Хейсар

Василий Горъ, 2013

Не каждый отважится пройти свой Путь до конца. Особенно – если это Путь в Небытие и предстоит увлечь по нему любимую женщину… Кром Меченый, Нелюдь и слуга Бога-Отступника, скорее откусит себе язык и истечет кровью, чем обречет леди Мэйнарию, баронессу д'Атерн, на такую судьбу. Ведь благородство – это свойство характера, а не крови. Хотя у простолюдина Крома, по кличке Меченый, оно как раз в крови. Но поможет ли благородство принять самое важное в его жизни решение? Остановиться в Шаге от цели и тем самым нарушить клятву, данную Двуликому, или пойти до конца?..

Глава 10

Баронесса Мэйнария д’Атерн

Седьмой день второй десятины

первого травника.

…Щелчок тетивы арбалета, короткое гудение, глухой удар — и неугомонный Итлар из рода Максудов очередной раз поднял коня в галоп, чтобы успеть подхватить на лету падающий с дерева окровавленный комок перьев.

Успел. За мгновение до того, как тельце несчастной птички коснулось высокой — по середину бедра — травы. И, гордо вскинув трофей над головой, заулюлюкал.

— Интересно, ему не надоело? — «восхищенно» глядя на летящего к нам всадника, еле слышно поинтересовалась леди Этерия.

— Судя по выражению лица — нет… — мрачно отозвалась я и постаралась не скалиться, чтобы не расстроить несущегося ко мне «героя»…

…Осадив коня перед мордой моей кобылки, Сокол привстал на стременах и взмахнул зажатой в руке тушкой:

— Услышь меня, о, кати’но’сс’ай^[75]! Если ты выберешь меня, то в нашем доме никогда не переведется свежая дичь, а дети вырастут сильными и здоровыми…

— Твоя рука — тверда, как слезы Эйдилии^[76], а взор остер, как взор орла… — стараясь следовать советам Ваги как можно точнее, «приветливо» улыбнулась я. — Но для того, чтобы я услышала твою Песнь, умения разить птичек слишком мало…

Соперники Итлара увидели в моем ответе завуалированную издевку и расхохотались. Он — почему-то обрадовался:

— Труден путь к вершине Ан’гри^[77], но первый шаг я уже сделал… Пройдет несколько десниц — и к моим ногам падет весь Горгот!

— Зачем тебе весь Горгот, Сокол? — выгнув бровь, ехидно поинтересовался Даратар Полуночник. — Неужели тебе мало одной леди Мэйнарии?

— Чтобы бросить его к ее ногам!!! — выкрутился воин. И встревоженно посмотрел на меня.

Я сделала вид, что не поняла двусмысленности его ответа и снова улыбнулась. Зря — моя улыбка не только обрадовала Сокола, но и раззадорила остальных.

— Весь Горгот в ногах — это же ни сесть, ни лечь… — хмыкнул Унгар Ночная Тишь. — Знаешь, Вечность, проведенная стоя, — не лучшее будущее для э’но’ситэ!

— Я буду носить ее на руках!

— Всю Вечность? А как же свежая дичь? — захлопал ресницами Медвежья Лапа. — Или ты собираешься отрастить себе еще пару рук?

Поняв, что хейсары опять завелись и не успокоятся, даже если на нас нападут лесовики, я натянула поводья и решительно направила кобылку к опушке.

У женихов тут же испортилось настроение — как же, я собиралась отойти по нужде в сопровождении Крома!

Конечно же, задергались не только они — Тиль пришпорила своего жеребца и, поравнявшись со мной, поинтересовалась, нет ли у меня желания прогуляться вместе с ней, Этерия Кейвази демонстративно нахмурила брови, а Вага Крыло Бури нервно стиснул рукоять Волчьего Клыка.

Реакцию двух последних я, по своему обыкновению, не заметила, а Тиль отказала, сказав, что один спутник у меня уже есть.

Пока хейсарка переваривала ответ, кобылка довезла меня до деревьев и остановилась. Я спешилась, набросила повод на ближайшую ветку, дождалась, пока Кром достанет из чересседельных сумок флягу с водой, и следом за ним нырнула в царство тени.

В лесу было тихо и прохладно. А еще пахло прелой листвой и какими-то ягодами. Настроение тут же скакнуло вверх, и я довольно заулыбалась.

В отличие от меня, Крому было не до улыбок — будь его воля, он оставил бы меня с Тиль. Естественно, после того, как убедился бы в том, что мне ничего не угрожает.

Полюбовавшись на его мрачный оскал, я дождалась, пока он найдет для меня подходящее место и повернется ко мне спиной, подошла к нему вплотную и ехидно хихикнула.

— Опять? — развернувшись на месте и укоризненно уставившись мне в глаза, спросил он.

Я довольно мотнула головой, шагнула к нему навстречу, спрятала лицо на его груди и чуть не заплакала, когда он отстранился:

— Мэй, так нельзя…

— Мне до смерти надоела стрельба по всему, что бегает и летает, комплименты, лесть, воинственные вопли и безостановочная болтовня… — с трудом сдерживая слезы, выдохнула я. — Я хочу… э-э-э… тишины!

— И поэтому ты сбегаешь в лес? — явно поняв, что хочу я никакой не тишины, а возможности побыть с ним наедине, вздохнул Кром.

— Да: после каждой такой остановки они по полчаса молчат!

Он поскреб пальцами шрам на щеке и развел руками — мол, вот она, тишина. Радуйся!

Радоваться в одиночку я не собиралась, поэтому сделала еще один шаг вперед и попросила:

— Обними меня, пожалуйста!

— Мэй!!!

— Что — «Мэй»? — воскликнула я, вцепилась в его нагрудник и встала на цыпочки: — Посмотри мне в глаза! Неужели ты не видишь, что мы — две половинки одного целого? Что я готова на все, лишь бы ты был со мной?! Что в моем сердце нет места ни для каких женихов?!

Кром скрипнул зубами, зачем-то посмотрел в сторону дороги и опустил взгляд:

— Нам пора… Давай поговорим об этом вечером?

Я обрадованно кивнула, потянулась к его щеке, чтобы коснуться ее губами, и, конечно же, промахнулась — он без особого труда выскользнул из моего захвата и спрятался за дерево!

Мне стало смешно и приятно — я видела, как он смотрел на мои губы перед тем, как увернуться.

Поэтому я раскинула руки, уставилась на клочок синего неба над головой и закрутилась в безумном танце…

…Следующие несколько часов я тихо сходила с ума, не замечая ни стремительно темнеющего неба, ни перешептываний Тиль и ее подруги Сати, ни мрачных взглядов Ваги и женихов: Кром ехал совсем рядом, стремя в стремя, и я умирала от желания прикоснуться коленом к его колену.

Нет, смотреть на него я себе не позволяла: слушала рассуждения леди Этерии о куртуазной поэзии Белогорья и, кажется, даже высказывала свое мнение. Но при этом видела перед собой лицо Крома, раз за разом мысленно повторяла его слова «мы поговорим об этом вечером…» и представляла себе этот разговор.

Хотя нет, не разговор, а взгляды. Его взгляды: самый первый, в котором должна была плескаться боль напополам с решимостью следовать своему Пути. Второй, который должен был появиться в середине разговора, — с постепенно разгорающимися искорками сомнения и робкой надеждой. И, конечно же, последний — полный чистой, незамутненной радости, нежной любви и безумного желания.

Последний волновал сильнее всего. И одновременно пугал до дрожи в коленях: стоило представить себе таинственный полумрак комнаты на постоялом дворе, ослепительно-белые простыни и Крома, лежащего рядом, как я напрочь переставала соображать! В прямом смысле этого слова: у меня пересыхало во рту, екало сердце, а в животе появлялось ощущение, будто в нем натягивается безумно тугая струна!

Тут я останавливалась и пыталась вернуться к самому началу разговора. Чтобы не представлять того, что может случиться дальше. Тогда, когда он смирится с неизбежным и примет мое Слово…

…Начавшийся дождик добавил моему сумасшествию еще немного остроты — я начала представлять, как Кром стягивает с меня липнущее к телу мокрое белье, как ненароком прикасается пальцами к моей коже, а потом безумно долго слизывает огромные прозрачные капли с моей обнаженной груди.

Картинка из двенадцатой главы «Тайн дворцовых альковов» возникала перед моим внутренним взором как живая. Только не сбоку, как в свитке, а со стороны моего лица: я — в нежно-розовой нижней рубашке, разорванной до живота, — лежала на горе разноцветных подушек, почти касаясь груди кусочком тающего льда. Кром — в полурасстегнутом камзоле с белоснежным воротником и обшлагами рукавов — клонился к моему соску, на котором ослепительно блестела восхитительно красивая капля.

Когда там, в картинке, он, наконец, касался ее кончиком языка, у меня темнело в глазах и начинала кружиться голова. Поэтому я откидывала на плечи капюшон, вглядывалась в клочья серых облаков, почти касающихся вершин деревьев, и молилась всем Богам сразу, чтобы дороги развезло и мы застряли на постоялом дворе хотя бы на десятину…

…Увы, Богам оказалось не до меня — минут за десять до того, как мы добрались до покосившегося столба, с которого скалился выбеленный временем медвежий череп, дождик практически перестал, а на небе появились ярко-синие просветы.

Поняв, что десятины в постели с Кромом, скорее всего, не будет, я угрюмо вздохнула и поймала на себе встревоженный взгляд Этерии Кейвази.

Я непонимающе нахмурилась и направила кобылку поближе к ней.

— Мэй, что произошло в лесу? Ты сама не своя…

— Вроде ничего…

— А если подумать?

— Я поняла смысл одного из самых странных изречений Игенора Мудрого… — неожиданно для себя ляпнула я. — «Жить надо так быстро, как будто живешь последний час. И так медленно, как будто впереди — Вечность…»

Баронесса сглотнула, покосилась на Крома, потом посмотрела на меня расширенными от ужаса глазами и почти неслышно спросила:

— А как же долг перед короной и родом?

…По лестнице я поднималась как на эшафот — медленно-медленно, ничего не видя перед собой и, кажется, даже не думая. Хотя нет, думая — в голове билось одно-единственное слово: «Должна… Должна… Должна…» И все глубже вбивало меня в омут отчаяния.

Скрип двери, шлепок переметных сумок, хлопок закрывающихся ставней, топот ног водоносов — каждый звук, доносящийся до меня, я не слышала, а ощущала. Кожей. С большой задержкой. И словно через толстенную подушку.

Прикосновения — тоже: то, что Кром поставил меня на ноги и помогает раздеться, я почувствовала только тогда, когда осталась в одном белье.

Потом поняла, что он делает, вздрогнула, позволила ему стянуть с меня нижнюю рубашку, на негнущихся ногах подошла к бочке с водой, представила, как он положит голову на ее край и уставится мне в глаза и… заревела.

Купание было забыто в то же мгновение — Меченый подхватил меня на руки, в два прыжка донес до кровати, завернул в одеяло, посадил к себе на колени и нежно прижал к груди. Потом закрыл глаза, осторожно провел ладонью по моим волосам, прикоснулся пальцем к кончику носа, дотронулся до губ и улыбнулся:

— Ты красивая… Очень-очень… Слышишь?

Я слышала, но говорить не могла.

— Мне безумно нравится твоя улыбка, Половинка… Нет, не Половинка, а Огонек! Маленький, но теплый и яркий-яркий…

Я уткнулась носом в его мокрый нагрудник и заплакала еще горше — он чувствовал то же, что и я, а я…

— Когда ты улыбаешься, мне становится теплее…

Меня заколотило.

–…а когда ты плачешь, я замерзаю. И снова превращаюсь в того самого Бездушного, который когда-то вошел в захаб вашего родового замка…

«Родового?» — мысленно переспросила я и застонала.

–…в холодного, равнодушного и почти мертвого…

— Ты не холодный, не равнодушный и не мертвый!!! — всхлипнула я.

— Это потому, что ты меня отогрела! А если будешь плакать, я умру. И на этот раз — окончательно…

«Умрет. А я — вместе с ним… — обреченно подумала я и криво усмехнулась: — Тогда все закончится. И для него, и для меня…»

— Эй, Огонек, ты, кажется, собиралась со мной о чем-то говорить…

Я заглянула в его глаза и поняла, что еще мгновение — и я не смогу сказать ему то, что собиралась!

Зажмурилась, нащупала рукой бедро и изо всех сил впилась в него ногтями.

Больно не было. Совсем. Так, где-то на краю сознания что-то кольнуло.

— Огонек, мне не нравится твой взгляд… — испуганно выдохнул Кром. — Ты меня пугаешь!!!

«Я должна… Я должна! Я — должна!!!» — мысленно заорала я и представила себе голос отца:

–…Корона, род, ты. И никак иначе…

— Папа, а как же Слово?

— Прежде, чем что-то обещать — думай…

— А… честь?

— Честь — превыше всего…

Слезы высохли сами собой:

— Положи меня на постель, пожалуйста…

Положил. Осторожно, как белогорскую вазу. И нехотя убрал руки.

Я выпростала руку из-под одеяла, убрала с лица мокрые волосы и вздохнула:

— На мне — долг. Перед тобой, короной и родом. Я разделю твою жизнь, как только ты скажешь. Но до этого сделаю все, чтобы оставить наследника…

Примечания

75

Кати’но’сс’ай — дословно «лепесток цветка вечерней зари».

76

Слезы Эйдилии — местное название алмаза.

77

Ан’гри — «свеча рассвета». Самый высокий пик Шаргайльского хребта.