Прививка от любви

Валерий Столыпин, 2020

В юности автор мечтал стать писателем. Старался, упрямо скрипел карандашами. Не стал, по причине отсутствия житейского опыта. Позже жизнь закрутила – писать стало некогда. Надеялся, что когда-нибудь потом расскажу обо всём. Оказалось, что память – весьма ненадёжная функция. Но мечта осталась. Когда возраст начал напоминать о себе пришло время подводить итоги. Багаж событий к тому времени был накоплен солидный, посему решено было кропать мемуары. Вот только писать за столько лет совсем разучился. Пришлось вспоминать правила грамматики, пунктуации и многое другое. Попутно выяснилось, что жизнь обычного человека никому, даже близким людям, не интересна. Тогда автор начал вести задушевные беседы и слушать. Есть у моих соотечественников сентиментальная особенность – желание исповедаться, выговориться, вывернуть наизнанку душу, особенно когда один на один да под рюмку чая. Попробовал – получается. С тех пор и пишу.

Давайте я спою

Вика любила закаты и рассветы, обожала смотреть на их качающееся отражение в воде сидя на берегу озерка и мечтать.

Особенно манили и очаровывали её яркие вечерние зори, окрашивающие горизонт, за который скрывается утомлённое за день солнце.

Девушке нравилось дивное место в глубине затона, надёжно скрытое от постороннего взгляда куполообразными зарослями шаровидной ракиты.

Вереница дерев полукругом обрамляла берег с цветущим разнотравьем, охраняя тишину небольшой поляны, на краю которой у самого берега обитала старая-старая плакучая ива, ветви которой живописно спускались к срезу воды.

Ещё одно дерево росло прямо в озере. Оно было похоже на купающегося лешего.

В детстве Вику часто приводил сюда папа.

Это он научил девочку видеть и чувствовать красоту, он сколотил под густой кроной ветлы удобную скамейку, с которой открывался чарующей пейзаж, особенно на закате, который с этой уютной точки выглядел волшебно.

Папы теперь не было.

Не было с ней.

Так вышло, что он ушёл из семьи и жил теперь в другом городе.

В этот укромный уголок редко кто забредал. Наверно удобнее было отдыхать на открытом берегу, где можно искупаться и забросить удочку.

Последнее время Вика приходила сюда не мечтать, а грустить.

Девушка очень-очень-очень сильно хотела счастья, наверно, как все люди на Земле, но Вселенная отчего-то отказывала ей в везении.

Ощущение себя неудачницей имело эмоциональный окрас, вызванный драматическим образом завершёнными недавно отношениями с любимым.

Они были очень близки, фактически состояли в гражданском браке, только жили отдельно, и вдруг…

Ничего не предвещало такого развития событий. Любимый просто не встретил её однажды с работы, не ответил на звонок. Дома тоже не появился.

Девушка расспрашивала его друзей, но они ничего не знали, ходила к Егору на работу. Оказалось, что он рассчитался, куда-то, вроде, уехал.

Вика отрешённо смотрела на закат, смаковала слово любимый, тесно связанное с именем человека, который её бросил, и беззвучно проливала слёзы.

Она задавала себе и ему вопросы, сама на них отвечала, неизменно замыкая круг виртуального диалога новой счастливой встречей.

Приблизительно через месяц Вика получила от Егора письмо, в котором он извинялся за внезапный отъезд.

“Я не мог, не хотел видеть, как ты страдаешь, думал так лучше. Извини. Я обязательно вернусь, только не знаю когда. Пишу без адреса, потому, что работа связана с непрерывными командировками. Как только освобожусь — дам знать”.

Дальше Егор долго и нудно с массой ошибок в тексте описывал, как сильно соскучился, клялся в любви.

Вика верила, ждала, каждый день по несколько раз перечитывала письмо, хотя знала его наизусть, каждый вечер готовилась к долгожданной встрече, представляла, как она должна произойти в деталях.

Любимый вернулся почти через год.

Выглядел Егор потрясающе: одет с иголочки, гладко выбрит, надушен и горд собой.

В его роскошном облике сквозили аристократическая элегантность, ухоженность и намёк на достаток, граничащий с богатством.

В шикарном ресторане, куда он пригласил Вику, неожиданно выяснилось, когда пришло время рассчитаться, что он забыл кошелёк дома.

Девушка заплатила, хотя для неё такие траты были чрезмерными. Главное, что Егор вернулся.

Её Егор.

Любимый поселился в её комнате, потому, что свою квартиру сдал до конца года, постоянно пропадал на несколько дней, просил денег, объясняя, что на днях на карточку должен поступить перевод.

Ему постоянно было некогда.

Утром Егор куда-то спешил, вечером приходил так поздно, что у Вики не хватало сил дождаться.

И всё же девушка была рада его возвращению. В те редкие минуты, когда удавалось побыть вместе, Вика была беспредельно счастлива.

Егор был галантен, предупредителен, ласков, постоянно говорил о любви, не жалел комплиментов.

Вот только деньги никак не поступали на карточку. Но это такая мелочь.

Потом был звонок на телефон, когда Егор отправился в душ.

Вика нечаянно бросила взгляд на загоревшийся вдруг экран с фотографией улыбающейся женщины, протягивающей вульгарно накрашенные губы, словно для поцелуя, с голым бюстом, который она держала в раскрытых ладонях так, словно предлагала себя, и надписью “Любимая”.

Было ужасно стыдно поднимать трубку, но снимок и название контакта ошеломили Вику настолько, что она ответила.

— Сколько можно мотаться по командировкам, Егорушка? Я устала тебя ждать, любимый. Деньги получил?

— Вы кто, — спросила Вика.

— Как кто? Жена, Лариса Кулагина. А ты, откуда у тебя этот телефон?

— Я Вика, невеста Егора. Он вам обо мне не рассказывал?

— Не болтай, дура, язык выдерну. Дай трубку этому кобелю. Так вот в какие командировки муженёк постоянно мотается. То-то, думаю, работает, работает, а денег нет.

— Давно вы женаты?

— Скоро год.

— Извините, я не знала.

Вика позвала Егора, — жена звонит, ответь.

Любимый нисколько не смутился, — о, привет! Завтра домой еду, жди, — спокойно беседовал Егор в костюме первобытного Адама с готовым к любовной игре аргументом желания, — кому ты веришь, это помощница прикалывается, они здесь все юмористы… какая кобыла, сотрудница. Всё, кладу трубку, у меня важные переговоры.

— Да меня вроде не пришлось уговаривать, — сказала Вика, едва сдерживая слёзы, когда разговор закончился, — будем считать, что командировка завершилась провалом агента. Ты уволен. Счёт за постой и обслуживание по какому адресу выслать?

— Вика, я всё объясню. Это недоразумение. Хочешь, покажу паспорт. Нет у меня никого.

— Верю. Но не уважаю. Я была о тебе лучшего мнения. Десять минут на сборы и адью. Ты мне противен.

— Я её брошу, ей бо! Да не нужна она мне, я тебя люблю.

— Вот и люби дальше. А ещё Ларису люби и всех-всех, к кому в командировки мотаешься. Скверная у тебя служба, Егорушка, мерзкая, гадкая, грязная. Слава богу, что правда открылась. Погорюю и забуду. Вот ты значит какой, северный олень…

Вика болела.

Вирус любви крепко вцепился в её нежную сущность, заставлял страдать, проваливаться в пессимизм и меланхолию. Она не спала ночами. Когда удавалось заснуть, воспалённое сознание начинало крутить в мозгу кошмарные видения.

Девушка понимала, что это не любовь — зависимость, но ничего не могла с собой поделать. Спасти её мог только он, Егор.

Закат сегодня был на редкость восхитителен, но не радовал. Вика даже закрыла глаза, чтобы красота не мешала галлюцинациям.

Она представляла, как держит Егора за руки, как смотрит в его удивительного оттенка тёмно-коричневые глаза, как прижимается к его горячей груди, как кладёт голову на плечо… и забывалась.

Вике мерещился запах любимого, жар прикосновений, вкус поцелуя. Она почувствовала его присутствие внутри себя.

Сколько времени продолжались грёзы, девушка не знала. Очнулась она с головной болью, когда совсем стемнело.

На неподвижной глади озёрной воды отражалась лунная дорожка. Где-то невдалеке жутковато ухал филин. Кто-то или что-то хрустело в кустах.

Вика напряглась, ей стало страшно, хотя робкой и пугливой её сложно было назвать.

Нужно возвращаться домой.

В темноте захрустело ещё сильнее.

Девушка вскочила, спряталась за ракитовый ствол, но ничего не увидела, пока ей не посветили прямо в глаза фонариком.

— Что вы здесь делаете в такое время, — спросил поджарый юноша, скидывая на землю рюкзак.

— Любуюсь Луной, разве непонятно.

— Как бы… неожиданно, странно. В этот жуткий час…

— Засиделась, задумалась.

— Нет, не спорю — Луна великолепна, погода что надо, звёзды, но время… Вам что, совсем не страшно?

— А вам?

— Я привык. Постоянно, знаете ли…

— В командировках? А жена дома ждёт не дождётся. Понимаю. Мой тоже так врал.

— Поэтому вы здесь? Дайте угадаю… несчастная любовь, подлость, коварство, измена. Понимаю, даже сочувствую. Нет, я никогда не был женат и меня никто не ждёт. Я волк-одиночка. Мне комфортно в палатке, у костра, в пути. Люблю, знаете ли, преодолевать лишения, трудности, заключать с судьбой пари, встречать неизвестное.

— Вы авантюрист, мечтатель, романтик? Собираетесь всю жизнь искать и метаться? А смысл? Хотите отличаться от толпы, найти философский камень, преодолеть комплекс неполноценности, познать предел прочности духа и тела? А когда найдёте, чем будете восхищать и вдохновлять своё эго?

— Я так далеко не заглядывал. Думаю, смысл жизни в самой жизни. Нужно что-то делать, к чему-то стремиться. Люди утомляют. Им всегда плохо, всего мало. Мне же достаточно быть в гармонии со своим внутренним собеседником.

— Так не бывает.

— А вы проверьте. Забудьте о том, что вам плохо, поговорите с собой, со мной. Уверен — вам есть, чего рассказать и вы знаете, чего именно хотите услышать. Давайте, я вам спою. У меня гитара. Музыка пробуждает воображение, успокаивает. Разожжём костёр, вскипятим чайник. Увидите, это совсем не скучно. Вместе встретим рассвет. А утром я вас провожу, куда скажете.

— Соблазняете? А если вы маньяк?

— Ну, знаете! Как хотите, уговаривать не стану. В таком случае придётся отвести вас домой прямо сейчас.

— Можно я подумаю?

— Мне некуда торопиться. У вас фонарик есть? У меня только один. Нужно валежник собрать, костёр разжечь, воды принести, палатку поставить.

— Вы что, всё уже за меня решили? Тогда несите дрова, кипятите чай… замёрзла совсем. Я Виктория, а вы?

— Оденьте вот эту куртку, завернитесь в плед, я быстро. Предлагаю перейти на ты. Я Глеб. Глеб Егорович Кретов. Мне двадцать семь лет, я биолог, руковожу маленькой исследовательской лабораторией, живу один, люблю путешествовать, охотиться, ловить рыбу. Немного играю, сочиняю стихи и песни. Кажется всё. О себе позже расскажете, когда устроимся. Я правильно понял, вы остаётесь?

— Заинтриговали вы меня, то есть ты. Надеюсь до утра доживу. Удивительно, но с тобой интересно. Я даже забыла о самой главной проблеме своей жизни.

— Потом, Виктория. Не будь торопыгой. Сначала костёр. Это ритуал, сакральное действие. Вглядишься в огонь, объяснишь ему причину своей боли. Я научу, как предают огню негативное прошлое. Мне помогает.

— Значит и у тебя…

— Не без этого. Жизнь — не фестиваль, не праздник. Проблемы, это то, что делает нас живыми.

Сидя у костра с кружкой горячего чая, вслушиваясь в лирические аккорды, в приятно расслабляющий голос Глеба, Вика почти задремала.

— Удивительно, думала она, — я его совсем не знаю, а мне с ним хорошо. Какую струну души задел этот странный мужчина, чего от меня хочет, зачем старается понравиться? Неужели я им увлеклась?

Так они и просидели до самого утра. Смотрели в огонь, на звёзды, молчали о чём-то очень важном. Под утро залезли в палатку, укрылись мягким пуховым спальником, обнялись, чтобы быстрее согреться.

Проснулась Вика от нежного прикосновения к щеке.

— Извини, Виктория, мы не успели договориться. Не хочу, чтобы ты обиделась, что не разбудил на рассвете. Чай и уха из карасей готовы. Можно приступать к главному блюду — встречать начало нового дня. Или ещё поспишь?

— Ну, уж, нет! Хочу рассвет. А ещё хочу сказать большое спасибо. Ты меня спас.

— От чего же? Неужели ты собиралась… из-за состояния, которое по ошибке приняла за любовь? Я же говорил, что живой огонь поглощает боль. Это был катарсис, Ты почти выздоровела. Пора начинать новую жизнь.

— Кажется… нет, это точно, я готова. Скажи, Глеб, как ты смотришь на то, чтобы преодолевать трудности вдвоём?

— Я тоже об этом думал.