В поисках радуги

Валерия Симонова, 2021

Если у тебя есть брат-близнец, который очень любит женщин, а потом сбегает от них, то часть неприятностей прилетит именно тебе. Однако… обычно братец не заходил так далеко, что обещал жениться… И появившаяся на пороге разгневанная сестра несостоявшейся невесты сейчас ну очень не вовремя. Как бы ее выставить? Или не выставлять… Может, если потянуть время, проблема решится сама собой? Ага, не тут-то было…

Глава 5

Вечер третьего понедельника каждого месяца после заседания кафедры Дэвид с друзьями проводили в пабе «Альбатрос». Один из старейших пабов в Беркли повидал не одно поколение студентов и преподавателей. Вот и сегодня в темном, обитом деревянными панелями помещении было шумно. Приветствуя знакомых, друзья пробрались к отполированной временем стойке.

— Два «Анкора», «Гиннес», сидр, шахматы и четыре попкорна? — приветствовал их бармен, давно изучивший привычки друзей. В пабе не было своей кухни, зато за доллар здесь насыпали большое ведро отличного соленого попкорна, которое можно было совершенно бесплатно снова наполнять весь вечер. Дэвид заметил свободный столик, и друзья, захватив шахматы, направились прямо к нему. За соседним столиком компания студентов шумно играла в «Монополию». «Альбатрос» отличался от других пабов тем, что здесь можно было играть в настольные игры — на столах лежали шашки, шахматы, нарды, скрэббл, «Монополия» — все те игры, которые каждый помнит с детства. «Как в гостях у бабушки», — подумал Дэвид. Только вот тогда в стаканах пенилось не пиво, а кока-кола.

Мэтью расставил фигуры. Молодые математики играли в собственную версию древней игры, от которой любой гроссмейстер сразу же пришел бы в ужас. На ход давалась одна минута, после каждого хода игроки сдвигались против часовой стрелки. Так что каждый ходил то за белые, то за черные фигуры. Проигравший — тот, кому поставили мат — платил за пиво. Обычно игра шла весело, сопровождаясь анекдотами и историями из жизни университета, но сегодня Дэвид был непривычно мрачен.

— Да что с тобой? — не выдержал Мэтью.

— Ничего особенного, — Дэвид задумался и передвинул вперед белую пешку.

— Поссорился со стариком Мэтлоком, — объяснил Фил.

— Старый осел, — не выдержал Дэвид, — он думает, мы все еще живем в начале двадцатого века и считаем на арифмометрах! «В вашей статье нет теоретической базы. Вы забываете, что математика — это, прежде всего, наука, а не пособие по увеличению надоев».

Дэвид так похоже изобразил старого профессора, что друзья рассмеялись. Но Мэтью быстро посерьезнел.

— А что в этом такого? Ты действительно слишком много занимаешься своими друзьями-фермерами. Коровы вряд ли оценят твои усилия.

— Коровы не оценят, а их владельцам мой метод поможет.

— Неужели тебе трудно написать десяток страниц теории? Сослаться на работы Мэтлока? — Фил попытался примирить спорящих. — Старик готовил эту конференцию, он вправе рассчитывать на нашу благодарность.

— Мы полжизни тратим на написание бессмысленных вступлений. И еще половину из оставшегося времени на чтение написанного другими. Это статья не для студентов колледжа, а для математиков.

— Мат, — Мэтью быстрым движением снял с доски черного короля, — с тобой сегодня неинтересно играть.

— Простите, я, правда, не в настроении.

Дэвид захлопал себя по карманам в поисках бумажника.

— Черт побери, еще и бумажник на кафедре оставил. Расплачусь в другой раз.

— Нет уж, — возмутился Мэтью, — проиграл — плати.

— Но чем? Я же сказал — бумажник остался на моем столе, — Дэвид начал всерьез сердиться на друга.

— Я придумал, — Филу совсем не хотелось, чтобы спор разросся в настоящую ссору, — ты весь месяц будешь читать письма ферматистов.

Все рассмеялись.

— О нет, — Дэвид схватился за голову, — ты не можешь быть настолько жесток! Давайте в следующий раз я поставлю вам по два пива.

— Не увиливай, — Мэтью с радостью поддержал товарища.

Ферматисты — люди, считающие, что они доказали Великую теорему Ферма, — постоянно присылали свои доказательства на кафедру и ревниво ждали ответа и научного признания. Даже то, что мировая общественность в 1995 году признала доказательство математика из Принстона — Эндрю Уайлса, — их не останавливало. Доказательство Уайлса было слишком сложно и непонятно для рядового ферматиста — часто человека, малознакомого с основами математической культуры, а простота формулировки теоремы вводила их в заблуждение и заставляла снова и снова создавать свои «доказательства». В Беркли чтение писем ферматистов было обязанностью самых молодых преподавателей. Они читали доказательства и высылали заранее заготовленный ответ на бланке университета: «Уважаемый…! Благодарю вас за присланную вами рукопись с доказательством Великой теоремы Ферма. Первая ошибка находится на стр…. в строке…».

Дэвид в показном отчаянии постучал себе ладонью по лбу:

— Садисты!

Друзья расхохотались и заказали еще по кружке.

Обычно Дэвид с удовольствием засиживался до полуночи (жены Фила и Мэтью с пониманием относились к маленькой слабости мужей, проводивших остальные вечера дома, и не тревожили их телефонными звонками), но сегодня из-за Стейси все ему было не в радость. И в шахматы проиграл, и ферматистов теперь читать… Через некоторое время Дэвид сдался.

— Извините, друзья, мне пора идти.

— Куда? — изумился Фил.

— Ко мне сегодня приехала гостья из Чикаго. Не могу бросить ее надолго.

— Это та самая, о которой я тебе рассказывал, — пояснил Филу Мэтью. — Очень симпатичная. Рыженькая.

— Вот как! Это твоя новая девушка, Дэйв?

— Нет, она не моя девушка.

— Даже в перспективе?

— Даже в перспективе.

— Тогда что вас с ней связывает?

— Семейные дела, — туманно объяснил Дэвид. Ему не хотелось объяснять друзьям, что это дела Грэма. Фил и Мэтью не одобрили бы. В последний раз, когда случилось подобное, они долго и занудно ругали Дэвида, и он не жаждал повторять этот опыт.

— А мне она понравилась, — задумчиво сказал Мэтью. — Очень оригинальная. Она художница, рисует в авангардной манере. Экспрессионизм, кажется, если я правильно запомнил.

Дэвид замер на миг. Так вот почему так вышло с портретом! Черт. Он мог бы догадаться.

— Художница? — недоверчиво переспросил Фил. — Не физик, не математик, а художница?

Обычно Дэвид знакомился с девушками, у которых с ним были общие интересы. То есть, которые могли поддержать разговор на околоматематические или другие темы, лежавшие в области точных наук. Над этим можно было подшучивать сколько угодно, но формула работала. Жена Мэтью — в прошлом генетик; жена Фила — врач в одной из больниц Беркли, и пишет докторскую диссертацию. Случалось, что Дэвид знакомился со студентками со своего потока. Правда, старался эти контакты не развивать. Но, работая в науке, сталкиваешься с женщинами этого же круга, так что выбор был.

Стейси в этот круг никак не вписывалась.

— Я же говорю, она не претендентка на мое сердце, руку и счет в банке.

— Она к тебе надолго приехала?

Дэвид сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Все зависит от того, как быстро ему удастся дозвониться…

— Думаю, где-то на неделю.

— Тогда приводи ее в четверг. Ты не забыл? В пять.

В четверг Мэтью праздновал день рождения.

— Но вы же все совсем ее не знаете.

— Вот и узнаем, — оптимистично заявил Мэтью.

Дэвид махнул рукой, словно показывая, что ничего не обещает, поспешно попрощался и сбежал.

Он не любил опаздывать, а потому шел достаточно быстро. Разговор с друзьями слегка выбил его из колеи. Он готов был к тому, что Стейси поселится в его доме и станет следить за ним, словно ищейка, но совершенно не собирался знакомить ее с приятелями. Это личное, это его жизнь, не имеющая никакого отношения к жизни Грэма. Еще ни разу все не заходило так далеко. Обычно он справлялся за пару часов, включая утешение рыдающей девицы.

Проблема также состояла в том, что Стейси понравилась Дэвиду. Она была открытой и искренней в своем желании устроить жизнь сестры так, чтобы та была счастлива. Она была настойчива и обладала чувством юмора. Полдня, проведенные вместе с этой девушкой, не были бесцельно потраченным временем.

А еще Дэвиду было немного стыдно. Ему не нравилось ее обманывать. Но обман необходим, таков уговор. Впрочем, если она сама обо всем догадается, Дэвид ей мешать не будет.

Стейси сидела за тем же самым столиком, что и днем, и что-то рисовала в блокноте. Рядом стояла чашка с остывшим кофе. Дэвид подошел и бросил взгляд Стейси через плечо: пересечение каких-то линий, жирная штриховка, из середины рисунка смотрит сердитый глаз… Жуть.

— Это в настроение? — спросил он.

Стейси подпрыгнула.

— Ты меня напугал!

— Извини, я не хотел.

Он обошел столик, сел и махнул официанту, указав на кружку Стейси: дескать, и мне такое.

Она закрыла блокнот и отложила карандаш.

— Как прошло заседание кафедры?

— Терпимо, — скривился Дэвид.

— Творческие разногласия?

— Несовпадение взглядов разных поколений.

— Тебя уел студент или наставник?

Дэвид засмеялся.

— Мэтлок — не наставник, скорее, язва всего факультета.

— Неужто он настолько ужасен?

Незаметно увлекшись, Дэвид рассказал Стейси про тех, кто числится при математической кафедре университета Беркли, про свои разногласия со старшим поколением… Принесли кофе, Стейси заказала себе горячий шоколад… И время побежало незаметно.

— Почти одиннадцать! — спохватившись, Дэвид взглянул на часы. Официанты уже выразительно поглядывали на припозднившихся посетителей: этот ресторанчик закрывался рано. — Нам пора. Идем, я оставил машину на соседней улице.

— Ты же сказал, что традиционно пил пиво с друзьями, разве тебе можно за руль?

— Пива я выпил немного. И залил его тремя чашками кофе, так что можно не беспокоиться. Да и ехать нам недалеко. Кстати, я хотел спросить… — Дэвид помолчал. — Не хочешь все-таки перебраться в отель?

Стейси обиженно сверкнула на него глазами из-под рыжей челки.

— Ты меня выгоняешь?

— Нет. Но считаю, что в отеле тебе было бы удобнее. Мой дом чувствует женскую руку только тогда, когда приходит домработница, а так это жилище старого холостяка. Теперь уже жениха, — добавил он, столкнувшись с мрачным взглядом Стейси. — Но пока еще Лола до него доберется…

— Ничего. Художники привыкли терпеть лишения.

— А я слышал, это миф.

— Отчасти. — Стейси шла рядом с ним по освещенной вечерней улице, и Дэвид изредка бросал взгляды на ее профиль. — Ван Гог, например, богат не был, его ссужал деньгами брат. Да и то давал немного, иначе Ван Гог тратил эти деньги на проституток и абсент. Он и ухо-то себе отрезал под влиянием абсента, там же полынь, дурманящая мозг. А вот Рембрандт в свое время был очень богат; он приехал из провинции, купил дом в центре Амстердама и женился на Саскии, женщине весьма состоятельной. Затем, правда, все растратил на пирушки, жена умерла, от состояния остались жалкие гроши… Тогда он решил, что искусство его не прокормит, и занялся бизнесом, с художественным совершенно не связанным. Вложил деньги в выращивание тюльпанов, луковицы стоили очень дорого, так что он окончательно разорился. В конце жизни Рембрандт ослеп и действительно стал нищим.

— Но это лишь подтверждение законов жизни, — пожал плечами Дэвид. — Она изменчива. Сегодня ты на коне, а завтра под забором.

— Именно. Однако такие примеры должны нас чему-то учить. Я далека от того, чтобы роптать на судьбу. Поэтому в отель не поеду.

Дэвид вздохнул.

— Хорошо.

В отведенной ей комнате Стейси закрылась на щеколду и села на кровать, пытаясь переварить события сегодняшнего дня. Еще рано утром она была в Чикаго, а теперь вот в Беркли, в доме жениха сестры. И при ближайшем рассмотрении он оказался таким странным… Полным сюрпризов.

Стейси посидела немного, затем принялась разбирать вещи. Она взяла с собой мало одежды, предполагая, что вернется дня через два. Теперь с этой мечтой пришлось расстаться. Дэвид сказал, что не сможет уехать раньше следующего понедельника, а это значит, что Стейси предстоит провести неделю в его доме.

Она поверила Дэвиду, что он не сбежит. Его обещание звучало весомо и надежно, несмотря на то, что этот человек ранее уже исчезал без объяснения причин. Но сейчас Стейси поверила. Может быть, потому, что он говорил убедительно. Или потому, что здесь он казался совсем другим человеком…

Не совсем, конечно. Она видела и его знакомое выражение лица, и жесты, и интонации большей частью были знакомые… Однако Стейси не оставляло чувство, что с Дэвидом что-то не так. Эти причуды с именем, работа в университете. Загадочный тип.

Итак, чем же ей заниматься целую неделю?

Знай Стейси, что так застрянет здесь, захватила бы с собой мольберт, кисти и краски. Все бы провела время с пользой. Но увы, мольберт остался в Чикаго. Стейси вздохнула, выложив на полку пустого шкафа свою вторую футболку. Во-первых, нужно пройтись по магазинам и купить немного одежды. Стейси давным-давно не занималась шоппингом, поэтому можно считать, что нынешнее пребывание в Беркли — знак свыше. Во-вторых, нужно по возможности не спускать глаз с Дэвида, но не впадать в фанатизм. Никуда он теперь не денется. Значит, можно немного заняться и своими делами.

Понимая, что не сможет заснуть, во всяком случае, в ближайшие полчаса, Стейси решила спуститься вниз и выпить молока. Если, конечно, у Дэвида есть молоко, и он позволит шарить в его холодильнике. На этот счет он никаких распоряжений не давал. А, ладно! Не обеднеет он, если Стейси утащит у него стакан молока.

Она спустилась по лестнице, немного подумала и верно выбрала направление — кухня располагалась справа от входа. Там было полутемно, горела лампа над плитой. Стейси заглянула в небольшой холодильник и, конечно, нашла там набор практикующего холостяка: замороженные упаковки полуфабрикатов, консервы и подвявшие овощи. Молоко, к счастью, было. Стейси отыскала на полке сияющий стакан, налила его до краев и, прихватив с собой, направилась было наверх, но остановилась на пороге соседней комнаты — видимо, гостиной.

Дэвид зря ругал собственный дом. Тут было вполне уютно, хотя мебель стояла старая, а у журнального столика опасно подкосились ножки. В конце комнаты виднелись распахнутые стеклянные двери в сад, и оттуда лился свет. Стейси, помедлив, пошла в том направлении.

На широкой деревянной веранде стоял стол, на нем — настольная лампа под зеленым абажуром, вокруг которой кружился десяток ночных бабочек, пытавшихся пробиться к лампочке и бесславно погибнуть, обжегшись. Дэвид сидел, откинувшись на спинку кресла, принадлежавшего, наверное, еще его деду, и задумчиво покусывал колпачок шариковой ручки. Перед ним на столе лежали бумаги, испещренные цифрами и непонятными символами. По окончании колледжа Стейси забыла математику напрочь и не собиралась вспоминать.

— Ты как шифровальщик времен Второй Мировой, — заметила Стейси, остановившись в дверях. — Сидишь за «Энигмой» и передаешь послания.

— А я и есть шифровальщик, — сказал Дэвид, ничуть не удивленный ее появлением. — Для большинства людей все это — настоящий шифр.

— И я одна из них, — вздохнула Стейси.

— Так что, я выиграл войну?

— А разве она начиналась?

Дэвид усмехнулся.

— Хочется думать, что нет. Я рад, что мы пришли к согласию. Хочешь посидеть здесь?

— Я тебе не помешаю?

— Нет. Я уже закончил, просто сижу, думаю. Подожди, я принесу тебе стул.

Он сходил в дальний конец веранды и притащил еще одного мебельного монстра — полустул, полукресло, с ужасающей обивкой в набивной цветочек.

— У тебя вся мебель винтажная? — спросила Стейси, усаживаясь и с наслаждением вытягивая ноги.

— У меня вся мебель старая. Никак не соберусь заменить.

— Можно реставрировать.

— И продать на аукционе за большие деньги?

— Почему бы и нет. Если вон тот столик еще и расписать…

— В экспрессионистской манере?

Стейси обиделась.

— Послушай, я же не смеюсь над твоим делом жизни.

— Так и я не смеюсь. Я спрашиваю.

Стейси бросила на него косой взгляд — действительно, Дэвид выглядел серьезным. Он закинул руки за голову, сцепил пальцы на затылке и внимательно смотрел на гостью.

— Ну… — Стейси смешалась. — Я могла бы, конечно. Но у меня с собой ничего нет. Ни одного тюбика краски и ни одной кисточки.

— В чем проблема? На Бёрк-стрит отличный магазин для художников. Я там иногда покупаю бумагу для черчения.

— О… — Стейси не ожидала, что он превратит ее шутку в серьезную вещь. — Тогда, если ты не против, я могла бы…

— Займись. Зачем тебе скучать? А эту мебель либо выбрасывать, либо обновлять. Дайяна, жена Мэтью, давно рыдала, глядя на мой дом. Но я ей ничего делать не позволял. У нее непреодолимое пристрастие к хайтеку, а у меня на него стойкая аллергия.

Стейси улыбнулась.

— Так у тебя и на авангард аллергия.

— Не уверен, — протянул Дэвид. — Допусти такой вариант, что я тебя разыграл, и моя реакция на портрет была неудачной шуткой. Стейси, если мне не понравится то, что ты сделаешь, мы просто выкинем мебель, вот и все. Отличное поле для экспериментов.

— Хорошо… — Она не могла поверить, что Дэвид действительно хочет от нее этого. Его выражение лица при виде того портрета сложно забыть. И все же ей казалось, что сейчас он искренен… С другой стороны, что она теряет? Это вызов. Вызов ее искусству и шанс доказать, что она чего-то стоит как художник. Хотя роспись столиков — это, скорее, дизайнерское дело, Стейси не собиралась останавливаться. У нее уже возникла одна идея…

— А если я немного переставлю мебель и заново покрашу стены?

— Только не во все цвета радуги. Несмотря на то, что я с трепетом отношусь к авангарду, в душе моей навеки поселился дух классицизма.

Они некоторое время посидели молча. Стейси смотрела в темный сад — небольшой, но не заброшенный, судя по долетавшим оттуда цветочным запахам. Наверное, за ним ухаживает та же женщина, что убирается в доме.

Так странно: жизнь Райта представала под совершенно иным углом…

— Ты любишь молоко? — Дэвид нарушил молчание.

— Да. С детства. Многие не разделяют мои вкусы. Мама терпеть не может молоко.

— Это непереносимость лактозы.

— Звучит очень заумно.

— Да, признаюсь. Просто у всех разные вкусы, — мягко улыбнулся Дэвид. Стейси замерла. Ей показалось, что она ни разу не видела такую вот его улыбку — наверное, так он улыбается Лоле… По спине пробежала дрожь, и Стейси поспешно встала.

— Уже поздно. Я, пожалуй, пойду спать.

— Спокойной ночи.

Он не встал ее проводить.

Поднимаясь по лестнице, Стейси подумала, что ее затея с приездом в Беркли может оказаться не такой успешной, как она предполагала раньше…