Умри, Джерри!

Валя Шопорова, 2019

Проснуться в странной больнице с законами тюрьмы, не помня, как ты сюда попал. Страшно? А с Томом это случилось. И ему придётся понять, что куда-то исчезли четыре года жизни. И вновь окунуться в кошмар прошлого. И «познакомиться» с Джерри, и расплачиваться за то, что он сделал.Серия "Том vs. Джерри". Книга #2.

Глава 6

Не сходи с ума — я уже это сделал,

Всё, что говорят, всего лишь слова.

Не вини себя за то, что был смелым;

Ты один нормальный, все сошли с ума!

Evil not alone, Не сходи с ума©

Ночь выдалась дрянной. Перенапряженная, взбудораженная психика не желала позволять забыться спокойным, здоровым сном. Сначала заснуть не позволял яркий свет, мешал, раздражал, а потом, в кромешной темноте, было страшно.

Том просыпался за ночь не меньше семи раз, хотел попить, как обычно делал это дома, хотел перекусить, потому что за ужином толком не поел, но возможности сделать это не было. И никто не откликался с той стороны двери, всех предупредили, чтобы не поддавались на провокации.

Только с рассветом Том сумел более или менее сносно заснуть, а в восемь утра его разбудили. Он капризничал, отказывался вставать, накрывался одеялом с головой, чтобы его оставили в покое, но его подняли. Заправили постель. Отвели в душ.

Настроение было ужасное, состояние немногим лучше. Его даже не смущало общество кажущегося немым продолжением интерьера санитара, он толком и не заметил его.

Раздевшись, Том зашёл в душевую кабинку и, включив воду, прислонился к стенке и съехал на пол. Подобрал колени к груди и уткнулся в них лицом. Просто хотелось спать — до невозможности, хоть здесь; тёплая вода лила на ноги.

— Мойся, — напомнил санитар, дважды постучав по прозрачной дверце.

— Отстаньте от меня. Я спать хочу, — пробормотал Том, не поднимая головы.

— Если ты не сделаешь этого сам, мне придётся помочь.

— Оставьте меня в покое!

— Я дважды предупреждать не буду, — мужчина сохранял железобетонное спокойствие.

Поджав губы, Том всё-таки встал, буркнул:

— Отвернитесь.

Санитар повёл бровью — то, во что превратился Джерри, его отчасти удивляло, причём он пока сам не определился, в каком именно смысле. Был пациент-мечта, не приносящий хлопот никому, кроме докторов, бьющихся над его лечением, а теперь… Он не отвернулся, но отошёл.

Том повернулся к нему спиной, взял лейку душа, и с губ сорвался нечленораздельный звук шока. Только сейчас, когда длинные рукава вместе с рубашкой остались на вешалке, он заметил опоясывающий шрам на запястье. А затем, медленно, интуитивно опасливо опустив взгляд, увидел и всё остальное.

Это тело, разукрашенное под хохлому уродливыми шрамами, казалось чужим. Оно не принадлежало ему!

Брошенная лейка с треском ударилась об стену, чудом не раскололась. Том, как ошпаренный, выскочил из душа, едва не выбив дверцу, схватил полотенце, сжав его на животе.

— Что это?! Что со мной?! Что происходит?! — он сорвался на истерический крик; выступили невольные слёзы.

Санитар предусмотрительно вышел ему наперерез.

— Успокойся и вернись в душ, — чётко, подняв ладони, проговорил он.

Том не ответил, не смог подобрать слов, всё казалось очень странным сном, комедией, прямым эфиром какого-то шоу со скрытой камерой. И с места он тоже не сдвинулся, только отрицательно покачал головой.

— Если ты не будешь меня слушаться, мне придётся позвать охрану, — снова обратился к нему санитар.

Том сглотнул, зачем-то помотал головой, затем хмуро задумался и негромко спросил:

— Это не больница?

— Нет.

— Это какое-то шоу?

Да или нет? Санитар посчитал, что лучше согласиться, хоть докторам это может и не понравиться.

— Да, ты всё правильно понял, — мужчина подошёл к Тому, указал куда-то вверх. — Видишь камеру?

Том поднял взгляд, куда он показывал, и непроизвольно дёрнулся, натянул полотенце повыше, до подмышек.

— Здесь тоже камеры? — переспросил он. — Это же душ?

— Таковы правила. Не волнуйся, съёмку отсюда нигде не показывают.

И Том поверил, иного ему не осталось. Помолчал, вновь опустил взгляд к своим ногам и обратился к санитару:

— Но что это со мной? Это шрамы?

— Все вопросы не ко мне, а к доктору.

— Мадам… кажется, Айзик, мне тоже ничего не объясняет.

— Она обязательно это сделает, а пока вернись в душ.

— Я не буду мыться, если за мной наблюдают, — Том мотнул головой, отступил в сторону.

Уговорить Тома полноценно принять душ так и не удалось. Потом был завтрак в палате, дежурный опрос там же. Подремав после него, Том успокоился, даже решил, что испугавшие его шрамы — всего лишь натуралистический и очень стойкий грим.

Ближе к вечеру доктор Айзик приказала охране привести его к себе в кабинет.

— Том, скажи, что ты думаешь о том, что я сказала тебе вчера? — спросила она, когда парень сел.

— Я об этом не думаю.

— Почему?

— Потому что это неправда.

— Это правда. Сейчас на самом деле две тысячи шестнадцатый год, — доктор взяла календарь, продемонстрировала его Тому и предусмотрительно отставила подальше. Вдруг захочет разбить — в лучшем случае об пол, в худшем — ей об голову.

Том потянулся к календарю, но женщина успела взять его раньше.

— Не трогай, пожалуйста.

— Почему мне нельзя посмотреть?

— Это подарок от очень дорогого мне человека, боюсь, уронишь, — солгала она. Что-то ответить было нужно, а показывать пациенту, что ты опасаешься его, нельзя.

Том такой ответ принял, понимающе кивнул. А после попросил:

— Мадам, я больше не хочу участвовать в этом.

— В чём, этом?

— В шоу.

В глазах мадам Айзик отразились удивление и неприятные подозрения, она попросила:

— Расскажи, пожалуйста, подробнее.

— Почему вы всё время делаете вид, что ничего не знаете и не понимаете? — Том повертел головой. — Здесь же нет камер, значит, можно говорить, что я всё знаю.

— Здесь есть камеры.

— Извините… Но я всё равно больше не хочу.

Женщина вздохнула, облокотилась на стол, подперев сцепленными руками подбородок.

— Том, я немного не понимаю тебя.

— Вот опять. Мадам, я всё знаю, мне санитар, точнее, актёр, играющий его, сказал, что это не больница, а шоу.

Впору было хвататься за голову; слова Тома отдавали шизофренией или бредом. Беседу пришлось прервать. Тома мадам Айзик оставила с охраной, а сама отправилась переговорить с тем самым санитаром, чтобы выяснить, сымпровизировал ли он или у Тома имелась не одно психическое расстройство. Санитар сознался в первом.

Доктор Айзик вернулась, снова заняла своё место за столом и отослала охранника обратно за дверь.

— Вы поговорили с руководством? — спросил Том. — Мне можно уйти? Я ведь имею право это сделать? Дайте мне позвонить папе, пусть он заберёт меня.

— Том, послушай меня. Это действительно клиника.

— Я же уже знаю правду, зачем вы мне врёте?

— Потому что правду говорю я. Ты можешь не верить мне, но со временем всё равно убедишься в этом.

— Если это так, значит, и шрамы у меня настоящие, а этого не может быть!

— Может.

— Нет. Когда я их получил, что не помню?

— Четыре года назад. В две тысячи двенадцатом году.

Том нервно дёрнулся, мазнул по доктору опасливым взглядом, встал и попятился.

— Вы странная…

— Том, сядь.

— Нет. Я ухожу. Прав был папа, не надо мне в больницу, — проговорил Том и вышел за дверь.

Но за порогом его встретил охранник и завёл обратно. Том втянул голову в плечи, ощущая на них крепкие, тяжёлые ладони. Доктор Айзик и охранник коротко обсудили поведение в сложившейся ситуации, в целях безопасности он остался.

Когда сотрудник охраны отпустил и отошёл в сторону, Том огляделся и наткнулся взглядом на ростовое зеркало, напротив которого стоял. Слова мадам Айзик пролетели мимо ушей. Внутри что-то дрогнуло, оборвалось, сжалось.

Паскаль ошибся, с годами он не стал выглядеть ни грубее, ни мужественнее, черты лица изменились лишь едва, просто повзрослели. Но разница между четырнадцатью и семнадцатью годами всё равно была очевидна. Это выбило почву из-под ног и воздух из лёгких, сбросило из и без того непонятной реальности в чёрную кроличью нору.

Не моргая, Том подошёл к зеркалу, метался взглядом по собственному отражению, потрогал его, не веря своим глазам, надеясь, что это просто другой, очень похожий на него человек. Но пальцы холодила серебряная гладь, а из зазеркалья на него смотрело такое же бледное от шока, перепуганное, растрепанное отражение, каким был он сам.

— Том, сядь, — попросила, а скорее потребовала доктор, видя его состояние и опасаясь того, во что оно может вылиться.

Том повернул к ней голову, но казалось, что до него даже не дошёл смысл её слов. Он выглядел так, словно сейчас упадёт в обморок: с вытаращенными глазами, едва вздымающейся грудной клеткой.

Так никак и не отреагировав на просьбу мадам Айзик, он отвернулся обратно к зеркалу, рассматривал своё отражение с нечитаемой гаммой эмоций в глазах и не верил. Задрал кофту, оголяя живот, не отрывая взгляд от зеркала, провёл кончиками пальцев по рубцам на нём. Настоящие. Такие же, как и тот парень из зеркала.

«Этого не может быть!», — отчаянно стучало, выло в голове.

Лицо изломало гримасой тех переживаний, с которыми он был не в силах справиться. Фильм про путешествия во времени вдруг стал реальностью, и из зеркала на него смотрел тот, кем он должен был стать только через четыре года.

Это было слишком. Лёгкие спёрло, кружилась голова. Мадам Айзик повышала тон, силясь достучаться до него, уговаривала послушать её, потом встала из-за стола. Это послужило спусковым щелчком.

Это какое-то сумасшедшее место! Он здесь не останется!

Том резко сорвался с места, выскочил в коридор, уйдя от тянущихся к нему рук доктора и не успевшего подскочить охранника. Он не знал дороги к выходу и не разбирал её, побежал вперёд — а навстречу охрана. Дальше всё было, как в дурном сне.

Повалили на пол, припечатав к нему щекой. Держали так сильно, что кожа немела под чужими руками, бледнела, а назавтра посинеет. Том пытался вырываться, плакал, кричал, чтобы его отпустили, выпустили отсюда, что он хочет домой. Фоном звучал встревоженный голос мадам Айзик, отдающей приказы, что делать с взбунтовавшимся пациентом.

Принимать решения нужно было в считанные секунды и, желательно правильные, нельзя было упустить ремиссию, которой они так долго добивались.

Слишком быстро Том оказался в своей палате, его силой уложили на кровать. Как по мановению волшебной палочки откуда-то из-под матраса появились ремни и подобно змеям оплели тело, стянули.

Мадам Айзик задержалась в дверях, оглянувшись на опутанного, крутящегося, как уж на сковородке, парня. Хотелось верить, что он сумеет справиться с реальностью.