Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Валерий Шамбаров, 2022

Эпоха Николая I ознаменовалась высочайшим взлетом нашей державы. Золотой век русской литературы и искусства, научная и промышленная революция. Россия выиграла несколько войн, помогла освобождению Греции, Сербии, Молдавии, Валахии. Присоединила Армению, Западную Грузию, начала наступление на Среднюю Азию, освоение Приамурья и Приморья. Сумела выдержать чудовищный удар почти всей Западной Европы. Обо всем этом расскажет новая книга известного писателя-историка Валерия Шамбарова «Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России».

ГЛАВА 4.

КОМУ БЫТЬ НАСЛЕДНИКОМ ПРЕСТОЛА?

Военное поселение

Как только развеялись надежды, что французы сокрушат Россию, то и Персия наконец-то согласилась прекратить затянувшуюся войну. Отдала Карабах и земли нынешнего Азербайджана. А по всей Европе славили русских освободителей. Престиж нашей страны поднялся на небывалую высоту. И Александра I победы выдвинули в лидеры международной политики. Послевоенное устройство обсуждалось на Венском конгрессе, и Россия присоединила часть Польши, где Наполеон устроил марионеточное Варшавское герцогство. Александр решил объединить его с польскими областями, отошедшими к нашей стране раньше, и создать Царство Польское — под скипетром Российского императора.

Но государь хотел использовать свой авторитет и для того, чтобы на будущее обезопасить мир от глобальных потрясений вроде Французской революции и порожденной ею агрессии. Он впервые в истории предложил создать систему общеевропейской безопасности, Священный союз, который и будет поддерживать незыблемый мир и порядок. Хотя союзникам Александра было очень далеко до его альтруизма и благородства. Австрия и Пруссия восприняли договор в качестве пустой декларации, благих пожеланий. А Англию крайне встревожило усиление влияния России.

Теперь уже ее, а не Францию в Лондоне считали главной соперницей на мировой арене. Там же, на Венском конгрессе, британцы начали тайно сговариваться против нашей страны с побежденными французами.

Но и в самой России положение было сложным. В ходе войны и нашествия Наполеона она понесла колоссальные убытки. Финансы были совершенно расстроены. Дефицит денег в казне компенсировали выпуском бумажных ассигнаций, они обесценивались. Разорились и многие дворяне. А оклады офицеров и чиновников были совсем не высокими — большинство жило доходами с имений. Это приводило к росту казнокрадства, взяточничества. Отечественные рынки заполонил британский импорт, душивший российскую промышленность. За границей закупали даже дамские ленты на огромную сумму: 20 млн рублей! [13] Такое положение, в свою очередь, разваливало финансы, золото утекало за рубеж.

И на фоне этого общего разлада пошла атака на… Православие! Духовную жажду царя по-прежнему эксплуатировали оккультист Кошелев и Голицын. В конце 1812 г. они создали Библейское общество, занявшееся вроде бы благим делом, переводами Священного Писания с церковнославянского на русский язык, распространением Библии. Но под покровительством этого общества в Россию хлынули активисты всевозможных сект: моравские братья, квакеры, баптисты, учителя «религиозного экстаза». Кое-где местные власти препятствовали еретикам. Но советники упросили Александра защитить их. Он одернул подчиненных: «Какое вам дело до того, кто и как молится Богу! Лучше чтобы молились каким бы то ни было образом, нежели вовсе не молились». В Германии царю подсунули «пророчицу» баронессу Криденер — она очутилась в Петербурге, запутывала Александра мистикой, туманными прогнозами и деловито тянула деньги.

Такой атмосферой пользовались и местные сектанты, скопцы. Их секта специализировалась на ростовщичестве и чрезвычайно разбогатела. Например, уже позже, при аресте скопца Плотицына, было изъято наличными более 18 млн рублей! В пересчете по нынешнему курсу, он был бы мультимиллиардером. За согласие «посвятиться» скопцы выкупали на волю крепостных, окручивали должников. Калечили мужчин, посвящая их в свои ряды «за одной», «за двумя», «за тремя печатями». Калечили женщин «за одной» и «за двумя печатями». Или «за печатьми огненными» — выжиганием. А любые обвинения изуверы замазывали взятками.

Для лжехриста Селиванова скопец-миллионер Солодовников отгрохал в столице настоящий дворец, «дом божий, горний Иерусалим». Там были и салоны для «духовных бесед», и разукрашенный зал для радений, и оборудованные помещения для ритуальных операций с новообращенными. Возле «дома божия горнего Иерусалима» вереницами останавливались богато убранные кареты. Знатные дамы, ничуть не таясь, собирались слушать проповеди и беседы Селиванова.

Светское «общество» охватило повальное увлечение мистикой. Дворяне и высокопоставленные чиновники собирались в спиритические кружки, утопали в астрологии, магии, зачитывались оккультной литературой. Голицын получил повышение, стал Министром духовных дел и народного просвещения. Журнал «Сионский вестник» масона Лабзина он вообще освободил от цензуры. И Лабзин принялся вдобавок издавать книжки религиозно-нравственного содержания. Они имели огромный успех, становились учениками по церковному воспитанию.

Появилась еще одна «пророчица», Екатерина Татаринова. Аристократка, из семьи придворного (в девичестве Буксгевден). Овдовев, она сперва самозабвенно окунулась в секту «хлыстов» с радениями, свальным грехом и прочей экзотикой. Потом перешла к скопцам, где ее и признали «пророчицей». Ее покровителем тоже стал Голицын. Выхлопотал, чтобы царь отдал Татариновой Михайловский замок, пустовавший долгое время — молчаливое напоминание об убийстве Павла I. «Пророчица» создала там общину «духовных христиан». К ней потянулась аристократия: генерал Головин, князь Енгалычев, художник Боровиковский, дамы из высшего света. Иногда на сборища приходил и Голицын. Хотя Михайловский замок превратился в гнездо тех же самых «хлыстов» и скопцов.

Голицын, получив министерский пост, принялся насаждать сугубую религиозность в учебных заведениях. Но… кто и как внедрял ее? Получалось, что духовным воспитанием руководит уже не Церковь, а Библейское общество со своими дочерними организациями. Ереси стали заражать и духовенство. Те священники, кто хотел выслужиться, подстраивались к Голицыну и его окружению. А поборники ортодоксального Православия не осмеливались выступить против новшеств или попадали в опалу.

Но масоны действовали не только методами «просвещения». В Германии в период французской оккупации возникли законспирированные боевые организации «Тугенбунда» («Союза добродетели»). Они тоже были масонскими, объединяли самых энергичных представителей офицерства, дворянства, молодежи. Аналогичные веяния проникли и в Россию. Царская армия в походах вроде бы закалилась, набралась боевого опыта. Но… дисциплина совсем разболталась. А офицеры нахватались и французских, и германских радикальных учений. Как обычно, хватало и недовольных, чем-то обиженных. Были и возгордившиеся, сочли себя вправе перекроить государственные порядки по собственному разумению.

В 1814 г. граф Дмитриев-Мамонов и генерал Орлов создали «Орден русских рыцарей». Следом возникли: «Священная артель», «Семеновская артель», кружок Раевского. О «Семеновской артели», куда входили будущие декабристы Трубецкой, Муравьев-Апостол, Якушкин, Александр I, узнал и запретил ее. Но в 1816 г. члены всех этих кружков объединились в тайный «Союз спасения», нацелившийся на замену Самодержавия конституционной монархией. Правда, возникли споры, как же это сделать.

Большинство стояло за мирный путь. Лунин и Якушкин доказывали, что царя надо убить, и «Союз спасения» переругался. Сам постановил — распустить организацию. Но тут же возникло «Военное общество», где отсекли нерешительных, а на его базе в 1818 г. был создан «Союз благоденствия». Для маскировки он провозглашал «помощь правительству» в делах «просвещения». Но целью видел даже не конституционную монархию, а установление республики.

Идейному разброду немало способствовала либеральная линия самого царя. После войны он хотел вернуться к прежним замыслам. Возвратил из ссылки и снова возвысил Сперанского. Ввел его в Государственный совет, поставил во главе Комиссии по составлению законов. А своему новому детищу, Царству Польскому, император даровал конституцию со свободами печати, личности, двухпалатным парламентом — сеймом. Польским царем считался сам император, а своим наместником он назначил поляка, генерала Зайончека, воевавшего против русских и под заменами Костюшко, и под знаменами Наполеона.

На открытие первого сейма в 1818 г. государь приехал лично. Произнес речь, что Польша является как бы опытным полем конституционных свобод — откуда Александр со временем распространит их на всю Россию. С поляками он вообще заигрывал. Предоставил им полную автономию. Они могли сами принимать свои законы, у них были свои суды, полиция, ходили свои деньги. Польские производители и купцы получили в России огромные льготы — в ущерб русским.

За счет России была создана польская армия, и жалованье офицеров и солдат было гораздо выше, чем в русских войсках. Главнокомандующим царь назначил брата Константина (и наместник Зайончек считал нужным советоваться с ним по всем вопросам). Но большинство офицеров недавно сражалось против России. Даже форма им была оставлена «привычная», установленная для них Наполеоном. А благородного отношения к их стране паны отнюдь не оценили. В Польше сформировалось разветвленное Национальное масонское общество, принялось готовить восстание.

Александр совершал и другие грубые ошибки. Ему пришла идея удешевить армию, и одновременно подготовить контингенты воинского резерва. При рекрутской системе его не существовало, это остро проявилось в 1812 г. Царь решил создать военные поселения. Войска будут сами обрабатывать землю, обеспечивать себя продуктами, фуражом. Но и нестроевые крестьяне будут учиться воинскому мастерству. Это дело государь поручил Аракчееву, хотя тот был противником реформы — на коленях умолял Александра отказаться от нее. Но император остался непреклонным.

В общем-то, военные поселения в России существовали издавна, казачьи станицы. Сами себя обеспечивали и воевали мастерски. Но царь решил изучать и перенимать опыт англичан, создававших военные поселения в колониях для туземных войск. Заинтересовался и австрийскими военными поселениями сербов и хорват, охранявших границы. В 1817 г. для его проектов выделили районы в Новгородской, Могилевской, Витебской, Харьковской, Херсонской, Екатеринославской губерниях. Включали в них войска, расквартированные в здешних местах, но и крестьян приписывали к полкам. Часть времени поселенцы должны были заниматься военным обучением, остальное время предназначалось на работы по сельскому хозяйству, строительству дорог, осушению болот. Вся жизнь строго регламентировалась вплоть до мелочей, должна была идти по распорядку и приказам командиров.

Но заграничный опыт оказался для России совершенно чуждым. Крестьяне воспринимали «солдатчину», как худшее наказание. Были бунты. Самый крупный, в Чугуеве, подавляли войсками. 275 человек были приговорены к смерти, но Аракчеев сократил список до 40 зачинщиков и заменил казнь прогоном сквозь строй в 12 тысяч шпицрутенов, умерли 25. Однако и там, где все обошлось спокойно, начинание царя обернулось провалом. Были отличные солдаты и отличные крестьяне — а в военных поселениях превращались в плохих крестьян и никудышных солдат. Хозяйства разваливались, поддерживались только крупными дотациями. Численность поселенцев не росла, а уменьшалось. Смертность от болезней, тяжелых работ, а в большей степени убыль от дезертирства, превышали рождаемость.

После блеска побед в стране нарастал раздрай. А у Александра накапливались усталость и разочарование. Он снова задавался мучительным вопросом — благословляет ли Господь его царствование, начавшееся преступным образом? Супруга болела, и становилось уже ясно — детей у них не будет. Наследником престола числился брат Константин. Однако он прижился в Варшаве, полюбил Польшу, ее нравы и порядки. Загорелся жениться на графине Жанетте Грудзинской и подтверждал, что от короны он отказывается.

Но уже возмужал третий брат, Николай. В завершение обучения для него устроили поездки по России, за границу. Он проявлял себя умным, внимательным, крайне ответственным. В разных городах не брезговал лично осматривать тюрьмы, госпитали, обнаружив настоящие безобразия в Порхове, Воронеже. В Белоруссии четко оценил роль польских дворян, враждебных к России, тяжелое положение крестьян, притеснения народа со стороны евреев, засилье католических монастырей и их влияние на молодежь [14]. А в Англии Николай Павлович сделал меткую оценку «демократии»: «Если бы, к нашему несчастью, какой-нибудь злой гений перенес к нам эти клубы и митинги, делающие больше шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, кто делает из него такое употребление» [14].

Царь еще раньше присмотрел младшему брату невесту, прусскую принцессу Шарлотту. В своих путешествиях за рубеж Николай останавливался в Берлине, познакомился с девушкой, и они искренне полюбили друг друга. В июне 1817 г. Шарлотта прибыла в Россию, приняла Православие с именем Александры Федоровны, и в церкви Зимнего дворца состоялось таинство их венчания с Николаем Павловичем. Семья стала дружной, любящей, и молодая супруга зачала почти сразу же. В апреле 1818 г. у них родился сын Александр.

Николай не увлекался модным мистицизмом и ересями, не обращался к «пророчицам». При тяжелых родах жены он принял обет — в храме Нового Иерусалима построить придел в честь святого Александра Невского, что и исполнил. Но нигде широко это не афишировал, а архиепископу Московскому Августину (Виноградскому) писал: «Изъявление благодарности не нужно Тому, Кто читает в глубине души, но оно необходимо душе благодарной… Пускай перед алтарем, воздвигнутым благодарностью отца, приносятся молитвы и о матери, и о сыне…на службу Государю, на честь и пользу Отечеству» [15].

В это же время, в начале 1818 г., Николай вступил на стезю военной службы. Старший брат назначил его инспектором по инженерной части — он возглавил инженерные войска лейб-гвардии и армии. Здесь великий князь оказался вполне на месте, инженерное дело он давно любил, прекрасно разбирался в нем. Но обнаружил, что в других науках его обучение было далеко не лучшим. Разработав собственноручно руководство по инженерному делу, Николай Павлович честно сказал подчиненным офицерам: «Не обращайте, господа, внимания на орфографию, я должен сознаться, что на эту часть при моем воспитании не обращали должного внимания» [16]. Он стал заниматься самообразованием.

А осенью 1818 г. в дополнение к инженерным войскам он был назначен командиром 2–й бригады 1–й гвардейской дивизии. Бригада состояла из Измайловского и Егерского полков, и вот на этой должности Николай столкнулся с настоящей строевой службой. Уставы он с детства знал назубок, но неожиданно для себя сделал открытие — реальность не имеет с ними ничего общего. Лейб-гвардия разболталась. Среди офицеров царили разгильдяйство и панибратство, авторитет начальников ставился ни во что, приказы критиковались и высмеивались.

Николай взялся наводить порядок, но… оказался на этом поприще одиночкой. Потому что нарушения дисциплины стали обыденностью, были и официальные послабления. Например, после войны офицерам разрешили вне службы носить гражданские фраки. Некоторые даже на учения приезжали во фраках, только накинув поверх шинель и форменный головной убор. Когда освободятся, не терять времени, катить куда-то развлекаться. Решить какие-то вопросы через царя Николай не мог — Александр надолго уехал за границу, на конгресс в Аахен. По мучившим его вопросам великий князь обращался к командиру гвардейскому корпуса генерал-адъютанту Васильчикову. Тот отчасти соглашался, давал советы. Но чаще махал рукой. Давал понять, что так уж сложилось, и это даже от него не зависит.

Однако у Николая Павловича руки не опустились. Он пришел к выводу, что порядок в службе напрямую зависит от личности офицеров. Ближе знакомился с ними. Придумал собственный метод, условно разделив их на три категории. Честные и добросовестные служаки. «Добрые малые» — в общем-то, порядочные, но не желающие особо напрягаться. Третьи — болтуны, критиканы, фрондеры. От этой третьей категории Николай принялся чистить свои полки. Строго взыскивал за упущения, переводил из Лейб-гвардии в армию. Но при этом снова столкнулся с неожиданным для себя явлением, «ибо сии-то люди составляли как бы цепь чрез все полки и в обществе имели покровителей». Наказание и удаление таких офицеров оборачивалось шумом, скандалами, заступничеством высоких лиц [17]. Вот так Николай Павлович, еще не понимая этого, впервые вступил в конфликт с будущими декабристами. Но дело он довел до конца, бригаду оздоровил.

Летом 1819 г., как обычно, полки Лейб-гвардии вывели в Красное Село на маневры. Участвовал и Николай со своей бригадой. Император похвалил ее, а после учений заехал в гости к брату. Сынишке исполнился уже годик, а Александра Федоровна снова ходила непраздной. Обедали в узком кругу, без посторонних, и царь разговорился, что очень рад видеть их семейное счастье. Каялся и винил себя в грехах молодости, в побочных связях, из-за чего остался бездетным, как и Константин.

Но от беседы о детях Александр вдруг перевел разговор, что пост государя очень тяжелый, требует чрезвычайного напряжения, а его силы ослабевают. Поэтому он принял решение — когда почувствует, что больше не может исполнять свой долг, отречься от власти. Сообщил, что Константин об этом уже знает, однако наследовать трон не хочет. Но оба они видят знаки Божьей благодати в семье Николая, где род продолжается. И Николай должен знать заранее — занять престол предстоит ему. Великий князь и его жена были «поражены как громом».

Видя их реакцию, царь начал успокаивать — это произойдет еще не скоро. Может быть, лет через десять. Но Николай и Александра «должны заблаговременно только привыкать к сей будущности неизбежной». Младший брат наконец-то нашел слова, что никогда не готовил себя быть царем, не чувствует в себе ни сил, ни духа, помышляет лишь о службе. Александр ответил — когда он вступил на престол, то и сам был в таком же положении, и ему было еще труднее. Начал перечислять, что он многое делает и еще будет делать, чтобы передать дела в достойном порядке.

Николай Павлович вспоминал: «Государь уехал, но мы с женой остались в положении, которое уподобить могу только тому ощущению, которое, полагаю, поразит человека, идущего спокойно, по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, когда вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую непреодолимая сила ввергает его, не давая отступить и воротиться…» [18]. Кстати, с орфографией в его записках уже все в порядке. Как видим, язык прекрасный, образный. Работать над собой великий князь умел основательно.