообразнее. Появляется реальная угроза захвата дуггурами Земли Главной Исторической Последовательности и прекращения ее дальнейшего существования. Андреевское Братство снова начинает бой во времени и пространстве. Теперь его полем становится Южная Африка конца XIX века. И не случайно. Ведь разгоравшаяся там и тогда англо-бурская война, о которой наши современники знают в лучшем случае по романам Конан Дойла и Буссенара, имеет для будущего гораздо большее значение, чем просто эпизод в британской колониальной политике…

Глава пятая

Когда Новиков с Шульгиным увидели Сильвию, приготовившуюся к своей новой роли, то испытали чувство, близкое к удивлению, невзирая на привычку к любым странностям жизни. На Дайяну она походила поразительно. Чуть помоложе, поизящней фигурой, килограммов на десять, наверное. Видимо, так Главная координаторша выглядела в прежние времена. Леди Спенсер лучше знать. Но в целом — прямо-таки изумительная женщина. Что-то в духе Бердслея,^[24] особенно если ее раздеть, в чисто эстетических целях.

Пользуясь отсутствием здесь своих женщин, они выразили восхищение всеми подходящими словами и жестами.

— Спасибо, но ведь комплименты относятся не ко мне? — ответила она, слегка кокетничая/ А может быть, и всерьез.

— Ровно в той мере, как к великой актрисе, выходящей на аплодисменты. Безотносительно, какой на ней костюм и грим, — со всей куртуазностью ответил Новиков.

— Хорошо, принимается. Кого это вы с собой привели? — спросила Сильвия, обратив внимание на переминающегося у порога прихожей англичанина.

— А это тебе объект для изучения. Что скажешь? — Шульгин подтолкнул пленника в гостиную.

Леди Спенсер окинула его нарочито небрежным взглядом. Как курьера, доставившего письмо.

— Очень приятный молодой человек, что еще скажешь до вскрытия…

Подходящее начало для душевного разговора. Британский юмор или намек, особенно зловещий в устах прелестной дамы, окруженной ароматом духов и ярко выраженной сексуальности.

Да Биллингер и без того был подготовлен к откровенной беседе. Сильвии и затрудняться не пришлось. Этот господин принадлежал к категории «близких сотрудников», каким мог бы стать и Новиков, если бы принял самое первое предложение Ирины. Природный землянин, завербованный в открытую, то есть знающий, кем является его хозяйка, посвященный во многие детали, намного более просвещенный, чем обычные его современники, работающий не за деньги, а за бессмертие. Вернее — за полтораста-двести лет здоровой и насыщенной жизни, что практически одно и то же в мире, где до семидесяти доживали редкие персонажи, не исключая лиц королевской крови. Из русских царей, например, ни один не дожил.

С такими людьми очень просто разговаривать. Слишком несопоставимые по значению и ценности гирьки лежат на весах.

Искать Сильвию-1, а еще проще — «/99», не требовалось. Она по-прежнему (то есть изначально) проживала в своем особняке окнами на Грин-парк и, по позднему времени, должна была быть дома. Особенно — ожидая информации от Биллингера.

— Это ничего, если мы к ней завалимся такой компанией? — шутливым тоном спросил Шульгин.

Ответа не последовало. Пленнику было не до того, а Сильвия перешла на русский, которого Биллингер не знал, и начала подробно инструктировать своих спутников.

На двух кебах они подъехали к знакомой всем, кроме Берестина, двери. Шульгин, вспоминая молодость (не такую уж близкую — предыдущий визит в этот дом состоялся почти столетием позже), подергал за рычаг механического звонка, дождался, когда ответит швейцар. Подтолкнул вперед Биллингера, чтобы ответил, как надо.

Да, леди Спенсер, встретившая их на пороге гостиной второго этажа, выглядела не столь соблазнительно, как в восемьдесят четвертом. Мини-юбка красит женщину с хорошими ногами гораздо больше, чем платье с турнюром.^[25] Возрастных изменений он в ней не заметил, только макияж был грубее и примитивнее.

Вторая леди Спенсер, изображающая из себя Дайяну, до последнего держалась позади, надвинув на лицо капюшон плаща.

— Генри, кто это с вами? — несколько нервно спросила эта Сильвия.

— Те, кто вас интересовал, миледи, — ответил Биллингер, как его научили.

На самом деле на миледи из известного фильма в исполнении Милен Демонжо^[26] куда больше походила другая Сильвия, преобразившаяся в Дайяну. Только она была темноволосой.

Новиков, избавившись от депрессии, пребывал в постоянной легкой эйфории и с нетерпением ждал, когда две сиамские кошки встретятся лицом к лицу. Это сулило новые и интересные впечатления.

— Во-первых, это я, — с достоинством произнес Шульгин и представился: — Ричард Мэллони, эсквайр, родной племянник известного вам сэра Говарда.

На Сильвию это впечатления, судя по мимике, не произвело, не фигура, мол.

«Так чего же ты так засуетилась, милейшая? — подумал Сашка. — За пару часов налет подготовила на яхту никчемного человечка…»

— И я, — шагнул вперед Берестин, выглядевший, как в свои лучшие лейтенантские годы. Конечно, соответствующая эпохе одежда его тоже не украшала. В кителе с ремнем и портупеей, умело подшитых галифе и заказных сапогах он смотрелся бы гораздо интереснее. Зато хватало исходящих от него воли и характера.

Новиков ничего не сказал, с вялым любопытством пресыщенного туриста переводя взгляд с хозяйки на интерьер холла и обратно. Руки он держал в карманах брюк. Совсем невоспитанно, но как бы с намеком, что имеет для этого основания.

Лицо хозяйки дома напряглось. Элементарно может на опережение и пальнуть из своего блок-универсала. Поскольку уже впала в некоторую панику.

И тут, в лучших традициях драматических театров, из-за спины мужчин выступила Сильвия-Дайяна, сбросившая свою маскировку.

Это было красиво.

Одета была вторая Сильвия тоже в соответствующее эпохе дорожное платье, но это как-то не воспринималось. Ей хоть туника, хоть телогрейка — без особой разницы. Она была царственна, и этим все сказано.

— Верховная… Это вы, Верховная? — пролепетала Сильвия вмиг ставшим непослушным языком. Опыта у нее было маловато в сравнении с любой из своих старших аналогов. Ни мировых войн, ни революций она не пережила, то есть фактически, являясь аггрианкой со всем набором способностей и возможностей, она одновременно была женщиной этих спокойных, застойных, выражаясь языком далеких будущих, времен. И не могла быть иной, поскольку нечего здесь делать суперэмансипированной даме конца ХХ века. Разве что пираткой стать или аморальной владычицей какого-нибудь варварского княжества.

— А кто же? Я рада, что вы хотя бы не забыли мой облик, должность и полномочия. А теперь ведите…

— Куда?

— В любое место, где можно спокойно поговорить. Если будете так любезны, можно в столовую. Самое время для позднего ужина…

Схватки сиамских кошек, на которую рассчитывал Новиков, не получилось. Сильвия-Дайяна издевалась над своей предшественницей не хуже, чем въедливый полковник из округа над инспектируемым командиром роты провинциального гарнизона. Преимущество первого заключается в том, что он может делать все, что взбредет ему в голову, говорить любые глупости, требовать исполнения самых дурацких приказов, а второй может только вытягиваться в струнку, материться в душе и отвечать: «Есть, будет исполнено!»

Первым делом Сильвия-84 потребовала отчета, с какой именно целью был устроен цирк на таможне.

Ответ Сильвии-99, совпадающий с первоначальным предположением, что она просто хотела выяснить, кто и с какой целью явился в Лондон под флагом сэра Говарда, Верховную не удовлетворил. Последовал резкий разнос, в общем — не вполне заслуженный. В пределах своей компетенции и контролируемой территории координатор имела право использовать любые методы, которые сочтет необходимыми. Но ссылаться на это — почти то же самое, как начальнику патруля сначала попытаться арестовать генерала, а потом оправдываться тем, что обознался.

В подобном духе Сильвия-Дайяна и выразилась.

— Делать вы действительно можете почти все. Но не то, что нравится лично вам, лишь то, что идет на пользу Главному делу. А если вы начинаете плести интриги против своих коллег и сотрудников, это может квалифицироваться… — Как именно, она говорить не стала. Недомолвка часто имеет большее воспитательное значение, чем прямая угроза. — Вдобавок вы осмелились причинить неудобства лично мне! Для вас что, уже не существует авторитетов? Не слишком ли много вы о себе возомнили?

— Но, Высочайшая! Откуда я могла знать, что вы изберете для Посещения столь необычный способ? Если бы я получила сообщение…

— Незнание — не оправдание! Как, где и в каком облике появляться — моя прерогатива. Вы, в свою очередь, должны принимать решения на основе всестороннего предварительного изучения… Вы с Шаром советовались?

Вошедшая во вкус своей новой роли леди Спенсер трамбовала подчиненную по полной программе, попутно выясняя интересующие Братство детали здешней оперативной обстановки. Делать это было тем более легко, что она вполне прилично помнила собственные операции, проводимые тогда, то есть сейчас. Много, конечно, с тех пор воды утекло, кое-какие детали, конкретное содержание казавшихся тогда важными бесед с министрами и членами парламента стерлись из памяти. Для чего и пригодилась хозяйка дома.

Мужчины, усаженные за отдельный стол, в разговоре не участвовали, сознавая свое подчиненное положение, тем более что дамы часто переходили с английского на аггрианский язык.

Они в основном, отдавая должное ужину и напиткам, потихоньку потрошили Биллингера, но выглядело это вполне невинно, как ни к чему не обязывающий треп адъютантов занятого государственными делами начальства. Позволили выпивать и закусывать, не дергают поручениями — вот и слава богу. Жаловались друг другу на трудности и неблагодарность выпавшей службы, но касались и выпадающих в ней радостей и преимуществ перед «серой пехотой»… Совершенно обычный разговор, позволяющий при должном опыте выяснить у коллеги такие вещи, которые в ином случае он не выдаст и под пыткой.

Шульгин одновременно с любопытством рассматривал помещение и другие комнаты, которые просматривались в перспективе сквозь открытые двери. То, что попадало в поле зрения, изменилось поразительно мало. Что значит сила вековых традиций и налаженного образа жизни целых поколений. Мебель в стиле «хай-тек», естественно, отсутствовала, и радиоэлектроника, зато почти все остальное — как было (будет). Те же картины на стенах и скульптуры по углам, напольные часы в простенке, мерно качающие начищенным маятников и низким, долго не гаснущим звоном отбивающие четверти часа. Он испытывал здесь легкое ностальгическое чувство и думал, что не прочь бы еще раз пережить то, что здесь однажды пережил.

Новиков, потягивая ирландский виски со льдом, думал о другом. Как сильно повезло Ирине, да и всем им, что за ней тогда явились плохо подготовленные (точнее — не настроенные на серьезное сопротивление объекта) оперативники, а не такая дамочка. Ирину бы она сломала враз, и все их «домашние заготовки» ушли бы коту под хвост. Эпопея закончилась бы не начавшись. А уцелевшие герои продолжали бы влачить исходное существование, за почти недостижимой по причине горбачевских новаций выпивкой на кухнях и в рабочих кабинетах обсуждая пути и перспективы «перестройки».

— Проводите меня в свой рабочий кабинет, — наконец сказала «Дайяна», отодвигая чайную чашку и первой вставая.

Кабинет Сильвии-резидента, а не светской дамы, который у нее тоже имелся, был, с поправкой на время, таким же точно, как у Ирины, у Лихарева, всех прочих координаторов. Все они прибывали на Землю с довольно ограниченным набором приборов и инструментов, а все остальное, потребное в работе, мастерили на месте, совершенствуя по мере течения человеческого прогресса. Этакий «кружок технического творчества», как однажды сформулировала Ирина в разговоре с Новиковым. Определенный смысл в этом был, в рамках теории сохранения интеллектуально-технического баланса. Все здесь было ей знакомо до последнего гвоздя, до содержимого каждого шкафчика и ящиков в нем. Расположение и коды тщательно спрятанных сейфов. Но держалась она так, будто попала сюда впервые.

— Где твой Шар, милочка? — спросила Сильвия-Дайяна, садясь в кресло перед рабочим столом.

Сильвия-99 покорно вынула его из специальной ниши, прикрытой большой гравюрой в медной раме.

Шар, как известно, является альфой и омегой власти любого резидента. В зависимости от введенных в него установок он позволяет быть «царем Горы», самым сильным и информированным субъектом данной реальности. Обеспечивает постоянную связь, интеллектуальную и административную поддержку «Генштаба» на Таорэре. Стоит захотеть «Высшим», а то и обычному оператору, заведомо искаженные подсказки и указания Шара могут низвести успешного координатора до уровня дауна в компании нормальных сверстников. Причем чем координатор дисциплинированней, тем легче его подставить. Ирина в свое время, увлекшись Новиковым и его друзьями, вообще перестала реагировать на поступающие команды, это ее и спасло.

— Объявляю тебе, резидент Сильвия, что до особого распоряжения уровень твоих полномочий снижается на две ступени. С оставлением в прежней должности.

Сильвия-Дайяна была грозна и прекрасна. Она откинула крышку Шара, что-то там сделала и снова поставила на стол. По сути этот жест приравнивался к срыванию звездочек с погон.

— Отныне ты на двадцать лет лишаешься права самостоятельно обращаться к руководству Таорэры. Если возникнет необходимость, тебе поступят указания. Дай мне твой блок-универсал…

Сильвия-99 покорно протянула начальнице свой портсигар.

Одно легкое движение ладони, и сверкающих алмазов на крышке стало гораздо меньше, и они приобрели иную конфигурацию. Это преобразование лишило девушку положения «старшей среди равных», возможности руководить другими координаторами и координаторшами Земли за пределами Западной Европы, то есть на самом деле разрывало связь в цепи аггрианской агентуры. Данная Сильвия оставалась вроде бы и всевластной, но только в ограниченном регионе: непосредственно Метрополия, половина Европы и британские Доминионы. В частности, из-под ее влияния полностью уходила Российская Империя.

— Но за что, Великая, в чем я провинилась? — Из глаз разжалованной леди Спенсер потекли крупные слезы обиды и жалости к самой себе.

— По-настоящему — ни в чем, дорогая. Если бы ты провинилась, наказание последовало бы немедленно, и ты знаешь какое… А сейчас я привожу положение в соответствие с распоряжением ТЕХ, КТО ВЫШЕ НАС. Решено, что система контроля за Землей должна стать более децентрализованной. Я тебе даже слегка завидую — в твоей жизни ничего не меняется, а ответственности намного меньше. Клянусь, хотела бы с тобой поменяться… Принеси мне бокал джинна с хинным тоником. Себе тоже возьми…

Когда Сильвия вернулась с двумя бокалами, грозная повелительница выглядела совсем благодушно. Ну а как иначе? Сначала наведи на подчиненных страх божий, потом начинай разговаривать по делу.

— Я не ошибаюсь, ты сейчас занимаешься обеспечением грядущей Англо-бурской войны? — спросила Сильвия-Дайяна, делая миниатюрный глоточек. Дамы Викторианской эпохи не могут уподобляться простолюдинкам. Если дают себе волю, так без свидетелей.

— Да, Верховная… Так мне было предписано. И я сделала многое… Никто не вправе меня упрекнуть…

— Забудь об этом. Планы поменялись. Все свои способности тебе предстоит направить на подготовку англо-германской войны. Другие координаторы получат свои задания. Есть мнение — сейчас нужно, чтобы они работали независимо друг от друга. В чем причина — тебя и тебе подобных интересовать не должно. А Капская колония, Трансвааль… Забудь… Пожалуй, я задержусь в Лондоне на определенное время, сама займусь практической работой. Иногда нужно восстанавливать навыки, они так быстро забываются…

— Но я ведь сама родом из Капской колонии… Там мои родовые земли…

— Забудь, — жестко повторила Сильвия-Дайяна. — Родом ты совсем из другого места, не думаю, что тебе хочется вернуться туда раньше, чем придет время. У тебя не может быть личных интересов и сентиментальных воспоминаний. С завтрашнего дня ты будешь делать все, что в твоих силах, чтобы убедить влиятельную часть общества в необходимости сближения с Россией для противодействия кайзеру и французам.

— Но как же, Величайшая? Ведь только от победы над бурами зависит дальнейшая европолитика! Контроль над всем Югом Африки, над германскими колониями, над французскими притязаниями на соперничество, наконец… То, что вы предлагаете… Это ведь смена многовекового вектора…

— Милейшая, вы хотите, чтобы я сейчас же заменила вас на другую персону? У меня есть. Один из двух приятных мужчин, что пришли со мной. Какой из них вам больше нравится в качестве будущего резидента?

Сильвия-99 помертвела лицом. Это трудно описать, но так это выглядело. Уже не из генералов в майоры, а в рядовые, причем не в английской армии, а в русской, времен императора Николая Павловича. Где бывшего свитского офицера и на Кавказ могут направить, под пули чеченцев и черкесов, и сквозь строй в пятьсот шпицрутенов прогнать, если потребуется…

— Какое вам дело, дорогая, до европолитики? Двадцати лет не прожила здесь и стала себя отождествлять с этими… — Жест и выражение лица Сильвии-Дайяны были до предела презрительны. — Интересы Великого Проекта никак не подразумевают личной привязанности к какой бы то ни было цели или идее. Неужели вы забыли и это? Вообразили, что вы на самом деле титулованная особь одной из человеческих общностей? Вам понравилось ощущать себя так?

— Простите, Верховная, я на самом деле совершила много ошибок. Но если бы мне было позволено…

— Будет, будет позволено, не нужно так нервничать. Ты останешься при своей должности. Но впредь будь поаккуратнее. В мыслях и поступках.

Самое интересное, что о сути действительных «ошибок» резидентки впрямую не было сказано ни слова. Все происходило на уровне намеков и оттенков смыслов. Начальник сказал, что ты плохо подстрижен для строевого смотра, и он будет прав, невзирая на то, что ты от природы лысый. Ничего не докажешь…

— Теперь успокойся, дорогая, — сказала едва ли не материнским тоном Сильвия-Дайяна, как бы между прочим трогая пальчиком с длинным наманикюренным ногтем нужные ей контакты распределительного щита. Сильвия видеть этого не могла, занятая собственной внешностью — устранением следов слез с накрашенных глаз и напудренных щек. — Считайте, что я провела с вами воспитательную беседу. Иногда такое приходится делать. Это входит в мои обязанности. Подготовь мне все материалы, абсолютно все, компрометирующие тем более, на каждую значительную персону истэблишмента. На членов королевской семьи тоже. Если тебя по-прежнему волнует Британия, постоянно держи в уме, что у нее нет ничего, кроме интересов. Какие интересы появились сейчас — буду решать я. А сейчас мы вернемся в столовую, и до тех пор, пока потребуется, ты будешь воспринимать советы моих сотрудников, как мои собственные. Если кто-нибудь из них захочет переспать с тобой — соглашайся со всей радостью. Своего Биллингера отошли. Здесь и сегодня он больше не нужен. Я тоже вскоре вас покину. Не расстраивайся, любое бытие лучше небытия…

Это прозвучало достаточно угрожающе. Вроде как вопрос Сталина Михаилу Кольцову при вручении ему ордена: «Но вы же не собираетесь застрелиться?»

Ответ журналиста не имел никакого значения.

Когда они вернулись к себе в отель, Сильвия попросила Новикова, Шульгина и Берестина задержаться на несколько минут.

Вернулась в легком платье выше колен, надетом, похоже, на голое тело. Устала она от тугого корсета, турнюра и прочих утомительных предметов женского туалета. Но все равно оставалась в облике Дайяны, что подсознательно волновало не только Андрея и Сашку, но и Алексея. Хотя ему-то повезет обладать этой женщиной, если она вдруг не сбросит маскировку.

— Одним словом, так, дорогие друзья (по-английски это имеет несколько другой оттенок, чем по-русски, но тут уж ничего не поделаешь), в результате сегодняшней акции мы себя достаточно обезопасили. Выиграли несколько темпов. В правительстве начнутся разброд и шатания. Партия войны наверняка потеряет имеющийся перевес. Очень может быть, что несколько активизируют свои позиции Германия и Россия. Тамошние координаторы, получив свободу, начнут проводить политику, независимую от сидящего в Лондоне резидента…

Она на несколько секунд словно вернулась мыслью в собственное прошлое. Взгляд ее слегка затуманился.

— Алексей, налей мне немножко розового…

Не беспокоясь о пристойности своей позы, расположилась на широкой оттоманке,^[27] приняла из рук Берестина бокал королевского розового джинна, от поднесенной зажигалки прикурила сигарету. Новиков мельком, по привычке вникать даже в кажущиеся сейчас никчемными вещи, которые могут оказаться значащими когда-нибудь потом или никогда, подумал, что Сильвия демонстрирует не принадлежащие ей прелести точно так, как ребенок, которому позволили поиграть с чужой игрушкой.

— Я сейчас подумала, наверное, стоило бы настоящей Дайяне в это же время поступить подобным образом. Вы догадываетесь, что теперь случится?

— Догадаться можно, — ответил Новиков, — но давай твою трактовку…

— Да мы же только что совершили МНВ для возникновения реальности-2055… Сильвия потеряла возможность конструировать мировую историю по лекалу британских интересов, и теперь начнется свободная игра возможностей и воль…

— Спасибо, Си, можешь не продолжать. Дальнейшее вообразить не трудно. Ты абсолютна права, этот мир станет гораздо нестабильнее, но весь пар международных отношений уйдет в свисток раньше, чем давление поднимется до взрыва в виде мировой войны…

— В любом случае вам в Южной Африке будет намного легче, чем в предыдущем варианте…

— Нам? — спросил Новиков. — А ты что, не с нами?

— Я с вами, но не там. Посудите сами — для чего мне пробираться по саванне и джунглям, трястись в допотопных фургонах, отстреливаться от кафров?

На самом деле, зачем рафинированной даме все это? Возразить было нечего. Она ведь не писала на школьных уроках и институтских лекциях подражания Буссенару, Жаколио и Конан-Дойлю.

В дебрях неосвоенного континента ни ежедневного душа, ни биде, ни вовремя поданного вышколенной служанкой файв-о-клока.

Ловить ей тоже нечего. Жажды самоутверждения она лишена, винтовка в руках не вызывает выброса адреналина, бриллианты проще купить в магазине на Пэлл-Мэлл или Хаймаркет, чем разыскивать их на дне душных, пыльных, готовых вот-вот обвалиться колодцев.

Она права, спорить не с чем. Затягиваясь сигаретой, Новиков смотрел не на нее, а на Берестина. Ни о чем не спрашивая, упаси бог. Каждый сам хозяин своей судьбы. И когда Алексей, сбивая пепел с сигары, аккуратно отвел взгляд в сторону, все стало понятно.

Так — значит, так. Кому-то и тылы прикрывать, не всем лезть в пекло передовой. Хотя и слегка жаль. По прежней легенде Берестин в бурской армии проявил недюжинные способности и дослужился до фельдкорнета.

Ничего, Шульгин дослужится, у него тоже генеральские задатки имеются.

— Тогда тебе, Си, придется продолжить в том же духе. Прежде всего, озаботиться тем, чтобы немцы и португальцы не замечали заходов наших кораблей в порты Германской Юго-Западной Африки и Мозамбика. С остальным мы разберемся сами… Придумай Алексею подходящую должность, например — секретного уполномоченного тайной организации «Друзей Трансвааля» с отделениями в Берлине, Петербурге, Париже, Лиссабоне и так далее, — сказал Новиков. — Нам нужен будет энергичный «серый кардинал» в предстоящих исторических катаклизмах…

По лицу Берестина было видно, что он испытал огромное облегчение при этих словах. Ссориться с друзьями или выглядеть перед ними предателем, выбравшим вместо мужского дела бабью юбку, Алексею хотелось меньше всего. А так — у него просто появится своя серьезная работа. Членом же команды «кладоискателей» он никогда не был, зачем теперь постороннему (в этом смысле) человеку вмешиваться в чужую детскую мечту?

— С самого начала так и получалось, — чисто академическим тоном, исключающим обывательские эмоции, вставил Шульгин, — наше дело — это наше. Никому больше не интересное. Ты, Леша, с собой в пару обязательно Кирсанова возьми, это ему очень по душе будет. А на должность главного военного советника Басманова пригласим, он у нас в Гвардейской конной кавалерии служил, для бурского театра — незаменимый специалист…

На том и разошлись. Самое интересное, что Новиков, узнав о выборе Берестина, испытал не замутненное никакими посторонними доводами облегчение. О чем они там ни договаривались, все ж таки Андрею, когда они оказывались втроем — он, Ирина и Алексей, бывало не совсем комфортно. Очень существенным показателем того, что прошлое не забыто, был не каждому понятный штрих — они все старательно избегали даже намека на тот не слишком долгий отрезок времени.^[28] Если бы все прошло — легко можно было вспоминать какие-то общие, забавные случаи и подробности, подшучивать друг над другом, временами даже и бестактно, чего между своими не бывает? А тут словно лежала рядом взведенная мина, и лишние шевеления возле нее угрожали взрывом.

А так вроде все определилось окончательно.

Ушли они от Сильвии вдвоем и немедленно направились к Левашову. Олег еще не спал, и Лариса в отличие от Сильвии была одета по-домашнему, но комильфо.^[29]

— Слышь, Ларк, — по-свойски начал Шульгин, который в отличие от Новикова комплексов по поводу своих отношений с девушками не испытывал, — тут нам для префа срочно четвертый потребовался, так мы Олега возьмем?

Улыбку Ларисы нужно было видеть. Словами это трудно описать.

— И мизер, уже открытый, на столе лежит?

— Ну, не совсем чтобы так…

— Когда тебе потребуется дура на харбктерную роль, ты мне заранее скажешь… — Это Лариса намекнула на то, что Сашка некогда слегка подвизался на театральных подмостках. — Главное не забывай — восьмерка на руке без своего хода, да на длинной масти — страшная штука. Живым хоть обещаете к утру вернуть?

— Да ты о чем, мы вправду, — поддержал друга Новиков. А Левашов уже одевался.

— Когда-нибудь и отдохнуть же надо…

— Вы у меня отдохнете… Валите отсюда, пока я добрая. И без глупостей… — Последние слова были обращены непосредственно Олегу.

— Дорогая, нет хода — не вистую. С молоком матери…

— Нет, она у тебя классная баба, — от всей души сообщил Левашову Андрей, когда они сбежали вниз по лестнице. Возрастные изменения против воли очевидно начали себя проявлять. Веселость и радость жизни по самым незначительным поводам гораздо ярче вспыхивает в двадцать, чем в сорок. Мозги мозгами, а эндокринная система иногда поважнее бывает.

— И даже более чем… — охотно сообщил Олег. Ему «двадцатилетняя» Лариса, у которой как бы не было теперь всего последующего жизненного опыта, тоже нравилась.

В холле нижнего этажа отеля, «рецепшн», или «рецепция», где во времена большей человеческой мобильности, туристского бума и тому подобного должны были бы толпиться кандидаты в постояльцы у стойки портье (администратора по-нашему), чего-то требовать, заполнять «карточки гостя» и вообще вести себя слишком нервно (а вдруг мест не хватит?!), царила тишь, гладь и божья благодать. Проблема сейчас была у хозяев: найдется ли достаточное количество желающих отдать свои «фунты, франки и жемчуга стакан»?^[30]

Потому под пальмами, фикусами и даже рододендронами стояли столики, официанты в белых сюртуках разносили напитки, любые, существующие внутри и в ближних окрестностях Европы. Господа (мужчины исключительно) то ли еще не хотящие подниматься в номера, то ли спустившиеся из них по какой-то надобности, кто в пальто, кто в смокингах, опрокидывали рюмки и стаканы, нещадно дымили всем, что позволяет преобразовывать «герба никотиниана» в радующий душу продукт. Вредный для здоровья, безусловно, но это отдельная тема.

— Мужики, — сообщил Левашов, причем по-русски, что совершенно никого из окружающих не заинтересовало. Тут говорили даже на урду. — Давайте присядем вон под той пальмочкой у окна, спросим три по сто, и вы мне все расскажете. Я и так понял, у вас получилось, но все же…

— Вообще мы хотели сообразить то же самое, но у Воронцова, — без выраженного давления, просто в виде информации, сказал Шульгин.

— Успеешь, — отмахнулся Олег. — Я на свободе, я гуляю. Денег у меня навалом. Могу за весь здешний кагал заплатить…

— Эй, брат, ты чего? С Лариской перебрал? С виду и не заметно было… — ощутил тревогу Новиков.

— С какого перепугу, Билли? — Это Левашов вспомнил старое, теперь вновь входящее в употребление прозвище Новикова. Он демонстративно вздернул обшлаг рубашки, показал друзьям зеленый экран гомеостата.

— Вопросы есть? Вопросов нет… — и тут же расстегнул браслет. Сунул бесценное для любого гуманоида устройство в карман. Словно старые тридцатирублевые часы марки «Победа».

— Убедились? Это первая. — Он широким жестом подозвал лакея, снял с подноса три стопки виски. — Рассказывайте. Вы куда более вздрюченные, чем я… А для Воронцова нужно будет выстроить более изящную концепцию. Или я чего-то до сих пор не понимаю?

Новиков внимательно посмотрел на обоих старых друзей.

«А вот получилось, что бы кто ни говорил! Сидим мы здесь, на вид второкурсники, третьекурсники от силы. И все происходит, как придумано. Никого нам больше не нужно на этом свете. Помогающих или мешающих. Забыть, вычеркнуть из жизни и памяти минувшие двадцать лет. Совсем. Как их и не было.

Откроем мысленно тетрадку в синем ледериновом переплете. С одной стороны — запись лекции по истории КПСС, с другой, задней — черными чернилами китайской авторучки с золотой рыбкой (китайские вещи тогда — совсем не то что сейчас) написанные моей рукой отрывки все того же бесконечного романа.

«…Оправив синий китель с золотыми нашивками на рукаве, он спросил девушку с мечтательными глазами, медленно пригубливавшую бокал шампанского за соседним столиком:

— Не позволите ли вы после этого мне пригласить вас на танго?

— А кто вы? С незнакомыми я не танцую…

— Капитан Немо, если вам угодно, а на самом деле — капитан цур зее^[31] Вильгельм Пфеннигер…

— Такой молодой? Вы, наверное, подводник? — Эти слова выдавали в девушке большую информированность.

— Да. «Хог», «Абукир», «Кресси» и «Лексингтон» — моя работа…^[32]

— Неужели? Я о вас читала. Конечно, первое же танго — ваше…

Девушка встала, и он убедился, сколь прекрасна ее фигура».

Само собой, со стилистикой не все тогда у него было гладко, но что вы хотите от двадцатилетнего парня эпохи дозревающего социализма? Да еще когда лектор бубнит, а соседи по столу играют в «балду», и на часы посматриваешь, скоро ли эта мутотень кончится. Тут и Марсель Пруст затруднился бы ваять свои шедевры.

Ладно, девушки пока нет, но все остальное — в порядке.

— Карт-бланш нами получен, — доложил Новиков Олегу и в общих чертах обрисовал сложившееся на текущий момент положение вещей.

— Теперь нам остается предоставить всем желающим заниматься делами по собственному усмотрению и не вмешиваться в наши. Что бы там отныне ни творилось в мире, мы получаем великолепную возможность «пожить на свои». Отвлекающие операции в большом мире естественным образом окажутся столь масштабными, что наша мышиная возня у подножия пирамиды никого не заинтересует.

— Образно излагаешь, — одобрительно кивнул Левашов. — Ну так вперед. Ты, Саш, уже составил списки нужного нам на трехмесячный поход снаряжения?

Шульгин постучал себя пальцем по виску.

— Все давно здесь. Осталось распечатать с учетом «вновь открывшихся обстоятельств».

— Вот и приступай, а к Воронцову завтра пойдем, с готовыми документами и на свежую голову. А сейчас не сыграть ли действительно, вот Лариска удивится нашей непроходимой честности.

— Отлично придумано. Новая жизнь начинается с чистого листа…

— С разграфленного, — уточнил Новиков, — для начала — по пенсу вист.

— А может — по шиллингу?

— Когда до копей доберемся, можно будет и по фунту. А пока нужно экономить. Дорога дальняя…

Примечания

24

Бердслей (Бердсли), Обри, английский художник конца XIX века, знаменит графическими рисунками изысканных женских фигур, предшественник стиля «модерн».

25

Турнюр — модная в конце XIX века деталь женского платья в виде подушечки, подкладывающейся сзади ниже талии.

26

Милен Демонжо — французская актриса, исполнившая роль леди Винтер в фильме «Три мушкетера», чрезвычайно популярном в СССР в начале 60-х годов.

27

Разновидность дивана в турецком стиле, с мягкими подушками и валиками вместо спинки и подлокотников.

28

См. роман «Одиссей покидает Итаку».

29

Комильфо (франц.) — дословно — «как надо». В соответствии со светскими правилами, приличиями.

30

Цитата из блатной песни («шансон», как сейчас называют) пятидесятых годов ХХ века.

31

Капитан цур зее — капитан 1-го ранга в германском флоте.

32

Если кто не знает — три первых названных корабля, английские броненосные крейсера, потоплены 14 сентября 1914 года подводной лодкой «U-9» под командой капитан-лейтенанта Отто Ведингена, американский авианосец «Лексингтон» — японской авиацией 8 мая 1942 в сражении у Мидуэя.