Эхо возмездия

Валерия Вербинина, 2016

Все были уверены – баронесса Амалия Корф сняла усадьбу в провинции потому, что ее больному дяде Казимиру доктора порекомендовали именно здешний климат. И мало кто догадывался об истинной цели ее прибытия… Неожиданно все планы Амалии спутало трагическое происшествие – гибель студента Дмитрия Колозина. Дмитрия обвиняли в страшном преступлении – убийстве семьи его квартирной хозяйки, – но он уверял всех в своей невиновности. На сторону обвиняемого стал известный журналист Снегирев, он и добился освобождения Колозина. Студент явился лично поблагодарить своего благодетеля, но в ночь после званого вечера в доме журналиста его застрелили… Как нарочно, Амалия присутствовала на приеме и невольно оказалась втянута в это дело. Она как никто заинтересована в скорейшем расследовании смерти студента, чтобы следствие не помешало ее истинной миссии…

Глава 4

Разговоры

«Почему я просто не дал ему в морду?»

Ночью снег полностью сошел, а следующий день был полон хлопот. В больнице предстояли две операции, да еще вдобавок в деревне муж зарезал жену, и Волину пришлось ехать на вскрытие. Тем не менее он нет-нет да и задавал себе вопрос, который мучил его со вчерашнего дня.

«Почему я просто не дал ему в морду? Вот черт возьми!»

Ольга Ивановна ходила, шурша платьем, и то и дело бросала на хмурого доктора встревоженные взгляды. Вчера она так и не подыскала удобного случая, чтобы извиниться, и ей казалось, что сегодня Волин мрачен и выглядит раздражительнее, чем обычно, именно из-за ее выходки.

Она начала нервничать, волноваться и уже вечером, после приема, который в тот день затянулся, разбила склянку с бромом^[4], когда ставила лекарства обратно в шкаф.

— Ради бога простите, Георгий Арсеньевич… — пробормотала она, не зная, куда деваться от стыда. — Я… я заплачу.

— Глупости говорите, — буркнул Волин, который, сидя за столом, просматривал карточки, куда заносились сведения о больных. — Еще не хватало, чтобы я из вашего жалованья вычитал… Просто возьмите себя в руки и больше ничего не разбивайте.

«Да что ж он — слепой, что ли?» — подумал фельдшер, изнывая от любопытства. Он взял стопку карточек, которые Волин уже просмотрел, и удалился, притворив за собой дверь. Ольга Ивановна достала веник и подмела пол.

— А насчет Селиванова вы оказались правы, — добавил доктор. — Тот еще фрукт оказался. Ждал, когда Анна Тимофеевна окончательно разорится, чтобы прибрать к рукам ее имение.

Ольга Ивановна замерла на месте.

«Но не это самое противное, — про себя продолжал Волин, — а то, что я взял у него три рубля, и он теперь думает, что он меня купил. Что же мне делать с этими деньгами? Пущу их на лекарства для больницы, в самом деле…»

Он поглядел на бледное, напряженное лицо Ольги Ивановны и подумал, что она неважно выглядит.

— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил Волин напрямик. В том, что касалось здоровья, он предпочитал обходиться без окольных путей.

— Я… — его собеседница выдавила из себя улыбку. — Я просто немного устала. Значит, вы на стороне Анны Тимофеевны?

Вопрос был задан, чтобы продлить разговор, но Волин воспринял его всерьез.

— Я? Я, простите, ни на чьей стороне, — пожал он плечами. — Любой может заболеть, и ему понадобятся мои услуги. Да и Анну Тимофеевну я знаю еще меньше, чем господина Селиванова… — Он помедлил, прежде чем задать следующий вопрос как можно более небрежным тоном. — Баронесса Корф — ее родственница?

— Баронесса Корф — петербургская пустышка, — колюче ответила Ольга Ивановна. — И к тому же разведенная женщина. Насколько мне известно, между ней и Анной Тимофеевной нет ничего общего.

Волин с опозданием вспомнил, что говорить с одной молодой женщиной о другой молодой женщине — занятие совершенно бесполезное, и предпочел углубиться в бумаги. Поликарп Акимович простоял с той стороны двери минут пять, прежде чем убедился, что продолжения беседы не будет, и с сожалением вошел.

— К Павлу Антоновичу скоро приезжает гость, — заметила Ольга Ивановна, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Что за гость? — буркнул Волин, не поднимая головы.

— Джонатан Бэрли, англичанин. Кажется, он собирается писать книгу о России и… словом, он обратился к Снегиреву.

— Зачем?

— Статьи Павла Антоновича о России и русском характере переведены на многие языки, — отозвалась Ольга Ивановна с некоторым удивлением. — Думаю, мистеру Бэрли будет что с ним обсудить.

Поликарп Акимович страдал. По его мнению, два взрослых, образованных, достойных человека обсуждали сущий вздор вместо того, чтобы поговорить о себе и своих чувствах.

— Боюсь, я не читал статей Снегирева о России, — равнодушно отозвался Волин, убрав последнюю карточку и поднявшись с места. — Видел только его обращение к властям по поводу того бедолаги, которого обвинили в убийстве четырех человек.

— Студента Колозина?

— Да, кажется, так его звали.

— Сейчас идет суд, — сказала Ольга Ивановна. — Не исключено, что Колозина оправдают. Общественное мнение настроено в его пользу, и во многом благодаря хлопотам Павла Антоновича.

Но Волин не был расположен говорить об уголовщине, как, впрочем, и о Селиванове. Направление его мыслей переменилось: теперь его интересовал только один человек — дама в саду, которую, судя по всему, звали Амалией Корф.

«Немка? Но на немку она не слишком похожа… — Он встряхнулся. — И почему я не могу выбросить ее из головы?»

На другой день, покончив со всеми делами, Георгий Арсеньевич велел седлать лошадь и отправился проведать доктора Брусницкого, который жил в уездном центре — городе Александрове.

Старый брюзга был дома, и его морщинистое красное лицо, свидетельствующее о склонности к апоплексии, не выразило ровным счетом никакого восторга, когда горничная доложила, что доктор Волин явился его навестить.

— Коллега! — протянул Яков Исидорович, вкладывая в одно-единственное коротенькое слово пуд иронии, сарказма и бог весть чего еще. — Как это мило с вашей стороны, что вы вспомнили о моем существовании! Кстати, о сем бренном существовании: я не болен ни воспалением легких, ни даже бронхитом, а всего лишь немного простыл. Кхе, кхе, кхе!

Так что…

— Полно вам, Яков Исидорович, — укоризненно промолвил Волин. — Вы ведь отлично знаете, что в уезде вас никто не заменит.

— Пытаетесь ко мне подольститься? — Брусницкий нахмурил свои кустистые седые брови. — Что это на вас нашло, молодой человек?

— Я видел баронессу Корф, — сознался Волин. — И хотел бы разузнать о ней побольше.

Яков Исидорович закашлялся, и гость поспешно подал ему стакан с отваром, стоявший на маленьком круглом столике.

— Я незнаком с баронессой, молодой человек, — ворчливо заметил Брусницкий. — С чего вы взяли…

— С того, что вы обычно все обо всех знаете. Ну же, Яков Исидорович! Кто она, что она, откуда она и вообще?..

— Она вполне здорова, — хладнокровно отозвался старый врач. — Может быть, вы все же хотите ра-зузнать о ее больном дядюшке, которому наверняка скоро понадобятся услуги доктора?

— К черту дядюшку! Меня интересует только его племянница.

— Н-да, — вздохнул Брусницкий. — Коллега, простите меня, старика, но таким манером вы никогда не разбогатеете. И если хотите послушать доброго совета, то забудьте о баронессе Корф. Это богатая, пресыщенная дама, у которой куча денег и несколько имений в разных частях Российской империи. Какой-то ловкий лекаришка в Петербурге внушил ей, что ее дяде нужен именно здешний климат, и она привезла его сюда. Анна Тимофеевна непрактичная женщина, но тут даже она сообразила, что своего упускать нельзя… Вы уже ужинали? Впрочем, что вы могли есть в своей больнице… Оставайтесь, мы устроим лукуллов пир… Нет-нет, возражения не принимаются! Вы не представляете, коллега, как мне обидно: лечил тут всех, буквально всех, и хоть бы одна собака заглянула, узнала, как сейчас мое здоровье! Только вы и пришли, и то потому, что вам приглянулась пара прекрасных синих глаз…

Волин смутился.

— Я даже не заметил, какого цвета у нее глаза, — признался он.

— Однако вы не поленились притащиться ко мне за столько верст, чтобы расспросить о ней подробнее, — вздохнул Брусницкий. — Коллега, кого вы хотите обмануть? Птица, о которой вы говорите, совершенно не нашего полета. Будь ее воля, она бы не пускала нас с вами дальше передней… Кстати, кто ваш батюшка?

— Дьяк, — помедлив, признался Волин.

— А мой — мещанин из Юрьева-Польского, — хмыкнул его собеседник. — Ей-богу, коллега, забудьте вы о ней. Найдите себе симпатичную барышню с хорошим приданым… — Волин нахмурился. — И не надо делать такое лицо, коллега. Вы — земский врач, я — уездный, в нашем мире баронессы если и появляются, то надолго не задерживаются. Я вполне допускаю, что на вас нашла мимолетная блажь, но задумайтесь над простейшей вещью: что вы можете предложить этой богатой даме? Дежурства в земской больнице? Умирающих от оспы мужиков? Свою родню, которая хлебает чай из блюдечка так громко, что слышно в соседней комнате? — Георгий Арсеньевич вспыхнул и стиснул челюсти. — Коллега, верьте моему слову: если из чего-то не может выйти ничего, кроме унижений, лучше вообще не начинать. А теперь, пойдемте ужинать, и если вы мне скажете, что в жизни встречали лучший соус, чем тот, который нам сейчас подадут, клянусь, я зарежусь скальпелем!

Примечания

4

Препараты с бромом применялись в то время как успокоительное средство. Позже почти все они были выведены из области медицины из-за токсичного характера брома.