Везунчик

Василий Анатольевич Шарлаимов (2018)

Поначалу автор назвал эту книгу "Повесть о невезучем человеке". Херсонец Рома Варивода вляпался в весьма неприятную историю, и местные мафиози включили ему "счётчик". Едва не погибнув, он сбежал заграницу, чтоб переждать там тяжкие времена. Но и в тихой Европе Рома раз за разом попадал в анекдотические передряги и головоломные злоключения. Казалось, парень как магнит притягивал к себе неприятности. Семь раз он оказывался на краю погибели, однако не только выжил, но и остался целым и невредимым. С завидным постоянством, Рома всплывал на поверхность "Омута невезения" и, в конечном итоге, даже преуспел в своей жизни. Так кто же такой Рома Варивода — хронический неудачник или же везунчик и любимчик Фортуны? Это уже решать Вам, мой дорогой читатель.

5. Маятник хронометра Судьбы.

— Ой! Кажется, я увлёкся. — неожиданно спохватился Рома. — Прошу простить меня за маленькое лирическое отступление. Давайте прейдём к сути убийственного недоразумения, погубившему фирму «Barata e Neto». Когда я вышел во двор, то увидел, что вся моя одежда испачкана какой-то подозрительной грязью, а все мои брюки какая-то сволочь изгадила пакостной рвотной массой.

— В грязи ты вывалялся, когда по дороге домой поскользнулся на свежих собачьих какашках, — просветил Кузена его поводырь. — А если ты сходишь в кафе и заглянешь в зеркало, то увидишь ту сволочь, которая тебя обрыгала.

— Когда ночью мы вернулись домой, я упал на кровать и мгновенно уснул, — недобро поглядывая на Гришу, возобновил свой сказ былинщик. — Поэтому моя постель выглядела ненамного лучше, чем моя одежда. К тому дню весь мой гардероб полностью износился и на переодевание у меня остались лишь цветастые семейные трусы. Быстренько вымывшись под душем, я надел чистые трусы, сгрёб в охапку постельное бельё и грязную одежду и потащил всё это к бетонной баньейре, которая стояла неподалёку от флигеля. Налил я в это «джакузи» нагретой на солнце воды, высыпал туда из коробки весь стиральный порошок и вывалил в баньейру всё моё барахло.

— Между прочим это был мой порошок, купленный на мои кровные денежки, — скаредно забрюзжал оживший истукан. — Твой «Surf» ещё в марте месяце закончился.

— А с декабря по март ты в чьем порошке своё грязное бельишко полоскал?! — огрызнулся Кузен. — Так вот! Плескаюсь я в бетонном корыте, елозю туда-сюда зловонное тряпьё — и, вдруг, слышу тоненький жалостливый женский голосочек: «Romã! Romã! Romã!» И сразу же сообразил, что это дурочка Граса меня кличет. Только она так и не научилась произносить правильно моё имя и обзывает меня субтропическим фруктом. Любой идиот знает, что Romã по-португальски — гранат. Сколько раз уже ей говорил, что моё имя произносится с ударением на первом слоге!

Поднимаю мои слезящиеся глаза вверх, навожу фокус — и точно — красотка Граса! Выглядывает из распахнутого окна спальни и манит меня своей точёной холёной рученькой. На тело крашенной блондиночки был наброшен тоненький полупрозрачный халатик, который не очень-то и надёжно скрывал её женские прелести. Если судить по её стройной фигурке и плоском животике, то никто бы ни за что бы не поверил, что она недавно рожала. Пышные, чуток растрёпанные волосы собраны в кокетливый комочек на макушке, губки сложены пунцовым бантиком, бирюзовые глазища обрамлены длинными подкрашенными ресницами. Ну чем тебе не богиня любви Афродита, сбежавшая с Олимпа, чтоб вволю порезвиться на грешной Земле Матушке! У любого здорового мужика, даже у хронического импотента, несомненно, сразу бы слюнки ручьями потекли. Но я-то отлично понимал, что «клеится» к Грасе Барата — это самое что ни на есть безнадёжное в регионе Алентежу дело. На вид она казалась дурочка-дурочкой — слегка вульгарное личико, заманивающий, многообещающий взгляд. Но эта привлекательная «дурочка» прекрасно знала себе цену и, если бы на кого и клюнула, то только на принца или миллиардера. За три года я перевидал множество субчиков, которые пытались подкатить к Грасе, рассказывая ей по секрету о всех загулах её благоверного. Мадам Барата долго водила их за нос, но, в конце концов, надменно заявляла, что не изменяет своему мужу из принципа. Ей грех было жаловаться на Жайме, который тратил на её прихоти баснословные деньги. Похоже, что именно по этой причине он и влез, как потом оказалось, в чрезмерные и неоплатные долги. Как-то я спросил патрона, почему он до сих пор не начал реставрацию своего родового дома. Жайме ответил, что реставрация обойдётся на порядок дороже, чем постройка нового шикарного дома на пустынном месте. И ввиду этого, он соорудит в своем закрытом посёлке, на самом козырном месте, роскошный особняк, достойный даже супруги французского президента.

— Рома! А тебе не кажется, что ты снова слегка отвлёкся, — проскрипел своими каменными голосовыми связками внештатный критикан.

— Ты как всегда прав, Гриша, — печально согласился с критиком Кузен и вернулся в русло прежнего повествования.

— Romã! Romã! — жалобно промяучила Граса и, заметив, что я весь во внимании, излила на меня свои безосновательные претензии: — У меня в спальне освещение почему-то не работает. Люстра мигает и в ней что-то трещит. Ты же в понедельник её ремонтировал, а она три минуты назад совершенно погасла. А мне к приезду мужа макияж наложить надо.

— Вот дура! — в сердцах подумал я. — И зачем тебе макияж?! Он же тебя только старит! На небе ни тучки, солнце жарит во всю, а тебе дополнительное освещение подавай! В крайнем случае, могла бы включить и светильник на тумбочке!

Но фифочке я ничего не сказал, так как действительно ремонтировал люстру в начале недели. В ней, на потолочном клеммнике, зажимной винтик раскрутился и нужно было его лишь только чуток поджать. Но в понедельник у меня после празднования Дня печати голова от боли раскалывалась, и вместо плоской я взял крестовую отвертку. А люстра то была чересчур древняя и, когда её сварганили, винтов с крестовидным шлицем ещё не придумали. Мне кое-как удалось зажать контакт, люстра перестала мигать, и я со спокойной совестью пошёл похмеляться. А во вторник собирался прийти с нужным инструментом, но за текущими делами мои благие намерения вылетели из головы.

Чтобы не осложнять с Тараканами отношений, я пообещал фифочки сейчас же принять неотложные меры. А так как мы жили с семейством Барата по-добрососедски, по-свойски, то я и решил наведаться к ним в чём Боженька послал. А Боженька послал мне только семейные трусы и мои тяжёлые рабочие ботинки. Туфли мои были замызганы присохшим дерьмом и рвотой, а на их отмывание времени у меня уже не было. Засунул я ноги в ботинки, а там мокрота как в промозглых белорусских болотах! Но разбираться в причинах отсыревания моих говнодавов было уже некогда. Подхватил инструмент и стремянку и попёрся в спальню патронши на принудительные аварийные работы. А в ботинках что-то противно чвакает и из них почему-то прёт запашком потных ног и высокоградусного алкоголя. И мне так и не удалось догадаться о природе этого странного паранормального явления.

— Да никакой паранормальщиной там и не пахло, — презрительно фыркнул всезнающий «дервиш». — Когда мы поздно ночью вернулись во флигель, ты ведь ни сразу завалился дрыхнуть в кровать. У нас ещё осталась про запас не начатая полулитровая бутылка «Grey Goose». Я тогда уже с ног падал, но ты вознамерился выпить всю эту водку на сон грядущий. Однако наливать её было уже не во что. Последние стаканы мы перебили ещё в прошлый понедельник. Но ты без моего ведома разлил «Grey Goose» по своим немецким рабочим ботинкам и предложил мне выпить из них водку на брудершафт. Я тебя тогда не удавил только потому, что у меня от усталости сил больше не было. Ведь самая дешёвая бутылка этой французской водки стоит почти что сорок евро!

— И вы-таки выпили эту водку на брудершафт?! — искренне ужаснулся Степан.

— Не могу сказать тебе точно, — задумчиво почесал свой каменный затылок Данович, и на его спину посыпалась то ли перхоть, то ли крупнозернистый песок. — Мои глаза ещё запечатлели, как мы стояли с Ромой с переплетёнными в локтях руками и держали перед носами злосчастные ботинки. Помню, что из них исходил запах первоклассной водки с сильной примесью аромата потных ног. А дальше — чёрный провал в памяти.

— А я так и вообще всё начисто запамятовал, — сокрушённо вздохнул Кузен, но тут же отбросил мрачные мысли. — Хотя, может быть, это и к лучшему. И так, продолжим. Поднялся я на второй этаж в спальню, влача за собой тяжёлые как кандалы ботинки. Спальня была довольно-таки просторная с высокими потолками и двумя широкими окнами. Стены были обклеены цветочными обоями и увешаны писанными маслом старинными картинами. Слева, у дальней стены опочивальни, ближе к окну, стояло трюмо с тройным зеркалом и туалетным столиком. В правом углу размещался трёхстворчатый гардероб с зеркальными дверцами. Между ними, посредине, стояло резной комод, на котором стоял DVD плеер. Над комодом висел большой плоский цветной телевизор. Вдоль стен спальни стояло несколько стульев с мягкими сиденьями и спинками. Все эти предметы, кроме DVD и телевизора, явно принадлежали одному мебельному гарнитуру.

Но гвоздём опочивальни была огромнейшая старинная кровать под балдахином, занимающая не менее трети полезной площади помещения. На этом пространном ложе, нисколько не стесняя друг друга, могли бы попроказничать как минимум четыре пары свингеров. На стене, повыше изголовья, висело огромное овальное зеркало, как видно для того, чтоб супруги могли полюбоваться своими любовными играми со стороны. У изножья кровати, на специальных подставках, стояли два крылатых ангелочка с луками и стрелами, вырезанные в натуральную величину из какой-то твёрдой породы дерева. Этих лыбящихся пухленьких амурчиков маститый художник расписал красками, и они выглядели точь-в-точь как живые. Очевидно, в их обязанность входило постоянное подстёгивание «молодожёнов», чтобы те не приостанавливали процесс воспроизведения потомства.

С превеликим трудом я дошлёпал до средины опочивальни, поставил стремянку под люстру и, постанывая, начал взбираться к олимпийским высотам. Голова ужасающе трещала, я почти что ничего не соображал, а похмелиться было нечем. Ну, разве что сунуть нос в один из моих ботинков и надышаться испаряющимися наркотическими ароматами. Люстра состояла из двух массивных бронзовых ободов, скреплёнными тремя штангами, — большой, диаметром около метра, вверху, а меньший, имевший в поперечнике где-то с полметра, — пониже. Вся эта конструкция на трёх цепях подвешивалась к крепёжной чаше, привинченной к потолку. И чаша, и ободы были инкрустированы изумительными золотистыми пластинами в виде опавших осенних листьев. К ободам подвешивались гроздья хрустальных подвесок, а с их внутренней стороны крепились патроны с многочисленными лампочками. Люстра имела два режима функционирования — бытовой осветительный и ночной, для создания интимного полумрака в опочивальне. Лампочки были расположены так искусно, что, отраженные подвесками лучи, заполняли спальню радужными бликами при любом режиме работы.

Скрипя зубами, я снял с крепёжной чаши декоративную крышку и увидел, что контакт на клеммнике уже основательно подгорел. И тут я заметил, что шурупы, прикрепляющие чашу к потолку, заметно проржавели и люстра висит фактически на моём честном слове. А если эта массивная конструкция, вдруг, оборвётся, то запросто прихлопнет Таракана или Тараканшу, а коль «повезёт», то сразу же их обоих. Но если она сорвётся прямо сейчас, то жертвой несчастного случая стану я, а это никак не входило в мои перспективные планы.

Сначала всё моё нутро похолодело, но быстро отогрелось, ибо я утешил себя вполне тривиальной мыслю. Если эта махина провисела почти семьдесят лет и до сих пор никуда не отправилась погулять, то пару неделек она ещё подождёт. К счастью, прогнозы погоды на ближайшие две недели ни торнадо, ни землетрясения, ни цунами не предвещали. Так что поменяю шурупы на следующей недели на трезвую голову. А сейчас нужно только аккуратно зажать контакт, поставить на место крышку и быстренько распрощаться с гостеприимной хозяйкой. Но выполнить намеченные мной работы оказалось не так-то и просто. Мои руки предательски дрожали, а всё моё тело качалось на верхотуре как тоненький стебелёк на ветру. По дороге в спальню куда-то слетел прорезиненный наконечник с одной из ножек лестницы и стремянка утратила былую устойчивость. Меня пару раз здорово качнуло, я выронил из рук пробник, и индикатор напряжения разбился при падении на пол. Хорошо ещё, что, входя в спальню, я обесточил люстру стенным выключателем у двери, а то мог бы запросто угодить под фазу.

Постаравшись сосредоточиться, я снова принялся за работу, но никак не мог попасть наконечником отвёртки в шлиц зажимного винта. А тут ещё как назло в спальню вернулась хозяйка и, встав между амурчиками у изножья кровати, стала с интересом наблюдать за моим цирковым номером. Её халатик был запахнут с преступной небрежность, и с верхней полки стремянки мне открылся воистину восхитительный вид. О концентрации моего внимания на устранении опасной, аварийной ситуации не могло быть и речи! Один мой глаз смотрел на подгоревший клеммник, а взор второго словно магнитом притягивала ложбинка между холмами сладострастия Грасы. Такой потрясающей, безупречной груди мне ещё ни разу в жизни видеть не доводилось! Фифочка как будто ласкала меня своим возбуждающим, вульгарно-насмешливым взглядом, стараясь вызвать у меня безудержную кобелиную реакцию. Я явственно понимал, что стерва специально дразнит меня, чтобы потом от всей души посмеяться на моими восставшими в трусах возвышенными чувствами. Мне пришлось собрать в кулак всю мою силу воли, чтоб сдержать бурлящие эмоции и не поддаться на провокацию сквернавки. Дикая головная боль и смертельная усталость после вчерашней попойки помогли мне в этом праведном деле.

Хозяйка дома опустила свои глазища вниз, сконцентрировав взор на моих семейных трусах, — и ей очень не понравилось, что индикатор моей сексуальной распущенности так и остался на нулевой отметке. Тогда она выкинула номер прожжённой стриптизёрши, который окончательно добил, а заодно и доконал меня. Она села своими шикарными тугими ягодицами на край матраса, послабила завязку халата и с медлительностью садистки раздвинула свои длинные стройные ножки. Халатик распустился как цветок лотоса, — и вся моя горячая кровь хлынула в мои чресла.

Внезапно, отвёртка выскользнула из руки, дрожащие пальцы попали на клеммник, — и меня с ужасающей силой шандарахнули все разгневанные двести двадцать вольт в неудержимом единодушном порыве! Меня будто мощным ударом шокера резко отшвырнуло назад, и стремянка словно взбешённая кобыла встала на дыбы. Я как циркач балансировал на стоящей вертикально лестнице, а, зависшая в воздухе опорная стойка, как копытами указывала ножками на виновницу моего бедственного положения. (Уже позже, при разборке полётов, я узнал, что Граса, входя в опочивальню, по привычке щелкнула выключателем и таким образом подала напряжение на люстру).

Мне было предельно ясно, что если я упаду спиной назад с такой высоты, то или сломаю себе позвоночник, или же проломлю череп, ударившись затылком о пол. Мне было жизненно необходимо вернуть стремянку в устойчивое положение. Ухватившись за поручни, я, волнообразным и безобразным до неприличия сексуальным движением, дёрнулся всем телом вперёд, но, видимо, немного переусердствовал. Лестница начала клониться в сторону кровати, однако от моего порывистого извращенческого выкрутаса замки откидной доски выскочили из захватов. Передняя опорная стойка сложилась, стремянка превратилась в обыкновенную лестницу и теперь уже ничто не могло сдержать моего стремительного падения. Меня радовало только то, что теперь я летел лицом вперёд, но перспектива долбануться фэйсом о паркет тоже меня не очень-то и радовала. Чтобы гарантированно долететь до матраса, мне пришлось оттолкнуться от лестницы и рыбкой нырнуть вперёд. Но на моём пути оказалась патронша с распахнутым халатиком, с раздвинутыми ножками и с по-жабьи выпученными от испуга глазами. Я влетел носом в то само место, к которому были прикованы мои загипнотизированные глаза — в тенистую ложбинку межу её райскими холмами. Если бы не пышная грудь Грасы, которая сыграла роль подушки безопасности, то я бы сломал себе нос, а ей бы запросто проломил лбом грудную клетку. Тычком головы, я опрокинул вертихвостку на матрас, её раздвинутые ноги по инерции взлетели вверх и сомкнулись за моею спиной в замок чуть повыше ягодиц.

Уже потом хозяйка дома клялась и божилась, что ноги её машинально сжали мой торс, а отпустить меня она не могла, потому как мышцы её свело судорогой. Как бы там ни было, но я оказался в тюремном заключении, которое было пострашнее средневековых колодок. Когда я влетел в фифочку, мои руки проскользнули под мышками Грасы и охватили её. А упав на матрас, мы ненароком прижали мои предплечья тяжестью наших телес. Вдобавок, спрыгивая с лестницы, я зацепился за что-то трусами, и они съехали к пяткам, накрепко спутав мои лодыжки. Моё вздыбившееся мужское достоинство торчало где-то между булочками бедокурки и жёстко упиралось в торец матраса, рискуя проткнуть в нём сквозную дыру. Ноздри мои были зажаты между буферами шкодницы, и я мог дышать только ртом, да и то лишь с грехом пополам.

Сначала я судорожно дёргался, пытаясь освободиться из захлопнувшегося капкана, но вскоре понял, что это превыше моих сил. Минуты три мы пролежали безмолвно и неподвижно, пытаясь осмыслить весь ужас нашего безвыходного положения. Затем Граса мне тихо сказала, что если бы я сбросил напряжение внизу живота, то рассоединиться нам было бы значительно легче. Я гнусавым, утробным голосочком посетовал, что если бы я оттолкнулся от стремянки чуть-чуть посильнее, то попал бы точно в десятку, — и наша проблема давным-давно была б решена. Патронша с искренним сожалением согласилась со мной, ибо тогда мы не зазря потратили б так много драгоценного времени. Потом она извинилась за то, что вовремя не побрилась и доставила мне этим некоторые досадные неудобства. Мне пришлось утешить её тем, что если бы она не брилась хотя бы три дня подряд, то колкость её лобка позволила бы мне быстрее избавиться от опухания пениса. Так, обмениваясь любезностями, мы пролежали в нашей экстравагантной сплетённой позе ещё минут пять. Судорога ножек патрон не ослабевала, и она так сильно сжимала мои бока, что мне основательно поплохело. Однако её дорогущие духи с феромонами так и не позволили спасть ужасающему напряжению в низу моего живота.

Но вдруг, нежданно-негаданно, я услышал какое-то странное тихое рычание, которое медленно, но уверенно нарастало. И тут я вспомнил, что в Баррейру намедни приехал цирк с дрессированными хищниками, и ходили упорные слухи, что вчера оттуда из клетки сбежал то ли тигр, то ли лев. А когда я заходил в дверь дома Барата, то по халатности бросил её незакрытой. А поскольку рыкание усиливалось, то я пришёл к выводу, что его источник неотвратимо к нам приближается. А мне вовсе не хотелось, чтоб какая-то дикая тварь откусила моё торчащее между булочек шкодницы мужское хозяйство. Собрав все силы, я резким рывком выдернул мой нос из ущелья между буферами патронши и, вывернувшись, скосил мой взгляд на двери опочивальни. Но там уже готовился к роковому прыжку ни лев, ни тигр, ни барс и ни ягуар, а НЕЧТО намного-намного страшнее. И я не без труда узнал в этом НЕЧТО нашего расхристанного, истрепанного патрона с офигительными фиолетовыми фонарями под обеими «фарами». Видно, прошедшая ночка у него выдалась славная.

Мне необходимо было срочно избавиться от моей обузы, и я попытался выкатиться из загребущих объятий попавшей в свою же ловушку плутовки. Но бестия не отпустила меня, и я добился лишь только того, что поменялся с нею местами. Теперь уже она лежала на мне, а между ягодиц у неё одиноким опёнком торчал мой детородный орган. И безобидный вид этого маленького мирного грибочка подействовал на Жайме как на испанского быка красное революционное знамя. Патрон на глазах полиловел, очи его налились багровой кровью, — и он взревел, как полгода не евший тираннозавр. Если бы у меня был выбор, сражаться ли мне с недрессированным львом или с этим поехавшим крышей Отелло, то я бы предпочёл Лёву.

А Жайме подскочил к ближнему ангелочку и попытался одним махом сорвать его с пьедестала. К моему безграничному везению, амурчик сидел на ввинченном в подставку штыре и стащить его с постамента оказалось не так-то и просто. Но буйно помешанный псих взревел будто исчадье ада и напрягся как Геркулес, отрывающий великана Антея от родимой Земли. И моему ужасу не было предела, когда я заметил, что штырь начал медленно вылезать из задницы ангела-извращенца. У меня появилось вполне обоснованное опасение, что сейчас этот свихнувшийся безумец обрушит увесистого дубового божка прямо на мою голову. Или даже того хуже — на головку моего несчастного, безобидного и ни в чём не повинного опёночка. Слава Богу, что, перевернув патроншу, я освободил руки и смог мгновенно принять единственное верное для избавления от «колодок» решение. Спасая и моё первое, и моё второе «Я», я схватил подведшую меня под монастырь шельму за ягодицы и с лютой силой ущипнул её за мягкое место. Лиссабонская ведьма взвыла как кошка, которой слон наступил на хвост, напуганной птицей слетела с моего торса и шустрой мышкой юркнула под кровать.

Конец ознакомительного фрагмента.