Смерть под куранты

Валерий Шарапов (2024)

На новый 1984 год на даче Антона Снегирева собрались четыре семейные пары бывших одноклассников. Всем было весело, пока в разгар застолья одну из женщин не нашли мертвой со следом укола на руке. Компания в ужасе: как такое могло случиться? Но вызывать милицию — значит, дать повод для скандала, ведь Антон — сын первого секретаря обкома партии, и это его дача… Друзья решают поручить расследование самому серьезному из них — Стасу. Тот обращает внимание на странное поведение некоторых из участников застолья. Кажется, еще немного, и подозреваемые сознаются. Но в последний момент происходит новое ужасное событие, после которого становится ясно: подозревать в убийстве можно любого из гостей…

Я как чувствовал!

Вдруг наверху раздался грохот, и все вынуждены были обернуться. С верхних ступенек лестницы как-то неестественно свешивались патлы Макса. Первой сориентировалась Валентина — врач всё-таки — и кинулась к лежащему на лестнице журналисту.

Склонившись над ним, она довольно быстро поставила диагноз:

— Обморок, нужен нашатырь! Мила, Антон, в доме есть аптечка, надеюсь!

Пока хозяева искали лекарство, которое вернет к жизни обморочного больного, Стас просчитал ситуацию чуть дальше. Проскочив мимо жены, тщетно пытавшейся шлепать лежащего по щекам, он через несколько секунд оказался у комнаты, в которой остановились Макс и Лена.

Рванув дверь на себя, он застыл, прошептав навзрыд:

— Я как чувствовал!

Бледная учительница младших классов лежала по диагонали двуспальной постели со сложенными на груди руками. Голова была повернута в сторону окна, голубые глаза словно пытались что-то рассмотреть за морозным стеклом.

Подойдя к бывшей однокласснице, не подававшей признаков жизни, и всё еще не веря в случившееся, он разглядел зажатый в ее правой руке шприц.

Будучи не в силах находиться в одной комнате с покойницей, он поспешил прочь. Появившись в проеме дверей, увидел, как все, кто склонился над Максом, повернули к нему головы.

В этот момент к обморочному вернулось сознание, он простонал:

— Моя жена мертва, ее убили. Кто это мог сделать?

Валентина вскочила как ошпаренная и кинулась в комнату, откуда только что вышел Стас. Следом за ней рванулся Антон, за ним — Лёвик с фотоаппаратом.

— Этого не может быть, — вскрикнула Мила, поднимаясь по ступенькам. — Я до ужаса боюсь покойников… Нет ничего страшнее, по-моему! И чтобы на нашей даче… О господи!

«Сыщик, твое предположение насчет идеальной ситуации для классического детектива оказалось пророчеством, — пронеслось в голове Стаса зловещим эхом. — Все начинает сбываться! Хотя ты всего лишь подумал, никак не озвучив свое предположение. Ты хотел детектив — получай! Мысли материальны, заруби себе на носу, надо с ними быть осторожнее».

Кое-как справившись с шоком, Стас вошел вслед за Антоном в комнату и произнес то же, что в подобных случаях произносят милиционеры-оперативники, герои многочисленных прочитанных им детективных романов:

— Ничего никому не трогать! Это место преступления. Пусть здесь останется Валентина, остальным лучше стоять в дверях. Приедет милиция, у всех возьмут отпечатки пальцев…

— Но у нее в руке шприц моей жены! — простонал Лёвик, присев на корточки и колотя кулаками по коленкам. — Которым она делает уколы инсулина. Я его из тысячи узнаю. Чем она будет ставить, кто мне скажет? Как он здесь оказался?

— Но сейчас в нем не инсулин, — жестко констатировал Стас, — а остатки яда, которым Лену, скорее всего, отравили. Его необходимо отправить на экспертизу.

Как ни странно, все послушались Стаса и отошли к дверям. Многие, собственно, и не стремились подойти ближе, например Мила с Жанной. Убитый горем Макс так и остался сидеть на ступеньках лестницы.

Стас заметил, что его слова о милиции, отпечатках пальцев и экспертизе очень не понравились Антону, он даже хотел что-то возразить, но в этот момент Валентина, проводившая осмотр, выпрямилась.

Стас взглянул на жену и оторопел: таких бледных, дрожащих губ и бегающих глаз он у нее не помнил.

— Д-да, с-скорее всего, ее… от-травили. Точнее п-покажет только вскрытие. Я, конечно, не с-судебный медик. — Словно извиняясь, она хотела беспомощно развести руками, но в последний момент не выдержала и, закрыв ими лицо, разрыдалась.

Испугавшись, Стас обнял ее. Валентину всю трясло, казалось, она переживала смерть одноклассницы больше, чем законный муж.

Он не помнил у жены истерик. Всегда сдержанная, даже немного скупая на эмоции, она еще в старших классах служила примером, как надо вести себя в сложных ситуациях. То, что происходило с Валентиной сейчас, не укладывалось ни в какие рамки, Стас готов был звать на помощь кого угодно, лишь бы облегчить страдания жены.

Ему ничего другого не оставалось, как попросить всех расступиться и вывести супругу из комнаты. Они кое-как зашли к себе, Валентина практически не стояла на ногах, упала на постель и разрыдалась с новой силой. Между всхлипами она выкрикивала: «Сволочь! Как она могла?! Ну и тварь!» — и колотила подушку.

Когда жену немного отпустило, она попросила принести ей коньяку и шоколадку, после чего сходила умыться и, изредка всхлипывая, пояснила:

— У Ленки в левой локтевой ямке явный след от недавней инъекции. И вроде бы диаметр иглы совпадает. Зрачки широкие, смерть наступила минут десять назад… Плюс-минус, сам понимаешь.

— Погодь, — замотал головой Стас. — Я как раз ничего не понимаю. Что означал твой припадок? Кого ты называла сволочью и тварью?

— Не бери в голову. Это нервное. Ей что-то ввели в вену, это изощренно, цинично. Небось, под предлогом того, что вводят глюкозу. Отсюда и припадок…

— Какой яд могли использовать? — автоматически поинтересовался Стас.

— Бог его знает, выбор очень широк. Могли просто ввести кубик воздуха в вену, этого достаточно, чтобы убить. Хотя в шприце вроде как остатки яда сохранились.

— Но вряд ли Лена позволила ввести себе в вену воздух.

— Ее могли одурманить тем же хлороформом. А с обездвиженным телом можно делать что угодно. В том числе и воздух в вену ввести.

— Зачем убийце оставлять на видном месте шприц с ядом?

Валентина посмотрела на мужа и усмехнулась.

— А это тебе виднее, ты ведь у нас Пинкертон, вот и разберись.

Стасу захотелось вспылить: только что у жены была истерика, словно она потеряла самого близкого человека, и вдруг столь надменная демонстративная ирония. Валентина никогда не была такой.

— Ты что-то знаешь и мне не говоришь.

Жена резко поднялась и направилась к двери.

— Кажется, кто-то собирался ехать домой, — сквозь зубы процедила она. — Или мне показалось? Вот и поезжай, а ко мне с расспросами не лезь!

— Хорошо, хорошо, — пробормотал обескураженный Стас, боясь очередного приступа истерики. — Ты хотела мне показать след от укола.

— Пойдем со мной. — С этими словами она направилась к выходу.

В комнате Седых, кроме лежащей на кровати покойницы, никого не было. Валентина подошла к трупу, подняла левую руку, развернув, указала на локтевую ямку.

— Видишь? След от действий профессионала. Тот, кто делал инъекцию, был либо медсестрой, либо…

— Врачом, — закончил Стас ее мысль.

— Я должна кое с кем поговорить. И немедля!

— Может, ты сначала поделишься этой мыслью со мной?

— С тобой чуть позже, — деловито бросила супруга, задерживаясь у двери. — Когда ты меня официально вызовешь на допрос. Этого ведь пока не произошло?

Стас хотел крикнуть, что ее ирония неуместна, совершено убийство, но в этот момент увидел в проеме двери бородатого хозяина дачи, с кем Валентина едва не столкнулась, и промолчал.

— Отлично, Стас, ты один! — констатировал Антон с какой-то почти животной радостью, протискиваясь в комнату и закрывая за собой дверь. — Значит, так: ни о какой милиции, отпечатках пальцев и экспертизе я слышать не хочу. Вы что, с ума посходили все? Убийство на обкомовской даче! Это черт знает что! Я представляю заголовки газет. Зачем нам этот шум?!

— Даже так? — вздохнул Пинкертон и уставился в одну точку, словно потеряв интерес к дальнейшему развитию событий. Спустя несколько секунд поинтересовался: — И что ты собираешься делать с трупом?