Предпосылки к действию
Дочь позвонила за минуту до второго завтрака: Калажников неукоснительно придерживался распорядка дня, веря тезису, что есть надо понемногу, но часто.
Первый завтрак, «энергетический», — кофе с бутербродом, он начинал ровно в восемь часов утра. Второй — в двенадцать часов дня. Обедал в два, полдничал в пять и ужинал ровно в восемь вечера. Поэтому в свои пятьдесят пять выглядел он на сорок, чем был весьма доволен, так как привык к женскому поклонению с юности.
— Отец, мне мешают твои клевреты, — сказала Дарья; она никогда не называла его папой, только отцом. — Отзови на сегодня.
— Снова ты за своё, — с досадой сказал Николай Наумович. — Это для твоей же безопасности.
Речь шла о телохранителях дочери, сопровождавших её на все мероприятия, на работу и с работы, и в том числе — если она ехала к подругам или с подругами куда-нибудь отдыхать. Два года назад Калажникова начал охранять батальон «Аргус» частной военной организации «Прикрытие», контролируемой администрацией премьер-министра, и он договорился с командованием батальона о сопровождении дочери.
— Куда ты собралась?
— Это моё дело, — строптиво отрезала Дарья. — Мне нужно побыть одной.
— Ох, не верю.
— Увижу кого-нибудь из твоих горилл — сбегу из Москвы, так и знай!
— Хорошо, не бесись, никто тебя не потревожит, обещаю.
— Я предупредила! — Дочь выключила телефон.
Калажников сплюнул в сердцах, уязвлённый непокорностью дочери, пробормотал вслух:
— Стерва, вся в мать! Та тоже отличалась свободолюбивостью… пока не умерла от передозировки.
На столе мигнул селектор.
— Слушаю, — отвлёкся заведующий лабораторией от своих мыслей.
— Николай Наумович, Редкозуб беспокоит, — проблеял селектор. — Есть важные новости.
— Говорите.
— Желательно не по телефону.
Встречаться с депутатом, от которого всегда исходил неприятный запах, будто он вообще не мылся, не хотелось.
— У меня защищённая линия.
— Фенер встречался с Зимятовым в ресторане Маринича.
— Фенер?
— Мой босс, начальник комитета экономической безопасности.
— А-а…
— Он встречался с Зимятовым, генералом полиции, говорили о нашем благодетеле…
— Не понял.
— Ну, о Барсукове… готовится какая-то проверка, насколько я понял, генерал стукнет в Следственный комитет или в Счётную палату, а не дай бог ещё и ОНФ… речь шла о готовящейся приватизации оборонки.
— Пусть стучит, у Анатолия Дмитриевича всё схвачено в силовых структурах, генеральный прокурор его дружбан.
— Но могут всплыть и наши фамилии. Фамилия Коржевского уже прозвучала.
Калажников нахмурился, потёр лоб.
— Откуда вам это известно?
В динамике послышался блеющий смешок.
— Фенер считает меня своим другом.
Николай Наумович представил рыхлое лицо Редкозуба со щёточкой усов, с мешками под глазами, его котлообразную голову с плешью на макушке, и ему стало противно.
— Вы не преувеличиваете… его дружелюбие?
Редкозуб выдавил ещё один смешок.
— Я мало говорю, зато всё слышу. Иначе он не брал бы меня в компанию вместе с Ноздренко.
— Кто это?
— Коллега, тоже депутат, метит на место Фенера.
— А вы не метите?
— На всё воля божья, — Редкозуб снова хихикнул, — и премьера.
— Кто ещё был на встрече?
— Нас трое, Зимятов и сам Маринич.
— Это певец, что ли?
— С эстрады он практически ушёл, поёт в своём ресторане иногда, в политику не лезет, но с Зимятовым якшается, на «ты» с ним, они друзья с детства.
— Хорошо, я поговорю с… кем надо, позванивайте и держите язык за зубами.
— А то.
Калажников выключил связь, побарабанил пальцами по столу, косясь на экран компьютера, вызвал секретаршу:
— Маша, найди мне Каштельянца.
— Минуточку, Николай Наумович, — ответила секретарша.
Калажников набрал номер Свирина, командира батальона «Аргус»:
— Булат Ахметович, пошли сегодня за Дашей самых опытных ребят, чтобы она их не заметила.
— Сделаем, Николай Наумович, — сказал Свирин с горловыми интонациями.
— Самых опытных, подчёркиваю. Если она устроит мне скандал, я сделаю выводы.
— Не беспокойтесь, Николай Наумович, не подведу.
Через минуту позвонил помощник:
— Я весь внимание, Николай Наумович.
— Зайди.
— Иду.
Кирсан Вольфович появился с планшетом в руке.
— Захватил отчёт на всякий случай.
— Садись, есть новости.
Каштельянц сел.
Калажников рассказал ему о звонке Редкозуба.
— Что думаешь?
— Будет скандал.
— И я так считаю.
— Надо предупредить Эмильевича.
— Если Зимятов доберётся до президента, наши… э-э, исследования накроются медным тазом.
— Пусть Эмильевич примет меры, в конце концов, он заинтересован в результате не меньше нас.
— Это нелегко сделать.
— Мы поможем.
Калажников с интересом посмотрел на Каштельянца.
— Каким образом?
— Нам всё равно надо доводить эган до кондиции, нужны добровольцы…
— Старая лиса… Добровольцы! Иными словами, ты предлагаешь продолжить испытания на…
— Тех, кто мешает.
Калажников покачал головой, продолжая изучать широкое, одутловатое, вечно флегматичное лицо собеседника.
— Не слишком ли кардинальное решение?
— Мы подготовили новую программу закладок, эган должен развиваться быстрее и практически не оставлять следов.
— Сначала надо проверить на… кроликах.
— У нас их трое.
— На всё у тебя есть ответ, Вольфович. Однако без оперативной помощи не обойтись. А привлекать контингент Эмильевича не хотелось бы.
— У нас есть «Аргус», там тоже служат опытные кадры.
— Да уж, кое-кто из них действительно получил хороший опыт… в добровольческих батальонах украинских националистов, в Ираке и в Сирии… хм… на стороне ИГИЛ. Но почему бы и нет? Я поговорю со Свириным. На ком предлагаешь испытать новый эган?
— Вы сами их перечислили: Зимятов, Ноздренко, Фенер… и этот их певучий ресторанщик…
— Маринич.
Каштельянц мигнул, не меняя выражения лица.
— Готовить?
Калажников по привычке побарабанил пальцами по столу.
— Давай всё же сначала прогоним программу на «кролике». Если эксперимент пройдёт удачно, рассчитаешь испытание на других… добровольцах. Иди, готовься.
Каштельянц послушно вскочил.
