Я – душа Станислаф! Книга вторая

Валерий Радомский

«…Человеку неимоверно трудно осознать, что единственной непреодолимой силой в этом мире является смерть. И он, и его родные и близкие – существа смертные. Поэтому проблематика зла – есть прежде всего проблема смерти. Но как понять, по какому такому закону смерть, т.е. зло, выбирает себе жертву? Почему его добычей становится 16-летний мальчик? И где искать справедливость в этом изначально несправедливом решении то ли судьбы, то ли Творца, то ли Дьявола» – литературный редактор Владимир Карпий

Глава вторая. Игла,…в стогу на берегу, или — в душе утёса

Кабинет председателя поселкового совета Барчука был немаленьким, если не сказать — просторным: стол, ещё одни стол, чуть меньше председательского, да два стула, один напротив другого по бокам, а к ним — пустота. Два окна, оба огромные и открыты настежь, и всё равно жарко и душно… Но от идеи — купить и установить кондиционер,…нет-нет, об этом Владлен Валентинович даже не смел думать вслух — сама постановка вопроса о том, что необходимо закупить кондиционер в кабинет Барчука…, в нём самом вызывала лёгкую иронию, а уж для кедрачей — ну, чем не повод почесать языками.

Михаил к лету всегда добавлял в весе и сейчас страдал ещё и оттого, жутко потея, что в кабинете председателя находился не один. Дурно пахло сладким, а от кого — возможно, что и от него! Хотя на стульях у голых стен потели все: депутаты, руководители коммунальных служб, и всем тоже, похоже, дурно пахло — может быть, и от стульев, специально собранных для совещания со всего этажа краевого поссовета. Кто знает, чем их протирали перед тем, как сюда занести?!

Капитан Волошин уже несколько раз нарочито кашлял в сторону Владлена Валентиновича, да тот лишь морщил лоб и с усердием вчитывался в пояснительные записки по существу того, во что ему не верилось даже с преогромным трудом. А если в такое и поверить, как об этом доложить наверх?..

Председатель, чуть успокоив глаза от напряжённого и вдумчивого чтения, окинул присутствующих ещё блуждающим в сомнениях взглядом, и пару раз даже приоткрыл рот, намеренно, но слова были в нём где-то ещё глубоко-глубоко внутри… За свои пятьдесят пять такое он проживал впервые: ну, сказочная повестка дня организовалась, и всё тут! По-настоящему, сказочная: непонятно, как и откуда появившееся в озере чудовище разрывает в хлам рыбацкие сети, а пара пришлых волков установила свои собственные порядки посещения кедрачами тайги.…Никакого оружия и топоров при себе! Глупость несусветная — понятно же, да двое мужиков, тем не менее, уже поплатились за пренебрежение этими незыблемыми правилами: чёрный волк обоим прокусил руки в ладонях. Этим утром, навестив посельчан в больнице, Владлен Валентинович видел собственными глазами эти двойные прокусы. А ведь зверь, Шаман этот, мог оставить их и без пальцев! Думай теперь, что хочешь, и главное: кто здесь краевая власть?…Он, Барчук, здесь краевая власть, только ни посоветоваться с вышестоящим руководством, ни доложить так-то и так-то, мол, он не может — посчитают сумасшедшим.

— И что будем делать, господа хорошие? — вроде, как ко всем обратился Владлен Валентинович, но при этом задиристо уставился на начальника поселковой полиции. Капитан Волошин к этому был готов — ответил:

— Шаман — не дворовой пёс, а, следовательно, не имеет хозяина, какого я смог бы привлечь к ответственности за нападение на граждан Гутника и Бочарова, и причинения им физического увечья. Рыбина в озере — то же самое!..

— Ну, и?.. — не удержался председатель, так как от логичности капитана в нём закипала его же беспомощность, а от этого только становилось хуже. — А что гуртянские волкодавы?..

Капитан Волошин сокрушённо закачал головой, а на словах добавил:

— Никто из спецов на отстрел Шамана и Марты не соглашается. Вы, наверное, не знаете, что белая волчица…

— Да знаю,…знаю я, капитан, по чину мне положено знать, что усыпила она спеца, Егора Лютого, на утёсе, да ещё следы от своих когтей там оставила инопланетные… Был я там, видел эти её знаки, чего только — не понятно!…Что предлагаешь?

— С отстрелом волков мы опоздали. Раньше нужно было это сделать…

Игорёша, формальный лидер здешней молодёжи, до этого лишь видимый крепким молодецким телом, не усидел молча:

— И правильно…, что опоздали! — рыкнул он издалека кабинета. — Может, вызовем китобоев? А что, — загарпунят меч-рыбу!.. А с рысью,…рысью, что будем делать? А-а-а?!…О, придумал: зоопарк откроем!…Зырика в сумасшедший дом отправим?…Из артели уволился, дома бывает, как говорит Ульяна, жена его, по великим праздникам, знай себе — на утёс только и бегает: к Шаману с Мартой!

Михаилу не понравился, и не только ему одному, дерзкий тон Игорёши, хотя к себе, такому: невыдержанному и дерзкому, он уже всех приучил… Бригадир лишь усмиряюще глянул в его сторону, после чего, подсев ближе к председательскому столу, заговорил. Голос был привычно тихим и беспристрастным, оттого тишина и спокойствие установились в кабинете сразу же, по привычке — громче не скажет. Михаил согласился с Владленом Валентиновичем, что ситуация непростая, тем не менее, поведение и рыбы-меч, и Шамана с Мартой не лишено смысла…

–…Во-первых, рыбина выбрасывает на берег исключительно хищную рыбу, — бригадир стал загибать плацы для убедительности уже сказанного. — Во-вторых, никого из кедрачей, кто ходил по ягоды и грибы, а также, кто собирал валежник, ни Шаман с Мартой, ни рысь не тронули. И, в-третьих: Матвей, понятно, не сумасшедший — с ним что-то произошло, что именно — этого мы не знаем. Только я полагаю, что с весны среди нас не стало больше Зырика, а это — хуже или лучше? И для него самого, и для нас?..

Мнение присутствующих было однозначным: лучше для всех, а уж, как Матвею — этого, кроме него самого, никто не знает.

–…Вот и получается, что Игла, как её называет Матвей, против того, чтобы мы расставляли сети на промысловую рыбу, потому она и выбрасывает на берег самых коварных и прожорливых в озере: щук и окуней. Иное дело, что нас это не устраивает…

Теперь — дальше: в-четвёртых, на днях я узнал от старовера из Игнатовки, что в их поселении Шамана считают знамением Господа. Ангелом Ада — ну, вроде того. Оказывается, недавно он загрыз там старика, стрелявшего в него, но убившего в результате тринадцатилетнюю девочку, ко всему ещё и ослепшую до этого, затем загрыз его младшего сына, который с братьями охотился на Шамана, а среднему и старшему сыновьям, обоим, прокусил правые руки в ладонях. Как и нашим: Гутнику и Бочарову.…Прокусил! И на это обращаю ваше внимание…

— Погоди, погоди, Михаил Дмитриевич, — оживился председатель, — ты этим хочешь сказать, что этот… как его,…Шаман, убивает умышленно, и также умышленно наказывает?

–…И убивает, и наказывает, Владлен Валентинович — это вы точно подметили: умышленно, то есть, не как зверь!.. Есть ещё одна новость, в которую поверить всё равно, что согласиться с тем, что умом тронулся.…Литовка Эгле, жена Йонаса, понимает лай Шамана, и об этом она каким-то образом сказала мужу, а муж, соответственно, мне. Буквально вчера я узнал об этом. Так что, без Матвея и Эгле нам не удастся ни понять, с чем мы имеем дело, ни что-либо предпринять, чтобы не стало только хуже…

Слова Михаила возымели действия: Барчук тут же отправил Игорёшу за Эгле и Матвеем и объявил получасовый перерыв.

Поручению председателя Игорёша был несказанно рад: как когда-то молодухи и даже старые бабы ходили глазеть на Налима, бывало — толпами, так с начала лета мужики посёлка, и деды тоже, зачастили к дому рядом с утёсом, и в оба глаза пялились на Эгле. Игорёша не видел Агне, а говорили, что она краше, чем её мать. Но если от вида взрослой литовки жгла изнутри бешеная страсть, тогда?!.. Вот это «тогда» и несло его на крыльях чувственного любопытства и азарта по жаркой, как и ожидание увидеть наконец-то чудо, улице.

…Взгляд лазурных глаз Агне показался Игорёше рассветом, о котором он прочитал, когда-то и где-то, и запомнил: ожидаемый в душе, но до поры до времени не видимый сердцем. И вот он, оказывается, какой — рассвет любви! Сердце видит то, что хотела видеть душа: чью-то будоражащую нежность!

…Вернувшись в поссовет, Игорёша уже мало что слышал из того, о чём продолжали говорить собравшиеся в кабинете Барчука. Он по-прежнему столбил своей врождённой дородностью угол кабинета, собою потеснив в этом углу привычную пустоту, не понимая лишь того, что потеснило её что-то в нём. Дать этому определение он ещё не мог, лишь чувствовал его власть над собой, с удовольствием подчиняясь, особенно, воспоминаниям об Агне.

Тем временем разговор ни с Матвеем, ни, тем более, с Эгле у Барчука не клеился. Не могли ему помочь в этом и Михаил с капитаном Волошиным, а Йонас сутки, как выехал из посёлка по коммерческим делам. Намучившись непониманием, обе стороны вынужденно расстались.

Михаил по просьбе председателя задержался.

— Мне и смешно, и страшно,…веришь? — признался ему Владлен Валентинович.

Бригадир понимал состояние Барчука, но отмолчался. Ему самому — кто бы помог?! Из-за Иглы артель второй месяц подряд сработала на «неуд», а проблемы с лесозаготовкой только-только начинались! И объёмы кедрового ореха не беспредельны, к тому же орех — орехом, а муксун или хариус — эта рыба и в Африке… сибирские муксун и хариус! Ещё, как говорится, вчера нужно было решить вопрос с рыбой-меч, а у Михаила решения не было и сегодня.

На прощание пожимая руку председателю поссовета, он с грустью понимал, что уходит от него ни с чем. Поэтому, спускаясь пролётом скрипучих ступеней вниз, к выходу, знал, кто ему нужен и зачем — капитан Волошин, если ещё не уехал. Но начальник полиции и сам ждал бригадира в свой вишнёвой «Ладе-Калина».

До причала оба молчали, а заговорили лишь после того, как, покинув салон автомобиля, ступили на деревянный настил. Озеро дышало на них снизу, а тайга издали. Полдень томил, но ещё больше томила неоднозначность ситуации, в которой оба оказались: знали, кто рвёт и топит рыбацкие сети, оба несли ответственность за это, да только, действительно, кто в такое поверит?…Чтобы обыкновенная рыбина, огромная — да, диковинная — да, но всего-то безмозглая меч-рыба, фактически и практически запретила кедрачам вылов из озера промысловых видов рыб?! Она, видите ли, сама ловит для них окуней и щук, выбрасывая их на берег ежедневно.

–… Крайними всё равно будем мы,…ну, я — это точно! — вроде, как, больше пожаловался капитан, докуривая жадно. — Не знаю, как тебе, Михаил Дмитриевич, а мне этот геморрой не нужен — от собственного не нахожу себе места вторую неделю!.. Ты спрашивал, что делать — отвечаю без лишних ушей: вызвал я кое-кого, вот-вот подъедут.

— Кем они займутся? — не просто так поинтересовался Михаил.

— Всеми сразу!..

Игорёша Костромин едва сдерживал шаг, чтобы не бежать к дому Агне. В нём не было сомнений, а надо ли так спешить, к той, что лишь взглянула, улыбнувшись. Но улыбнулась, а улыбка — те же слова. И они Игорёшу согрели и обрадовали. Согрели надеждой — его не просто заметили, а радость и вовсе небывалая… А когда он намерено взял её руку в свои ручища, как бы прощаясь, их трепетность говорила: «До свидания!». И это же чувство в тот момент отрывало его, большого, сильного и тяжёлого, от земли; ему самому, ух, как хотелось, чтобы оторвало и забросило даже куда-нибудь — под облака или за облака, — но только с ней.…И Агне будто бы знала, что Игорёша ушёл ненадолго и уже возвращается — сама вышла ему навстречу…

–

…Капитан Волошин, пригладив брови, словно они могли помешать ему каким-то образом пожимать руки троим крепеньким и сбитым в плечах мужикам, что он и сделал поочерёдно: пригладил брови — пожал руки. Михаил сообразил, что это и есть те самые,…вызванные Волошиным люди. Чтобы занялись всеми, и сразу: очумелой рыбиной и Шаманом с его кодлой, куда затесался с недавних пор и Матвей Сидоркин. И хотя в его памяти были свежи лица прежних троих спецов-волкодавов, сбежавших до полудня в тот же день, как прибыли в Кедры, эти, подкатившие к причалу на серебристой «BMW» уж совсем не были похожи на укротителей звериного беспредела: в молодёжных джинсах, в пёстрых рубахах на выпуск и в таких же, пёстрых, банданах, хотя каждому — под пятьдесят. «Стиляги!» — грустно подумалось бригадиру. Он было хотел уйти — толку-то от этих взрослых петушков…, но капитан, вроде, как прочувствовав скептицизм Михаила, успокоил:

— Ты же помнишь: встречают по одёжке, а провожают!..

Только сейчас Михаил обратил внимание — мужчины очень похожи один на другого, практически — одно лицо. Скорее, братья-близнецы.

…В пахнущей соляркой каюте «Стрижа» было ещё и тесновато для пятерых, но на открытой воде, в движении, катер пару раз наклонило — то, сначала, вправо, то, после, влево, — после чего все пятеро определились со своими местами и положением. Волошин тем временем рассказывал о меч-рыбе всё, что ему было известно, блестящими глазами заручаясь в правдоподобии поддержкой Михаила, время от времени осмысленно поглядывая на него. О Шамане с Мартой рассказывали после вдвоём, не повторяясь. А вот о взрослой рыси ничего не сказали — так, несколько слов, потому что мало кто, вообще, её видел.

Братья, а трое коренастых мужчин и были ими на самом деле, ни о чём не спрашивали — прилежно слушали. Иногда переглядывались осмысленно, как и капитан с бригадиром. Они же, братья, и предложили покинуть тесную каюту, дав этим понять Волошину, что задача ими понятна и принимается к выполнению. Услышав, где Иглу чаще всего видели, попросили отвезти их туда: к утёсу скорби и печали. Михаил заодно сообщил им, что и Шамана с Мартой кедрачи видят здесь регулярно.

Невдалеке от утёса двигатель «Стрижа» заглушили. Один из братьев, сняв с себя одежду, нырнул в озеро. На его спокойной изумрудной поверхности он появился нескоро. И сразу же, из воды, крикнул:

— Похоже на то, что скала утёса полая. Я не стану утверждать это, но виден вход…

После этих слов, его братья тоже разделись и, спустя минуту, надолго ушли под воду вслед за ним. Капитан Волошин и Михаил в очередной раз переглянулись: может, близнецы и впрямь помогут!..

Катер продолжал дрейфовать и вскоре они увидели Шамана. Сама удача: как только братья поднялись на катер, Михаил сообщил им — если подымут головы, увидят одного из волков. Шаман, лежавший до этого на плато невидимым, принял позу, к которой приучил буквально всех: сел на задние лапы, склонив голову — будто понимал, что и эти… его хотят получше рассмотреть, а он и не против: смотрите и, заодно, бойтесь!

Братья не торопились увидеть того, кого нужно было пристрелить желательно первым и без лишнего шума. Но головы к верху не подымали не только поэтому. Потому и заговорили между собой вполголоса:

— Мне одному кажется, что на голову и плечи будто что-то давит?

— Нет, не показалось.

— Не могу голову поднять — вот это номер!…Каменный взгляд, как и говорили…

А Шаман запоминал сбитых в плечах мужичков…на одно лицо, улавливая в них своё внутреннее беспокойство. И когти на его лапах не просто так пороли под ним плато, а морда скалилась. В этом месте никто никогда не купался, а значит и ныряли, не иначе, под утёс. А там — вход в пещеру.

Капитан Волошин тем временем скомандовал мотористу отплыть от утёса. «Стриж» сорвался с места одновременно с гулом двигателя. Скользнув по воде два десятка метров, катер чуточку притопило волной, он сел корпусом, а лишившись ускорения, остановился. Только Шамана уже не было на плато. Михаил с капитаном оттого заглядывали в лица братьев, да по тому, как те шарили по озеру, похоже, что их сейчас интересовала лишь рыба-меч.

— А почему… Игла? — спросил один из них, только подтверждая это.

Капитан, тут же, взглядом, переправил вопрос Михаилу, и тот ответил:

— До недавнего времени в артели работал Матвей Сидоркин, вот он и дал им всем имена… Сейчас он с ними… Со зверьём! Ну, а Шамана вы только что прочувствовали на себе — я ничего не придумал?!

Братья закивали, соглашаясь — точно: тяжеленный взгляд, если волк даже головы не дал им поднять.

— А это правда?.. — о чём-то ещё хотел спросить один из братьев.

— Правда, — не дав ему договорить, ответил Волошин, — у Шамана есть сестра, Марта, и она, действительно, усыпила охотника-волкодава весной. — Вы спрашивайте, спрашивайте, — явно занервничал капитан. — Хочу, чтобы вы также знали: у Шамана везде есть глаза и уши. В нашем посёлке — тоже. Как только он появляется, собаки прячутся, но не лают. Под ружьё всю тайгу поставил… Даже разведка своя есть — рысь у него для этих целей. Если думаете, мужики, что я того…, тогда прощаемся прямо здесь.

Но не капитан, ни, тем более, флегматичный Михаил на с ума сошедших абсолютно не были похожи. Наступившее молчание, как ни странно, сказало за всех именно то, ради чего встретились, и катер заскользил в сторону причала.

Оксана, рассматривая себя в зеркале, щурилась злостью и ненавистью. Злилась потому, что её очарование иссякло — так ей сказал на днях Игорёша, а ненавидела, причём люто, Агне, которую и она, наконец-то, увидела и оценила. Оценила, как соперницу. А признать само соперничество — значит, признать, что соперница не только стала реальностью, но и большой-большой опасностью потерять Игорёшу…

От одной только этой ядовитой мысли Оксану затрясло — не бывать этому! Она нервно поднялась со стула. Пригладив платье на широких бёдрах, подала вперёд грудь, округлую, яблочками, но очень и очень большими: таких не бывает на ветках, оттого и сама Оксана — дал ей бог всего и по многу.

Игорёша снова не пришёл, хотя и обещал. И мобильный его не отвечал — телефон или разрядился, или выключен. Оксана не гадала по этому поводу — любое из предположений её оскорбило бы, но ждать любимого она продолжала.

Здесь, у школы, на баскетбольной площадке, она призналась сама себе, что любит Игорёшу, когда с такими же, как сама, увлечёнными им до слёз, любовалась высоким светловолосым одноклассником, игравшим в баскетбол. Он играл хорошо, только она — лучше. Он не знал об этом, потому что видел в ней лишь постоянного зрителя и болельщика, и Оксана этим воспользовалась: предложила себя для игры.

Игорёша, под два метра ростом, с мамиными небесными глазами на изнеженном белом лице, согласился сыграть с ней, веселя себя и этим, да проиграл — тоже не маленькой ростом, и тоже с изнеженно белым лицом и извиняющимися перед ним за свою победу и восторгающимися побеждённым, одновременно, глазами. Ему тогда хватило ума это не только понять, но и оценить. А уж воспользоваться этим в свою очередь он сумел быстро — после второго проигрыша потребовав от Оксаны сатисфакции. Она, впервые услышав о сатисфакции, тоже сообразила быстро и выгодно для себя: отдала ему свои пылающие желанием сочные губы.…Просто угадала, а Игорёша с того самого дня стал проигрывать ей с явным удовольствием.

Прождав ещё с полчаса, Оксана направилась к дому Агне. Почему-то ей казалось, что её возлюбленный там. И рада была ошибиться, да ещё с издалека дороги увидала своего Игорёшу и Агне. Он говорил ей что-то, перегнувшись через невысокий забор, а её повязанная на шее косынка пульсировала исключительно цветами ревности, хотя и было-то их всего-то два: жёлтый и красный. Эта ревность сжигала Оксану задолго до того, как она их заметила, но она же и подвела к ним — не провалиться же сквозь землю! Игорёша явно был рассержен её появлением, оттого она и заговорила невпопад…

Конец ознакомительного фрагмента.