И Дух во древе отзовётся… О самобытном художнике деревянной миниатюры – Александре Пикулеве

Валерий Пикулев

В книге представлена коллекция работ самобытного художника в области деревянной миниатюры – Александра Пикулева. Приведена краткая биография мастера и отражены главные моменты истории появления уникальной коллекции, объехавшей несколько стран Европы. Основу коллекции составляет сельская тема, крестьянский быт России: работы, иллюстрирующие почти все стороны трудной крестьянской жизни и наиболее точно передающие Дух самого мастера.В создании книги приняли участие сын и внук художника.

© Валерий Пикулев, 2022

© Константин Пикулев, 2022

ISBN 978-5-0059-1863-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВЕХИ ПАМЯТИ

Светлой памяти

Александра Александровича

Пикулева, отца и деда

Читал я где-то, уж и не помню когда (рассказывает ВП), что вспоминаем мы жизнь свою фрагментарно; и первые из этих ошмётков памяти относятся лишь к четырёх — или пятилетнему возрасту. А ранее — пустота! Посему утверждаю, что с отцом своим, Александром Александровичем Пикулевым, я познакомился в четырёхлетнем возрасте и при следующих обстоятельствах…

Приморский край, зимний вечер. Метель… Вдруг открывается дверь, и в комнату, — а жили мы тогда в одноэтажном бараке, — в клубах мелкого снега и морозного воздуха вваливается некая фигура во флотском белом полушубке (это потом я узнал, что полушубок был флотский), и в шапке-ушанке со спущенными ушами. Но, главное было не в этом. Главное же волочилось за фигурой, еле протиснувшись в дверной проём. Главным была ёлка!

Только что срубленная поблизости в тайге, обступавшей наш маленький посёлок со всех сторон, она была огромной, — за последнее, правда, не ручаюсь: для меня тогда все предметы были огромны, — пушистой и так приятно и непонятно чем пахнущей! А как же, Новый Год на носу! — 1951-й!

Потом, как помнится, я с мамой эту ёлку наряжал, опутывая ниткой с нанизанными на неё бумажными кружочками, квадратиками, треугольничками и обсыпая кусочками ваты… — других игрушек не было. Работу, в основном, делала мама, а я то ли помогал, то ли мешал… — вряд ли теперь смогу утверждать с достоверностью.

Наш посёлок Промысловка, основанный в 1891 году в 60-и километрах по морю, восточнее Владивостока, и названный так в честь золотых промыслов, проводившихся здесь с конца XIX века, был расположен, как помнится, на берегу бухты Разбойник залива Стрелок.

Представьте себе живописнейшую долину меж сопок Большой Иосиф (за которую так сказочно заходило солнце), и Халаза, — это западные отроги Ливадийского хребта Сихотэ-Алиньских гор, круто сбегавших в Залив Петра Великого, — и вы поймёте, как мне повезло! Да, мне повезло: детство своё провёл я на берегу Японского моря!

На окраине посёлка протекала речка Кагатунь, известная сейчас как Промысловка. Промерзая зимой до дна, летом она была мелковата и тем привлекательна: в ней водилась кета, а под камнями копошились крабы, — ох, сколь много я наловил их тогда, в детстве! А в сумерках над речкою кружились, мерцая зеленоватыми вспышками, светлячки… — я сшибал этих жучков прутиком десятками! А ещё ловил махаонов — огромных красивых таких бабочек, с размахом крыльев до 30-и сантиметров!

А за нашим домом, в лесной заводи, цвели розоватым цветом лотосы… Дикий виноград, — кислый, но без косточек! — опутывал деревья, а, кое-где и киш-миш (их лишь на европейских рынках путают, одно другим называя!), лимонник, барбарис… — только руку протяни! Да, мне повезло…

Залив Стрелок, бухты Наездник, Абрек, Разбойник, Назимова, Конюшкова, Сысоева… острова Русский, Путятина, Аскольд… — одни только названия эти говорят нам о том, что даны они моряками Российского флота, в честь русских кораблей и их капитанов. Да! Эти корабли проводили исследования северных берегов Японского моря, — военная эскадра Балтийского флота со славным клипером «Стрелок» во главе. И было это в 1859 году.

Освоение же Приморского края началось русскими с 1860 года, после заключения Пекинского договора, окончательно закрепившего за Россией южную часть Приморья. И понеслось! Беглые каторжане, казаки, а то и любители приключений, — слухи о золотых россыпях переходили из уст в уста, не умолкая, — вытеснив аборигенов (гольдов, нанайцев, орочей, тазов и китайцев с корейцами), быстро наносили на карты здешних мест русские названия: Ольгино, Путятин, Крым, Дунай, Руднево, Промысловка, Домашлино…

Появлялись и чуждые русскому слуху имена: Линда, Лифляндское, Новая Ливония, Латвия, Южная Лифляндия… — это закреплялись на новых землях переселенцы-прибалты. Была и Американка… основанная безземельными крестьянами Черниговской губернии.

В тридцатые годы прошлого столетия на Дальнем Востоке началось оборонное строительство: пирсы в бухте Разбойник и базы торпедных катеров на берегах залива Стрелок, береговые артбатареи в посёлке Дунай и на острове Аскольд…

В нашей Промысловке был размещён стрелковый полк, переброшенный сюда с Кавказа, на базе которого в 1943 году сформировали батальон морской пехоты Тихоокеанского флота, Сучанского сектора береговой обороны.

Силами этого полка и были возведены первые два дома (двухэтажный деревянный и одноэтажный барак, покрытый извёсткой), в последнем из которых мне довелось провести своё счастливое детство. Поодаль — казарма и стадион, а на горке, что за речкой Кагатунь — здание командования и военный госпиталь, в котором с осени 1945 года служил военным врачом отец, переведённый сюда из Заполярья.

Мой отец, Александр Александрович Пикулев, — полковник медицинской службы, — прошёл всю войну от и до! Частенько, помнится, вытаскивал я большущую картонную коробку с его наградами: ордена «Красной Звезды», коих несколько, и огромное количество медалей, среди которых, как он говорил, самыми важными были с предлогом «за». — «За отвагу, за победу над Германией, над Японией, оборону советского Заполярья… — и все « за!».

Александр Александрович родился 10 мая (по новому стилю) 1915 года в деревне Пож Пермского края, в семье кузнеца Александра Петровича Пикулева, Георгиевского кавалера. По рассказам отца, мой дед был человеком крутого нрава и до самогону большой охотник. В 14 лет, крупно поскандалив с родителем, отец подался на заработки в Нижний Тагил, имея в кармане всего15 копеек, выданных на дорогу сердобольной мачехой…

Работал подсобником на заводе и, получив кое-какие сведения из области грамматики и арифметики, он в 1932 году пошёл на рабфак (рабочий факультет), закончил его с отличием и тут же направился в Ленинград поступать в институт (после рабфаков тогда в институты принимали без вступительных экзаменов; а тут ещё и с отличием!) А почему, собственно, в Ленинград? — Да потому, что его старший брат, Георгий, уже учился там в Военно-морской медицинской академии.

Итак, Ленинград… — а в мире неспокойно: полыхает война в Испании, — и, конечно же, прямо с вокзала в Военно-морскую медицинскую академию, подавать документы. И, конечно же, на факультет военной хирургии! Куда ж ещё?!

А вечером, уже в общежитии, где жил Георгий, за «рюмкой чая» состоялся примерно такой разговор:

— Так, значит, на хирургию, говоришь? Ну и дур-р-рак!

— Санька, ты хоть понимаешь, куда лезешь?! — Ответственность! Риск! Зарежешь кого-нибудь, — и под суд! Завтра же забирай документы, к чёртовой матери, и переводись на дарматологию! Кожные больные, они ж не помирают — никакой ответственности! Да и не вылечиваются никогда, — значит, всегда при хлебе!

И стал мой отец дерматологом… Военным!

А брат Георгий погиб в конце августа 1941 года, во время знаменитого перехода кораблей Балтфлота из Таллина в Кронштадт: эсминец «Яков Свердлов» — бывший знаменитый «Новик», — на котором он служил, подставил свой борт, заслоняя крейсер «Киров» от немецкой торпеды.

В июне соpок пеpвого Александр Пикулев закончил ускоренный куpс Военно-морской медицинской академии и был pасписан на Севеpный Флот (это вместо пятого куpса и защиты диплома!). И вот как-то, в самом конце июня, вели их стpоем в баню, что на улице Пушкаpской, — вели в последнюю баню пеpед отпpавкой на фpонт. С вениками вместо карабинов.

Выйдя на площадь Льва Толстого, они по команде pотного — pаз, два, левой! — все, как один, гpохнули коваными флотскими сапогами «левой» по смолянистой деpевянной бpусчатке мостовой! И все, как один, вдpуг испытали такой душевный подъём, такую силищу, когда их флотский шаг эхом отозвался в вечеpнем воздухе пустынной площади… что, какие там немцы, какие фашисты! — Вениками закидаем!

— Немногим из той pоты довелось увидеть врага в лицо! Ещё на подходе к станции назначения эшелон, с котоpым их напpавили на фpонт, подвеpгся жесточайшей бомбаpдиpовке. И только семеро из них…

Среди этих семерых были мой отец и его приятель, — вот, он-то подал документы на военно-хирургический! Правда, не провёл ни одной самостоятельной операции. Но, об этом чуть позже, а пока… — пока же начались военные будни в грозовом Заполярье.

Да! — Там был кошмар! Суровый северный климат, голые скалы, постоянные бомбёжки, обстрелы побережья с немецких рейдеров… — и мины в ледяной воде, которые надо было успеть найти и обезвредить до подхода караванов союзников — «PQ» (обратно эти караваны шли под кодовым названием «QP», гружёные нашим золотом, лесом и музейными ценностями). Довелось моему отцу, — и не раз! — барахтаться в стылой воде после таких вот, бомбёжек и обстрелов.

Впоследствии, — как-то, в 1989-м году, — мы с отцом были по турпутёвкам в Севастополе. И там он, обозревая окрестности города Русской Морской Славы, потрясённый силищей береговых укреплений, воскликнул: «Это ж надо! В Заполярье у нас в десять раз слабее было, — и не сдали! А тут… — Эх-х!»

Надо сказать, что Северный флот стал, пожалуй, единственным из наших флотов, увеличившим к концу войны свои силы. В этом немалая заслуга и союзников: половина тральщиков была английской постройки (другую половину составляли наши, из деревянных рабацких баркасов); в небе же — истребители (американские «аэрокобры» и английские «спитфайры»), гидросамолёты «каталина» и торпедоносцы «бостон»… — До сих пор храню часы американского моряка, с которым отец обменялся когда-то своими. Правда, они уже не ходят…

Конец ознакомительного фрагмента.