Сталинградская Богородица

Валерий Шамбаров, 2014

В июне 41 – го началось самое страшное за всю историю нашествие врагов на Русскую землю. Против России под стягом Третьего рейха поднялась вся Европа: не только германские и итальянские фашисты, но и французы, испанцы, венгры, чехи, румыны, финны и многие другие. Вражья орда докатилась до Сталинграда. И здесь, на берегах великой русской реки Волги было явление всем двунадесяти народам, уже возомнившим себя победителями в великой битве с Россией: высоко в небе, над Волгой, над хаосом исковерканной земли и сталинградских руин, стояла сама Пресвятая Богородица со Спасителем на руках. Такой иконы не писал никто. Но ее видело множество людей. Это чудо стало предвестником разгрома оккультного Черного рейха. О самой кровопролитной в истории войне, о том как ковалась победа Света и Руси над Тьмой и Западом – новая книга известного русского историка Валерия Шамбарова.

2. Июнь сорок первого…

Дата 22 июня 1941 г. запечатлелась в памяти нескольких поколений не в качестве какого-то отдельного дня. Она врезалась, как удар, переломивший жизнь на «до» и «после». Отбросивший в невозвратное и, кажется, уже нереальное прошлое все, что было раньше, — радости, печали, хлопоты. Перекинувший людей в совершенно иное измерение. С иными заботами, системами ценностей. Вся западная граница Советского Союза вдруг вскипела разрывами, взревела лавинами танков и машин. Солнечный свет затмил дым пожарищ, по небесной синеве с гудением ползли черные стаи бомбардировщиков…

Вооруженные силы Германии и ее сателлитов достигали 8 млн солдат и офицеров. Но это все вместе: и армии, и военно-морские силы, и жандармерия, и тыловые части. А на Восточном фронте немцы сосредоточили 120 дивизий — 4 млн бойцов, 4215 танков, 3909 самолетов, 43 тыс. орудий и минометов. К этому добавлялись 40 дивизий союзников — 850 тыс. человек, 402 танка, 964 самолета.

Вооруженные силы СССР насчитывали 5 млн. человек, 17 тыс. самолетов, 10 тыс. танков, 67 тыс. стволов артиллерии. Это, опять же, общие цифры. Из них в западных округах было сосредоточено 2,7 млн бойцов, 1800 средних и тяжелых танков — плюс 3–4 тыс. легких танков, танкеток и броневиков устарелых конструкций. В приграничных округах имелось до 40 тыс. орудий и минометов, 1540 новых самолетов и до 5 тыс. — старых образцов.

Германия не имела подавляющего численного преимущества, да и технического. Новейшие советские танки Т-34 и КВ-1 превосходили лучшие из немецких машин «Панцер-4» (русские называли их T-IV). В дивизиях вермахта хватало и устаревших конструкций «Панцер-2» и «Панцер-3» (с орудиями 20 и 37 мм). Использовались также чешские танки, даже трофейные, английские и французские. Новейшие советские истребители уступали в скорости германским мессершмитам, но в общем-то могли успешно бороться с ними. Хотя большую часть старых танков немцы накануне войны успели модернизировать, наращивали броню, устанавливали пушки помощнее.

Ну а кроме того, сравнивать силу армий только по показателям бронетанковой, авиационной техники, количеству стволов артиллерии является весьма некорректным. Некоторые виды снаряжения имеют на войне ничуть не меньшее значение. Например, очень слабым местом Красной армии был автотранспорт [17, 160]. Танки-то выпускали в первую очередь, а обычными грузовиками войска не обеспечили, оставляли на потом. Считалось, что в армию по мобилизации будет направлен транспорт гражданских организаций. Но своевременной мобилизации объявлено не было! А потом заводские, фабричные, колхозные машины пришлось задействовать под эвакуацию. Войска лишились возможности быстро перебрасывать подкрепления, подвозить снаряды, горючее.

Другой бедой стали средства связи. Это была стратегический просчет советского командования. По опыту Первой мировой опасность перехвата и расшифровки радиограмм преувеличивалась, а возможности радио недооценивались. В 1941 г. действовали инструкции, запрещавшие пользоваться радиосвязью в боевой обстановке [105, 140]! Даже в корпусах и дивизиях не имелось радиостанций достаточной мощности. Радистов и шифровальщиков не хватало, они были неопытными. Не хватало даже простых полевых телефонов и проводов. Не было собственных линий связи у командных пунктов фронтов и армий. В случае войны предполагалось задействовать линии наркомата связи, то есть обычную телефонную сеть. Но эта связь сразу же была выведена из строя германской авиацией и диверсантами. Оставалось узнавать обстановку и отдавать приказы через посыльных, а это вело к задержкам, ошибкам.

Не были радиофицированы самолеты, даже новейшие, что затрудняло взаимодействие между ними, получение целеуказаний. На новых танках уже ставили рации, но только на командирских. Таким образом, командирский танк четко обозначался антенной, а передать распоряжения подчиненным не мог. В бою нередко применяли метод «делай, как я» — командир шел в атаку первым, а подчиненные повторяли его маневры [84, 103]. Худо было и с минно-саперным делом. Применению мин не придавали большого значения — поскольку врага предполагалось громить «ворошиловскими» контрударами. Спохватились во время финской войны, понеся огромные потери на минных полях. Но сделать успели мало. На всю Красную армию имелось лишь несколько десятков миноискателей! Запас противотанковых и противопехотных мин был ничтожным. Даже среди саперов обученных взрывников было крайне мало [27].

Не хватало зенитной артиллерии. А в противотанковой обороне важнейшая роль, непосредственного прикрытия пехоты, возлагалась на «сорокапятки» — пушечки калибра 45 мм. Вроде бы, удобные, легкие, они прекрасно проявили себя на Халхин-Голе против японских машин. Но против германских, модернизированных, они оказывались неэффективными. Поражали танки только с близкого расстояния, или требовалось изощряться, снайперски стрелять по гусеницам, по смотровым щелям. Ко всему прочему, удар застал Красную армию в стадии реорганизации и перевооружения. Старая техника выработала ресурс, была снята с производства. А новую не успели освоить. Пилоты только-только переучивались летать на новых самолетах, танкисты — водить новые танки, поражать цели. Начали воевать кто во что горазд. Кто-то на старых раздолбанных машинах, постоянно ломавшихся. Кто-то на великолепных, не умея использовать их возможности.

Реорганизовывалась и вся система пограничной обороны. В 1930-е гг. генеральные штабы различных государств основывались на опыте Первой мировой войны. Считалось, что грядущая война тоже будет позиционной, поэтому все старались прикрыть свои границы укреплениями наподобие французской линии Мажино, германской линии Зигфрида, финской линии Маннергейма. Советский Союз в течение многих лет наращивал оборону по западным рубежам, иностранцы называли ее «линией Сталина». Она представляла собой цепь из 150 укрепрайонов — тысячи дотов, капониров, блиндажей. Но в пакте Молотова — Риббентропа, позволившем нашей стране воссоединиться с Западной Белоруссией, Западной Украиной, Бессарабией, был спрятан подвох. Граница-то сдвинулась, и все инженерные сооружения очутились в глубоком тылу. Их принялись демонтировать, сняли вооружение. На новых границах наметили строить так называемую «линию Молотова», но ее еще не было, работы только начались.

Стадия перемен сказалась и в подготовке личного состава. Всеобщую воинскую обязанность ввели в сентябре 1939 г. До того существовало некоторое количество кадровых дивизий, а основная часть — территориальные. Для службы в кадровых отбирали лишь часть призывников, а большинство попадало только на краткосрочные сборы. В случае войны территориальные дивизии развертывались за счет ополченцев, и боеспособность их была невысока. Теперь недостаток пытались исправить. Но со времени перехода на всеобщую воинскую обязанность миновал лишь год и 9 месяцев. Те, кто попал под первый призыв, завершали второй год службы. Те, кого призвали в 1940 г., были на первом году, а 800 тыс. солдат были зелеными новобранцами, их призвали в июне 1941 г. (кстати, перед Первой мировой войной генеральные штабы России, Франции, Германии при подсчете сил вообще не учитывали солдат первого года службы: считали, что они еще не стали настоящими бойцами).

Гитлер учитывал все эти факторы. Откладывать нападение ему было совсем не с руки — русские перевооружат войска новой техникой, понастроят укреплений на новой границе, из отслуживших солдат будет накапливаться запас подготовленных резервистов. У Третьего рейха армия была отмобилизованной, и по качеству она значительно превосходила советскую. Во Франции было впервые опробовано такое объединение, как танковая группа: свели вместе два танковых корпуса и один моторизованный. Результаты оказались блестящими, и для вторжения в Россию создали уже не одну, а четыре танковых группы. Бронированные силы подкреплялись мотопехотой (в танковых и моторизованных дивизиях было по 1,5–2 тыс. автомашин, по 1–1,5 тыс. мотоциклов). Каждая наступающая группировка имела сильную артиллерию, в том числе крупных калибров, дивизионы 105-мм пушек, 150-мм гаубиц. В ее состав включались саперные батальоны, способные и навести переправы через реки, и выставить минные заграждения. Включались зенитные дивизионы — они могли прикрыть район расположения на месте, вести огонь на ходу. Причем 88-мм зенитные пушки оказывались весьма эффективными в качестве противотанковых заслонов.

Надо сказать, что в СССР раньше, чем в Германии, додумались группировать танки в крупные кулаки, существовали танковые корпуса. Но потом вдруг попали под влияние французской военной науки, сочли, что эффективнее будут небольшие соединения. Расформировали корпуса по танковым бригадам. Когда немцы продемонстрировали массированное применение танков, советское командование осознало ошибку. Возобновилось создание механизированных корпусов, но к началу войны они только-только успели возродиться, фактически тоже находились на стадии реорганизации…

У Германии далеко не все дивизии были моторизованными. Хватало обычной пехоты, большая часть артиллерии перевозилась на лошадях. Но средства связи были на высоте. Это обеспечивало отличную управляемость войсками, возможность координировать усилия с соседями, вызвать артиллерийскую поддержку или удары авиации. Взаимодействие между различными родами войск было отработано в реальных боевых действиях. А Красная армия, за исключением ветеранов финской и японской кампаний, была необстрелянной. Это очень большое отличие от опытных солдат, хотя бы один раз побывавших в бою и преодолевших неизбежное в таких случаях состояние шока.

По плану «Барбаросса» группа «Север» фон Лееба нацеливалась на Ленинград. Группа «Центр» Браухича — на Москву, группа «Юг» Рундштедта — на Киев и Донбасс. А советское командование при оценке планов неприятеля допустило серьезнейшую ошибку. Полагало, что немцы не рискнут идти на Москву. Ориентировались на опыт 1918 г. — ведь тогда Германия считала главной целью отхватить Украину, богатую продовольственными и сырьевыми ресурсами. Львиная доля советских сил была сосредоточена на юге. Но у гитлеровцев основной являлась группа армий «Центр»! У Лееба и Рундштедта было по одной танковой группе, у Браухича — две.

Советские войска располагались тремя эшелонами — значительная часть оставалась в глубине страны. Выдвигать их начали лишь в конце мая и в июне. Многие соединения едва успели подтянуться к местам новой дислокации. Перевозились вторые эшелоны, отстали склады с боеприпасами, горючим, запчастями. Некоторые части задержались на прежних местах или находились в дороге. К моменту нападения в первом эшелоне в Прибалтике стояла 21 дивизия — на них нацеливались 34 германских. В Белоруссии границу прикрывали 26 дивизий — против них изготовились 36. Украину прикрывали 45 дивизий — а против них развернулись 57. Но и инициатива целиком принадлежала гитлеровцам. Они сами выбирали, где сконцентрировать войска, и на направлениях главных ударов обеспечили себе двадцатикратное превосходство! Чтобы остановить их было заведомо невозможно!

Именно это и случилось. На растерянные, неготовые войска обрушились удары такой силы, каких не то что выдержать, а даже ожидать-то не мог никто. Германская авиация в первую очередь проутюжила советские аэродромы. Причем те самые аэродромы, где базировались новейшие самолеты. Старые, менее опасные, можно было посшибать и позже. В первый же день было выведено из строя 1200 самолетов. Немцы захватили безраздельное господство в воздухе. Принялись систематически и почти безнаказанно обрабатывать штабы, дороги, станции.

Что ж, советские военные тоже были профессионалами. Существовали планы мобилизации, развертывания войск. Теперь эти механизмы были пущены в ход. Прибалтийский военный округ превратился в Северо-Западный фронт, его возглавил генерал-полковник Кузнецов. Белорусский округ — в Западный, им командовал генерал армии Павлов. Киевский округ стал Юго-Западным фронтом (командовал генерал-полковник Кирпонос). Одесский округ преобразовался в Южный фронт во главе с генералом армии Тюленевым. Правительство тоже переключалось на военные рельсы. Руководство всей экономикой и фронтом объединялось в Совете труда и обороны. Создавалась Ставка Верховного главнокомандования. Оба этих органа возглавил Сталин.

Но вражеский напор терзал боевые порядки, даже не позволяя им сорганизоваться. Планы сразу же оказались скомканы, началась неразбериха. Командующие фронтами и армиями плохо представляли, что происходит вокруг них. Передавали наверх ошибочные сведения. Или бодро сглаживали информацию, как испокон веков принято у всех военных — дескать, ситуация под контролем. Соответственно, и в Москве не осознавали реальную картину. Вроде бы на некоторых направлениях враг вклинился на нашу территорию, но на других участках войска успешно держались. 23 июня главное командование и Генеральный штаб разослали директиву — ввести в бой механизированные корпуса, выбросить противника с советской земли.

Однако командование фронтов принялось организовывать контрудары в страшной спешке. Почти ничего не знало о собственных частях, о противнике. Радиосвязь была не налажена, телефонные и телеграфные провода оказались перебиты бомбами или перерезаны диверсантами. Пока связной находил нужный штаб, передавал пакет с донесением, обстановка уже менялась. На основе неверных донесений составлялись ошибочные приказы. Новые связные везли их в войска — а обстановка продолжала меняться.

Получив эти приказы, танковые колонны двинулись на исходные рубежи для атаки. У многих машин был выработан моторесурс, они ломались по дороге. А в воздухе постоянно висела гитлеровская авиация, бомбила и расстреливала танкистов. Еще не вступив в бой, корпуса несли страшный урон. Мало того, немецкие летчики предупреждали свои наземные дивизии. Они успевали развернуться, выдвинуть артиллерийские заслоны. Атакующие танки нарывались на убийственный огонь.

Иногда все-таки опрокидывали неприятеля. Но выяснялось, что тот или иной корпус нацелили неправильно, на второстепенный участок. Его успех никак не сказывался на общем ходе сражения. Наступающие танки застревали где-нибудь без снарядов и горючего. Причем не знали, что рядом находятся склады горюче-смазочных материалов, боеприпасов. Охрана тоже не знала, что поблизости свои танкисты, бросала или взрывала склады. А личному составу злосчастного мехкорпуса оставалось только бросать танки и пешком, по лесам и болотам, выбираться к своим.

Красноречивую картину, что творилось в приграничных областях, рисуют, например, мемуары Симонова. Никто не знает, где свои, а где чужие. То и дело бомбят немецкие самолеты. Дороги завалены грудами машин и телег. Обтекая пробки и ямы, катятся потоки беженцев. В другую сторону маршируют колонны безоружных призывников, идут к уже не существующим полкам и дивизиям, прямо в плен. Немецкие танки возникают неожиданно, то там, то здесь [122]. Растекаются слухи про непонятные вражеские десанты, возникают импровизированные отряды. Одни хотят обороняться, другие найти своих, третьи уже спасаются.

Северо-Западный фронт начал было налаживать оборону в Литве под Алитусом. Но в лоб на него навалилась группа армий «Север». И здесь же, в полосе Северо-Западного фронта, началось наступление левого крыла группы армий «Центр». В Литву вторглось сразу две танковых группы, 4-я Гепнера и 3-я фон Гота. Советские полки, начавшие копать окопы, не могли выдержать таких ударов, их прорезали, как ножами.

Во исполнение приказа Москвы был нанесен контрудар, у городка Расейняй на немцев устремились два механизированных корпуса, около тысячи машин! Но часть танков вышла из строя или была уничтожена еще на марше. Остальные схлестнулись во встречном сражении с танковой группой Гота. Их жестоко расстреливали подтянутые на острие атак германские зенитные части, а танковая группа Гепнера обошла и вклинилась в русские тылы. Оба корпуса практически погибли. Командование Северо-Западного фронта приказало войскам отходить за Западную Двину. Но немецкие авангарды опередили. Проскочили за Двину раньше, чем наши части закрепились на рубеже реки. Ворвались в Ригу, заняли Даугавпилс.

На участке Западного фронта самым уязвимым местом являлся выступ границы возле Белостока. Это была «естественная» заготовка для окружения. Немцы наметили подрезать горловину и взять в кольцо две советских армии, 3-ю и 10-ю. Но и для командования этих армий угроза была очевидной. На горловину коридора сразу же были направлены лучшие соединения, несколько дней сдерживали натиск противника. А прочие войска выводились из наметившегося мешка. Только 28 июня гитлеровцы сломили оборону на флангах и замкнули окружение. Но другие армии оказались менее стойкими. В эти же самые дни враг проломил боевые порядки на соседних участках. Соединения 3-й и 10-й армий, выскользнувшие из белостокского окружения, угодили в котлы меньшего размера — под Берестовицей, Волковыском, Мостами.

Чтобы закрыть дыру, возникшую в центре Западного фронта, навстречу немцам спешно выдвигались стратегические резервы, еще две армии, 13-я и 4-я. Под Минском оставались старые укрепления «линии Сталина». Они были разоруженными, но бетонные доты и казематы никуда не делись. Если занять их войсками, можно было организовать очень прочную оборону. Однако в Литве, как уже отмечалось, вместе с группой армий «Север» наступала 3-я танковая группа Гота. После взятия Вильнюса она резко повернула направо. Двинулась по русским тылам, ее уже никто не останавливал. А навстречу ей с юга шла 2-я танковая группа Гудериана. Восточнее Минска они соединились. В новом грандиозном котле очутились и столица Белоруссии, и остатки войск, отходившие с запада, и второй эшелон, 13-я и 4-я армии…

На Юго-Западном фронте граница тоже имела выступ — возле Львова. Здесь германские стратеги готовили еще одно масштабное окружение. Подрубить под основание львовский выступ должна была 1-я танковая группа фон Клейста. Но на южном крыле советское командование располагало гораздо большими силами, чем в Белоруссии или Прибалтике. Наперерез Клейсту было брошено 6 механизированных корпусов, 2500 танков. В районе Дубно — Луцк — Броды разыгралось невиданное по масштабам танковое сражение. Советские силы в пять раз превосходили противника! Но использовали их крайне неумело. Корпуса вводились в битву по одному. Мало того, войска посылали в контратаки по мере подхода к фронту, и сами корпуса распылялись по бригадам. Не было налажено толковое взаимодействие между мехкорпусами и с другими войсками.

А Клейст грамотно манипулировал своим кулаком, отслеживал перемещения русских, давил корпуса и бригады по очереди. В их составе было много старых легких танков Т-26 и БТ-7. Они покрывали украинские поля и холмы россыпями коптящих костров. Самая мощная советская бронетанковая группировка оказалась растрепанной. Хотя германскую попытку окружения она сорвала. Советские части на Украине отходили в порядке, удерживали целостность фронта. И только здесь, на Юго-Западном фронте, удалось сформировать из саперов несколько подвижных команд с запасами взрывчатки. Они отступали вдоль железнодорожных магистралей, взрывали за собой тоннели, мосты [53].

Но в Белоруссии фронт рухнул окончательно. В котлах погибали 11 стрелковых, 2 кавалерийских, 6 танковых, 4 моторизованных дивизии. Некоторые части отчаянно дрались до конца, как защитники прославленной Брестской крепости. Другие пользовались тем, что окружения были не плотными — немецкие подвижные отряды перекрывали только дороги. Побросав технику и тяжелое вооружение, воины углублялись в чащобы и болота, голодали, изнемогали, хоронили друзей, но брели на восток, к своим. Впрочем, далеко не все вели себя подобным образом. Большинство командиров и солдат сломались морально. Именно это оказалось главной бедой Красной армии.

В 1917 г. царские войска были разрушены идеями «пролетарского интернационализма». Революционные агитаторы внушали, что воевать-то не за что. Отечество — пустой звук, а немцы — «братья по классу». Потом душу и психику народа калечили катастрофы Гражданской войны. А в 1922–1923 гг. была разгромлена православная церковь, уничтожили 15 тыс. священников, монахов, монахинь, православных мирян. Тысячи людей разослали по тюрьмам, переморили на Соловках. Но прихожан, пытавшихся защитить свои храмы и батюшек, оказалось не так уж много, большинство народа отнеслось к погромам равнодушно. Или благоразумно помалкивало.

Новые удары по церкви и верующим последовали в 1928–1931 гг. Третья разрушительная волна прокатилась в 1937 г. Правда, в это же время Сталин начал переосмысливать политику, менять курс Советского Союза. Начал поворот от революционного бреда в государственно-патриотическую систему ценностей, восстанавливать преемственность с прежней Россией, ее историей, культурой. В ноябре 1939 г. были прекращены и гонения на церковь. В декабре Берия доложил Сталину об освобождении около 24 тыс. человек, осужденных по «церковным» делам, и о намерении освободить еще 15 тыс. Но и в этом отношении перемены только намечались и начинались…

Случайное ли совпадение — в июне 1941 г. в армии служили солдаты 1922–1923 гг. рождения. Ровесники разгрома церкви! Дети, появившиеся в свистопляске кощунства, от блудных невенчанных связей, некрещеные. Они росли в атмосфере безбожия, отравлялись химерами «интернационализма», когда само понятие патриотизма воспринималось как оскорбление. А командирами и комиссарами у них были вчерашние комсомольские активисты — те, кто сам громил храмы, устраивал безбожные карнавалы, забрасывал грязью крестные ходы. Этому поколению не за что было стоять насмерть. Нужно ли драться и погибать, если немцы — братья по классу? Да и вообще, как можно погибать, если за гробом ничего не будет? Логика подсказывала обратное. Надо цепляться за эту жизнь. Единственную…

Хотя одновременно проявлялись иные явления. Многие жители Советского Союза крепко запомнили бедствия «красного террора», раскулачиваний, коллективизации, голодомора. В селах нередко встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью. Открывали заколоченные храмы, распускали колхозы, выбрасывали портреты вождей и доставали припрятанные иконы. Ну а солдаты поднимали руки вверх. У каждого это получалось по-своему. Один жаждал уцелеть. Второй выбивался из сил, живот подводило голодом, а в разбросанных листовках обещали накормить. Третий верил, что немцы пришли освобождать его от коммунизма. Разве трудно найти повод, чтобы оправдать себя?

Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». В Белостокском и Минском котлах в плен попало более 300 тыс. человек. Из них 20 тыс. сами перешли на сторону немцев! Как раз такие прецеденты породили печально известный приказ № 270 от 16 августа, объявлявший добровольную сдачу в плен предательством.

Немало солдат просто разбегалось. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22 июня по 20 июля 1941 г. был задержан 75 771 дезертир! А сколько ускользнуло по лесам и деревням? На разгромленном Западном фронте сосчитать дезертиров было вообще невозможно. Кто там разберет — дезертир, окруженец? Сотни тысяч солдат даже не пытались выходить к своим. Зачем? Снова под обстрел, под танки, в окружение? Они не поднимали руки вверх, но считали, что война для них кончилась. По деревням хватало вдов, солдаток. Дезертиры селились у них в «примаках», по хозяйству помочь, постельку погреть — всем хорошо, всем удобно.

А в итоге оказывалось, что упорную оборону немцы встречали лишь на отдельных участках. Наткнувшись на полк или дивизию, настроенную биться до последнего, прощупывали рядом. Разгоняли менее стойкие войска, и герои, удержавшие свои позиции, попадали в ловушку. 3 июля начальник германского Генштаба Гальдер записал в дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что война выиграна в течение двух недель». Он был близок к истине. На центральном и северном направлениях фронт был взломан. Прикрывавших его армий больше не существовало.