Хроники одного поколения

Валерий Николаевич Стовба, 2020

Автор более чем за тридцать лет прошел в журналистике путь от корреспондента до главного редактора ряда газет. За это время состоялись сотни встреч с известными и просто интересными людьми, делающими историю нашей страны. Поэтому все истории, хроники этой книги не выдуманы. Автор пишет только о том, что хорошо знает. Его интересуют не ходульные, правильные герои, а сильные личности с их неординарностью, обычными человеческими слабостями. Если вам интересно, что говорил Высоцкий, возвратившись из Парижа; как студенты играли в шахматы с Гаприндашвили на бутылку водки; чем живет остров Войцы; сказал ли Елыцин хоть слово на съезде НПСР; о чем горевал Матусовский; был ли Матросов комсомольцем – значит, эта книга вас заинтересует.

Глава 2. природа

ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ РЫБАЛКИ

С водой шутить нельзя. Это мне не раз доказал древний Ильмень. До встречи с ним я не мог понять, отчего столько людей, в том числе и моих знакомых, тонут, не будучи под воздействием спиртного, в тихую летнюю пору.

Случай первый. Он произошел в устье Шелони у деревни Голино. В мягкую, почти безветренную сентябрьскую погоду. Мы с женой, увлеченные ловом окуней и щучек на спининг, вышли на середину реки, постепенно расширяющейся и переходящей в озеро Ильмень.

Снявшись в очередной раз с якоря, я попытался спиной вперед сесть на среднюю лавочку. Промахнувшись, рефлекторно схватился за весла. Они выскочили из уключин и поплыли по воде. Жена ошалело следила за моими движениями.

Пока мы приходили в себя, весла все дальше уходили по течению от лодки. Я разделся и скользнул в воду. Тело обожгло холодом. Быстро настиг весла и попытался с ними догнать лодку. Ан нет! Ветерок гнал лодку в Ильмень быстрее, чем я плыл с веслами. Поняв тщетность собственных усилий, попросил жену сбросить в воду якорь. Оказалось, что глубина воды в этом месте Шелони превышала длину якорной веревки. Догнать лодку я по-прежнему не мог. Тело все больше сводило холодом. Пришлось оставить одно весло, а с другим догонять лодку. На пределе усилий я, наконец, схватился рукой за борт плоскодонки. Отдышавшись, с трудом перекинул тело через борт.

Подняв якорь и управляя плавсредством одним веслом, минут через десять удалось поймать и второе.

За время моей сумбурной борьбы за выживаемость, нашу плоскодонку вынесло течением в открытое озеро. Вернувшись в рыбные места Шелони, мы не ощутили прежнего желания и азарта рыбалки.

— Слава Богу, — произнесла жена, — что все закончилось благополучно.

« « «

Второй случай произошел со мной возле острова Войцы, на котором располагается наша дача. Я заплыл на своей «Пелле» километра на полтора от острова. Нашел в травке на мели окуня и стал рыбачить.

Солнце, еще недавно обжигавшее обнаженные руки, постепенно скрылось в набегающих тучах. Подул легкий ветерок. Я понимал, что приближается гроза, но, как назло, окунь стал брать еще интенсивнее. Что ни заброс спининга — один-два пойманных окуня. Так продолжалось до тех пор, пока не разыгрался ветерок покруче.

Вытащив якорь, я приналег на весла. Ветер, крепчая, начал сбивать лодку с курса. Мелькнула молния. Ударили первые раскаты грома. Не более чем через пару минут ветер достиг максимума, нагнав волны высотой не менее двух метров. Они уносили мою лодку мимо острова. Молнии били то справа, то слева, то ближе, то дальше от лодки. Просто чудо, что они выбирали мишени, помимо моей «Пеллы».

Со стихией боролся более часа, пока остров не закрыл меня от прямых порывов ветра. Причалив к берегу, долго сидел в лодке, отдыхая после немыслимой для меня борьбы со стихией.

Не радовали даже те многочисленные окуни, которых поймал накануне грозы.

« « «

И совсем уж неожиданный случай. Ранняя весна, очередная рыбалка со спиннингом на родной «Пелле». Хищник не брал. Приходилось часто менять места забросов, каждый раз сбрасывая якорь, чтобы ветерок не сносил лодку.

Попытавшись в очередной раз сменить место лова, начал поднимать якорь. С беспокойством ощутил, что он намертво зацепился за кочку, вросшую в почву десятками корней. Предельно натягивал капроновый шнур, на котором держится якорь. Бесполезно. Развязать узел на носу лодки не получилось. Нож я с собой на рыбалку не взял. Оставить лодку и плыть к берегу не позволяла холодная после морозной ночи вода. Я бы не продержался на поверхности более пяти минут.

Финиш.

Я просидел в заякоренной лодке часа два, пока рядом не появилась моторка с двумя мужиками. Я закричал и скрестил руки, обозначив, что со мной произошло что-то неординарное.

Слава Богу, мужики поняли, что я в опасности. Заглушили мотор и подплыли ко мне. Узнав, в чем дело, намотали часть якорной веревки на уключину своей «Казанки» и включили мотор. Веревка напряглась и через мгновение якорь оторвался ото дна. Я мог плыть дальше.

« « «

Еще раз хочу предупредить читателей, любящих рыбалку. Вода не прощает легкомыслия, небрежности. Тщательно готовьтесь к каждому выходу на воду.

КРАБЫ-ПУТЕШЕСТВЕННИКИ

В 1995 году, в составе новгородской делегации, мы выехали в Видяево Мурманской области, чтобы обсудить с командованием бригады подводных лодок детали присвоения одной из субмарин имени «Великий Новгород».

В ходе визита нас принимали командир лодки-соискателя названия «Великий Новгород» Мельников, командир ядерной подлодки «Кострома» одессит Соколов.

Именно он презентовал на обед, кроме кулинарных изысков кока, огромного камчатского краба. Чтобы его щупальца не спадали с огромного круглого блюда, их привязали суровыми нитками к панцирю. Выпивая, обсуждая развал, происходивший в то время в армии, задержки зарплат, мы постепенно и с удовольствием поедали камчатского богатыря.

Заметив, с каким удовольствием мы справляемся с его подарком, капитан первого ранга поведал нам оригинальную историю.

Несколько лет назад «Кострома» приняла участие в учениях и оказалась в бухте Петропавловска-Камчатского. Отдохнув несколько дней, экипаж готовился к выходу в море. К Соколову подошли два офицера: «Разрешите обратиться…»

Оказалось, что они по первому образованию биологи. Просят разрешения разместить в лодке аквариум средней величины с несколькими камчатскими крабами.

— Хотим, товарищ капитан первого ранга, перевезти их в Видяево и выпустить в нашу Ура-Губу. Представляете, будем есть собственных крабов.

Как потом для меня стало ясно, склонный к авантюрам Соколов взял ответственность на себя, разрешив перевезти живой груз.

Спустя некоторое время, офицеры-биологи втихаря, чтобы не подвести командира, выпустили крабов в Ура-Губу, где швартовались подводные лодки. Глубина здесь достигает ста пятидесяти метров.

Прошло несколько лет. На «Костроме» уже забыли о проведенном эксперименте. Забыли все, кроме офицеров-биологов. Соорудив краболовки, они спустили их на дно. Подняли через несколько дней. В одной краболовке сидел настоящий камчатский краб.

О результате эксперимента доложили Соколову. Какое-то время крабов пользовали только на «Костроме». Затем слухи разошлись по всему Видяево. «Камчадалов» попробовали еще на нескольких кораблях.

Но эта идиллия продолжалась недолго. С очередным пойманным крабом рыбинспекции попался один из биологов с «Костромы». Никакие уговоры на счет того, что он «отец-производитель» этих крабов в Ура-Губе, не помогли. Был выписан первый штраф за браконьерство.

— Краб, которого вы едите, браконьерский, — сообщил в конце рассказа Соколов. — Так что не особенно об этом распространяйтесь.

Благодарностью с нашей стороны за выставленный деликатес на обеденном столе стояла двухлитровая бутылка фирменной «Новгородской» водки.

ЛЕЩ

Голино весной — раздолье для рыбака. Холодная еще в начале мая, поднявшаяся от стаявшего снега вода затопила привычные летом пляжи, острова в устье Шелони. Их обозначали только начинающие зеленеть вершины кустов в человеческий рост. Именно здесь мы с Валерой и рыбачили, взяв напрокат две деревянные плоскодонки.

С прокатом лодок был напряг: желающих порыбачить здесь в выходные много, а плавсредств, как выражался директор охотничьего хозяйства Александр Иванович, всего десять. Но для нас, двух журналистов из областного центра, это не проблема. Достаточно было телефонного звонка, чтобы Александр Иванович отказал кому угодно, оставив пару самых сухих лодок в наше распоряжение. Такое отношение к нам не было случайным. Около года назад я опубликовал очерк о том, как под руководством егеря сельчане спасли тонущего лося. А с Валерой они стали закадычными друзьями еще с первой их встречи, когда, знакомясь, Александр Иванович протянул ему руку и представился: «Хамов».

Валера в ответ пожал руку:

–Невежин

Стоявшие рядом рыбаки разразились несдерживаемым смехом, еще не сообразив, что через десяток минут лодок для них не окажется, мол, надо предупреждать заранее. А между Валерой и егерем с тех пор возникла крепкая дружба, замешанная, как я понимаю, на родственности их неблагозвучных фамилий.

Так вот, в ту майскую субботу конца семидесятых мы проснулись в охотничьем домике чуть свет и, ежась от холода, загрузили в лодки свой небогатый рыболовецкий скарб. Через полчаса были на месте, приторочив лодки с двух сторон широко разросшегося куста. Здесь было хорошо тем, что, не видя друг друга сквозь липкую майскую зелень ивняка, мы могли вполголоса переговариваться, протянув руку, передать флягу с горячительной жидкостью, а то и замурлыкать вместе любимую песню. Но главное, что клев в этом месте протоки был немыслимо великолепным. Однажды я поймал здесь на удочку столько рыбы, что лямки моего рюкзака не выдержали и лопнули под ее весом. Если бы вы знали, какого труда стоило мне тогда доставить ее домой.

Рыбалка, я вам скажу, занятие для избранных. Это не отдых, а удовольствие от профессионально выполняемой нелегкой работы. Не верите? Загляните в лучащиеся счастьем или тоской (в зависимости от улова) глаза изможденного за день любителя клева. Только он знает, сколько пришлось сменить мест, сколько километров прогрести в неуклюжей резинке, сколько часов подряд высидеть, почти не шевелясь, в неудобной позе. Зато какое удовольствие выудить рыбу весом в полтора — два килограмма.

Но самый большой кайф даже не в весе или количестве улова, а в тех увлеченных разговорах, которые происходят во время ожидания автобуса по маршруту к дому. В тех незлобивых шутках, которые отпускаются в адрес неудачника. В тех профессиональных советах, которые дорогого стоят и которые нигде больше не дадут. В тех небылицах, которые передаются из поколения в поколение рыбаков.

До той майской субботы я был глубоко уверен, что все замысловатые, несуразные, смешные истории про рыбалку — плод фантазии ее участников, готовых повеселить усталых товарищей по ремеслу. Однако… Клев был отменный. Металлический садок быстро заполнялся пойманной рыбой: твердые полосатые окуньки, юркая плотва, плоская малоподвижная густера. Уже по движению поплавка было понятно, какая рыба заинтересовалась насадкой на крючке твоей удочки. Окунь практически сразу мощно топил поплавок. Плотва выдавала себя частым подергиванием гусиного пера. А подлещик клал его горизонтально на поверхность воды и как бы робко подергивал.

Параллельно я прислушивался к тому, что происходит у Валерия, лодка которого была закрыта от меня кустом ивняка. По всему было понятно, что у него тоже дела идут неплохо — погода в тот день нас не подвела.

Вдруг меня насторожили звуки, идущие со стороны Валерия — я даже перестал следить за своим поплавком: учащенное дыхание, даже пофыркивание, плеск воды и, наконец, волны из-за куста от потерявшей устойчивость лодки соседа.

— Валер, что там у тебя?

В ответ какой-то глухой от волнения голос:

— Подожди.

— Ну, так что там у тебя? — с нетерпением переспросил я, выждав какое-то время.

— Лещ…

«Подумаешь невидаль — лещ. Что, мы лещей не видели, что ли», — про себя усмехнулся я, теряя интерес.

— Лещ, — продолжал Валерка, — каких я не только не ловил, но и не видывал…

По его взволнованно-торжественному тону я понял — не врет. Заиграло любопытство, изнутри подступила рыбацкая зависть: «Эх, не мне повезло!»

Скрывая за наигранным спокойствием всю гамму своих чувств, я попросил:

— Валер, покажи.

Он перешел в корму лодки так, что стал виден мне, крепко держащий за жабры на вытянутой руке огромную рыбу. Это был не лещ, а сказка: темный от старости абориген местных водоемов с, казалось бы, покрытым мхом пузом весил, на первый взгляд, не менее двух-трех килограммов. Было даже заметно, как Валерию тяжело держать его на вытянутой руке. Мне было непонятно, как хлипкие, не рассчитанные на подобную рыбу, снасти напарника выдержали такой живой вес. Валерка упивался гордостью за выловленный экземпляр и моим удрученно-завистливым взглядом. Это был его момент истины. Своим видом он как бы говорил: «Сколько лет ни старайся, а подобной добычи у тебя никогда не будет. Это удел немногих».

Немая сцена из гоголевского «Ревизора» длилась недолго: лещ, у которого, видимо, раскалывалась голова от Валеркиной хватки, как-то вяло, из последних сил, встрепенулся, повел туда — сюда хвостом и… выскользнув из рук рыбака, упал мимо лодки в воду. Жаль, что никто со стороны не видел выражений наших лиц. Забыв о зависти, я с ужасом осознал потерю небывалого рыбацкого трофея. В то же время в моих глазах, думаю, все еще теплилась надежда на чудо: вдруг Валерка проворно подхватит сачком упавшего в воду леща. А тот плашмя лежал на поверхности спокойной воды, жадно втягивая сквозь помятые рыбаком жабры родную Ильменскую воду. Затем, как бы пробуя силы, шевельнулся и медленно, так же плашмя, ушел вглубь.

На моего тезку страшно было смотреть. Он ощутил неотвратимость потери, но еще не до конца ее осознал, попеременно глядя то на меня, то на то место в воде, где еще несколько секунд назад был виден лещ. Это состояние длилось у него не менее двадцати — тридцати секунд. Затем, видимо, горечь утраты стала для него реальностью. Такого отборного многослойного мата я никогда с тех пор не слыхал, тем более от человека, в свое время закончившего Литературный институт. Это был шедевр, сравнимый, разве, с немой, однако очень выразительной сценой с великим Ульяновым из фильма «Председатель».

Излив душу перед природой и кажущимся для него ее несовершенством, Валера поднял на меня мутные от пережитого глаза и, как я понял, нашел объект, на который можно со спокойной душой переложить ответственность за свою неловкость. Конечно, это был я.

Презрительно сморщив лицо и сконцентрировав во взгляде предельные презрение и ненависть ко мне, он развел руки в стороны, чуть присел на полусогнутых ногах, будто хотел нырнуть, и дважды хрипло, с надрывом передразнил меня:

— Покажи!.. Покажи!..

Мы еще двое суток вместе были на рыбалке, но заговорил Валерий со мной только спустя неделю, да и то по производственной необходимости.

СОХРАНЕНИЕ ВИДА

Лет восемь назад в верхнем углу фронтона нашего дачного дома пара ласточек свила (вернее, слепила) гнездо. Самка села на яйца, самец подкармливал ее. Когда вылупились два птенца, они стали полными хозяевами гнезда. Родители только успевали удовлетворить их голод.

Ближе к осени птенцы начали делать попытки взмахнуть крыльями, вылететь из гнезда. Осознав это, родители стали помогать детенышам сделать первый пробный полет. И здесь, к моему удивлению, родителям стали помогать другие сородичи, выделывая около гнезда настоящие акробатические фигуры в воздухе.

В результате совместных усилий птенцы совершили первые полеты.

Как показали дальнейшие наблюдения, коллективная заинтересованность родичей в успехе первых полетов птенцов объясняется еще и тем, чтобы обезопасить жизнь молоди от посягательств хищных птиц. Я не раз следил за «воздушными боями» ласточек, коллективно атаковавших молодого ястребка, покушавшегося на жизнь птенцов. И что характерно, победа всегда была на стороне ласточек.

Видимо, чувство сохранения вида глубоко заложено в генах этих птиц.

ДЕРЕВЕНСКАЯ ФИЕСТА

Перестройка. Распад колхозов, совхозов. Распродажа общественной собственности. Кое-где объекты собственности колхозов остались непроданными, на долгие годы забытыми.

В деревне Войцы, на единственном острове в Ильмене, в 1990 году остались два таких объекта: сетехранилище с рыбацким инвентарем и племенной бык. Но если сетехранилище быстрехонько разобрали на дрова, сети — на временные заборы на огородах, то бык, забытый собственниками, оставался на балансе жителей деревни. Ухаживала за ним и кормила его бывшая колхозница Капитолина. Бык ходил за ней по селу след в след, как собака. Остальных островитян бык не выносил напрочь. Это порой приводило к смешным, а то и опасным ситуациям.

Один такой случай происходил на наших глазах. Был теплый летний вечер. После череды повседневных дачных забот я отдыхал на лавочке у своего деревенского дома, который расположен рядом с главным сельским перекрестком. Делая последнюю затяжку, я обратил внимание на шум и крики, доносившиеся из-за угла. Спустя доли минуты из-за поворота пулей вылетел сосед Иван Быстров. Открыв калитку, он забежал на свой участок. Закрыв за собой створки, скрылся в доме.

Следом бежала, повизгивая от страха, жена Ивана Тоня. Тем же путем, что и муж, она добежала до колодца, пристально вглядываясь туда, откуда только что убежала. Не заставив себя ждать, из-за угла появилась мать Ивана, женщина лет шестидесяти. С внуком на руках, она бежала гораздо быстрее сына и невестки. В десяти метрах сзади за ней бежал бык.

Времени на то, чтобы открыть калитку, у тети Анны не оставалось. И здесь произошло то, во что я до сих пор не могу поверить, хотя и был тому свидетелем. Старушка, не снижая скорости, держа внука в левой руке, правой перекрестилась и, словно на стадионе, перепрыгнула через забор. Не удержавшись на ногах, упала в борозду картофеля и, не выпуская из рук внука, залегла там.

Бык от неожиданности остановился, как вкопанный, как и я, не веря в происшедшее. Тяжело дыша и оглядываясь по сторонам, он решал, как повести себя дальше. Заметив меня на лавочке, медленно повернулся и стал приближаться ко мне. Я понял, что пришло время срочно ретироваться.

Зайдя в дом, взял жену за руку и подвел к окну, выходящему на улицу. В это время бык подошел к нашему палисаднику, злыми глазищами выискивая очередную жертву и, не найдя ее, начал чесаться боком об угол. Не поверите, бревенчатый дом зашатался.

Татьяна ойкнула.

Спустя пять минут подошла Капитолина и повела своего подопечного в сторону фермы.

С того дня Иван стал объектом самых фантастических и анекдотичных побасенок. А тетку Анну прозвали не иначе, как чемпионкой деревни по прыжкам в высоту.

« « «

А еще в деревне был огромный (выше, чем мне по пояс) козел с выпуклыми желтыми глазами. Двое взрослых мужиков длительными тренировками научили животное при виде прохожего догнать его, опереться передними конечностями на грудь, заглянуть своими дьявольскими глазами в лицо человека. Козел не бодался, не приносил человеку никакого урона. Только пристально всматривался в глаза.

Ощутив однажды на себе этот дьявольский взгляд, женщины не подпускали его близко. Узрев рогатое чудо, они от мала до велика меняли маршрут и ускоряли шаг. Иногда им приходилось переходить на бег.

А однажды Магуришна, женщина лет шестидесяти, убегая от козла, запнулась и упала. Тот стал на нее передними копытами и гордо поднял морду, как победитель бойцовского турнира. Так женщина пролежала на земле под стражей рогатого чудища более получаса, боясь шелохнуться. Освободил ее подвыпивший сосед, отпустивший по этому поводу скабрезную шутку.

Жалобы женщин на козла сделали свое дело. Хозяину пришлось выслушать нелицеприятные упреки. И пока жена с сыновьями были в городе, лишил козла жизни, снял с него шкуру и прибил ее снаружи на стене дома.

Чтобы женщины не забывали о потенциальной опасности.

КАК СТАТЬ ГЕРОЕМ

В 1980 году в составе туристической группы я был в Югославии. Особенно нам понравилось на побережье Адриатики в Будве Бечичи. Мы подолгу плескались в теплой бирюзовой воде, загорали, лежа на прогретой солнцем гальке.

Дальше всех в море заплывал хорошо физически подготовленный парень — не хочу называть его, поскольку он занимает высокий пост в местном спортивном комитете. Я для себя решил в очередной раз не отстать от него, чтобы произвести впечатление на симпатичную девушку, которую все называли Мышкой. Но получилось так, что в тот заплыв отправились втроем. Мышка не захотела оставаться на берегу.

Плыли медленно, наслаждаясь сказочной водой Адриатики. Переговаривались. Делились ощущениями. И вдруг…

Вдруг вода рядом с нами разверзлась. Вынырнувшая огромная, как мне показалось, туша вновь опустилась в бирюзу воды, обдав меня обильными брызгами. «Акула», мелькнуло в голове, и я мимо воли ушел под воду. Глотнув соленой воды, вынырнул, откашлялся и осмотрелся.

Прошло не более минуты. Но за это время ситуация кардинально изменилась. Мой спортивный партнер по заплыву, включив предельную скорость, уже отмахал треть расстояния до берега. Мышка счастливо смеялась, пытаясь погладить плававшего рядом дельфина. Да, это был дельфин.

Несмотря на не до конца прошедший испуг, я сделал вид, что поддерживаю игру, затеянную девушкой.

Дельфин уплыл в море по своим делам, а мы с Мышкой медленно доплыли до берега.

Все происходило на глазах отдыхающих. Среди них были и туристы из нашей группы.

Не хотел бы я после этого оказаться на месте пана спортсмена. Его бегство, и особенно то, что он оставил в потенциальной беде девушку, явились основой многих обидных шуток и анекдотов. Авторитет спортивного парня был подорван окончательно.

На меня же отчего-то все чаще стали поглядывать девушки из нашей группы.

Знали бы они, что в основе моего героизма были самый обыкновенный страх и большой глоток морской воды.

БАГУЛЬНИК

Клуб дивизии морской пехоты расположен у подножья сопки на границе между воинской частью и жилыми домами. В мае склон сопки становится розовым от цветущего багульника.

Зная особенности этого дальневосточного растения, я приготовил сюрприз для любимой девушки. Рано утром, до подъема, забрался на сопку повыше, срезал десятка два тонких, еще не расцветших прутиков и сразу завернул их во влажную тряпицу.

К девяти утра был уже на почте. Сдал хорошо упакованный багульник авиапочтой. Максимум через двое суток эту посылку должна раскрыть в Калуге та, для кого предназначена была эта нежная дальневосточная красота.

« « «

Спустя месяц, когда я вернулся из армии, то узнал, что моему багульнику были рады девушка, для которой он предназначался, и…ее новый любимый.

ГОЛОД — НЕ ТЕТКА

Это были рыбалки со льда в разные годы. Объединяло их одно — большой снег и низкая температура. Птицы, оставшиеся в районе Ильменя на зимовку, голодали. Для того, чтобы выжить, они кардинально изменили свое поведение. У них изменились заложенные в гены запреты и даже чувство самосохранения. Судите сами.

Чтобы противостоять холоду, я хлебнул из фляжки свои сто граммов и закусил бутербродом с салом. Шкурка у сала была жесткая, не поддающаяся зубам. Пожевав, я выплюнул ее на лед у своих ног. В это время хищник ударил по блесне. Я вытащил из лунки приличного окуня. Сняв его с крючка и бросив в рыбацкий чемоданчик, с крайним удивлением заметил, что, несмотря на мои резкие движения, к выброшенной шкурке сала подлетела синица и, не обращая на мои действия никакого внимания, интенсивно выклевывала из кожицы крупинки жира.

За время той рыбалки я подбросил синице еще один кусочек сала. В течение двух часов птичка раз семь подлетала ко мне, чтобы подкормиться. Кажется, мы тогда даже подружились. Как говорится: голод — не тетка.

« « «

Другая зимняя рыбалка состоялась годы спустя. Опять: высокий снег, низкая температура. Давление атмосферы не менялось уже несколько дней, а потому клев был отменный. Крупного окуня и щучек я клал в рыбацкий ящик. Мелких окуньков бросал рядом с собой на лед.

Подлетела ворона и начала скакать рядом, метрах в трех от меня. Я решил провести эксперимент. Взял в руку маленького окунька и протянул его в сторону вороны. Та остановилась на месте, повернула голову одним глазом оценивая обстановку. Сделала один, второй прыжок ко мне. Вновь постояла и вновь прыгнула ко мне. Рассчитав расстояние, сделала самый длинный прыжок, схватила из моей руки окунька и отлетела на безопасное расстояние. Наступив на рыбку одной ногой, начала рвать его клювом, пока не съела полностью.

Таким образом ворона съела семь окуньков. Последних двух рыбок она брала из моих рук, совершенно не опасаясь

« « «

И третий случай. Я рыбачил на льду далеко от берега водоема. Пришло время перекусить. Остатки черного хлеба отбросил в сторону. Минут через пятнадцать с разведочным полетом возле моей лунки появился голубь. Сев на лед около краюхи, он долго наблюдал за мной, прежде чем начать пиршество. Немного поклевав мякиш, голубь неожиданно взлетел и пропал вдали. «Наелся» — подумал я. Но ошибся.

Вскоре к куску хлеба подлетел уже знакомый мне голубь с подругой. Под его наглядом партнерша без тени страха стала клевать хлеб. Затем к ней присоединился мой знакомый. И вновь неожиданно улетели.

Дальше — больше. Третьим заходом ко мне подлетела уже стайка голубей. Доклевав хлеб, они еще долго ходили по льду рядом, как бы ожидая подачки. К сожалению, продовольственных запасов у меня уже не было.

Оказалось, что голуби, в отличие от синиц и ворон, более коллективное сообщество. Но все птицы переступили чувство страха, чтобы не погибнуть от голода.

СНЕГА

После покупки дома под дачу на острове Войцы, что в Ильмене, первым нашим знакомым из местных жителей стал бывший колхозный бригадир пенсионер Петр Михайлович. Боясь упреков, а то и скандалов жены по поводу частых выпивок, он зачастил к нам, захватив с собой бутылку водки. Татьяна ставила ему рюмочку, и он за полчаса–час выпивал принесенное содержимое, забавляя нас местными новостями, давая, как потом оказалось, дельные характеристики сельчанам.

Но уважать нас по-настоящему он стал после того, как выпив под ночь очередную бутылку не дошел до дома, а упав по пьяни, проспал в нашем садочке почти до утра.

Выходя из дома на рыбалку, я вдруг заметил в траве наручные часы. Командирские. А, значит, Петра Михайловича. По пути зашел к нему домой и застал ссорящихся супругов. Жена отчитывала своего выпивоху за потерю часов. Я прервал поток брани, вручив хозяину потерю. Элементарная честность оказалась решающей для Петра Михайловича в оценке моей личности. Он даже стал называть меня не просто Валерием, а Валерием Чкаловым.

Постоянные контакты с бывшим бригадиром позволили установить добрые отношения с его собакой — белым шпицем Снегой. Собака воспринимала меня, как доброго знакомого.

Номер, с которым выступал Петр Михайлович при первой же возможности — демонстрация умственных способностей Снеги. Хозяин вынимал из кармана карамельку в обертке и бросал собаке. Та становилась лапкой на край фантика, а зубами тянула за другой ее край. Затем без труда разматывала обертку и с удовольствием хрумкала карамелькой.

Но нельзя сказать, что Михайлович баловал собаку. Частенько, уходя на лодке на рыбалку далеко от дома, он брал с собой Снегу. Ставя сети, вынимая из них рыбу, совсем не заботился о собаке. А та, почуяв землю, покидала лодку и убегала по своим собачьим делам. Хозяин, не дожидаясь Снеги, уплывал в другие заливы, на другие острова. Возвратясь домой, даже не вспоминал о своем хвостатом друге.

Иногда в тот же день, иногда на следующий, а то и через несколько дней Снега, как ни в чем не бывало, появлялся у дома.

Но судьба хранила собаку недолго. Петр Михайлович умер от инфаркта. Его жена по пьянке упала зимой в снег и обморозила руки. Ее положили в больницу. Снега остался один. Выпрашивал у местных жителей мелкие подачки. Стали его замечать роющимся на помойках. А когда на лед выезжали рыбаки из города, долго простаивал возле их лунок, дожидаясь кусочка хлеба, а то и колбасы.

Хозяйку выписали. Снега вновь стал домашним псом. Но ненадолго. И эта хозяйка оставила его, переселившись на местное кладбище.

Вот здесь-то я не выдержал, решил принять участие в судьбе Снеги. Дело в том, что сын покойницы приезжал в Войцы только на выходные. А пять рабочих дней становились для собаки голодными. Собственно, у него я и выпросил собаку. Понадобилась неделя, чтобы Снега почувствовал наш дом своим. После трудных дней он долго отъедался, отсыпался. Потом стал сопровождать меня на зимние рыбалки, облаивая каждую проезжавшую рядом машину.

Пришел день, когда я взял его в город. Оказалось, что Снега первый раз в жизни ехал в автобусе. Когда тот тронулся, шпиц напрягся у меня на коленях, уставился в окно и взвизгивал от удивления, видя пролетающие мимо дома, машины, людей. Да мало ли что он в тот день видел впервые.

В нашем городском доме долго привыкал к лифту, к тому, что его «дом» находится на пятом этаже. К тому, что гулять надо в ошейнике и на поводке. Он смирился со всем новым, каждый день преданно заглядывал мне в глаза.

Зато, когда мы возвращались на дачу, то не доходя с километр до Воец, я спускал Снегу с поводка. Учуяв родные места, он бросался вперед и исчезал из поля зрения. В доме появлялся только в вечерних сумерках.

Так продолжалось больше года. А затем у Снеги стало сдавать сердце. Несколько раз продляли его жизнь уколами камфары. Обошли с ним местных ветеринаров. Их резюме: собака уходит. Сердце — хуже некуда. Да и откуда у этой собаки могло быть здоровое сердце при такой собачьей жизни.

Снега упокоился в нашем городском доме. На его мордочке застыла гримаса преодоления мучительной боли.

Была весна. Мы привезли тело Снеги в Войцы, на его родину и похоронили под яблоней, где было его место ожидания нас в трудные для него времена жизни.

МАШКА

Зимой, в конце недели, жена принесла с работы крохотный пушистый живой комочек — рыже-белого котенка.

— Подруга принесла трех котят, чтобы пристроить их в добрые руки, — пояснила Татьяна. — Я не смогла устоять.

И она опустила на ковер это чудо.

Какое-то время котенок обследовал свое новое жилище. Потом неожиданно для нас напрудил среди гостиной лужу. После этого жалобно замяукал, заглядывая нам в глаза. Может, голодный?

Татьяна сбегала к соседке, у которой не первый год жила кошка. Та прочитала нам популярную лекцию по уходу за новым членом семьи. Через день котенок был обеспечен всем необходимым. И приобрел имя — Машка.

Новые сложности начались на даче. Дело в том, что на семьдесят с лишним домов в селе было только две кошки (считая Машку). А «ухажеров» — не сосчитать. Вот почему старшая товарка в порыве ревности стала гонять Машку, рвать ее, слившись в клубок. Я мог защитить ее только на территории нашего садового участка. Она поняла это и, практически, перестала выходить за его пределы.

И вновь беда. Пропала Машка. Обыскали весь дом, все село — бесполезно. Татьяна продолжала поиски, а я тем временем укреплял стену нашей «развалюхи», забивая в стену длинные металлические болты. И произошло чудо: из кучи мусора, старого барахла, шатаясь, вышла Машка, вся в паутине.

Пригласили фельдшера, отдыхавшего у соседей. Осмотрев животное, он пришел к выводу, что Машку сильно ударили по голове. Скормил кошке несколько таблеток и развел руками:

— Сделал, что мог. Теперь надежда только на силу сопротивления организма.

Организм справился. Постепенно Машка пришла в себя. У нее появился аппетит. Стала гонять птичек, «дежурить» у мышиных нор. И небесполезно.

Однажды вечером, не дождавшись гулявшей где-то кошки, мы легли спать, оставив для нее открытым окно. Татьяна заснула, а я продолжал прокручивать в уме предстоявшую завтра работу. С удовлетворением констатировал, что в дом вернулась Машка. Сначала она царапалась по стене, затем спрыгнула с подоконника на пол и, мягко прошествовав до кровати, без усилий забралась на нее, привычно разместившись у жены на груди.

«Ну вот, все на месте», — констатировал я и стал засыпать. Как вдруг…

Ночную тишину разорвал пронзительный, наполненный отчаянием, страхом крик Татьяны. В доли секунды жена спрыгнула с кровати в одну сторону, Машка — в другую. Я включил свет: жена стояла в кресле, озираясь по сторонам, а кошка ошалело выглядывала из-под стола. В кровати лежала задавленная Машкой мышь. Это был подарок от души, сделанный хвостатым членом семьи моей благоверной.

Как-то жена стала замечать, что кто-то на грядке надкусывает огурцы. Посетовав, что пропадает столько овощей, мы в недоумении отложили эту тему до выяснения личности вредителя. Через несколько дней, выйдя утром во двор, я был поражен открывшейся картиной: в огородной меже лежала Машка, обняв передними лапами самый большой огурец, и с наслаждением его грызла. С тех пор в кошачьем блюдечке рядом с рыбой и мясом появились мелко нарезанные огурцы.

Проблем с Машкиным питанием не было. На спиннинг я ловил достаточное количество щук, окуней. Единственное, что напрягало, это обработать рыбу для кошки до состояния филе. Иногда я это делал в присутствии хвостатой питомицы, подбрасывая ей кусочки рыбы без костей. Ну как здесь было не проверить возможности кошки.

Заканчивался второй килограмм окуней, обрабатываемых мной, а Машка все лежала рядом, поглощая кусок за куском. Я, может, продолжал эксперимент, если бы кошка не начала икать и поглядывать на пол. Когда я ее поставил на ноги, то казалось, что в ширину она больше, чем в длину.

Конечно, получил нагоняй от жены за проведенный эксперимент, но на всю жизнь уяснил, что кошки — жадные твари. Они всегда готовы съесть столько, сколько рядом с ними. Разве вы не замечали, с какой жадностью сытая кошка наблюдает за вашим обедом?

Как я со временем понял, Машке нравилось жить на даче, на природе. Город же наводил на нее тоску несвободой, поводком, невозможностью охотиться, найти «ухажера». А потому почти каждый раз перед отъездом в город кошка пряталась от нас. Иногда так, что мы не могли ее отыскать. В таком случае жена вынуждена была оставаться в селе до прихода очередного автобуса.

Шло время, росла и взрослела наша любимица. Сначала она доказала свою силу соседской кошке, отбив у нее соседского Кешу. Дошло до того, что в борьбе со мной за Машку он проколол своими когтями мои новые рыбацкие сапоги.

А потом у Машки появились пятеро котят. Надо было видеть, как она за ними ухаживала, за шиворот переносила с места на место, пряча от посторонних взглядов. Однажды к нам в гости пришел сосед с огромным палевым Диком. Увидев собаку, закрывшую ей проход к котятам, Машка сначала остолбенела, а потом, резким движением оттолкнувшись от стены, прыгнула ей на загривок, вцепившись в тело когтями. От боли Дик взвыл и бросился вон из сеней. А Машка медленно, с гордостью прошествовала по отвоеванной территории к своим котятам.

Одного из котят мы отдали своим друзьям. Они часто бывали у нас на даче. А однажды взяли с собой уже повзрослевшую Машкину дочь. В этот период у Машки вновь были котята. Чувствовалось, что ей уже прилично надоела роль мамаши. И что бы вы думали, мы увидели? Обнюхав приезжую, Машка признала в ней свою дочь и подтолкнула ее к котятам. К нашему удивлению, та легла рядом с котятами и начала их вылизывать. А мамаша шмыгнула мимо нас на улицу. Домой явилась ближе к полуночи.

Машка жила у нас двенадцать лет. Говорят, это средний возраст котов. Не знаю, так ли это. А вот в чем я уверен, так это в том, что каждый прожитый у нас год был для Машки счастливым.

СЕРПЕНТАРИЙ В БРУСНИЧНИКЕ

Поселившись в Новгороде, мы, как и все нормальные люди, не могли не стать грибниками и ягодниками. Практически каждый выходной редакция выделяла машину для любителей тихой охоты. И каждый раз кто-то из любителей лесных прогулок заводил разговор о змеях. Мол, в таких поездках надо быть особо осторожным, чтобы не укусила змея. Однако в течение года я не встретил в лесах и болотах ни одного гада. А потому считал подобные рассказы преувеличением.

Очередная поездка была в район деревни Малиновка за брусникой. Все разбрелись по сухому болоту, часто меняя места сбора — ягоды было мало.

Мы с Володькой решили перекусить, расправить спины. После ста граммов с бутербродами закурили, обсуждая, куда пойти дальше. В этот момент к нам подошел мужчина не из нашей компании.

— Ребята, огонька не найдется?

Володька протянул ему зажигалку. А меня поразило состояние подошедшего: бледное до серости лицо, бегающие глаза, трясущиеся руки.

— Что с вами? — спросил я.

И вот что выяснилось из его рассказа.

Там, откуда он пришел, ягоды было заметно больше. А потому собирал бруснику не по ягодке, а «сдаивая» ее с веточек. Чтобы не поранить руку, он отодвинул торчавший среди ягоды серый сухой сучок. Только собрался протянуть руку к бруснике, как сучок стал на старое место. Он вновь отодвинул его. А сучок, как Ванька-Встанька, вернулся назад.

— Я уже хотел отломать его, — продолжал мужчина, — когда сообразил, что это вовсе не сучок, а хвост змеи. Одним словом, мне здорово повезло.

Попрощавшись с нами, парень пошел в сторону остановки автобуса. Мы посмотрели друг на друга, понимая, что думаем об одном и том же. Володька тяжело вздохнул и, как бы давая ответ на мой немой вопрос, констатировал:

— Хоть там, как сказал парень, много ягоды, я не склонен идти туда. Боязно.

Я с ним согласился. Мы остались на месте.

« « «

Следующей осенью мы с женой на рейсовом автобусе поехали за брусникой опять в район Малиновки. Прошли от остановки метров двести и по тропинке двинулись вглубь уже знакомого болота. Вокруг буйствовала осень: желтая трава, желто-зеленые кусты, ярко-красные листья. Нас обогнала семья — отец, мать и двое детей.

Решили не спешить, не обгонять конкурентов. Медленно продвигались к знакомому болоту. И вдруг меня будто током пронзило, будто парализовало. Я не мог сделать ни шага. Прямо передо мной на тропе лежала большая серо-желтая змея, свернувшаяся клубком. Татьяна тоже увидела, какая опасность нас поджидала. Отошли назад от змеи шагов на десять, остановились. Решали, что делать. Жена вспомнила, что сегодня двадцать седьмое сентября, церковный праздник Воздвижение. В этот день в лес не ходят. Там господствуют змеи. Честно говоря, струхнули. Пошли назад, но не по тропинке, где встретили еще одну змею, а напрямую к остановке через поляну с увядшей травой.

Я был в заколенниках, шел первым, шоркая ногами по траве. Из-под ног порой вправо и влево расползались мелкие змейки. Сзади время от времени ойкала Татьяна.

К остановке пришли и глубоко с облегчением вздохнули. Закурили. Руки у обоих дрожали. И здесь же дали друг другу слово никогда больше в Воздвижение на природу не выезжать.

« « «

Так развеялись иллюзии, что рассказы о змеях просто пустые разговоры. Особенно после того, как мы с женой побывали в брусничном серпентарии.