Дневник воспоминаний

Валерий Николаевич Худяков

Книга «Дневник воспоминаний» написана на основе реальных событий. В ней повествуется о том, как уже не молодой человек, москвич, решил разыскать место захоронения погибшего во время ВОВ, на территории Белоруссии, родного брата своей матери. Поиски сопровождаются глубокими воспоминаниями героя о послевоенном детстве, прошедшем в недавно освобожденной от фашистов Белоруссии, о рождении брата, об отношении людей к памяти о героях войны. Книга предназначена широкому кругу читателей.

Дизайнер обложки Анна Сергеевна Кутепова

© Валерий Николаевич Худяков, 2021

© Анна Сергеевна Кутепова, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-4602-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

МАЛАЯ РОДИНА

Памяти брата моего Анатолия посвящается

День для Сергея Николаевича Славина, выдался трудным, пришлось принять участие в трех затяжных неинтересных совещаниях, к вечеру разболелась голова. Только часам к восьми он добрался до дома, жена Елена встретила его улыбкой и, как всегда, вкусным ужином. На сей раз от ужина пришлось деликатно отказаться — боль в голове не проходила, после горячего душа он выпил предложенную Леной таблетку, устроился поудобнее в кресле и включил телевизор. Перебрав, нехотя, каналы, он остановился на каком-то из них, где в это время шла передача, посвященная жизни и творчеству Сергея Есенина, приближался день рождения поэта, третье октября. Корреспондент вел репортаж из музея в селе Константиново на Рязанщине, где родился поэт. Рассказывалось о детских и юношеских годах его жизни, то и дело на экране возникали родные просторы — березовые рощи, дальние дали за рекой, воспетые поэтом в стихах. Что-то тронулось в душе у Сергея Николаевича, чем-то родным и теплым повеяло с холодного экрана телевизора. Он переключил канал, на спортивном транслировали футбол, но традиционного интереса он не вызвал, мысли возвращали его в село Константиново, и не потому, что там родился великий поэт, а потому, что в том селе проживала близкая родня Славина, и ему, вдруг, стало не по себе.

Давно уже не виделся он с родными, живущими на селе, а ведь когда-то, в юные годы, каждым летом, по месяцу они с братом проводили каникулы в деревне, у тети Нюши, родной сестры их бабушки, и дяди Вани, дружили с их детьми Володей и Колей, старший их брат Василий еще в пятьдесят четвертом поступил в военное училище, и, с тех пор — только в отпуск. Теперь уж он в отставке, полковник, живет в сибирском городе Омске, где было последнее место службы. А в то время их семейство проживало в другой деревне, в Шацком районе, в Константиново состарившиеся уже родители перебрались не так давно, в девяностых годах, по настоянию и с помощью их среднего сына Владимира, работавшего главным инженером в колхозе имени Ленина. Их младший сын Николай жил с семьей в Рязани, но, к великому сожалению всей родни, в возрасте сорока, лет он, скоропостижно ушел из жизни. Славин глубоко задумался, позвал жену.

— Ты знаешь, Леночка, посмотрел я сейчас по телеку передачу о жизни Есенина, показали музей в Константинове, ну там, природу, деревню, и что-то мне так муторно стало на душе. Я ведь не виделся со своими родными, по бабушке, года с семидесятого, то есть лет двадцать пять, если не больше, а годы то идут. Иных уж нет…

— Я вот что скажу, Сережа, ты сейчас по экспедициям не мотаешься, весь год в Москве, и никто не запрещает тебе взять, да поехать туда, в Константиново, на недельку — со всеми и повидаешься. Сейчас ведь можно неделю в счет отпуска брать, вот, возьми и поезжай. Сам-то как думаешь?

— Что тут думать? Надо съездить, — минуту подумав, твердо сказал Сергей, — ты-то сможешь на недельку с работы отпроситься? Ну там, отгулы….

— Нет, Сережа, у меня на работе настоящий завал, никто не поймет, я и заикаться не буду про отгулы. Только зимой. Так что, поезжай один, потом расскажешь мне, как там дела у Володи, да у Игоря с Валеркой. Привет им передашь.

В деревне встретили Славина радушно. Владимир, тридцать пять лет поработавший инженером в передовом колхозе имени Ленина, знал в окрестностях всё и всех. Два дня напролет он возил Сергея на своем УАЗе по деревням и селам, входившим в состав «родного хозяйства», показывая прелести сельской жизни. «Воздух-то какой! — не уставал он повторять, рассказывая о природе родного края, — а река! Где ты найдешь такую красоту, ты только посмотри!» — показывал он рукой на противоположный низкий берег Оки, где раскинулись заливные луга.

И действительно. Глядя с высоты крутого берега на отраженное в реке сочно-голубое небо, на бескрайние, необозримые просторы этого края. Сергей почувствовал внутри себя что-то такое, что похоже было на гордость за свою, пусть даже только бабушкину, малую Родину. Места здесь, надо сказать, воздушные, светлые: широкие поля, луга, полупрозрачные березовые перелески. Вот уж действительно в самую «десятку» угодил поэт, назвавший в своих стихах этот край «страной березового ситца». Картина изумительная, всякий, кто впервые выходит на высокий берег Оки, буквально застывает, взирая на открывающийся за широкой рекой простор. Обширные малахитовые луга с лазурными зеркалами небольших заливных озер, за лугами начинается воспетый художниками великий мещерский край с темными хвойными и широколиственными лесами и болотами.

— Да, — задумчиво произнес он, — красотища, ничего не скажешь. Ты знаешь, Володя, мне кажется, что в этом очаровании редко кто, имея хоть крошечный талант, не станет стихов писать. Располагает, что ни говори.

Взгляд его невольно остановился на потревоженной, вдруг, глади воды, по которой у самого берега расходились круги от всплесков, производимых речными охотниками — щукой, жерехом, окунем.

— Вижу, и рыба в Оке еще не перевелась — вон как хищник жирует.

— Да, пока еще есть, на уху-то всегда наловишь. У нас в колхозе, до недавнего времени, даже рыболовецкая бригада была. Ловили и сдавали в торговлю — в «Сельпотребсоюз». Какой-никакой дополнительный доход колхоз с этого имел, лицензия была, специалисты, сначала прилично выручали, но постепенно улов стал все больше и больше растаскиваться колхозниками, вплоть до того, что нечего стало сдавать. Тогда Правление решило прикрыть этот промысел, и лицензию сдали, — он немного помолчал, — ну, а по поводу того, что местная природа располагает к стихам, то так, Сережа, все говорят, кто впервые здесь оказывается, да и не только, кто впервые, я вот всю взрослую жизнь здесь живу и всю жизнь так считаю.

— Слушай, Сергей, — спросил Володя после пятиминутной паузы, — а что бы тебе на старость здесь свое гнездышко не соорудить. Как думаешь? С участком вопрос решим, хоть ты и поздно приехал — хорошие-то уже раздали, но ничего, что-нибудь подберем. Ну так, как? Давай, решай. Уверен, и Лена твоя будет не против.

— Вообще-то идея мне нравится, а с участком, ты это серьезно?

— А что тут шутить то? Поехали прямо сейчас, если Георгич на месте, то сегодня же и решим.

Глава сельской администрации, Василий Георгиевич Кулаков, оказался на месте, и в течение часа, стараниями Владимира, проблема была решена. Славину был выделен земельный участок площадью двадцать пять соток, о чем был заключен соответствующий договор, а уже через два дня Сергей получил в руки нотариально заверенное свидетельство на право собственности этого участка. Не откладывая, Сергей прямо из райцентра с телеграфа позвонил домой и проинформировал Лену. Принципиальных возражений не последовало.

Постепенно, в течение двух — трех лет, на участке в двадцать пять соток были воздвигнуты настоящий деревенский рубленый дом, баня, и сарай. Таким образом, когда, через несколько лет Славин окончательно вышел на пенсию, он практически переселился из Москвы в Константиново. Сначала он жил в деревне один, но только в летние месяцы, Лена, дети и внуки навещали его по выходным, иногда дети оставались в деревне на неделю, а уж когда Лена оформила пенсию и ушла с работы, они с Сергеем стали оставаться и на зиму, благо, что успели за недорого провести в дом магистральный газ и установить отопительную систему.

В деревне Славины скоро освоились. Сергей Николаевич обзавелся приятелями из таких же, как и он, пенсионеров, переехавших сюда из Рязани, из подмосковной Коломны, из Москвы, кто только на лето, а кто и на круглогодичное поселение.

В лихие девяностые годы произошло, в некотором роде, замещение состава деревенского населения. Колхоз превратился сначала в акционерное общество, а в последствии, вообще, какой то проворный человек сумел при помощи одного из банков выкупить за бесценок у крестьян колхозные паи, в виде земельных наделов, и стать единоличным владельцем всего бывшего орденоносного хозяйства, которое вскоре пришло в упадок, и молодежь из деревень подалась в города — в районный центр, в Рязань и даже в Москву. Одни нанимались что-либо продавать, другие — что-либо охранять, всем хватило места.

Участки и дома колхозников стали скупать городские люди, в основном, Рязанские, и деревня, как таковая, перестала быть крестьянской. И вскоре на все пять сел, входивших в состав хозяйства, ни в одном дворе не осталось ни одной коровы. По средам и субботам на центральной площади, прямо перед сельской администрацией, по утрам, жители деревень выстраивались с бидончиками в очередь за молоком, которым торговало, разоряющееся на глазах у всех, хозяйство. Молока на продажу привозили немного, и хватало не всем, поэтому люди, в основном мужчины на «Жигулях», появлялись у палатки-павильона часа за полтора до молока. Незнакомые становились знакомыми, затевались беседы о текущей политике, о росте цен на бензин, о рыбалке, о футболе.

Именно здесь, в ожидании момента, когда к торговой палатке на подводе, запряженной пожилой серой кобылой, подвозили три — четыре фляги колхозного молока, Сергей Николаевич и познакомился с пенсионерами из Рязани, бывшими городскими жителями, а теперь обитателями своих скромных деревенских поместий. Скоро новые знакомые перешли в ранг приятелей, отношения упростились, и старики стали обмениваться визитами, приглашали друг друга на рыбалку, обменивались книгами. Славин редко кого из приятелей навещал, если только по какому делу, или с вопросом, как найти в Рязани то-то и то-то. Теплыми летними вечерами приятели иногда собирались у Славиных, на крылечке. Хотел Сергей Николаевич оборудовать крылечко гостевыми лавками, да все никак руки не доходили, и каждый раз Елене приходилось выносить сюда стулья, приятели рассаживались за столиком, и начинались беседы, сначала о погоде, о стариковских болячках, о повышении цен на ЖКХ, на бензин, на рыбу… Мирные беседы порой перетекали в громкие споры, с деловым обсуждением не всегда умело, по их мнению, действующих властей всех уровней — от сельской администрации до администрации Президента. Заканчивались посиделки обсуждением внутренней и внешней государственной политики. С чем-то старики дружно соглашались, но чаще всего слышалась острая критика действий руководства Страны. Что поделаешь? Это были самые настоящие Советские люди, выросшие и закаленные в условиях другой Страны, принимавшие непосредственное участие в создании всего того, чем живет Россия в настоящее время. Всех их объединяло глубокое чувство ответственности за судьбу Страны, в которой они родились, учились, дружили, любили, встречали с войны своих отцов и дедов — победителей фашизма, радовались победам Родины в покорении космоса, в освоении океанских глубин и так далее. Иногда на посиделках появлялось разливное пиво, продававшееся в сельском баре и приносимое кем-то из приятелей в трехлитровых банках, и старики с удовольствием медленно потягивали «Жигулевское», закусывая, заранее приготовленной и принесенной к пиву кем-то из гостей, вяленой в домашних условиях местной рыбкой — плотвой, подлещиком, окуньком. Посиделки в такие вечера затягивались до появления на небе всех знакомых и незнакомых созвездий.

Во время вечерних посиделок старики обычно обменивались воспоминаниями, каждый своими. Как кто прожил годы, что интересного было в жизни, в профессии. В этом смысле Сергей Николаевич считал себя среди собеседников самым счастливым человеком. Ну как же! Будучи по профессии геологом, он провел в экспедициях добрую долю своей жизни, где только не пришлось побывать…. В семидесятых годах он около десяти лет проработал на Чукотке, по собранным там материалам защитил кандидатскую диссертацию. По его мнению, приятели — ветераны были обыкновенными обывателями. Он высокомерно рассуждал так: «Ну что интересного может рассказать, например, бывший главный инженер завода „Сельмаш“? Про сеялки и веялки? Про Государственный план, за выполнение которого он постоянно боролся и „отвечал головой“? Или бывший зам. Мэра Рязани. Что он видел, кроме городских проблем? О чем он может рассказать? О перманентных скандалах по поводу подготовки к очередному отопительному сезону, или достижениях транспортников по перевозке пассажиров? А еще, бывший ген. директор объединения грузового автотранспорта. Безусловно, люди эти были весьма заслуженные, но где романтика в их необходимом и очень нелегком труде? Нет, романтика, наверное, все-таки есть, но какая-то своя, непонятная. То ли дело у нас, в геологии, что ни сезон, то все новое».

Примерно такими же категориями размышлял и каждый из участвующих в вечерних беседах заслуженный пенсионер. Для каждого из них в жизни обязательно была своя, особенная, романтика, целыми пятилетками и семилетками не позволявшая расслабиться, державшая в напряжении все силы и волю, порой доводившая до срывов в их сердцах и сосудах.

Обязательно возникал диспут на тему «если бы президентом был я», в результате которого каждый из собеседников всегда оставался при своем мнении. К единому мнению старики приходили при обсуждении темы выборов и работы областного и Государственного парламентов. Все сходились во мнении, что депутаты с первого дня своей работы в думе начинают заботиться о том, как бы по спискам той или иной политической партии пройти в думу уже следующего созыва.

«Как же не заботиться, — приходили старики к общему выводу, — сами себе и размеры зарплаты устанавливают и, главное, размеры собственных пенсий, оставляя нас с вами, товарищи дорогие, в разряде нищенствующих стариков. Эта Дума для немалой части депутатов прямо-таки волшебная скатерть-самобранка, законы, конечно, принимают, это их работа, но надо еще посмотреть, все ли они правильные, полезные, да и вообще, иногда складывается впечатление, что наш Парламент работает по указке Президента, не видно никакой альтернативы».

Острые споры среди друзей — пенсионеров возникали, когда речь заходила об уровне жизни в Советском Союзе, то есть в годы, которые современники оценивали по-разному. Одни называли последние тридцать лет существования СССР, с экономической точки зрения, застойными, а другие — те же годы считали годами со стабильной экономикой. Сторонники стабильности старались доказать свою позицию стабильностью цен на товары, адекватным пенсионным обеспечением, бесплатной медициной и так далее. Сергей Николаевич к подобным рассуждениям подходил с солидной долей юмора. Во время одного из подобных диспутов он решил напомнить своим собеседникам, что мы оставили в СССР.

— Мужики, — однажды вмешался он в спор, — о чем вы говорите? Какая стабильность? У вас, видно, что-то с памятью, вы, наверное, забыли и «моральный кодекс строителя коммунизма», и все эти незамысловатые лозунги. Вот вы все были членами партии, я в партии не был, не состоял, как же вы допустили, что ваш главный шеф Никита Хрущев в шестидесятом году на весь мир провозгласил, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме? Ну вот вы мне сейчас скажите: разве это не смешно? Что он подразумевал? Бесплатный билет на трамвай? Ну, ладно, Бог с ним, с этим Никитой — кукурузником, дальше — больше! Его последователь, тоже верный ленинец, в начале семидесятых годов объявил, что в нашей стране социализм победил «полностью и окончательно». Это было время, когда в регионах, да и в вашей Рязани, в магазинах стали постепенно куда-то исчезать продукты питания, а уж когда талоны на продукты стали обязательным документом для жителей Подмосковья, этим ленинцем, на полном серьезе! был объявлен «развитой социализм»! Во как! Так что радуйтесь, друзья мои, что та самая «стабильность» не досталась нам и нашим детям по наследству….

На этом диспуты не заканчивались, но градус обсуждений существенно понизился.

Однажды, кто-то из приятелей предложил расписать пулю в преферанс, все безоговорочно согласились, при этом каждый отмечал свой опыт, накопленный за прожитые годы. Игры иногда затягивались «до петухов», в связи с чем, под давлением их дорогих жен, приятелями было принято единогласное решение играть только по пятницам, чтобы не просыпать, неделю напролет, дневные часы, остро необходимые для ведения садового и огородного хозяйства.

Через три года на участке Славиных вырос и окреп молодой фруктовый сад. В тени под высокорослой грушей Сергей соорудил удобную скамейку, на которой в теплые дни можно было просиживать часами, созерцая муравьиный, пчелиный, стрекозий и птичий миры, глубоко погружаясь в раздумья.

Человеку молодому свойственно думать о будущем, мечтать о победах в науке, в спорте, в любви, наконец. А когда уже за семьдесят, мысли все чаще возвращают человека в прошлое. Заставляют оглянуться, попытаться дать оценку времени, в котором довелось жить и работать, людям, с которыми судьба сводила на разных этапах жизненного пути — однокашников, однополчан, сослуживцев, коллег, приятелей, любимых, друзей и подруг. Сюжеты из своей семейной жизни Сергей Николаевич вспоминал редко — считал, что подобным воспоминаниям должны быть посвящены отдельные вечера.

Размышления старого геолога чаще всего возвращали его далеко за горизонты реального времени — на заснеженную Чукотку; в солнечную много-рекую и тысяче-озёрную Якутию; в таежно-кедровую Горную Шорию; на загадочный остров Сахалин, с его неожиданными и удивительными природными аномалиями, как-то лесная земляничная ягода величиной с куриное яйцо, или расположенные в непосредственной близости друг от друга, горячие и холодные водные источники; в сказочно раскрашенные смешанной осенней тайгой, сопки Приморья; в знойные степи и глубокие, свыше 1000м, жаркие шахты Донецкого угольного бассейна…

Обычно вечерние беседы на крылечке начинались с обсуждения теленовостей, а заканчивались, как правило, очередным рассказом Сергея Николаевича эпизодов из полевой геологической жизни. Начинался любой рассказ словами «когда я работал в Ленском угольном бассейне (или Сахалинском или Кузнецком). В своих рассказах он старался не углубляться в производственные и научные темы, ему самому казались более интересными путевые заметки. Например, воспоминания о работе в Ленском бассейне сводились к описанию великих сибирских рек — Лены и Алдана с их берегами из гранитных скал — небоскребов. Он с упоением рассказывал о величии и красоте якутской природы.