У Шивы длинные руки

Валерий Цуркан (2025)

Рассказы, представленные в этом сборнике, написаны в жанре научной и не совсем научной фантастики. Многие из них были опубликованы в разных журналах, некоторые побеждали на конкурсах фантастики.

Страх

как

норма

жизни

Timor est emendator asperrimus²

Целый день мы с Лехой бродили по городским развалинам. Это был заброшенный район, здесь уже лет двести никто не живёт, и мы любили шариться по этим необжитым местам. Люди не сами ушли отсюда — нет, их грохнули другие люди. Ведь раньше постоянно воевали. Убивали друг друга почём зря и совсем не умели бояться.

Над нами висело тяжёлое осеннее небо, но дождя не было. Несколько раз вроде начинал накрапывать, но не более того. До вечера блуждали по улицам, заросшим травой, изредка встречая диких кошек и собак. Я всё больше молчал, а Леха трещал без умолку. Рассказывал о всякой чуши — увидит что-нибудь, вспомнит историю, абсолютно не относящуюся к увиденному, и начинает трещать. И ещё он умел задавать вопросы, на которые я никогда не смог бы ответить, даже если бы получил два высших образования. Или наоборот, спрашивал такое, о чём должен знать и пятилетний ребёнок.

— А правда, что раньше люди не боялись? — спросил Леха, глядя вслед убегающей вдоль улицы собаке. — Как-то не верится.

— Наверно, — ответил я. — Я не знаю. Слышал от деда, что люди лет триста назад были другими. Не познавшими страха.

— Как можно — не бояться? — Леха в своём репертуаре. — Страх — это жизнь.

— Вот и померли все. Без страха-то.

Мы шли мимо огромного дома, обнесённого гигантской каменной стеной. Раньше здесь жили богатые люди, а сейчас здание смотрит на мир пустыми глазницами окон. Внутри давно уже ничего не осталось, кроме голых стен — мародёры времен последней войны всё растаскали. Высокий забор в некоторых местах разрушен, и уже не защищает дом, в котором больше никто не живёт.

Что нас здесь привлекало? Не знаю. Интересно бродить по этим старым улицам и представлять, что когда-то по ним ходили другие люди. Наверняка они были похожи на нас. Разве что бояться не умели, что и привело их к гибели.

— Сань, а собаки тоже боятся? — спросил Леха, когда дошли до конца забора, больше напоминавшего крепостную стену.

— Наверно, — ответил я и провел рукой по шершавой бетонной стене. — Но не так, как мы.

— А как?

Нет, Леха меня с ума сведёт! Всего лишь на два года младше, а вопросы из него сыплются, как из пятилетнего! И — главное — как отвечать на такие вопросы? Как боятся собаки? Как боятся люди?

— Лёх, отстань, а? Откуда я знаю, как боятся собаки? Берут и убегают!

— А почему люди не убегают, когда нужно бояться? Почему сидят и дрожат от страха?

— Задолбал! Откуда мне знать? Так положено. Традиция такая. Нужно бояться. Страх — это жизнь! Отстань, а?

Леха обиделся и замолчал. Мне даже стало его жалко. Все-таки неплохой малый, я, кроме него, почти ни с кем не общаюсь — сверстники совсем отупели на дурацких сериалах. А Леха — умница, всегда пытается докопаться до сути вещей, хотя иной раз это его качество меня бесит.

— Ладно, Леха, не обижайся! — я хлопнул товарища по плечу. — Ты задаешь такие вопросы, которые ставят в тупик даже взрослых.

— Похоже, взрослых мои вопросы иногда даже пугают, — грустно ответил он.

Я промолчал.

До вечера почти и не разговаривали. Так, перекидывались двумя-тремя фразами, и разговор снова затухал. Прогулявшись по одной улице, свернули на другую и прошли до конца, а потом вернулись. Перед нами лежала пустошь километров в пять шириной. А за ней начинался город. Нормальный город, с электричеством и канализацией, с удобными домами, школами и больницами.

Почему одни районы города разрушены и заброшены, а другие остались обжитыми, никто точно не знал. Или не хотел знать. Прошла война, кто-то кого-то убивал. Кто с кем? Кто кого? Сплошная неизвестность. Очевидно, наши победили, но кем были наши и кем не наши в этой войне? Та ещё загадка.

Вернувшись в город, мы разошлись по домам. У Лехи небольшая семья — он, старший брат и мать. Об отце никогда не говорил, а я и не спрашивал — если человек не хочет о чём-то рассказывать, то и нечего в душу лезть. Скорее всего, родителя забрала полиция страха, или погиб под колёсами автомобиля.

Дома всё как всегда. Отец читал газету, мать смотрела телик, а бабка сидела в углу и что-то бормотала. С полгода как свихнулась и с тех пор несёт всякую чушь, особенно после пятиминуток страха.

В ящике шёл дурацкий женский сериал — кровища лилась рекой, а мать сидела перед экраном и не могла оторваться. Отец почти неслышно листал электронный «Вестник страха». Я, чтобы не мешать, тихонько переоделся и сел за стол, на котором меня дожидался холодный ужин.

Как раз успел доесть жареную картошку, когда пискнул сигнал, оповещающий о том, что сейчас начнётся пятиминутка страха. Бабка подпрыгнула на месте и беспокойно заёрзала на стуле, отец неспешно сложил газету-букридер и пересел на диван, мать отключила телевизор и подсела к нему. Я остался сидеть на стуле — покрепче схватился за него обеими руками — хотя, в сущности, какая разница — всё равно на полу окажешься.

Ещё один короткий сигнал — и на меня навалился приступ панического страха. Перед глазами поплыл коричневый туман, ногти впились в стул с такой силой, что показалось, будто пробили пластик насквозь. Страх заполнил меня, словно я был кувшином, а он водой. В итоге я отключился — каждый раз происходит одно и то же.

Очнулся в луже собственной блевотины — нужно было пораньше пожрать. Картошку жалко — с отцом волокли два мешка от самого рынка на своих горбах. Поднявшись, увидел, что мать с отцом тоже приходят в себя. Бабка ползала по полу, подметая его седыми растрепанными волосами, и мычала.

После пятиминутки страха ничего не хотелось, лишь бы доползти до кровати и спать, спать. Уже положив голову на подушку, вспомнил недавний вопрос Лехи. Зачем люди боятся? А вот хрен знает зачем! Надо — вот и боятся. Каждый день по пять минут. Пять минут страха продлевают вашу жизнь на полчаса, — это говорят везде, и по радио, и в ящике.

Ночью, как обычно после сеанса страха, снилась муть — всю ночь не то от кого-то убегал, не то за кем-то бежал. Утром, проснувшись, услышал бабкин крик — после вчерашней пятиминутки началось обострение.

— Они питаются нашим страхом! — орала бабушка, бегая по комнатам. — Жрут наши чувства! О! О! Вы чувствуете пустоту? Вы пустые куклы, они выпили ваш страх!

Ей кажется, что над нами кто-то есть, кто-то, кому необходимо, чтоб мы боялись. Существо, которое питается чувствами людей, их страхом. Раз боимся, то, значит, это кому-то нужно. Ну, я-то знаю для чего — чтобы жить. Нет, что ни говори, а у бабули с каждым днём крыша съезжает всё дальше и дальше.

Мать с отцом всё же угомонили её, вкатив полкубика успокоительного. Бабка уснула, и отец перенес её в спальню. Позавтракали, отец с матерью ушли на службу, а я со спящей бабулей остался дома.

Недавно закончил школу, на работу меня ещё не брали, пока не оформлю все документы, вот и отдыхаю. Целыми днями предоставлен сам себе, если, конечно, не приходится ухаживать за бабулей.

Не успел помыть посуду, в дверь позвонили. Конечно же, это Леха, больше никто не приходит. Открыл и увидел, что он сегодня очень странный. Таким был, когда нашёл в старом городе остатки скелета, одетого в броню, когда увидел, как двое полицейских волочили по улице молодого парня. Никак Леха снова увидел ещё что-нибудь пугающее. Или очень интересное.

— Доброго страха! — поприветствовал я.

Впустил товарища в квартиру, и тот молча прошёл на кухню.

— Ну, чего там ещё нашёл? — спросил я, заваривая чай.

— Долго рассказывать, — ответил Леха, и снова погрузился в молчание.

Выпили по чашке чаю.

— И сколько молчать будем? — сказал я, налив ещё по одной.

Леха поднёс чашку ко рту и произнёс в неё, будто в микрофон.

— Сань, ты когда-нибудь пробовал не бояться?

Я аж поперхнулся чаем. Не бояться? Пробовал ли я не бояться? А пробовал ли я не дышать? Совсем сбрендил! Не старый хрыч маразматический, а шестнадцатилетний пацан. Головой ещё думать и думать, а она, похоже, уже перестала работать.

— Дурак, что ли? — я поставил чашку на стол. — Как это — не бояться? Во время пятиминутки не бояться?

— Есть люди, которые даже во время пятиминуток не боятся, — Леха все продолжал заглядывать в свою чашку, будто там интересное кино показывали.

— Ладно гнать-то! — я отодвинулся от стола, развернулся и включил плеер.

Музыка ворвалась в помещение жесткими гитарными рифами, пропущенными через дисторшен. Отец говорил, что лишь народная музыка способна пережить тот хаос, который царил здесь лет двести назад. И действительно, гитарам уже незнамо сколько веков, а вся эта электроника их так и не заменила. Из народных мотивов любил больше всего песню «Шашкою своею рубит в фарш врагов», правда, за шумом визжащих гитар слов там не разобрать.

— Сделай потише, — проорал мне в ухо Леха. — Не люблю такой музыки.

— Что ты вообще понимаешь в народной музыке! — я убавил громкость. — Это очень старинная песня. Говорят, ей не одна сотня лет.

— Да знаю я. — Леха сделал кислую рожу, будто лимонов объелся. — Даже слышал один из первых вариантов. Мне отец давал послушать. У него такая штука старинная была.

— Патефон?

— Нет, патефоны вообще в каменном веке были. Тоже плеер, но музыка на дисках записана, а не на кристаллах. А песенка та мне намного больше понравилась. Там гитар и вовсе нет, и даже слова другие, хотя мотив тот же. — Леха напел, жестоко фальшивя. — Прилетит к нам волшебник, в голубом вертолете, и бесплатно покажет кино.

— Чушь какая-то! — фыркнул я. — Волшебников не бывает! А голубые вертолеты, между прочим, используют спасатели, а не кинопрокатчики. И вообще, кто тебе кино бесплатно покажет? Так я и поверил. Заманят куда-нибудь и запугают до смерти.

— Да в том-то и дело, что тогда люди не боялись, Вот ты пробовал не бояться? — Леха снова затянул свою бодягу.

— Как можно не бояться, когда страх тебя насквозь пропитывает? — меня аж злость взяла от этой тупости. — А главное, зачем не бояться? Ведь известно — пять минут страха удлиняют жизнь на полчаса.

— Скорее укорачивают, — тихо сказал Леха. — Расшатывают нервы.

— Совсем сдурел что ли? — с негодованием спросил я и наизусть прочитал из школьного цитатника. — Страх укрепляет нервы и поддерживает тело и дух в должной спортивной форме.

— В том-то и дело, что мы ошибаемся, — да, если Леха себе что-нибудь в голову вобьет, то выбить очень трудно.

— Кто — мы? — я разозлился, меня поражает вот это свойство некоторых людей, отвечать за всех сразу. — И в чём ошибаемся?

— Мы — это мы. — Леха опустил глаза в чашку с чаем. — Все мы. Ну, не смогу тебе объяснить, у меня слов не хватит. Давай тебя кое с кем познакомлю, и тебе всё объяснят.

— Ты никак в секту вляпался? — настороженно спросил я.

Леха отрицательно замотал головой.

— Н-нет… вчера встретился с одним знакомым моего отца. Давно друг друга знали, еще когда папа с нами жил.

— Твой отец тоже пытался не бояться? — это мне очень не понравилось. — Его за это забрали?

— Н-не знаю, — Леха покосился на дверь.

— Там только бабка, — заметил я. — Сегодня вообще ничего не соображает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Страх — суровейший исправитель (лат).