Третий Рим

Валерий Николаевич Ковалев, 2010

Путешествие в Тибет и на тайную базу нацистской Германии в Антарктиде. Сверхоружие и его поиски бывшими союзниками во Второй мировой войне СССР и США. Клонирование Сталина в Италии и его возвращение в новую Россию. Превращение ее в сверхдержаву, крах Запада.Остросюжетный фантастический роман с элементами реальности.Содержит нецензурную брань.

Часть 2. Па-де-де*

Глава 1. Невыполненный приказ Сталина

В один из сентябрьских дней 45-го, у высокого окна главного кремлевского кабинета стоял пожилой усатый человек и задумчиво смотрел на площадь.

На нем был маршальский китель со звездой Героя, широкие, с лампасами брюки и мягкие шевровые ботинки.

Звали человека Иосиф Сталин, он был великий вождь и думал о дальнейшем обустройстве мира.

Длившаяся четыре года война закончилась Великой победой, в Европе строился социализм, но бывшие союзники становились опасными.

Первым звонком была проведенная в августе, ядерная бомбардировка США японских городов Хиросимы и Нагасаки, что выглядело явной демонстрацией силы.

Противопоставить этому было нечего, что тревожило.

В дальнем конце кабинете бесшумно приоткрылась дверь, и по ковру мягко прошел помощник.

— К Вам Абакумов, товарищ Сталин, — произнес он бесцветным голосом.

— Абакумов? — неспешно обернулся вождь, и, выдержав паузу, кивнул, — пусть войдет.

Помощник исчез и в кабинете появился рослый генерал — полковник.

— Здравия желаю, — товарищ Сталин, — произнес он, вытянувшись у двери с зажатой в руке черной папкой.

— И вам не хворать, Виктор Семенович, — последовал ответ. — Проходите.

Вслед за этим хозяин кабинета размеренно пошагал к стоящему под портретом Ленина широкому рабочему столу, и, усевшись в кресло, сделал жест рукой, — присаживайтесь.

Генерал сел на стоящий у приставного стола стул и аккуратно положил перед собой папку.

— Что-то заслуживающее внимание? — взглянул на нее «отец народов». — Докладывайте, я слушаю.

Назначенный в 1943 году по личному указанию Верховного* начальником Главного управления контрразведки «СМЕРШ», Абакумов отлично проявил себя как руководитель, и его ведомство переиграло «Абвер»*. К тому же Виктор Семенович не гнушался и черновой работы, достойно показав себя на Кавказе при ликвидации немецких резидентур и депортации чеченцев, и вождь имел на него виды.

— Как вам известно, товарищ Сталин, — начал хорошо поставленным голосом Абакумов, — на острове Рюген и в Свинемюнде, нам удалось получить доказательства работы немецких ученых над принципиально новым видом оружия и захватить его некоторые узлы и компоненты.

— Известно, — глубокомысленно кивнул Сталин и потянулся за лежащей на столе трубкой.

— А теперь мы имеем неоспоримые данные о том, что в Антарктиде находится хорошо законспирированная нацистская база, где оно, возможно, имеется, — сказал генерал и положил руку на папку.

— База говорите? — ломая извлекаемые из коробки с «Герцеговиной флор»* папиросы и набивая их табаком трубку, прищурился вождь, — продолжайте.

— В начале июня, в штаб — квартире ВМФ Германии в Берлине, сотрудниками контрразведки «СМЕРШ» семьдесят девятого стрелкового корпуса, были обнаружены секретные «Карты

прохождения морских глубин», с грифом «Только для капитанов подводных лодок зондер — конвоя фюрера», а также инструкции к ним.

Их перевод и последующее изучение показали, что речь идет о некой сверхсекретной базе «Агарта», находящейся в Антарктиде.

По данному факту я сразу же проинформировал наркома госбезопасности товарища Меркулова и получил от него указание провести тщательную проверку.

— Угу, — окутался дымом Сталин. — Дальше.

— Мы дешифровали карты и установили, что в них даны точные координаты входа в «Агарту» подо льдами, в зависимости от времен года и расположения Луны.

А помимо этого нашли место, где карты изготовлены.

Это концлагерь Дахау в семнадцати километрах от Мюнхена. Отпечатаны они в начале сорок четвертого заключенными в «зонденлаборатории», все исполнители уничтожены.

— Немецкая пунктуальность, — хмыкнул вождь. — Продолжайте.

— А вот это, товарищ Сталин, — извлек из папки Абакумов блокнот с имперским орлом и тиснением на обложке, — секретная тетрадь некого полковника Вильгельма Вольфа. В ней конспекты приказов Верховного главнокомандующего Вооруженными силами Германии Адольфа Гитлера и Рейхсфюрера СС «О подборе среди военнослужащих Вермахта, Люфтваффе, военно-морских сил и войск СС кандидатов для отправки в Антарктиду».

Кроме того, здесь, — кивнул генерал на папку, — перевод стенограммы гросс — адмирала Деница на совещании высших чинов Рейха, где он сообщает о создании по приказу Гитлера, неприступной крепости на другом конце света, а также протоколы допросов нескольких высших офицеров кригсмарине о месте ее нахождения.

После этого в кабинете возникла долгая пауза.

— А почему об этом докладываете вы, Виктор Семенович, а не Меркулов? — ткнул чубуком трубки вперед маршал. — Информация стратегического характера. Не по рангу.

— Она чисто военного плана, товарищ Сталин. Мы посчитали, что так будет лучше.

— Вот как? — сказал вождь. — Интересно, — и потянулся к телефону.

— Здравствуйте Николай Герасимович, — приложил он к уху трубку. — Тут у меня сидит товарищ Абакумов с весьма важным сообщением. Вам необходимо встретиться и поговорить. А потом доложить мне. О принятом решении.

Кстати, Виктор Семенович, — опустил он трубку на рычаг, — а не поторопились мы объявить, что Гитлер мертв? Как вы считаете?

Этот вопрос давно мучил генерала, и он внутренне содрогнулся. Потом выдержал пристальный взгляд и ответил, — Гитлер мертв.

Сталин не прощал ошибок.

Встреча чекиста и наркома состоялась в этот же день в Главном морском штабе.

Адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов был одним из немногих, к которым давно благоволил Хозяин.

И к тому были причины.

С началом войны флот оказался единственным боеготовым видом Вооруженных сил, оказавшим врагу достойное сопротивление. Он отлично проявил себя в боях и десантных операциях, а в Заполярье немецкие части так и не смогли достичь стратегического превосходства.

На следующее утро оба были в кабинете Сталина.

— Мы можем провести разведывательную операцию, — сказал нарком. — А в случае обнаружения базы, захватить ее или вызвать подкрепление.

— Именно, — поддержал его Абакумов. — Я полностью согласен.

— Какими силами? — поинтересовался, расхаживая по кабинету, вождь. — Сколько вам потребуется кораблей?

— Три подводных лодки, с командами, имеющими опыт арктических плаваний, — ответил Кузнецов. — А также океанская плавбаза с необходимым запасом топлива, воды и продовольствия.

— И когда они могут выйти?

— Через пару недель, чтобы к декабрю достичь Антарктиды. Там в это время лето и благоприятная ледовая обстановка.

— Хорошо, — сказал, остановившись, Сталин. — Займитесь этим лично, и держите меня в курсе. Я жду результатов.

Вечером Кузнецов с Абакумовым вылетели на самолете в Ленинград, и там приступили к подготовке операции.

Для начала нарком связался с командующим Северным флотом адмиралом Головко и потребовал срочно откомандировать в Кронштадт три опытных экипажа подводных крейсеров, а затем пригласил к себе адмирала Трибуца* и отдал ему распоряжение подготовить к длительному плаванию все необходимое.

Кораблями для необычного похода избрали крейсерские субмарины серии «К»*.

По своим тактико-техническим характеристикам они находились на уровне последних достижений мирового кораблестроения, а по ряду показателей, в том числе по скорости и вооружению, превосходили иностранные образцы. Надводное водоизмещение «Катюш»*составляло 1720 тонн, корпус имел длину в сто метров, и, несмотря на столь солидные размеры, лодки хорошо управлялись в подводном положении.

Два мощных дизеля позволяли им развивать скорость надводного хода до 23 узлов, и помимо этого на кораблях имелся третий, для зарядки аккумуляторных батарей и малого хода. Дальность их плавания составляла 15 тысяч миль, а автономность достигала 50 суток.

Главным оружием субмарин были десять торпедных аппаратов с общим запасом торпед в 24 единицы, артиллерийское вооружение состояло из двух 45-мм полуавтоматов и двух модернизированных 100-мм орудий с боезапасом в 400 выстрелов.

Следует упомянуть и о некоторых других элементах их оборудования. Так, на лодках было по два перископа большой светосилы, приспособленных, в частности, и для фотосъемок. Коротковолновые радиостанции подводных крейсеров обеспечивали устойчивую двустороннюю радиосвязь даже на самых дальних дистанциях.

В качестве же плавбазы для них, был занаряжен трофейный ледокольный пароход, водоизмещением в 4700 тонн, с запасом топлива, воды и провианта.

После прибытия в Кронштадт, экипажи сразу же занялись предпоходовой подготовкой, а командиров вызвали в штаб ЛенВМБ*.

— Капитан 2 ранга Прибытков, капитаны 3 ранга Иванов и Катченко, — представил их Трибуц Кузнецову с Абакумовым.

— Присаживайтесь товарищи, — сказал нарком. — Ставлю перед вами боевую задачу.

И далее, подробно, был изложен весь план операции.

— Надеюсь все понятно? — сказал Абакумов, обращаясь к командирам, когда адмирал закончил. — Операция особой важности, стоит на контроле, и с вами пойдут мои сотрудники.

— Ясно, товарищ генерал-полковник, — ответил старший из командиров. — Не в первый раз.

Далее со всеми был проведен подробный инструктаж и Абакумов вручил подводникам три дешифрованные карты немецких лоций*.

— Прощу их тщательно изучить, — сказал в завершение нарком. — Пока можете быть свободны.

В этот же день, в «Большой дом»* на Литейном, Абакумов вызвал трех военных контрразведчиков, которым предстояло участвовать в операции.

Фамилии их были Полуянов, Кирмель и Батраков.

Все трое были из морских подразделений «СМЕРШа», владели немецким языком и имели необходимый опыт диверсионной деятельности.

— Ваша задача обеспечение скрытности плавания, — обратился к подчиненным генерал. — А в случае обнаружения базы, с учетом наличных сил, принятие решения о ее захвате и руководство им, или же вызов подкрепления. При достижении успеха, выход на связь для получения дальнейших указаний. Вопросы?

— Кто будет старшим на походе, товарищ генерал? — встав со своего места, поинтересовался один из офицеров.

— Ответственными за операцию, мною и наркомом назначены командир «К — 25» капитан 3 ранга Иванов и капитан-лейтенант Батраков, — последовал ответ. — Еще?

Больше вопросов не поступило.

…На пятнадцатые сутки, ночью, подводные лодки в сопровождении ледокола, вышли из гавани Кронштадта и взяли курс в открытое море. Им предстояло пройти тот же путь, который в свое время на шлюпах «Мирный» и «Восток» прошли Лазарев с Беллинсгаузеном, открыв неведомую Антарктиду.

Благополучно обогнув побережье Европы, которая пожинала плоды мира и по ночам светилась маревом огней, корабли вышли в Атлантический океан и здесь разделились.

Пароход увеличил ход и ушел вперед к точке рандеву* у острова Буве, расположенному в тысяча шестистах километрах от Антарктиды, а подводные лодки, двигаясь в светлое время суток под шахтами РДП*, скрытно последовали вслед за ним.

Пустынная в годы войны Атлантика ожила снова.

Иногда на горизонте возникали дымы идущих в свои порты танкеров и сухогрузов, а однажды, в мерцании звезд, прямо по курсу, пронесся американский круизный лайнер, оглашая все кругом взрывами петард и громкой музыкой.

— Веселятся янки, разжирели на войне, — стоя на темном мостике и глядя на него в бинокль, процедил командир «двадцать пятой».

— Да, кому война, а кому мать родна, — сказал стоящий рядом Батраков, и сплюнул за борт.

Потом он спустился вниз, и, миновав центральный пост с вахтой, прошел в одну из кают, которую делил с помощником командира.

Вначале отношения у офицеров не сложились, Львов, так звали капитан — лейтенанта как-то нелицеприятно отозвался о ведомстве Батракова, на что тот ответил резкостью, но после одного случая все изменилось.

Произошло все это в Северном море, в сильном тумане, после шторма.

Львов находился в рубке, отправляя обязанности вахтенного офицера, когда раздался крик сигнальщика, — мина! и впереди по курсу в волнах заплясал черный шар.

— Право пять, сбросить обороты! — нагнулся к переговорной трубе помощник, лодка стала отворачивать, но мину подтянуло к борту.

— Кранты, — прошептал бледный рулевой. — Щас взлетим в воздух.

В тот же момент с заднего обвода рубки кто-то сиганул в воду, спустя секунды рядом с миной появилась голова, и, человек, отплевываясь, вцепился в гальванические ударники.

Затем вместе с рогатой смертью он заскользил вдоль борта, а когда оказался в кильватерной струе, отпустил руки.

— Ну, ты даешь, каплей, — сказал Львов, когда выскочившая наверх швартовая команда выловила Батракова из воды.

— З-замерз, — просипел тот, и его стали спускать вниз.

С этого момента помощник стал трепетно относиться к соседу и, сменившись с вахты, ночью распил с ним бутылку спирта. В знак дружбы.

А еще рассказал историю, почему не любит НКВД, нелицеприятную.

— Служил я тогда на Балтике, — начал он, — а точнее в Кронштадте, на одной из подводных лодок минером*.

Шла зима 1942 — го и Ленинград был в блокаде. Летняя кампания для наших лодок прошла неудачно. Многие подорвались на минах, пытаясь прорваться из Финского залива в море, а из тех, кому это удалось, с боевого дежурства вернулись единицы. Настроение было хреновое. Залив замерз, немцы постоянно бомбили Питер и Кронштадт, наши береговая и корабельная артиллерия непрерывно отражали их атаки.

А мы «припухали» на берегу. Точнее на лодках. Они вмерзли в лед, который приходилось окалывать, занимались «проворотом» оружия и механизмов и несли якорную вахту.

Электропитания с берега практически не было — только для наиболее важных корабельных систем жизнеобеспечения, так что в отсеках «Щук», «Эсок» и «Малюток» стоял собачий холод. Надевали поверх роб ватные штаны и телогрейки. В них и спали. Утром проснешься — на переборках иней, а волосы, если шапка свалилась, к подушке примерзли. Так и жили. Ждали весны и чистой воды.

Зато кормили хорошо. У меня в торпедном отсеке стояли несколько бочек с селедкой и квашеной капустой. В провизионке хранились картошка, солонина, крупа и черные сухари в крафт-мешках. Практически каждый день в обед выдавали спирт и что-нибудь горячее, чтоб окончательно не померзли. И это при всем том, что Питере свирепствовал голод. Съели всех птиц, кошек и собак. Ходили слухи, что даже людей ели.

Увольнений в город не было. Война, какие уж тут увольнения. Но изредка, небольшими партиями на несколько часов в Ленинград отпускали офицеров, старшин и матросов, у которых там были родители или жены с детьми. Таких в бригаде было немало.

Естественно, что ко времени «отпуска» ребята старались подкопить каких-нибудь харчей, чтоб подкормить своих близких. А было с этим делом строго. Сам свою флотскую пайку ешь, тебе ее нарком Обороны положил, а отщипнуть от нее для других не смей — вплоть до трибунала. На этот счет политработники с нами даже специальные беседы проводили.

Но жизнь, есть жизнь. Продукты ребята все равно потихоньку копили, «шхерили»* и, когда случалась оказия, передавали в Питер родным.

Был у меня в команде торпедист старшина 2 статьи Саня Александров. Коренной ленинградец. Служил по третьему году, и имел в Питере мать — учительницу и сестер — двойняшек. Отец их погиб в Бресте в первые дни войны. Семья бедствовала и при любом случае, Саня всякими правдами и неправдами старался навестить родных. И, естественно, подкинуть им что-либо из харчей. А что может быть у старшины — срочника?

Только свой паек* — ну, там, сахар, сухари, табак. Вот это он и переправлял в Ленинград. И мы понемногу помогали, чем могли. Я, к примеру, не курил и отдавал Сашке свой табак. Сменять на барахолке — тот же хлеб.

Однажды наш помощник, прихватив с собой боцмана и Александрова, отправился в Питер, по служебной надобности. Ну и Санька свой «сидор» набил сэкономленными сухарями, табаком и сахаром.

Сухари эти были особенные. Из ржаной муки, размером с добрую ладонь, темно-коричневого цвета и каменной твердости. Разгрызть их было невозможно. В обед мы разбивали их

молотком, сыпали в суп и тогда только ели. Зато качество у них было отменное. Душистые и очень вкусные.

Вечером из города вернулись только помощник с мичманом и доложили командиру, что Александрова забрал патруль. Причем не наш, флотский, а комендантский, с петлицами НКВД.

Оказывается, по дороге Сашка отпросился забежать на минутку к матери, которая жила в доме на площади Труда и прямо на площади его «замели». Никакие доводы о том, что команда находится в служебной командировке и предъявление помощником соответствующего предписания, не помогли. А когда рьяные патрульные обнаружили в мешке старшины продукты, его сразу же взяли под стражу и увели.

Командир обозвал помощника мудаком и, прихватив с собою замполита, отправился в штаб бригады. Оттуда вернулся обозленный и посадил того на «губу».

Оказывается в штаб уже позвонили из комендатуры и сообщили о задержании Александрова с казенными продуктами. Это было «ЧП», которое по военному времени каралось трибуналом.

Так оно и случилось. Через неделю, худого и наголо остриженного Александрова судили в клубе бригады. За кражу продуктов определили пять лет лагерей, которые здесь же заменили несколькими месяцами штрафбата.

После этого случая, отпуска в Ленинград практически отменили, а если кто и ехал, то «шмонали», что б ни дай Бог в карманах не оказалось продуктов.

А Сашка достойно воевал пулеметчиком на Карельском перешейке. Туда списывались многие ребята с боевых кораблей, и матросская почта принесла от него весточку.

Такая вот история, — закончив, взглянул на Батракова Львов. — Что скажешь?

— Хреновая история, — нахмурился тот. Он знал и похуже.

…На подходе к архипелагу Тристан-де Кунья*, с шедшей на левом фланге лодки Катченко было получено радио, об обнаружении у побережья неизвестного транспорта.

Поскольку архипелаг значился в лоциях необитаемым, а нахождение в этих водах судна наводило на определенные мысли, Иванов с Батраковым приняли решение подойти ближе.

— Немецкий балкер* — сказал капитан 3 ранга, глядя в командирский перископ. — Дедвейт* примерно тридцать тысяч тонн. Ну что, осмотрим его, Владимир Иванович?

— Обязательно, — ответил Батраков, наблюдая судно в артиллерийский. — Я высажусь на него со смотровой командой.

Радировав остальным двум лодкам «наблюдать за акваторией», Иванов приказал всплывать.

Спустя десять минут от борта «К-25» отвалила резиновая шлюпка с контрразведчиком и пятью вооруженными подводниками, в воздухе замелькали короткие весла.

— Табань*, — тихо приказал Батраков, когда, пройдя два кабельтова*, она оказалась под высоким, покрытым ржавыми потеками бортом. — Приготовить оружие.

Подняться наверх не представлялось возможным, и он махнул зажатым в руке «ТТ», — идем в сторону кормы.

Решение оказалось верным, полузатопленная задняя часть судна низко сидела в воде и все поочередно, быстро вскарабкались наверх.

— Осмотреть трюмы, — бросил капитан-лейтенант рослому старшине, а сам, прихватив с собой боцмана, шагнул в открытую дверь надстройки.

Изнутри дохнуло ледяным холодом, на переборках и палубе густо нарос иней.

— Да, судя по всему, никого, — включив фонарик, осветил мрачное помещение контрразведчик. Оно было низким, с уходящим в темноту коридором и ведущим наверх трапом.

— Проверь здесь, — сказал Батраков напарнику и взялся за скользкий поручень.

Наверху была рубка, с выбитыми иллюминаторами, тумбой стоящего в центре гирокомпаса и судовыми приборами управления.

— Точно немец, — прочел офицер несколько надписей на табличках под ними.

Потом он обратил внимание на клочок бумажной ленты на пульте, и взял его в руки.

Это был обрывок шифрограммы, с несколькими колонками цифр, завершающийся «11. 12. 44».

— Интересно, — пробормотал Батраков и сунул ее в карман канадки.

В следующую секунду внизу прогремела автоматная очередь, и он кубарем скатился с трапа.

У темного проема, в конце коридора, опустив вниз дымящийся ствол ППШ, стоял боцман и виртуозно матерился.

Сзади Батракова загрохотали каблуки, и в помещение вломились несколько матросов, держа оружие наизготовку

— В чем дело, Орлов? — шагнул к стрелявшему контрразведчик.

— Да вот, ухлопал сам себя, — ткнул пальцем внутрь мичман.

Там, в неверном, льющемся из засоленного иллюминатора свете, на переборке висели остатки привинченного к ней зеркала, а внизу валялись его осколки.

— Бывает, — сказал усатый старшина. — А в носовом трюме, товарищ капитан — лейтенант, трупы. По виду лагерники. И еще вот это, — раскрыл заскорузлую ладонь.

На ней, каплей крови, рубиново отсвечивала звездочка.

— Пойдем, я взгляну, — сунул пистолет в кобуру Батраков, и, выйдя из надстройки, все направились к одному из грузовых люков, с торчащей над ним кран-балкой.

Затем, оставив наверху троих, остальные спустились в гулкий корпус и, включили захваченные с собой фонарики.

Судя по тому, что два кормовых трюма были затоплены, судно потерпело аварию.

— Не иначе в шторм потеряло ход, и его выбросило на камни, — сказал мичман, показывая на разошедшийся в одном месте, стальной лист обшивки.

— Резонно, — ответил контрразведчик, — а что там за доски?

В воде плавал какой-то щит, и моряки подтащили его ближе.

— «Рейнметалл» — прочел на нем черную надпись Батраков. То была марка оружейного концерна.

Далее вся группа проследовала в сторону носа и остановилась перед открытой металлической дверью с наружной кремальерой*.

Поочередно переступив высокий комингс*, моряки оказались в затхлом громадном помещении, с тянущимися по бортам высокими рядами деревянных нар, на отдельных из которых виднелись тела в полосатых робах.

— Скорее всего, они умерли от истощения, — констатировал старшина, указывая на ближайшего.

Труп был предельно худ, с провалившимися щеками и заострившимся носом.

— А вот этот точно из флотских, — наклонившись над вторым, — сказал один из матросов. — Глядите.

На свесившейся с нар костлявой руке, на запястье синела едва различимая наколка — якорек, и внизу надпись «Север».

— Вот гады, уморили ребят, — сказал кто-то, и все сняли шапки.

Потом Батраков приказал пересчитать тела — их было двадцать девять, и все в полном молчании направились назад, в сторону люка.

На обратном пути один из матросов споткнулся, и, чертыхнувшись, что-то поднял с палубы.

— Взгляните, товарищ капитан-лейтенант, — сказал он в следующую секунду и протянул находку офицеру.

Это был довольно крупный, призматической формы кристалл, холодно поблескивающий на гранях.

— Вольфрамит*, — взвесил его в руке контрразведчик. — Применяется для производства брони и высоколегированных сталей.

— Да, проклятая это коробка, — переглянулись подводники, и группа направилась к трапу.

Когда все поднялись наверх, Батраков приказал боцману дать семафор на лодку, и, вскоре, тихо постукивая дизелями, «К-25» пришвартовалась у борта.

После того, как Батраков сообщил Иванову о результатах осмотра, они пришли к выводу, что немецкий транспорт оказался здесь не случайно, плыл он, скорее всего в «Агарту», и было это зимой прошлого года.

— А вот груз они на что-то перегрузили, и, судя по всему, это было оружие, — уверенно заявил контрразведчик.

— Скорее всего, — согласился Иванов, — а что ты думаешь насчет вольфрамита?

— Наверное, транспорт перевозил и его. Вопрос в том, куда и откуда.

Далее посоветовались и решили предать земле тела умерших, а предварительно обследовали побережье.

Как и ожидалось, оно было пустым и диким.

О скалистый берег шуршал прибой, далее следовала холмистая возвышенность, а за ней туманились горные отроги.

Оставив одну лодку на позиции, капитан 3 ранга приказал части свободных от вахты поднять из трюма все тела, а второй выкопать на ближайшем склоне братскую могилу.

Перед этим умерших обыскали, в надежде найти какие-либо документы или что-либо идентифицирующее их личность и не ошиблись.

У одного, заросшего многодневной седой щетиной, в пришитом изнутри кармане обнаружили затертую фотографию женщины и ребенка, с надписью на обороте «Белгород, 1940 год», а у рослого высохшего парня, на шее, солдатский медальон, с вложенной внутри

бумажкой, из которой следовало, что он красноармеец Сергей Горин, 1925 года рождения из деревни Молодой Туд Калининской области.

— Наши, славяне, — передавая Батракову находки, сказали матросы.

Потом завернутые в брезент тела аккуратно опустили в могилу, которую засыпали и водрузили сверху большой валун, после чего дали вверх залп из автоматов.

— Все на корабль, — после минутного молчания сказал Иванов, и, нахлобучив на голову шапку с позеленевшим «крабом», первым направился в сторону лодки.

На широте 55 градусов 19 минут, встретили первые айсберги.

Длинной чередой, возникая один за другим, они плыли на север.

— Впечатляют, облокотившись об обвод рубки, — сказал Батраков, обращаясь ко Львову. — Словно из картины Айвазовского.

За время похода они еще больше сдружились, и теперь, когда помощник стоял на вахте, часто беседовали о жизни.

— А представляешь, Володя, мечтательно прищурил глаза Львов, — еще сто лет назад, здесь прошли корабли Лазарева и Беллинсгаузена.

— Смутно, — пожал плечами контрразведчик. — Я же не профессиональный моряк.

— Ну, тогда послушай, для общего развития не помешает, — по — доброму улыбнулся помощник.

— Окончательное и достоверное открытие Антарктиды датируется 1820 годом. Раньше люди лишь предполагали, что она существует. Самые первые догадки возникли у участников португальской экспедиции в 1502 году, в которой принял участие флорентийский путешественник Америго Веспуччи (его имя благодаря причудливому стечению обстоятельств, впоследствии было увековечено в названии огромных материков).

Но экспедиция не смогла продвинуться дальше острова Южная Георгия, лежащего довольно далеко от антарктического континента. «Холод был так силен, что никто из нашей флотилии не мог переносить его», — свидетельствовал Веспуччи.

Дальше других проник в антарктические воды Джеймс Кук, развенчавший миф о гигантской Неведомой Южной Земле. Но и он вынужден был ограничиться лишь предположением: «Я не стану отрицать, что близ полюса может находиться континент или значительная земля. Напротив, я убежден, что такая земля есть, и возможно, что мы видели часть ее. Великие холода, огромное число ледяных островов и плавающих льдов — все это доказывает, что земля на юге должна быть…», — напамять процитировал Львов.

— Он даже написал специальный трактат «Доводы в пользу существования земли близ Южного полюса», — значительно поднял вверх палей капитан-лейтенант.

— Тем не менее, — продолжил он, — честь открыть шестой континент, выпала русским мореплавателям. Два имени навсегда вписаны в историю географических открытий: Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен и Михаил Петрович Лазарев.

Беллинсгаузен родился в 1778 году на острове Саарема, что в Эстонии, получил блестящее образование в Морском кадетском корпусе и после его окончания, принял участие в первом русском кругосветном плавании на корабле «Надежда» под командованием Ивана Крузенштерна.

Лазарев был на десять лет его моложе и был блестящим морским офицером.

Судьба свела мореплавателей в 1819 году. Морское министерство запланировало экспедицию в высокие широты Южного полушария.

Двум хорошо оборудованным кораблям предстояло совершить нелегкое путешествие. Одним из них, шлюпом «Восток», командовал Беллинсгаузен, другим, носившим имя «Мирный», — Лазарев.

Летом 1819 года экспедиция отправилась в плавание.

Цель ее формулировалась кратко: открытия «в возможной близости Антарктического полюса». Мореплавателям предписывалось исследовать Южную Георгию и Землю Сандвича

(ныне Южные Сандвичевы острова, открытые некогда Куком) и «продолжать свои изыскания до отдаленной широты, какой только можно достигнуть», употребляя «всевозможное

старание и величайшее усилие для достижения сколь можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли».

Инструкция была написана «высоким штилем», но никто не знал, как ее удастся реализовать на деле.

Однако удача сопутствовала «Востоку» и «Мирному». Был подробно описан остров Южная Георгия; установлено, что Земля Сандвича — не один остров, а целый архипелаг, и самый большой остров архипелага Беллинсгаузен назвал островом Кука. Первые предписания инструкции оказались выполнены.

Ну, как, не скучно излагаю? — на минуту прервав свой рассказ, приказал помощник увеличить обороты.

— Наоборот, интересно, — сказал Батраков, и они закурили. — А откуда ты это все знаешь?

— В училище нам прочли несколько лекций о русских географических открытиях, — глубоко затянулся папиросой Львов. — А у меня отличная помять.

Итак, в начале 1820 года, — продолжил он, — корабли пересекли Южный полярный круг и на следующий день подошли вплотную к ледяному барьеру Антарктического материка.

Только более чем через сотню лет, эти места снова посетили норвежские исследователи Антарктиды: они назвали их Берегом Принцессы Марты.

28 января Беллинсгаузен записал в своем дневнике: «Продолжая путь на юг, в полдень в широте 69°21'28", долготе 2°14'50"мы встретили льды, которые представлялись нам сквозь шедший снег в виде белых облаков». Пройдя еще две мили на юго-восток, экспедиция оказалась в «сплошных льдах»; вокруг простиралось «ледяное поле, усеянное буграми».

Корабль Лазарева находился в условиях гораздо лучшей видимости. Капитан наблюдал «матерый (т. е. очень мощный, сплошной) лед чрезвычайной высоты», и «простирался оный так далеко, как могло только достигнуть зрение». Этот лед и был частью ледяного щита Антарктиды.

Таким образом, этот день вошел в историю как дата открытия Антарктического материка. Еще два раза (2 и 17 февраля) «Восток» и «Мирный» близко подходили к берегам Антарктиды. Инструкция Морского штаба предписывала «отыскивать неизвестные земли», но даже самые решительные из ее составителей не могли предвидеть столь поразительного ее выполнения.

В Южном полушарии приближалась зима. Сместившись к северу, корабли экспедиции бороздили воды Тихого океана в тропических и умеренных широтах.

Прошел еще год, и «Восток» с «Мирным» снова направились к Антарктиде.

Трижды пересекали они Южный полярный круг, и 22 января 1821 года глазам путешественников предстал неизвестный остров.

Беллинсгаузен назвал его именем Петра I — «высоким именем виновника существования в Российской империи военного флота».

А 28 января, (ровно год минул со дня исторического события), в безоблачную солнечную погоду, экипажи кораблей наблюдали гористый берег, простиравшийся к югу за пределы видимости.

На географических картах впервые появилась Земля Александра I. Теперь уже не осталось никаких сомнений: Антарктида — не просто гигантский ледяной массив, не «материк льда», как называл его в своем отчете Беллинсгаузен, а настоящий «земной» материк.

Впрочем, — швырнул окурок в воду Львов, — сам он ни разу не говорил об открытии материка. И дело тут не в чувстве ложной скромности: капитан понимал, что делать окончательные выводы можно, лишь «переступив за борт корабля», проведя исследования на берегу. Однако ни о размерах, ни об очертаниях континента Беллинсгаузен не мог составить даже приблизительного представления. На это потребовались многие десятилетия.

Далее, завершая свою «одиссею», экспедиция подробно обследовала Южные Шетлендские острова, о которых прежде было известно лишь то, что англичанин Смит наблюдал их в 1818 году. Острова тоже были описаны и нанесены на карту.

Многие спутники Беллинсгаузена участвовали в Отечественной войне 1812 года. Поэтому в память об ее сражениях отдельные острова получили соответствующие названия: Бородино, Малоярославец, Смоленск, Березина, Лейпциг, Ватерлоо.

Однако впоследствии они были переименованы английскими мореплавателями, что представляется несправедливым.

Плавание русских кораблей продолжалось 751 сутки, и протяженность его составила почти 100 тысяч километров (столько получится, если два с половиной раза обогнуть Землю по экватору). Двадцать девять новых островов были нанесены на карту.

Так началась летопись изучения и освоения Антарктиды, в которую вписаны имена исследователей из многих стран, — закончил Львов. — Такой вот исторический ракурс.

— М-да, — с интересом взглянул на помощника Батраков. — Тебя бы в нашу контору, с такой памятью.

— Лучше вы к нам, — последовал ответ, и оба рассмеялись.

На исходе второго месяца, следуя, как правило, в позиционном положении, лодки подошли к острову Буве и дали радио.

Ледокол не замедлил ответить, и, спустя пару часов, корабли встретились в заранее оговоренной точке.

Окрашенный в шаровый цвет пароход стоял на якоре у высокого ледяного берега и был едва различим со стороны океана.

Когда же командиры субмарин с Батраковым, навестили на борту капитана, тот сообщил, что его радисты дважды перехватывали чьи-то радиограммы.

— Зашифрованные и со стороны зюйда*, — сказал он. — С затуханием сигнала.

— Ну что же, все к одному, — переглянулся Иванов с контрразведчиком, после чего был разработан дальнейший план действий.

Согласно ему, после дозаправки топливом, лодки отправлялись к Земле Королевы Мод, а ледокол оставался на месте. В целях безопасности.

— А дальше действуем по обстоятельствам, — окинул всех взглядом капитан 3 ранга. — Чувствую, нора близко.

С этого дня шли только под водой, тщательно прослушивая горизонт.

И это дало результаты.

На четвертые сутки, ранним утром, гидроакустик «К-25» доложил, что слышит впереди по курсу шум винтов. И классифицировал цель — надводная, предположительно эсминец.

На лодке тут же сыграли боевую тревогу, и Иванов отщелкнул рукоятки перископа.

Вкрадчиво зажужжал подъемник, и он прильнул к пористой резине.

— Точно, — сказал спустя несколько минут. — Немецкий эсминец класса «Леберехт Маасс», идет на пересечение с нами.

Ну что, Владимир Иванович, атакуем? — на секунду оторвался Иванов от окуляра. — Он может нас обнаружить, а это чревато.

— Согласен, — кивнул Батраков. — Валяйте.

Вслед за этим прозвучала серия команд, Иванов щелкнул кнопкой кинокамеры, и лодка стала выходить в атаку.

На седьмой минуте командир рявкнул, — «пли!», корпус субмарины дважды вздрогнул, и торпеды унеслись к цели.

Потом где-то далеко глухо прогремел взрыв, а через секунду второй, от которого закачалась палуба

— Не иначе попали в артиллерийский погреб, — цепко держась за рукоятки, хмыкнул капитан 3 ранга. — На — ка, взгляни, — и отстранился от перископа.

То, что Батраков увидел в оптику, напоминало ад.

Разорванный пополам корабль, молотя винтами в воздухе, быстро уходил под воду, с неба вниз рушились огненные осколки, а кругом разливалось горящее море нефти, с барахтающимися в ней людьми.

— Лейтенант, — запиши координаты, — бросил Иванов штурману и приказал погружаться на глубину сорок метров — безопасную от таранного удара.

В обед, по случаю очередной победы (их у экипажа на Севере было пять), командир приказал выдать всем по сто граммов спирта, что было воспринято как должное.

А еще через пять суток, идущие завесой субмарины подошли к Земле Королевы Мод и последовали дальше по секретным лоциям.

Море Лазарева встретило их низкой облачностью и битым льдом, что грозило повреждением перископов, в связи с чем, пришлось всплыть в надводное положение.

— «Усилить верхнюю вахту», — дал Иванов семафор на другие лодки и получил ответ, — «исполнено».

Затем погода улучшилась, в небе засияло солнце, и справа по борту возникла цепь заснеженных пиков. Она перемежалась с массивами пакового льда, над которыми вдали дрожало марево.

— Не иначе подходим, — вскинул Иванов бинокль к глазам, и Батраков сделал то же самое.

А потом случилось непонятное.

Из марева родились три диска, и неподвижно повисли в воздухе.

— Что за черт, — прошептал капитан 3 ранга и в следующий миг заорал, — ныряем!

Но было поздно. Диски почти мгновенно переместились к кораблям, на головном что-то блеснуло, и шедшая на левом фланге лодка Прибыткова взлетела на воздух.

Через долю секунды блеск повторился на втором, и, рушась в люк последним, командир с ужасом увидел, как под воду уходит разрезанная пополам субмарина Катченко.

— Одерживай! — пулей пролетев вертикальную шахту, свалился Иванов на копошащиеся под ним тела, но лодка, продолжала стремительно погружаться.

Когда стрелка глубиномера задрожала на стометровой, с красной чертой отметке, и из — под заклепок стала сочиться вода, по корпусу что-то проскрежетало, и гибельное падение прекратилось.

— Осмотреться в отсеках, — смахнув со лба холодный пот, прохрипел капитан 3 ранга.

Спустя минуту, с боевых постов последовали доклады и выяснилось, что в корме, в районе 34 шпангоута пробоина.

— Заделать, — бросил командир. — С дачей противодавления.

— Есть, — кивнул головой механик, и один из старшин завертел вентиль ВВД*.

— Представляю, что там сейчас творится, — поднимая с палубы вахтенный журнал и логарифмическую линейку, обвел всех взглядом штурман.

— А ты не представляй, себе дороже, — пробурчал помощник, и все замолчали.

На исходе часа, из аварийного отсека доложили о завершении работ, и Иванов, в сопровождении механика с Батраковым, сразу же направились в корму.

— Отдраивай, — приказал командир, когда они остановились перед сферическим люком, с наглухо задраенной кремальерой, у которой стоял бледный старшина.

— Есть, — ответил тот, и, вытащив из маховика стопор, беззвучно провернул рукоятку.

В отсеке плавал туман, под ногами плескалась вода, и горело аварийное освещение.

— Так, что тут у вас? — первым шагнул внутрь Иванов.

— Пробоина в трюме, товарищ командир, — тяжело дыша, ответил коренастый мичман, утирая сочащуюся из ушей кровь. — Завели пластырь и установили упор.

— А это кто? — наклонился над лежащим в стороне телом механик.

— Ресин, — буркнул стоявший рядом матрос. — Нахлебался воды, отходит.

— Ну что же, благодарю за службу, — пожал всем руки Иванов. — Если бы не вы, все могло плохо кончиться. Иван Степанович, — обернулся к механику, — парней в лазарет, пусть доктор разотрет спиртом. А откачку воды организуй вручную, помпой. Давай, действуй.

Затем был объявлен режим тишины и акустик стал слушать море.

Оно безжизненно молчало.

… Так ты считаешь, это было какое-то новое оружие? — спросил чуть позже Иванов, когда, обойдя всю лодку и убедившись, что больше повреждений нет, они с Батраковым сидели у него в каюте.

— Безусловно, — ответил тот. — Возможно, это и есть, то, что Гитлер называл «оружием возмездия».

— М-да, — хмуро взглянул командир на подволок*, — здорово они нас. — Всего минута и двух крейсеров, как ни бывало. Жаль Катченко с Прибытковым и их команды. Всю войну прошли, а тут такое.

— Жаль, — сказал контрразведчик, — что будем делать дальше?

— Ночью всплывем и определимся с обстановкой. Скорее всего, придется отойти и вызвать подкрепление.

— И я такого же мнения. — Будем ждать ночи.

Потекли тягостные часы ожидания. Все основные механизмы на субмарине были выключены, лишние перемещения запрещены, корабль цепенел в холоде.

Когда фосфорицирующие стрелки часов в центральном посту показали начало первого, а температура в отсеках упала до пяти градусов, сидящий на разножке* в овчинном полушубке Иванов, дал команду приготовиться к всплытию.

— Есть первый!

— Есть второй!

— Есть…! — последовали доклады с боевых постов, и в трубопроводах зашипела гидравлика.

— Всплываем, — бросил он сидящему на рулях боцману, и тот протянул руки к манипуляторам.

Воздух высокого давления с шумом ворвался в балластные цистерны, лодка дрогнула, покачнулась и… осталась на месте.

— Продуть среднюю! — окаменел лицом командир.

Снова рев воздуха, морозный туман и, словно нехотя, стрелка глубиномера покатилась влево, вызвав вздох облегчения у всех, находившихся в центральном.

— Восемьдесят, шестьдесят, сорок…, — монотонно считал метры боцман.

На двадцати Иванов приказал, — «одерживай» и, встав с разножки, сделал шаг к перископу.

Поднятый наверх «топ»* отобразил пустынное море, купол неба над ним и висящий у горизонта серебристый диск.

— Караулит, сволочь, — прошептал командир, после чего лодка погрузилась на глубину и, двигаясь под электромоторами, направилась в сторону океана.

Весь остаток ночи шли не всплывая, а под утро, оставив за кормой полста миль, снова подняли перископ.

Неприветливо встретившая их земля, скрылась за горизонтом, небо клубилось тучами, из которых сеялся мелкий дождь.

— Приготовиться к зарядке аккумуляторов! — приказал капитан 3 ранга, после чего вверх ушла шахта РДП*, и в отсеках отдраили переборочные клинкеты. А спустя еще пять минут, в корпусе взревели дизеля и компрессора стали бить зарядку.

— Живем, — сказал механик и втянул носом запах перегоревшего соляра. Потом снова ушли на глубину и, впервые за сутки, кок выдал горячую пищу: борщ, макароны по — флотски и какао, что значительно улучшило настроение.

Следующей ночью опять всплыли, и Иванов приказал осмотреть надстройку.

В носу и корме было несколько вмятин, а на рубке срезало радиопередающие антенны.

— Сможете отремонтировать? — вызвал он на мостик командира БЧ-4*.

— Вряд ли, — облазив свое хозяйство вместе со старшиной команды, сокрушенно вздохнул тот. — У нас нет запасного оборудования.

— Теперь надежда только на связь ледокола, — сказал Батраков. — Хреново.

Однако, она не оправдалась. Когда подошли к месту стоянки ледокола, его там не оказалось. А у берега, на припае*, обнаружили спасательный круг и несколько вмерзших в лед трупов.

— Видно тарелки побывали и здесь, — взглянул Иванов на Батракова. — В таком случае, остается только одно, возвращаться.

— Да, — ответил контрразведчик, глядя, как на палубу поднимают тела. Скрюченные и неподвижные.

Погибших похоронили в море и снова погрузились. Счетчик лага* исправно отсчитывал мили.

В начале февраля, просемафорив на береговой пост СНИС* свои позывные, обледенелая, в пятнах сурика и ржавчины, «К-25» отшвартовалась в Минной гавани Кронштадта.

Потом была встреча с командующим флотом, а спустя сутки из Москвы прилетело высшее начальство.

— Вы не выполнили приказ, — выслушав доклады Иванова и Батракова, нервно заходил по кабинету Абакумов.

— Не согласен, — нахмурился нарком. — Они сделали все возможное.

— Напишите подробные рапорта, — обвел тяжелым взглядом офицеров, генерал-полковник. — Пока можете быть свободны.

Что докладывали вождю нарком и начальник ГУКР «СМЕРШ», история умалчивает, но спустя год Кузнецов был снят с должности и отдан под суд, а судьба Абакумова сложилась еще более трагично.

Сталин не прощал ошибок.

Глава 2. Успех адмирала Бэрда

«Окончится война, все как-то утрясется, устроится. И мы бросим все, что имеем, — все золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей.

Человеческий мозг, сознание людей, способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих союзников, в самой России.

Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, необратимого окончательного угасания его самосознания.

Из литературы и искусства, например мы, постепенно вытравим их социальную сущность, отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс.

Литература, театры, кино — все, будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать так называемых художников,

которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства — словом, всякой безнравственности.

В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит.

Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества. Будем вырывать духовные корни, опошлять и уничтожать основы народной нравственности. Мы будем расшатывать таким

образом, поколение за поколением. Будем браться за людей с детских, юношеских лет, главную ставку всегда будем делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее. Мы сделаем из них циников, пошляков, космополитов. Вот так мы это сделаем».

— Отличный план, — закончив читать, довольно изрек представительного вида сухощавый человек в дорогом костюме и очках, после чего отложил бумагу в сторону и задумался.

Человека звали Гарри Трумэн, он был 33 президентом Соединенных Штатов Америки и ярым антисоветчиком, а бумага являлась стенограммой выступления руководителя спецслужб США в Европе Аллена Даллеса, на закрытом совещании Конгресса.

Соединенные Штаты закончили вторую мировую войну, являясь бесспорным лидером капиталистического мира. Еще до ее начала они располагали огромнейшей экономической мощью и являлись самым богатым государством. Однако именно эта война способствовала усилению могущества США, привела к их господству в новом мире.

За годы войны национальный доход США удвоился, почти втрое возросло промышленное производство. В стране был создан хорошо отлаженный производственный механизм, опирающийся на емкий внутренний и международный рынки.

Поставки сырья, продовольствия и военного снаряжения союзникам, финансируемые государством, стимулировали обновление основного капитала. Сумма военных подрядов составила 175 миллиардов долларов, а чистая прибыль американских монополий — 70 миллиардов. Усилился процесс концентрации производства: количество крупных предприятий с числом рабочих свыше 10 тысяч увеличилось в 7 раз.

Война ускорила процесс интенсификации сельского хозяйства: механизация и химизация производства стимулировались огромным спросом на американское продовольствие, что позволило фермерам резко увеличить свои доходы.

Боевые действия, а, следовательно, и разрушения не коснулись территории Штатов, и ресурсы страны с населением почти в 150 миллионов человек в несколько раз превосходили ресурсы других капиталистических государств.

В результате, после войны Америка давала 60 % промышленной продукции капиталистического мира. На ее долю приходилось 50 % мировой добычи угля, 64 % — нефти, 53 % — выплавки стали, 17 % — производства зерна, 63 % — кукурузы. Соединенные Штаты сосредоточили в своих руках две трети золотого запаса и одну треть экспорта капиталистического мира.

Экономическое превосходство США базировалось на их финансовой мощи.

На Бреттонвудской конференции 1944 года, учредившей систему золотого валютного стандарта, за долларом была закреплена роль мировой конвертируемой валюты, его золотое содержание определилось в 35 долларов за 1 унцию золота. Доллар стал расчетной и резервной денежной единицей, наравне с золотом он являлся гарантом стоимости банкнот. Одновременно были созданы Международный валютный фонд и Международный банк

реконструкции и развития, которые в значительной степени зависели от США, предоставивших им первоначальный капитал.

Все это кружило голову, и «Железный Гарри», так звали Трумэна в СССР, желал занять достойное место в истории.

Его мечты нарушил мелодичный зуммер кабинетной связи, и президент нажал нужную кнопку.

— К вам генерал Брэдли господин президент — донесся голос дежурного офицера, и Трумэн кивнул головой, — просите.

Омар Нельсон Брэдли был председателем комитета начальников штабов и одновременно советником президента по обороне.

— С чем пожаловали, Омар? — сказа Трумэн, и они пожали друг другу руки.

Для начала генерал доложил ему об условиях предоставлении военной помощи режиму Чан Кайши* в борьбе против коммунистов, на что президент удовлетворительно хмыкнул, а затем перешел к главному вопросу.

Суть его сводилась к тому, что армейская разведка США получила неопровержимые данные о существовании в Антарктиде глубоко засекреченной немецкой базы.

— И чем это подтверждается? — уставился глава Белого дома на председателя.

— Как следует из показаний сдавшихся в плен командиров германских субмарин U-530 и U-977 Вермаута и Шеффера, многие годы тайные морские конвои доставляли туда специальные грузы. В том числе руды, оборудование, продовольствие и специалистов. Примерно такое же сообщил и работающий теперь на нас, Вернер фон Браун.

— Это заслуживает внимания, — продолжайте.

— Кроме того, осенью прошлого года, русские предпринимали попытку высадиться на Земле Королевы Мод и потерпели неудачу.

— Конкретно?

— Они направили туда несколько подводных лодок, которые бесследно исчезли, а сейчас готовят новую экспедицию. Все это позволяет сделать вывод, что нацистская база действительно существует и ее необходимо уничтожить.

После этих слов президент задумался.

О том, что после окончания войны часть высокопоставленных нацистов сбежала в Аргентину и Бразилию, он был осведомлен и оставлял это на откуп спецслужбам, но то, что русские так стремятся в Антарктиду, настораживало. «Дядюшка Джо»* просто так ничего не делал и хозяин Белого дом это знал наверняка.

— Ваши предложения, Омар, — откинулся президент в кресле. — Я уверен, они у вас имеются.

— Мы должны опередить русских и послать в Антарктиду свою экспедицию, — ответил Брэдли. — А возглавить ее должен адмирал Бэрд, это весьма достойная кандидатура. Имя Ричарда Ивлина Бэрда было хорошо известно многим.

В 1929 — м, будучи отличным авиатором, он впервые в мире пролетел над Южным полюсом, затем последовательно руководил тремя антарктическими экспедициями на шестой континент и основал там научно-исследовательскую базу Литл — Америка.

— Согласен с Вами, генерал, — последовал ответ. — Действуйте. И держите меня в курсе.

Поскольку экспедиция носила сугубо военный характер, ее финансирование взяло на себя Министерство обороны, а план операции сверстал штаб ВМС.

Она была засекречена, получила название «Высокий прыжок» и должна была символизировать завершающий удар по разгромленному в Европе Третьему рейху.

Руководство операцией поручалось адмиралу Бэрду, а его заместителями назначались адмирал Ричард Крузен и кэптен* Джордж Коско.

Первый командовал специальной морской эскадрой, а второй выполнял функции научного помощника. Не забыли и о проводнике. Им выступил бывший командир немецкой U — 530 Отто Вермаут, которому в случае успеха, было обещано американское гражданство.

Флагманским кораблем Бэрд избрал вспомогательное судно особого назначения «Маунт Олимпус», а в состав эскадры вошли авианосец типа «Эссекс», два эсминца «Броунсон» и «Хендерсон», гидротранспорты «Пайн Айленд» и «Карритак», а также подлодка «Сеннет».

Кроме того, для обеспечений похода были занаряжены два ледокола, несколько танкеров и два военных транспорта.

Прикрытие эскадры с воздуха осуществлялось за счет палубной авиации, в состав которой входили патрульные бомбардировщики самолеты дальней разведки и геликоптеры, а на ее борту, помимо военных моряков, находился отряд рейнджеров и боевых пловцов, прошедшие специальную подготовку. Общее же число участников «экспедиции» составило около четырех тысяч человек.

Ранним утром ноября 1946-го, провожаемый восторженными криками зевак и вспышками многочисленных фотокамер (прессе было сообщено, что это очередная научная экспедиция), «Маунт Олимпус» в одиночестве вышел из Нью — Йорского порта, а ночью, в обусловленной точке, к нему подошла эскадра, и корабли взяли курс в открытый океан.

— Да поможет нам Бог, — сказал Бэрд, и сделал первую запись в дневнике.

Пройдя Северную Атлантику, в которой ее изрядно потрепало, эскадра спустилась к югу, и плавание стало напоминать круиз.

Днем глаза радовала ультрамариновая синь воды, стаи летучих рыб и несущиеся впереди дельфины, ночью завораживал свет дрожащих вверху звезд.

Новый Год встретили на экваторе, отметив его изрядным количеством выпитых горячительных напитков и праздничным фейерверком, после чего пошли по лоциям, подготовленным на основании показаний Вермаута, который находился на «Олимпусе» под охраной.

При сдаче в плен, нужных карт у него не оказалось, и бывший офицер кригсмарине воссоздал маршрут движения в «Агарту» по памяти.

— И не вздумайте водить нас за нос, — сказал, изучив их незадолго до выхода Бэрд. — Иначе я прикажу вас вышвырнуть за борт.

— Как можно, — скривил губы немец. — Я все отлично понимаю.

От островов Тристан — де Кунья, эскадра, следуя походным ордером, пошла уже известным читателю курсом, и на исходе второй недели подошла к побережью Земли Королевы Мод.

А когда проследовала по маршруту дальше, прохода в сплошном массиве вековых льдов не обнаружила. Теряющиеся в высоте искрящиеся монолиты были неприступными, и ничто не говорило о его наличии.

Вермаута тут же доставили к Брэду и Крузену (тот специально прибыл на флагман), и с пристрастием допросили.

— Я не виноват и не боюсь смерти, — плюясь кровью, хрипел тот. — Проход был, а куда он исчез, не знаю.

— Может быть, ты, свинья, ошибся в счислении?* — наклонился к брошенному рейнджерами в кресло Вермауту Крузен.

— Возможно, — обессилено качнул головой немец. — Я был здесь давно, в январе сорок третьего.

Отправив пленного в карцер, адмиралы посовещались и приняли решение идти вдоль побережья дальше. А предварительно поднять в воздух разведывательный самолет и обследовать этот район сверху.

Спустя десять минут катапульта авианосца выстрелила в воздух «хелкэт»*, и, набирая высоту, он унесся в белое безмолвие.

В расчетное время, выработав практически все горючее, истребитель вернулся, и летчик сообщил, что ничего заслуживающего внимания, в радиусе облета, он не обнаружил.

— Ну что же, — сказал Бэрд, — следуем к нашей полярной станции.

Как уже отмечалось ранее, полярная станция «Литл — Америка» была создана им в одной из довоенных экспедиций в Антарктиду, и теперь она должна была стать отправной точкой поисков.

Проследовав к восточной части шельфового ледника Росса, эскадра встала на якорь в Китовой бухте, и Бэрд с Коско, в сопровождении отделения рейнджеров высадился на амфибии* берег.

Законсервированная им более десятка лет назад станция оказалась в полном порядке. Установленный в ледниковом массиве утепленный алюминиевый ангар отлично сохранился, метеорологическое и другое оборудование были на месте, запасы топлива и продуктов не потеряли своих качеств.

Следующие два дня прошли в обустройстве (штаб поисков адмирал развернул на станции), после чего часть эскадры, под командованием Крузена, снявшись с якоря, направилась обследовать побережье земли Виктории, а авианосец подошел к Южному магнитному полюсу, и палубная авиация стала совершать его облеты.

В течение следующего месяца удалось открыть три ранее неизвестных залива, двадцать островов и три полуострова, девять высокогорных цепей и несколько незамерзающих озер с пресной водой.

Однако никаких следов нацистской базы не было.

Вспомнив свое летное прошлое, Бэрд лично занимался ее поисками, регулярно вылетая на скоростном «корсаре»* по разработанным им самим маршрутам.

Обладающий высокими летными характеристиками и значительной дальностью полета, самолет как нельзя лучше подходил для этой цели, и адмирал часами находился в воздухе.

В один из дней, когда установилась исключительно ясная и благоприятная для наблюдений погода, он в очередной раз отправился в район Земли Королевы Мод.

Мощный двигатель уверенно нес машину в воздушных потоках, под крыльями проплывал антарктический ландшафт, истребитель все дальше уходил в белое безмолвие.

На двадцатой минуте полета, когда, набрав высоту в девять тысяч метров, он шел над горной грядой, со стороны солнца что-то мелькнуло, затем «корсар» подбросило вверх, и раздался скрежет.

— Что за черт? — мгновенно отреагировал мозг, и адмирал подал штурвал от себя.

Самолет не слушался.

А потом в ушах стало нарастать давление, и последнее, что он увидел, была стрелка альтиметра*. Она дрожала на предельной отметке.

–…Ну же, господин адмирал, — услышал Бэрд чей-то далекий голос.

Вслед за этим в нос ударил резкий запах нашатыря, в глаза ослепительный свет, и он очнулся.

Бэрд расслаблено сидел в кресле, в центре просторного кабинета, а рядом стоял человек в белом халате, держа в руках ватку.

— Где я? — поднял тяжелую голову адмирал.

— Там, куда и хотели попасть, — ответили по-английски, и он взглянул в дальний конец кабинета

Там, за массивным столом, под портретом Гитлера сидел человек в очках и черном мундире, а сбоку от него второй, в форме офицера вермахта*

— Я полковник Максимилиан Гартман, — представился он. И кивнул врачу, — вы свободны.

— А это, насколько я понял, Гиммлер? — тихо произнес Бэрд, вглядываясь в первого.

— Вы не ошиблись, — кивнул полковник и что-то сказал своему патрону по — немецки.

Тот выпятил вперед подбородок и прозрачно уставился на адмирала.

— Чем обязан? — принял Бэрд независимую позу и забросил ногу на ногу.

— Этот вопрос не по адресу, господин адмирал — прищурился Гартман. — Зачем ВЫ к нам пожаловали?

— Чтобы уничтожить, как нацистских преступников, — без промедления заявил Бэрд. — Окончательно.

Когда полковник перевел этот ответ Гиммлеру, тот скрипуче рассмеялся, а затем пролаял несколько фраз.

— Господин рейхсфюрер считает это проблематичным, — чуть улыбнулся Гартман — И мы вам это сейчас докажем.

После этого он встал, подошел к дубовой панели одной из стен и нажал вмонтированную в нее кнопку.

В тот же момент панель бесшумно отошла в сторону, за ней возник большой светящийся экран, и американец вздрогнул.

Заваливаясь на борт, и паря котлами, в волнах исчезал эсминец «Броунсон» из эскадры адмирала Крузена, остальные разбросанные на водной акватории корабли, задрав в небо зенитные установки, вели интенсивный огонь по невидимому противнику, а оттуда, кувыркаясь и волоча за собой шлейфы дыма, вниз падали сразу несколько истребителей.

Далее в кадре, на несколько секунд, появились три висящих в небе серебристых диска, и экран погас.

— Что это было? — ошарашено прошептал Бэрд, впившись взглядом в полковника.

— То же, что доставило вас сюда, — обернувшись к адмиралу, заложил тот руки за спину. — Оружие возмездия Третьего рейха.

— О котором в свое время упоминал Гитлер?

— Именно. Фюрер предупреждал мир об этом.

Затем Гартман снова нажал кнопку, панель скрыла экран, а он вернулся на свое место.

Все это время Гиммлер невозмутимо наблюдал за пленником, а когда увидел его реакцию, довольно хмыкнул.

Потом, откинувшись в кресле и обращаясь к Бэрду, он произнес довольно длинный монолог и взглянул на полковника.

— Господин рейхсфюрер весьма сожалеет, что нам пришлось утопить ваш эсминец и сбить несколько самолетов, — перевел тот. — Но мы должны были представить доказательства той мощи, которую имеем. А если этого недостаточно, он отдаст приказ, и ваша эскадра перестанет существовать. Как русская, которую мы уничтожили год назад. Вы хотите этого?

— Нет, — отрицательно покачал головой адмирал. — Достаточно.

— Мне нравится ваше благоразумие, — сказал полковник и продолжил дальше.

— От имени руководства Рейха, я уполномочен заявить, что мы не желаем очередного конфликта с Соединенными штатами.

Теперь у вас новый враг, советская Россия, о чем мы прекрасно осведомлены. И нам весьма импонирует политика, которую проводит в отношении нее президент Трумэн.

— Я-я, — утвердительно произнес вслед за этим Гиммлер, благосклонно кивнув Гартману, — продолжайте

— И в этой связи, мы предлагаем вам сотрудничество, — прищурил бесцветные глаза полковник. — В борьбе с большевиками.

— Вот как? — с сарказмом ответил адмирал. — И на каких условиях?

— Вы возвращаетесь назад и впредь не предпринимаете попыток агрессии в отношении нас, а мы оказываем помощь Соединенным штатам в создании сверхмощного оружия против большевиков. Для начала это может быть принципиально новый двигатель для океанских подводных лодок, работающий на энергии атома, который вместе с технической документацией мы готовы вам передать, а в дальнейшем другие, не менее интересные технологии.

Возможности одной из них вы только что видели на экране, — многозначительно закончил Гартман.

Вслед за этим в кабинете возникла долгая тишина, и первым ее нарушил Бэрд, — мне надо подумать.

— Безусловно, — ответил полковник и что-то сказал Гиммлеру.

Спустя час, препровожденный двумя эсэсовцами в довольно комфортное помещение, оно напоминало номер — люкс в гостинице, и, выпив две чашки кофе, (от обеда он отказался) адмирал расхаживал по мягкому ковру и предавался размышлениям.

По натуре он был мужественным человеком и презирал смерть, по складу характера — прагматиком и оптимистом, а по убеждениям истинным американцем.

С чувством патриотизма Бэрд воспринимал государственный гимн, верил в величие и историческое предназначение своей страны, и отождествлял себя с нею.

В результате, трезво взвесив все «за» и «против», адмирал, пришел к выводу, что на предложение необходимо согласиться.

Этим он спасет эскадру (а что немцы смогут ее уничтожить, нет сомнений), заручится их весьма заманчивым обещанием, которое, безусловно, заинтересуют президента, и в очередной раз повысит свой статус, что немаловажно.

Приняв окончательное решение, Бэрд пришел в душевное равновесие, выкурил душистую «гавану» (на столике их была целая коробка) и, освежившись в душе, отошел ко сну. День выдался хлопотным.

На следующее утро, после завтрака со свежей зеленью и фруктами, что весьма удивило адмирала, состоялась вторая встреча с рейхсфюрером, и она была более предметной.

При участии Гартмана, который, как и в первый раз, выполнял функции переводчика, «договаривающиеся стороны» обсудили детали предстоящей сделки, а, возможно, и сотрудничества.

По ее условиям, нацисты возвращали адмирала к месту базирования экспедиции, и доставляли туда разобранный двигатель, а также техническую документацию к нему, а Бэрд, получив все это, немедленно отплывал в Америку и, по возвращении, докладывал президенту о сделанном Гиммлером предложении.

В случае его принятия, снова направлялся на «Олимпусе» на полярную базу «Литл — Америка» и радировал о своем прибытии кодом, на специально отведенной частоте.

Когда все вопросы были оговорены, адмирал задал Гиммлеру еще один, весьма его интересовавший — здесь ли сам фюрер.

В то, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, он не верил, считая это отлично разыгранным спектаклем.

— Фюрер здесь, — кивнул прилизанной головой второй человек Рейха. — И я беседую с вами по его приказу.

Далее собеседники простились, и, сопровождаемый Гартманом Бэрд, направился к выходу из кабинета.

— Грязная свинья, — процедил Гиммлер, когда дверь за ними закрылась, после чего снял очки и мечтательно прищурился.

Американец заглотнул наживку и, судя по всему, глубоко. Теперь оставалось ждать реакции Вашингтона, и, в случае получения согласия на сотрудничество (в чем рейхсканцлер не сомневался), осуществлять свой план дальше.

Он оставался прежним. Мировое господство и Новый Рейх. Четвертый.

Но до этого тайное союзничество с США, передача «янки» новейших оружейных разработок и поддержка в будущей войне с большевиками.

А когда те будут уничтожены, настанет очередь американцев. В переданных им технологиях и созданном на их основе оружии, проснется эффект «троянского коня». По специальному сигналу, отсюда. Затем удар по континенту, и все будет кончено. Во славу Великой Германии.

От радужных иллюзий рейхсфюрера прошиб пот, и в кабинете запахло псиной.

Между тем черный «хорьх», на переднем сидении которого сидел Гартман, а сзади, с завязанными глазами Бэрд, притиснутый с двух сторон эсэсовцами, ровно гудя мощным мотором, несся по бетонному серпантину.

Оставив позади окутанную туманом базу, он миновал прорубленный в скалах и прикрытый двумя бронеколпаками тоннель, и, спустя час, оказался в окаймленной снежными пиками долине.

В разных ее концах виднелись несколько металлических, затянутых камуфляжными сетками ангаров, а в центре, на выложенной гранитом взлетной полосе, стояла громадная химера дисколета на высоких штангах, весьма напоминающая паука.

— Прошу вас, — оглянулся назад Гартман, первым выходя из автомобиля.

Когда освобожденный от повязки Бэрд, щурясь и оглядываясь по сторонам, увидел вблизи «оружие возмездия», он на минуту остолбенел и непроизвольно издал возглас удивления.

— Впечатляет? — кивнул полковник на дисколет, наслаждаясь реакцией адмирала.

— Да это что-то неземное, — пробормотал тот. — Словно из кошмара.

— Это транспортная машина, — пояснил Гартман. — Она доставила вас сюда вместе с самолетом, захватив его электромагнитным полем.

— Мистика, — подходя ближе, задрал вверх голову адмирал. — Вы его мне вернете?

— К сожалению, нет, — развел руками, следующий рядом полковник. — Истребитель больше непригоден для полетов. Обратно мы вас отправим на транспортнике, вместе с двигателем и технической документацией к нему.

— Гм-м, — нахмурился адмирал, — а если боевые средства эскадры собьют ваш транспортник в воздухе или при посадке?

— На этот счет можете не беспокоиться, — улыбнулся Гартман. — Для них наши машины практически неуязвимы. К тому же дисколет приземлится на берегу, в паре километров от

вашей станции. А теперь поднимитесь в салон, — сказал полковник, когда они вошли под нижний, метров тридцать в диаметре, окаймленный металлической юбкой, обвод.

В то же мгновение в воздухе возникло шипение, в центре бесшумно открылся широкий люк, после чего на площадку выдвинулся наклонный трап с поручнями.

— Прошу вас, — снова сказал Гартман, и, кивнув ему в ответ, адмирал деревянно пошагал наверх, к ярко освещенному проему.

В довольно просторном салоне, с вмонтированными в подволок дремотно жужжащими плафонами, тянущимися по окружности иллюминаторами и привинченными под ними креслами, ограниченному по периметру чем-то похожим на грузовой лифт, его встретил человек, в летном шлеме, кожаном комбинезоне и унтах.

— Битте*, — указал он на одно из кресел, и когда американец сел, пристегнул того ремнем.

Затем пилот поочередно нажал две светящихся на переборке клавиши, после чего трап исчез в межпалубном пространстве, а люк бесшумно закрылся, окинул взглядом салон и, пробормотав «гут»*, исчез в люке верхней палубы.

Вскоре оттуда донеслись негромкие щелчки и звуки команд, после чего дисколет вздрогнул, раздался легкий свист, и адмирал почувствовал ощущение полета.

Когда он посмотрел в расположенный сбоку иллюминатор, внизу плыли облака, а под ними едва различимые, снежные плато и горы.

— Он почти мгновенно набирает высоту, — отметил про себя Бэрд. — И нет перегрузок. Фантастика.

Вопреки ожиданиям, полет занял всего семь минут (это пассажир зафиксировал по наручным часам), а на восьмой свист прекратился, последовал мягкий толчок, и адмирал увидел в иллюминатор заснеженные торосы.

— Как в дурном сне, — пробормотал он и щелкнул ременным карабином.

Потом в верхнем люке показались рифленые подошвы унт, вниз спустился тот же пилот и, подойдя к шахте лифта, толкнул один из расположенных на выносном пульте манипуляторов.

Где-то в корпусе заурчал гиромотор, внутри шахты что-то заскользило, и снизу раздался второй толчок.

После этого немец открыл входной люк, и, опустив трап, сделал адмиралу знак следовать за собой.

На еще дымящейся паром ледяной площадке, между вдвое удлинившимися штангами корабля, один на другом высились три контейнера, а у горизонта угадывалась высокая мачта полярной станции.

Затем, внимательно осмотрев груз, пилот махнул рукой, предложив Бэрду отойти в сторону, а когда тот сделал это, пролаял «ауфидерзейн!» и быстро поднялся наверх.

Далее, в обратном порядке, последовали манипуляции с трапом и крышкой люка, после чего раздался уже знакомый американцу, но намного более сильный свист, махина дисколета приподнялась и втянула в себя штанги, после чего в доли секунд он оказался в воздухе и исчез из поля зрения.

Оставшись один, адмирал черпнул из-под ног горсть зернистого снега, охладил им пылающее лицо и долго стоял молча, все еще не веря в то, чему был свидетелем.

Потом, обойдя материальное подтверждение факта, несколько раз тронул рукой в перчатке металлическую поверхность одного из контейнеров и решительно направился в сторону далекой мачты.

Когда, спустя час, паря ртом и едва передвигая ноги, он добрался до «Литл-Америка», одиноко прохаживающийся у входа в главный ангар с «томпсоном»* на груди рейнджер, при виде адмирала издал возглас удивления, и у него отпала челюсть.

— Спокойно сынок, — буркнул тот, — это точно я, — и потянул на себя рукоятку двери.

Миновав короткий тамбур и стряхнув с ресниц иней, Бэрд толкнул перед собой вторую, и, переступил высокий порог.

В дальнем конце просторного отсека, под свисающей с потолка лампой, склонился над разложенной на столе картой адмирал Крузен, у попискивающего справа, у окна, передатчика, что-то чиркал в блокноте радист с напяленными на голову наушниками, а прямо перед адмиралом стоял Коско и беззвучно зевал ртом.

— Вы что-то желаете сказать, Джордж? — сделав к нему шаг, взглянул на кэптена Бэрд и стянул с головы шапку.

— Г — господин адмирал? — заикаясь прошептал тот и обернулся назад, — Ричард!

— Какого черта, — обернулся из-за стола Крузен и остолбенел, — Бэрд!?

— Именно, — последовал ответ. — Собственной персоной.

— А мы думали, вы погибли, — переглянулись заместители. — Как и многие другие.

— Как видите, нет, — нахмурился адмирал. — Пройдем в мой отсек, и немедленно вызовите туда Смита.

Через минуту командир рейнджеров майор Смит стоял в командирском отсеке и ел глазами начальство.

— Немедленно отправьте взвод солдат на двух вездеходах с санями и подъемником по моим следам, — кивнул в сторону востока Бэрд. — В их конце находятся три контейнера. Аккуратно погрузите их и доставьте сюда. Выполняйте.

— Есть, сэр! — козырнул майор и заспешил к выходу.

— Какие контейнеры? — не поняли Крузен с Коско. — Откуда?

— Подарок, — криво улыбнулся Бэрд, снимая меховую куртку и водружая ее на вешалку, — расскажу чуть позже. А теперь доложите, что тут у вас?

— Вчера нас атаковали с воздуха, — буркнул Крузен. — Три необычных летательных аппарата. Они утопили «Броунсон» и сбили пять истребителей.

— То были немцы, — сжал губы адмирал. — Они захватили меня вместе с самолетом.

–?!

— Именно захватили, — видя недоумение коллег, подтвердил Бэрд. — Примагнитили к такому вот аппарату и доставили к себе базу.

— Так она все-таки есть?

— Да, где-то в районе Земли Королевы Мод, но где точно, я не понял.

— Ну и дела, — потер виски Крузен. — И что же дальше?

— Нам предложен ультиматум, — опустился в одно из раскладных кресел адмирал и кивнул заместителям, — присаживайтесь.

— И на каких условиях? — поинтересовался Крузен, устроившись напротив и извлекая из кармана серебряный портсигар.

— Весьма выгодных для правительства США. Мы сворачиваем поиски и уходим, а немцы передают нам одну из своих военных разработок.

— Не ту, что мы наблюдали вчера? — подался вперед Коско. — Дьявольское оружие!

— Нет, господа, это другое. Принципиально новый двигатель для океанских подлодок, использующий энергию атома.

— Не иначе из тех, над которыми работал в Германии профессор Вальтер, — сказал щелкнув зажигалкой Крузен и глубоко затянулся сигаретой, — я кое-что об этом знаю.

В годы войны, тогда еще кэптен, Крузен командовал соединением подводных лодок, а потом служил в разведке ВМС и был весьма неплохо осведомлен о некоторых разработках кригсмарине.

— И что же вы знаете, Ричард? Расскажите, в нашей ситуации это важно, — заинтересованно взглянул на заместителя Бэрд.

— Гельмут Вальтер, был известным немецким инженером — конструктором, — выдул вверх тонкую струйку дыма Крузер, — и создателем жидкостных реактивных двигателей для немецких субмарин.

В конце войны несколько таких, оснащенных парогазовыми турбинами, вошли в строй и имели небывалые характеристики подводного хода и автономности. После оккупации

Германии нам удалось получить кое-какие технические сведения об этих новшествах, но сам Вальтер бесследно исчез и где он теперь неизвестно.

— Полагаю, Вальтер на этой базе, — как только он кончил, высказал свое мнение Коско. — Где и продолжил свою работу. Так как, адмирал, — взглянул он на Бэрда, — вы согласились на предложение немцев?

То же самое сделал и Крузен, ткнув в пепельницу выкуренную сигарету.

— Да, я принял его, — решительно ответил Бэрд. — В создавшихся условиях это самое разумное.

— И мы так думаем, — переглянулись заместители. — Не стоит злить немцев.

Потом, в наступившей тишине, снаружи возник какой-то звук, который постепенно нарастал и, через несколько минут, превратился в рев двигателей.

— Не иначе Смит, — встал со своего места Коско и подошел к окну, — точно.

Во взметаемом гусеницами снежном вихре, к ангару, гремя траками, катили два вездехода с прицепленными сзади, тяжело гружеными санями.

— Пойдем, взглянем, — последовали его примеру адмиралы, после чего все трое облачились в верхнюю одежду и вышли наружу.

Между тем, убавив обороты, машины остановились, из первой, хлопнув дверцей, выпрыгнул на снег майор и доложил начальству о выполнении задания.

— Хорошо сынок, — благодушно кивнул старший из адмиралов. — Прикажи своим парням вскрыть вот этот, задний.

Спустя несколько минут, отперев металлические запоры и распахнув створки указанного контейнера, двое рейнджеров вынули оттуда несколько листов гофрированной упаковки, и отошли в сторону.

Внутри, на растяжках, матово светился необычной формы ребристый двигатель, с несколькими блоками и патрубками с заглушками.

Во втором, проверенным таким же образом, оказались тоже тщательно упакованные, непонятного назначения узлы, детали и механизмы, а в третьем электрооборудование, два серебристых контейнера с исполненных на них по — английски надписями «Опасно!» и кожаный портфель с технической документацией.

— Так, майор, — бегло просмотрев ее, сказал Бэрд. — Все контейнеры закрыть, опломбировать и немедленно погрузить на «Эссекс», а вы, Ричард, — обратился он к Крузену, — позаботьтесь об их охране.

Затем начальники снова уединились в своем отсеке, а утром эскадра двинулась в обратный путь.

Как и раньше, корабли шли походным ордером, в воздухе над ними барражировали самолеты, а в туманной дали исчезали берега шестого континента.

В начале марта, у Бермудских островов, контейнера с бесценным грузом были перегружены с авианосца на «Олимпус», после чего эскадра зашла в расположенную здесь с начала войны американскую военно-морскую базу, а флагман, в сопровождении эсминца, взял курс на Нью-Йорк.

Через несколько суток, предварительно радировав о своем прибытии, корабли отшвартовались у Саут-стрит*, где их встретила толпа зевак и газетных репортеров.

— Оттуда они все узнают? — недовольно пробурчал Бэрд, стоя рядом с Коско на мостике.

— В штабах много болтают, — ответил тот. — Что непозволительно. А вот, кстати, и «солдатский генерал»*, встречает нас лично.

Чуть в стороне от толпы, оттесняемой от причала полицейскими, стоял генерал Омар Нельсон Брэдли, в сопровождении нескольких офицеров и невозмутимо дымил сигарой.

— Мы вас не ждали так рано, Бэрд, — пожал он руку спустившемуся первым по трапу адмиралу. — Что-то случилось?

— Да сэр, — последовал ответ. — Я доложу вам об этом лично.

Затем был перелет на военном самолете из Нью-Йорка в Арлингтон, и, спустя два часа, Бэрд с Каско находились в генеральском кабинете.

Он располагался в северном крыле Пентагона* и выходил окнами на Потомак, ярко блестевший под весенним солнцем.

— Итак, я вас слушаю, господа, — пригласив моряков сесть, занял свое место за столом председатель комитета начальников штабов.

После того как Бэрд подробно доложил ему о результатах экспедиции, а Каско дал некоторые комментарии, генерал встал, подошел к висящей на стене громадной карте Мира, усыпанной многочисленными значками, указывающими размещение американских баз, и долго рассматривал нанесенную на нее Антарктиду.

— М-да, — вздохнул он. — Не успели мы туда вовремя добраться. А решение о возвращении, вы, Ричард, приняли верное, — обернулся к Бэрду. — Война закончилась, но солдаты нам еще понадобятся. Как и новые военные технологии. И если у президента возникнут вопросы, я буду на вашей стороне.

— Спасибо, сэр, — ответили Бэрд с Коско. — Мы вам весьма признательны.

После этого они отобедали вместе с Брэдли в столовой для высшего начальствующего состава, а затем, по спецсвязи, генерал позвонил в Белый дом, помощнику президента.

— Нам назначено на завтра, на десять часов вечера, — положил он на рычаг трубку, после чего вызвал к себе старшего адъютанта.

— Смайз, — позаботьтесь о доставке груза с «Олимпуса» в нашу специальную лабораторию, — сказал он. — Ночью и в режиме секретности. Выполняйте.

— Слушаюсь! — козырнул полковник и отправился выполнять приказание.

— А вы, господа, пока отдыхайте, — благосклонно взглянул председатель на Бэрда с Коско. — Для вас заказаны номера в гостинице.

На следующее утро, после завтрака, адмирал с кэптеном снова были приглашены к председателю начальников штабов и, вместе с ним, отправились в лабораторию.

Она располагалась в подземной части громадного комплекса Пентагона, куда вся тройка спустилась на скоростном лифте и глухая бронированная дверь охранялась морскими пехотинцами.

— Со мной, — сказал Брэдли старшему из них, рослому негру с нашивками уорент-офицера*, и тот молча набрал комбинацию цифр на вмонтированном в стену пульте.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, и они оказались в уходящим вдаль, хорошо освещенном сводчатом коридоре, в который выходили еще несколько лифтовых шахт и двустворчатых металлических дверей, поименованных вверху латинскими буквами.

— Нам сюда, — сказал генерал, останавливаясь у одной, с литерой «Z» и нажал краснеющую сбоку кнопку.

Где-то далеко крякнул зуммер, после чего створки разошлись, и все вошли в светлое просторное помещение.

Сверху, по всей его длине, тянулась грузовая кран-балка с несколькими электрическими подъемниками и дистанционным управлением, по периметру мигали датчиками всевозможные стенды, пульты и экраны, а в центре, у выдвижной платформы, стояла группа людей в белых халатах и с интересом разглядывала то, что на ней стояло.

— Наш двигатель, — шепнул Каско Бэрду, и, следуя за генералом, они подошли ближе.

Затем Брэдли представил стороны друг другу и один из группы, которого он назвал профессором Ферми, высказал свой вердикт.

Итальянец по происхождению и сын простого железнодорожника, в начале двадцатых годов Энрико Ферми блестяще закончил Пизанский университет, стажировался в Германии у Макса Борна* и являлся зачинателем нейтронной физики.

За серию трудов по получению радиоактивных элементов и открытие ядерных реакций, в 1938 году ему была присуждена Нобелевская премия.

Выехав для ее получения в Стокгольм, Ферми больше не вернулся в Италию, а перебрался в США, где продолжил свою научную деятельность и, спустя четыре года, построил первый в мире ядерный реактор, продемонстрировав на нем самоподдерживающуюся цепную реакцию.

— Итак, господа, — обращаясь к Брэдли и его спутникам, сказал профессор, — перед вами узлы ядерного реактора большой мощности, выполненного промышленным способом.

В частности, налицо элементы активной зоны, отражатель нейтронов, теплоноситель, системы регулирования цепной реакции и дистанционного управления, — констатировал он, поочередно указывая рукой на содержимое платформы.

Прилагаемая же к нему техническая документация позволяет сделать вывод, что этот реактор адоптирован к условиям эксплуатации на подводных лодках, и возможно, летательных аппаратах.

— Отлично, — выслушав Ферми, довольно заявил Брэдли. — А может ли он быть изготовлен на наших заводах?

— Это дело времени, генерал, — последовал ответ. — И не одного года.

…Когда на Вашингтон опустились сумерки, и город замерцал тысячами огней, на стоянку перед Белым домом зарулил черный лимузин и из него вышел Брэдли в сопровождении Бэрда и Коско.

На входе у двух последних проверили документы и, сняв верхнюю одежду в холле, они проследовали по мягкому ковру в приемную Овального кабинета.

— Президент вас ждет господа, — поднялся из-за уставленного телефонами стола помощник. И указал рукой на дверь, — входите.

— Трумэн встретил гостей весьма сухо (он уже знал о досрочном завершении экспедиции), после дежурных приветствий пригласил их сесть, и пожелал выслушать Бэрда.

По мере его рассказа, лицо президента вытягивалось, брови все выше ползли вверх, а когда адмирал закончил, он прошептал, — уму не постижимо.

— Все так и есть, сэр — сказал в наступившей тишине Брэдли. — Вот, предлагаю ознакомиться. И положил перед ним папку.

— Что это? — взял ее в руки хозяин кабинета.

— Рапорта Крузена, и старших офицеров его эскадры. — Доставлены утром самолетом с нашей базы на Бермудах.

Несколько минут президент внимательно читал, а потом отложил папку в сторону и уставился пустыми глазами в пространство.

— И это еще не все, — продолжил генерал. — Известный Вам профессор Энрико Ферми, приглашенный по моей просьбе в Пентагон, осмотрел то, что доставил «Олиппус». Это промышленного изготовления и небывалой мощности, ядерный реактор для подводных лодок.

— И он может быть изготовлен нашими военными концернами? — заинтересованно блеснул очками президент.

— С его слов, да. По прошествии некоторого времени.

— Хорошо, очень хорошо, — забарабанил пальцами по столу президент. — Так вы говорит Бэрд, немцы предлагают нам сотрудничество и в дальнейшем?

— Именно, — ответил адмирал, в освоении новых военных технологий. — Но при условии отказа от агрессии в отношении них.

— Заманчиво, весьма заманчиво. И, насколько я понял, их фюрер жив?

— Да, сэр, об этом мне сказал в беседе Гиммлер.

Затем последовал еще ряд детализирующих вопросов, и, спустя час, аудиенция закончилась.

Оставшись один, хозяин Белого дома велел принести себе кофе, после чего, прихлебывая ароматный напиток, предался размышлениям.

В отличие от своего предшественника, Трумэн не питал иллюзий в отношении Советского Союза, сознательно шел на обострение отношений с ним и накануне озвучил это в своей речи на заседании Конгресса.

Являясь, по сути, доктриной*, она была направлена на ограничение усилившегося после второй мировой войны роста сил социализма, предусматривала оказание непрерывного давления на СССР и другие страны социалистического блока, а также поддерживала реакционные силы и режимы.

Кроме того, в ней оправдывалось вмешательства США во внутренние дела других государств, для развязывания «холодной войны» и нагнетания международной напряжённости, а также закладывались начала по оказанию широкой военной помощи иным странам, с созданием на их территориях сети американских военных баз, в целях обеспечения политики мирового господства.

А еще доктрина была созвучна предшествующему ей выступлению английского премьера Черчилля* в Фултоне, где он предложил создать военно-политический союз против большевиков и получила одобрение большинства сенаторов.

Все это развязывало президенту руки, но принимать единолично решение о сотрудничестве с нацистами было чревато.

На Нюрнбергском процессе фашизм был признан вне закона, и мир еще не забыл его ужасов.

— Ну что же, — взглянул Трумэн на висящий на стене портрет Джорджа Вашингтона. — В таком случае, я вынесу этот вопрос на специальное заседание Конгресса.

И нажал кнопку вызова помощника.

Спустя три дня, в малом зале Капитолия, при закрытых дверях, состоялось заседание.

В нем приняли участие президент, все сенаторы от штатов, а также приглашенные — Брэдли с Бэрдом и Коско.

После соответствующей процедуры заседание открыл Трумэн, который предложил выслушать секретный доклад председателя начальника штабов.

С первых же слов Брэдли, в зале возникла звенящая тишина, законодатели внимали.

А когда он закончил, сообщив конгрессменам о полученном от нацистов предложении, их мнения разделились.

Одни негодовали и требовали американского военного вторжения, чтобы стереть с лица земли последний оплот фашизма, вторые высказывались за то, чтобы сделать это вместе с Великобританией, а третьи, их было меньшинство, хотели получить военные технологии.

Оценив создавшуюся обстановку и желая несколько охладить страсти, Трумэн призвал сенаторов к спокойствию и предложил им выслушать Бэрда.

— Адмирал лично был на месте, — подошел он к трибуне, — видел и слышал все то, о чем вам теперь известно и может осветить многие нюансы.

Пошумев еще немного, конгрессмены согласились, и заседание продолжилось.

Выступление знаменитого полярника было заранее подготовлено в администрации президента, акцентировано на все те выгоды, которые США могли получить в случае принятия Конгрессом положительного решения и, как и ожидалось, достигло своей цели.

Число желающих тайного сотрудничества увеличилось, а его противники остались в меньшинстве.

А после того как Брэдли, приберегший напоследок серьезный козырь, попросил слова и сообщил законодателям о том, что русские тоже пытаются вступить в контакт с нацистами и вполне могут с ними договориться, вопрос был исчерпан.

Все проголосовали «за».

Глава 3.

Противостояние

Прошло шесть месяцев.

За это время специально созданная Пентагоном группа ученых под руководством Ферми провела тщательное изучение всех узлов и агрегатов доставленного экспедицией реактора и осуществила его сборку.

При этом было установлено, что толстостенный цилиндрический корпус реактора был изготовлен из циркония, его активная зона* работала на обогащенном уране, в качестве замедлителя использовался графит, а вода являлась теплоносителем.

Когда же агрегат запустили и испытали на опытном стенде, полученные результаты вызвали фурор.

Реактор развивал мощность в десять мегаватт*, что было в сотни раз выше, чем в американском, цепная реакция происходила в нем устойчиво и равномерно, а все устройства работали четко и слажено.

— Гениальная разработка — заявил Ферми. — Она опережает нашу примерно лет на пятнадцать.

Затем учеными был подготовлен соответствующий доклад президенту, с которым предварительно ознакомился Брэдли, и, вскоре, первое лицо государства лично прибыло в военную лабораторию.

Осмотрев установку и побеседовав с учеными, Трумэн остался весьма доволен проделанной ими работой и поинтересовался, может ли она быть установлена на уже имеющиеся у Пентагона подводные лодки.

— Вряд ли, — ответил Ферми. — Это то же, что оснастить дизелем телегу. Для этого «голиафа», — с любовью взглянул он на стенд, — нужны новые, крупнотоннажные и весьма прочные корабли.

— Кстати, они бы могли являться стартовыми площадками для наших атомных бомб, — заявил присутствующий здесь же Брэдли. — И беспрепятственно доставлять их в любую точку Мирового океана.

— Весьма заманчиво, — оживился президент. — То — есть, целесообразно открыть программу строительства атомных подлодок?

— А вот это вам решать, — улыбнулся профессор. — Вместе с генералом, — кивнул он на Брэдли.

— У меня, господин президент, на этот счет уже имеется предложение, — сказал председатель комитета начальников штабов. — Я его обсудил с нашими ведущими аналитиками.

Чуть позже они сидели в Овальном кабинете, где Брэдли озвучил свое предложение.

— Для развертывания программы строительства атомных подводных лодок с ядерными реакторами и последующих испытаний, нам понадобятся весьма значительные ассигнования и время, — сказал он. — Однако можно пойти по другому пути, — и многозначительно взглянул на Трумэна.

— Новый вояж в Антарктиду? — откинулся тот в кресле. — А не слишком ли рано, что подумают немцы?

— Нам плевать, что они подумают, — упрямо наклонил голову генерал. — Нужно ковать железо пока горячо. Так, кажется, говорят у русских.

При упоминании о ненавистных большевиках, последовала желаемая реакция.

Трумэн нахмурился, сжал тонкие губы и, спустя минуту, процедил — вы правы Омар, готовьте операцию. Но в условиях глубокой конфиденциальности, — поднял он вверх палец. И к тому были причины.

После возвращения Бэрда, все, что касалось его экспедиции, было засекречено.

С моряков и летчиков, отправленной на Бермуды эскадры Крузена взяли подписки о неразглашении, семьям погибших выдали значительные денежные компенсации и предложили молчать, а широкой общественности сообщили, что экспедиция была свернута из-за неблагоприятной ледовой обстановки и погоды.

Тем не менее, в прессу просочились кое-какие сведения и две «желтые газеты»* в Нью-Йорке, разродились обличительными статьями, вызвавших немало кривотолков.

Их быстро прикрыли, но осадок остался. И повторения Трумэн не хотел. Очень.

А открывавшиеся перспективы уничтожения СССР окрыляли, и он предпринял еще ряд мер стратегического характера.

Очередной из них являлся план Маршалла, развивающий доктрину президента, озвученный государственным секретарем 5 мая во время выступления в Гарвардском университете и внешне направленный на возрождение послевоенной Европы.

Фактически же он состоял в том, чтобы предоставить помощь не обнищавшим странам — победительницам, союзницам Америки в борьбе против Третьего рейха, а германским капиталистам с тем, чтобы, подчинив себе основные источники добычи угля и металла для нужд Европы, поставить нуждающиеся в них государства, в зависимость от восстанавливаемой экономической мощи Германии.

Выступив в этот день в университете, государственный секретарь США Маршалл заявил об их готовности оказать помощь"восстановлению Европы". При этом в его выступлении не были указаны ни условия и размеры помощи, которую Америка могла оказать европейским странам, ни то, насколько реальной она является.

Правительства Англии и Франции немедленно подхватили инициативу Маршалла и предложили созвать совещание министров иностранных дел СССР, Франции и Англии с целью обсуждения его предложений.

В июне оно состоялось в Париже и выяснилось, что США, не давая никаких сведений об условиях и размерах"помощи", которую они намерены предоставить Европе, в то же время настаивали на создании руководящего комитета из представителей великих держав, в функции которого входило бы составление всеобъемлющей программы"экономического восстановления и развития"европейских стран.

При этом комитет должен был обладать самыми широкими полномочиями в отношении экономических ресурсов, промышленности и торговли европейских стран в ущерб их национальному суверенитету.

А поскольку было ясно, что руководящий комитет станет орудием Соединенных штатов, посредством которого они попытаются поставить в зависимость от себя экономику всей Европы, советская делегация не согласилась с этим предложением.

В результате этот комитет был создан без участия Советского Союза, что вызвало очередной антагонизм между бывшими союзниками.

Начиналась новая страница в мировой истории.

И именовалась она «холодная война».

Между тем, выполняя указание президента, генерал Омар Нельсон Брэдли готовил новый визит в Антарктиду.

Как и раньше, его должен был возглавлять Ричард Бэрд, но теперь не сам, а под патронажем специального представителя президента.

Поскольку «переговоры» выходили на качественно новый уровень, рядом с неискушенным в политике адмиралом, должен был быть профессионал. И высокого уровня.

Таким, по указанию Трумэна, был назначен один из его помощников — генерал Уильям Фрейзер.

В годы войны Фрейзер командовал крупным войсковым соединением в Европе, затем, работая в Белом доме, поднаторел в политике, был ярым приверженцем «холодной войны» и, как никто, подходил для этой миссии.

— Ваша задача, Уильям, — проинструктировал его в личной беседе «шеф», — взять, как говорится, быка за рога. Для начала заверьте того, кто будет вести с вами переговоры, будь то Гиммлер или сам фюрер, в нашей лояльности. А затем сообщите им о тех мерах, которые мы уже предпринимаем в отношении большевиков. Уверен, немцев они весьма обрадуют.

Ну а далее, в этой связи, выдвинете наши условия — технологическая помощь в развертывании программы строительства атомных подводных лодок и передача нам инженерной документации и действующего образца их дисколета. Это основное.

— А если одной нашей лояльности бошам* покажется мало? — поинтересовался Фрейзер. — Насколько известно из практики, они материалисты.

— Тогда обещайте им солидную финансовую поддержку. И наши возможности в реализации полученных средств. Полагаю, они на это клюнут.

— И в каких размерах?

— Миллиардов пять — семь. А издержки мы спишем на помощь Европе. И не вздумайте, Уильям, подписывать каких бы — то ни было обязательств. Договоренность должна остаться тайной. Навсегда.

…Поздней осенью, рассчитывая достигнуть берегов шестого континента ко времени наступления антарктического лета, прошедший доковый ремонт и тщательно подготовленный к плаванию, «Олимпус» отправился в очередную «экспедицию».

За исключением Фрейзера с Коско, состав команды был прежним, и она работала четко и слаженно.

— Наверное, никто лучше вас не знает этот таинственный континент, — имея в виду Антарктиду, — сказал как-то Фрейзер Бэрду, когда они сидели за партией шахмат в командирском салоне.

— Сомневаюсь, — передвинул очередную фигуру адмирал. — Те, кто там обосновались, знают лучше.

— Все равно, в недалеком будущем, все это будет нашим, — сменил ее на своего коня специальный представитель.

— По принципу «мавр сделал свое дело, мавр может уходить?», — чуть улыбнулся Бэрд.

— Вы очень прозорливы, Ричард. Именно.

— Что же, лично я, не против, Уильям. Вам «шах».

На подходе к острову Гоф*, верхняя вахта зафиксировала появление на горизонте серебристого диска, и командование срочно поднялось на мостик.

— А вот и хозяева, — сказал, наблюдая его в бинокль Коско. — Обозначают свое присутствие.

— Да, впечатляет, — пробормотал Фрейзер, глядя в свой. — Адмирал, может нам стоит дать условный сигнал? — обернулся к Бэрду.

— Нет, — попыхивая сигарой, ответил тот. — Отправим его со станции. Немцы любят пунктуальность.

Когда через минуту диск исчез, и они спустились вниз, Коско позвонил по телефону на пост радиометристу.

— Джон, наблюдали — ли вы в направлении оста* цель? — поинтересовался он.

— Нет, сэр, — донеслось из трубки. — Горизонт чист.

— Он невидим для радиолокации, — сказал Бэрд, видя удивление Фрейзера. — И опасен как гремучая змея. Для всех и каждого.

В расчетное время, преодолев все перипетии плавания, «Олимпус» бросил якорь в небольшой бухте рядом со станцией «Литл — Америка».

С ближайших скал на него удивленно взирала колония пингвинов, в далекой синеве моря всплескивала и резвилась стая касаток.

— Вот мы и на месте, — сказал Бэрд, надевая солнцезащитные очки. — Боцман, спустить на воду катер!

Станция была цела, но по самые крыши завалена снегом.

— Да, зима, судя по всему, была суровой, — оглядел ландшафт Каско и направил нескольких моряков откапывать входы.

Через пару часов в главном ангаре гудели две работающих на дизельном топливе печи, свободные от вахты наводили в нем порядок, а в командирском отсеке радист готовил к сеансу связи береговую рацию.

— Так, а теперь передавайте, — подождав, когда на ней засветилась шкала и радист надел наушники, сказал Бэрд, после чего, глядя в блокнот, назвал частоту и шифр.

— Ти-ти, та-та, ти-ти…. певуче застучал ключ, и спустя несколько минут, было получено подтверждение о приеме.

— Ну, а сейчас будем ждать хозяев, Уильям, — обратился адмирал к расхаживающему по отсеку Фрейзеру, и тот молча кивнул, — понял.

Затем Бэрд приказал Коско убрать со станции всех лишних, и моряков отправили на судно, оставив снаружи наблюдателя.

Потянулись минуты ожидания, которые все трое коротали по — разному.

Бэрд делал вид, что дремал в кресле.

Фрейзер излишне внимательно листал прошлогодней давности номер «Лайфа»*.

А Коско, покачивая носком унта и глядя в оттаявшее окно, тихо насвистывал «Серенаду солнечной долины» Гленна Миллера.

— Где же эти чертовы немцы? — взглянул на тридцатой минуте на циферблат своей «омеги» генерал. — Они заставляют себя ждать.

— Что поделаешь, Уильям, — чуть приоткрыл веки Бэрд. — Пока они заказывают музыку.

Словно в ответ на их слова, снаружи раздался быстрый хруст снега, затем оглушительно хлопнула входная дверь и громко постучали в отсечную.

— Да! — оживился Бэрд. — Войдите!

В открывшемся проеме возникла голова наблюдателя в заиндевелом капюшоне и, тараща глаза, он просипел, — в небе тарелка!

— Точно, — подавившись свистом и впечатав лицо в плексиглас окна, прошептал Коско. — Висит.

Когда вся тройка (моряка оставили внутри) натягивая на головы меховые шапки и застегивая на ходу комбинезоны, быстро вышла наружу, синевато отсвечивая на солнце, плоская тарелка дисколета шла на посадку в том же месте, где год назад был высажен адмирал.

Через минуту она скрылась в высоко поднявшемся снежном облаке, и до ушей американцев донесся затихающий свист.

— Турбины? — обернулся Фрейзер к Бэрду, и тот пожал плечами, — возможно.

А вскоре вдали показались две черные точки, постепенно обретающие фигуры людей.

— Ну что же, идем, — решительно сказал Фрейзер, и американцы зашагали навстречу.

Когда обе группы сблизились, в идущем справа Бэрд узнал полковника Гартмана, о чем сообщил генералу.

— Хорошо, — кивнул тот. — А кто второй?

— Скорее всего, пилот, судя по экипировке.

На расстоянии двух шагов встречающиеся остановились и несколько секунд молча, рассматривали друг друга.

— Я рад вас видеть, адмирал, — первым нарушил молчание полковник.

— Взаимно, — кивнул в ответ Бэрд и представил своих спутников.

Узнав, что Фрейзер помощник президента и обличен особыми полномочиями, Гартман довольно произнес «гут», после чего сделал радушный жест, приглашая следовать за ними.

— Джордж, вы остаетесь за старшего, — сказал адмирал Коско, и четверо заскрипели унтами в сторону дисколета.

Показавшаяся вдали модель, несколько отличалась от той, на которой довелось летать Бэрду.

Она была меньшей по диаметру, с узкими, тянущимися по окружности щелями, вместо иллюминаторов и расположенной сверху рубкой, из которой торчали два, коротких, напоминающие орудийные, ствола.

— В прошлый раз я летел на другом, — с интересом рассматривая корабль, — обратился адмирал к полковнику.

— Это одна из боевых моделей, — небрежно сказал Гартман. — Первого поколения.

— У вас есть и второе? — не удержался от вопроса Фрейзер?

— А почему нет? — ответил тот вопросом на вопрос и бросил своему спутнику, — Отто, прикажите открыть люк.

— Яволь, герр оберст! — с готовностью рявкнул тот, и, нажав тангетку* висящего на груди прибора, что-то в него пролаял.

Как и в прошлый раз, в днище корабля открылся люк, потом звякнул опускаемый трап, и все поочередно поднялись на борт.

— Фантастика, — наклонившись к Бэрду, когда их пристегнули в креслах, тихо сказал Фрейзер. — Я просто глазам не верю.

— Торжество военной мысли, — обводя глазами отсек, ответил адмирал. — К сожалению,

немецкой.

Потом был почти неосязаемый перелет, часовая поездка в автомобиле с затемненными стеклами и встреча со вторым человеком Рейха.

На этот раз Гиммлер был в костюме английской шерсти, белой накрахмаленной сорочке и с золотым партийным значком на лацкане пиджака.

— Прощу вас, господа, — указал он американцам на кресла, когда в сопровождении Гартмана, те вошли в кабинет.

— Спасибо, — ответил Фрейзер на ломаном немецком, и они присели.

— О, вы знаете наш язык? — вскинул вверх брови Гиммлер.

— Немного, — кивнул головой генерал. — Мой отец был немцем.

Далее последовал обмен формальностями, обычными на деловых встречах, после чего рейхсфюрер попросил у Фрейзера, подтверждение его статуса.

— Пожалуйста, — извлек тот из нагрудного кармана френча служебное удостоверение и протянул его через стол.

Ознакомившись с документом, хозяин кабинета передал его Гартману, тот внимательно прочел все, что там имелось, и вернул удостоверение генералу.

— Вас все удовлетворяет? — пряча его в карман, поинтересовался Фрейзер.

— Да, — блеснул очками Гиммлер — А теперь перейдем к делу. И так, насколько я понял, вашего президента заинтересовали наши предложения.

— Безусловно, — сказал Фрейзер. — Тем более, что они направлены на борьбу с большевизмом. Советы, кстати, наглеют все больше.

— Вот-вот, — скривив тонкие губы, язвительно процедил рейхсфюрер. — Это результаты того, что в конце войны вы не пошли с Германией на сепаратные переговоры*. Сейчас бы все выглядело иначе.

— Не будем ворошить старое, — примирительно сказал Фрейзер. — Нам следует подумать о будущем. Сейчас мы создаем военный блок против СССР, и весьма признательны за вашу помощь.

— Это только начало, — многозначительно поднял вверх палец Гиммлер. — Если, конечно, договоримся.

Все это время, присевший рядом с Бэрдом, Гарман тихо переводил разговор первых лиц, а адмирал внимательно слушал.

— Я уверен в этом, — продолжил специальный представитель. — Ведь мы делаем одно общее дело.

Далее последовал конкретика, в ходе которой Фрейзер озвучил предложения Трумэна в части оказания США научной помощи в строительстве атомных подводных лодок и передаче им технической документации, а также действующего образца дисколета.

— М-да, — исподлобья взглянул на него Гиммлер. — У вашего президента изрядные аппетиты. — А что мы получим взамен? Одной лояльности мало.

— Зная, что вы понесли значительные издержки, — откинулся генерал в кресле, — мы согласны их возместить.

— В каких размерах?

— Пять миллиардов американских долларов. С переводом их в любые банки мира по вашему усмотрению.

— Недурно, — подумав, сказал рейхминистр. — Но как мы сможем ими воспользоваться? Ваши спецслужбы, я имею ввиду США и Англию, будут нам всячески мешать. Сейчас по всему миру идет охота за нацистами.

— На этот счет можете не беспокоиться, — заверил Гиммлера Фрейзер. — Они получат соответствующие указания. Более того, все необходимое для вашей э-э, — замялся он, не зная как назвать то место, в котором находился.

— Новая Германия, — невозмутимо подсказал ему собеседник. — У нас она именуется «Агарта».

— Все необходимое для «Агарты», — продолжил генерал, — вы сможете закупать на наших предприятиях и в концернах. Под видом поставок для армии США и на весьма выгодных условиях.

— Да, — выслушав очередной перевод Гартмана, — подумал Бэрд. Фрейзер настоящий дипломат. — Одной рукой дает, второй забирает.

Но то, что сказал Гиммлер далее, несколько охладило пыл американской стороны и даже повергло ее в некоторое уныние.

Техническую документацию на дисколет и саму машину, рейхсфюрер передать отказался, сославшись на имеющиеся в ней серьезные недоработки.

— Вы их получите в свое время, — сказал он. — Совершенными. Как торжество германской мысли.

И сколько Фрейзер не склонял рейхсфюрера изменить его позицию, предлагая еще два миллиарда, гарантированных президентом, а также некоторые другие преференции*, тот был непреклонен.

— Найн, — меланхолично отвечал он. — Найн.

После завершения официальной части, Гиммлер предложил выпить кофе, после чего все встали и проследовали вслед за ним в смежное помещение.

Оно находилось сразу за кабинетом, и, судя, по виду, служило ему комнатой отдыха.

— Располагайтесь господа, — пригласил полковник американцев к уже сервированному столу, и через минуту в комнату вошла миловидная блондинка.

Улыбаясь, она изящно водрузила в центре серебряный поднос с кофейником, разлила душистый, исходящий паром напиток в фарфоровые, стоящие перед гостями чашки, и, сделав книксен*, простучала каблучками в сторону двери.

— У вас есть и женщины? — проводил ее взглядом Бэрд.

— И не только — ответил Гартман. — Прошу вас, адмирал, свежие сливки.

После кофе американцам были предложены сигары (второй человек Рейха не курил), а затем Гиммлер сообщил, что их примет сам фюрер.

— Кха — кха — кха — поперхнулся «гаваной» Бэрд, а более выдержанный Фрейзер кивнул, — будем весьма признательны.

Далее состоялся переход по длинному, с бронзовыми пьедесталами Фридриха I, Бисмарка и Ницше коридору, с мягкой, пурпурного цвета ковровой дорожкой, подъем бесшумным лифтом на пару этажей вверх, и вся группа очутилась в большом, отделанном

черным мрамором зале, с золоченным имперским орлом над противоположной дверью и застывшими у нее, двумя рослыми эсэсовцами в парадной форме.

— Битте, — сказал шедший впереди Гиммлер, и стражи распахнули створки.

В обширной приемной, со стоящими вдоль стен кожаными диванами и искрящейся вверху хрусталем люстрой, их встретил подтянутый, спортивного вида офицер, который, доложил Гиммлеру, что фюрер на месте и готов принять посетителей.

Затем он профессионально досмотрел американцев (те многозначительно переглянулись) после чего Гиммлер пригласил гостей в кабинет того, кого весь мир считал усопшим.

«Мертвец» стоял в дальнем его конце, и, заложив правую руку за лацкан пиджака, пучился из — под косой челки на вошедших.

— Посланцы американского президента, мою фюрер! — выбросив руку в нацистском приветствии, пролаял рейхсминистр. — Генерал Уильям Фрейзер и адмирал Ричард Бэрд!

Нетвердо ступая и чуть подволакивая правую ногу, Гитлер подошел ближе, подозрительно оглядел американцев, после чего стороны обменялись приветствиями.

Затем он пригласил гостей присесть за длинный, с десятком дубовых стульев стол, сам проследовал к сопряженному с ним второму и опустился в кресло с высокой резной спинкой.

— Я могу начинать? — сказал расположившийся напротив американцев, рядом с полковником Гиммлер, обращаясь к своему патрону.

— Да, — последовал ответ, и рейхсминистр подробно доложил о результатах переговоров.

— Я рад, что мы достигли согласия, — внимательно его выслушав, констатировал фюрер. — Нам необходимо уничтожить коммунистическую заразу!

После чего возбудился, встал из — за стола и произнес речь.

Суть ее сводилась к неизбежному краху коммунистической идеи, единению в борьбе с нею дружественных Соединенных штатов и Великого рейха, а также восстановлении исторической справедливости.

— В отношении первых двух тезисов понятно, — подумал про себя Фрейзер, — а по поводу третьего не очень. Но благоразумно воздержался от вопроса.

Бэрд же, в отличие от него, хотел что-то возразить, и уже было открыл рот, но генерал под столом, больно наступил ему на ногу, — молчи.

В заключение, брызжа слюной и потрясая кулаками, Гитлер призвал «разбить их собачьи головы», имея в виду русских, после чего, наслаждаясь произведенным эффектом, обвел глазами присутствующих, и, поправив растрепавшуюся челку, снова опустился в кресло.

— Как всегда неподражаемо, мой фюрер, — в следующую минуту прочувствовано сказал Гиммлер и покосился на американцев, ожидая их реакции.

— Да, весьма, — словно очнувшись от гипноза, пробормотал Фрейзер, а Бэрд пошевелил пальцами ног в ботинке. Они здорово болели.

На этом встреча была завершена, и, приказав Гиммлеру с Гартманом «проработать все организационные вопросы», отец нации встал, и, кивнув гостям на прощанье, проковылял к скрытой бархатными шторами, угловой двери.

— Фюрер не совсем здоров, — подождав, пока она закрылась, с сожалением вздохнул рейхсминистр. — Но это временно, господа, смею вас заверить.

Затем он пригласил переговорщиков отобедать вместе и, спустя час, мощный «хорьх» с зашторенными окнами, доставил всех к небольшому горному шале*.

Оно располагалось в окруженной соснами и заснеженными пиками долине, с искрящимся неподалеку всеми цветами радуги водопадом, органически вписывалось в окружающий ландшафт и дышало умиротворенностью и покоем.

— Словно в швейцарских Альпах, — обозрев окружающую их картину, восхищенно сказал Бэрд. — Достойно кисти художника.

— Здесь любит бывать фюрер, — сказал Гиммлер. — Природа действует на него умиротворяющее.

После весьма изысканного обеда, состоящего из горячего «айнтопфа»*, филе по-гамбургски, отварной форели и сыра, а также французского коньяка и крепкого «бок-бира»*, гостям было предложено отдохнуть, а утром продолжить работу.

— Хорошо, — сказал осовевший от еды и выпивки Фрейзер. — Тем более что день прошел весьма продуктивно. — Не так ли Ричард? — дружески похлопал он по колену Бэрда.

— Так, Уильям, — сонно щуря глаза, ответил тот. — Мы славно потрудились.

На следующее утро, в кабинете рейхсминистра, были «проработаны все организационные вопросы».

Для начала американцам была передана техническая документация на строительство новой подлодки с ядерным реактором, которую, с необходимыми пояснениями, продемонстрировал им один из немецких проектантов.

А затем, когда ученый покинул кабинет, занялись вторым, более щепетильным.

Гиммлер пожелал, чтобы вся сумма за оказанные ими услуги, была перечислена на счет в одном из швейцарских банков, а в Латинской Америке, желательно Аргентине или Бразилии, была создана торгово — закупочная компания, принадлежащая «Агарте».

— Руководить ею будет наш человек, компания должна иметь доступ к счету и будет осуществлять у вас закупки всего необходимого, — глядя на Фрейзера, сказал он.

— Это не сложно, — последовал ответ. — Нужен этот человек и номер счета.

— Фамилия его достаточно известна, — чуть улыбнулся рейхсминистр. — Это Генрих Мюллер, оставленный нами для конспиративной работе на материке.

–?!

— Да, да, и не только он, — довольно забарабанил пальцами по столу второй человек Рейха. — Мы, немцы, весьма предусмотрительны. Кстати, он назовет вам номер счета.

Затем был оговорен способ встречи с будущим хозяином компании в Европе, и стороны перешли к третьему вопросу.

Он заключался в организации дальнейших деловых контактов, и инициаторами выступили обе стороны.

В результате, за исключением экстренных случаев, их решили проводить ежегодно, а в целях сохранения тайны сотрудничества, вне пределов Антарктиды.

Местом был определен затерянный в Атлантике и не значащийся на картах небольшой остров, расположенный в юго-западной части моря Скоша*, координаты которого Гартман вручил Фрейзеру.

Туда, в заранее оговоренное время, должны были прибывать представители сторон (американцы морским путем а немцы по воздуху), для выработки и реализации дальнейших планов совместных действий.

— Удачного вам возвращения господа, — сказал Гиммлер Фрейзеру с Бэрдом, когда во второй половине дня, лично сопроводил их к месту отлета из «Агарты».

— До следующей встречи, сэр — ответил помощник президента, и вместе с адмиралом они поднялись на борт воздушного судна.

Через несколько месяцев, в деловом центре Рио-де-Жанейро, открылся офис швейцарской торгово-закупочной компании, именуемой «Валькирия», которая приобрела несколько морских судов и активно занялась грузоперевозками.

Спустя два года, министр государственной безопасности СССР Абакумов, доложил Сталину о создании в США ядерного реактора небывалой мощности, и активно ведущимися ими работами по строительству новой подводной лодки, работающей на принципиально новом топливе, а 21 января 1954 года, с верфи Гротона в штате Коннектикут, сошла первая в мире атомная подводная лодка «Наутилус».

Однако достигнутый перевес сил не явился стратегическим.

Через три года, уже имевший в своем арсенале атомные бомбы, Советский Союз спустил на воду боевой корабль аналогичного класса, именуемый «Ленинский комсомол».

«Холодная война» набирала обороты.

Глава 4. На развалинах империи

Над Полярным, завывая, несся ледяной ветер. Он рябил свинцовую воду залива, гремел железом на крышах обшарпанных казарм и струнами натягивал швартовы застывших у пирса подводных лодок.

Перед одной, со спущенным флагом и бортовым номером «210», молча стояли два офицера.

— Ну, все Сань, лавочка закрыта, пошли на хрен отсюда, — зло бросил первый, с погонами капитана 3 ранга на шинели и, смачно харкнув на ржавый пирс, широко пошагал к берегу.

— Пошли, — ответил рослый капитан-лейтенант и, тяжело вздохнув, направился вслед за ним.

Капитан 3 ранга Виктор Туровер, был командиром «210-й», а капитан-лейтенант Александр Майский, его помощником. Точнее бывшими. На дворе стоял конец века, в России торжествовала демократии и флот разоружался. Корабли резали на металл, а офицеров и мичманов пачками увольняли в запас с пожеланиями успехов в новой жизни.

Выйдя в город и пройдя несколько заснеженных улиц, с разбитыми тротуарами и бегающими по ним тощими собаками, офицеры зашли в мрачный, с пустыми полками магазин и купили две бутылки импортного «Рояла».

— Крепкий гад, слышал американцы им негров травят, — взболтнул одну помощник.

— Плевать, — процедил Туровер и, запихав бутылки в карманы, приятели вышли наружу.

По дороге они закурили, взобрались по скрипучему деревянному трапу на пологую сопку и, миновав захламленный двор, с роящимися в мусорных баках солдатами из стройбата, направились к одной из облезлых пятиэтажек.

Войдя в темный провал подъезда, офицеры поднялись на третий этаж, и Туровер зазвенел ключами.

— Проходи, — толкнул он обитую клеенкой дверь и щелкнул выключателем.

Голая лампочка тускло высветила двухкомнатную малогабаритную квартиру с казенной «омисовской»* мебелью, кожаным продавленным диваном и допотопным телевизором у окна.

Чуть позже Туровер с Майским сидели за столом крошечной кухни, пили разбавленный водой спирт и закусывали пайковой тушенкой «Великая стена».

— А Юлия, что, так и не пишет? — наполнил в очередной раз стаканы Майский.

Туровер отрицательно покачал головой, не чокаясь, вытянул свой до дна и извлек из мятой пачки беломорину.

Несколько месяцев назад, одуревшая от нищеты и полярной ночи, его жена потребовала развод и, собрав вещи, уехала с пятилетним сыном в Крым к родителям

— Да, мне холостяку легче, — поморщился от выпитого спирта капитан-лейтенант, с трудом выдохнул и тоже закурил.

— Так что будем делать, а, командир? — выдул он вверх густую струю дыма. — Может пойдем в бандиты?

— Да какие из нас бандиты, Санек — криво усмехнулся Туровер. — Так, разве кому морду набить.

— Я б президенту набил, — сжал громадный кулак помощник. — Пьяная курва. Слышь, Вить, а давай позвоним Альке, — наклонился к приятелю. — Он теперь в Питере большая шишка, да и у родителя бизнес будь здоров.

Алька, он же Альберт Павлович Львов, их однокашник и близкий друг, командовал лодкой в Западной лице и как только началась ваучеризация*, убыл с Севера к папаше — адмиралу в Северную Пальмиру*.

Изредка друзья созванивались, один раз Алька прилетал по делам в Мурманск, и они тогда душевно посидели в любимом моряками «Эрбээне»*.

— А что мы ему скажем? Здравствуй Алька, нас со службы выперли? — кривя губы, сказал Туровер.

— Ну да, — снова набулькал стаканы Майский. — Может устроит нас к папаше.

Туровер отрицательно помахал пальцем, и офицеры начали спорить.

После словесной перепалки и таскания друг друга за лацканы тужурок, командир наконец сдался и кивнул на висящий над столом телефон, — звони.

Помощник выщелкнул и штатива трубку, нашарил в кармане записную книжку и стал набирать номер.

— Связь, твою мать — недовольно бурчал он, когда набор срывался, а потом весело заорал, — Алька, здорово черт, это я, Сашка! Откуда, откуда, из Полярного! — подмигнул приятелю. — Как у нас дела?! Отлично! Сидим с Витькой и пьем спирт! Ну да, повод есть — нас турнули с флота! Лодку на иголки, нас в запас! Во-во, и я Витьке говорю, давай позвоним, а он кобенится! Щас, передаю! — и тыкнул трубку Туроверу.

— Привет Альберт, — прижал тот ее к уху. — Да какой розыгрыш, нет, — пожевал потухшую беломорину. — Бригаду сокращают наполовину. Шесть экипажей расформированы, в том числе и наш. Завтра идем за расчетом. Куда думаем ехать? Саня к себе в Петрозаводск, ну а я в Донецк. У меня там старики, полезу в шахту. Чтоб обязательно заехали? Ну что ж, по пути заедем. Щас, запишу, дай стило*, — кивнул помощнику.

Тот извлек ручку, сунул ее Туроверу и подвинул к тому записную книжку.

— Есть, записал, — размашисто чиркнул в ней капитан 3 ранга. — Перед выездом, позвоним, бывай — и, приподнявшись, вщелкнул трубку на место.

— Дал свой мобильный, черт — обозрев в книжке записанный номер, — засопел Майский. — Думает, они у нас есть, засранец, — и взял в руку граненый стакан.

— Твою мать! И это мы, советские офицеры, а Вить! — вскинул он побелевшие глаза на командира — и стакан хрупнул как яйцо.

— Кончай истерику, — нахмурился тот, — на вот, утри кровь и передал помощнику носовой платок. — А теперь спать, — выплеснул свой стакан в раковину умывальника, — завтра трудный день.

Ровно в шесть приятели встали, привели себя в порядок и, выпив по чашке суррогатного кофе, отправились в штаб бригады.

Там, в зале совещаний, уже сидели их друзья по несчастью, и между рядами угрюмо прохаживается помощник дежурного, с синей — белой повязкой РЦЫ* на рукаве кителя и болтающейся у бедра тяжелой кобурой.

Накануне всех ознакомили с приказом Министра обороны, и теперь командир соединения желал попрощаться.

— Товарищи офицеры! — вытянувшись, рявкнул дежурный, зал вразнобой хлопнул крышками сидений и все встали.

— Вольно, — бодро кивнул хлыщеватый адмирал и в сопровождении начальника штаба с финансистом, проскрипел штиблетами к стоящему в начале зала на возвышении, столу. Он был молод, недавно назначен из Москвы и являлся зятем известного политика.

Рассевшись по мягким стульям, начальники значительно оглядели зал, потом адмирал встал, кашлянул в кулак и толкнул речь.

Из нее следовало, что демократия в России набирает обороты, ее Вооруженные силы нуждаются в реформировании, и увольняемые в запас должны принять самое активное участие в построении нового общества.

— Во, сука, как поет, — наклонился к Туроверу сидящий рядом командир. — Интересно, сколько он огребет за списанные лодки?

— Да уж огребет, не сомневайся, — жестко ответил тот. — Эти своего не упустят

… и, как говорят на флоте, семь футов вам под киль! — с пафосом закончил свою речь новоиспеченный стратег.

В зале наступила гробовая тишина, и стало слышно, как жужжат плафоны освещения.

Потом адмирал о чем-то пошептался с сидящими за столом, встал и покинул зал, через боковую дверь.

— А теперь слово предоставляется начальнику финансовой части, — тяжело заворочал шеей начальник штаба.

— Значит так, — поднялся из-за стола толстый полковник. — После совещания, в финчасти всем будут выданы причитающиеся суммы, за исключением задержанной зарплаты.

— А зарплата?! — громко раздалось из зала, — за целых пять месяцев!

— Пока нету, — развел тот руками. — Обещают в конце месяца.

— Так что ж, нам тут ждать у моря погоды?! — встал из первого ряда седой капитан 2 ранга.

— Зачем вы так, Николай Иванович? — промокнул платком вспотевшую лысину полковник. — Как только получим, выдадим. В крайнем случае, вышлем по почте.

— Крутите наши деньги суки! — заорал кто-то сзади, и в зале начал нарастать шум.

— Отставить базар! — монолитно навис над столом начальник штаба, и шум понемногу стих.

Капитана 1 ранга в соединении уважали, как настоящего профессионала и служаку, но в последнее время он был на ножах с начальством и сильно закладывал за воротник.

— Отставить, — еще раз повторил начштаба. — Деньги для увольняемых в запас мы выбьем, я займусь этим лично. Ну а что с вами так обошлись, простите. Сегодня вы, а завтра мы. Флот и армия как я понимаю, этой стране больше не нужны. На этом пока все. У кого что-то личное, прошу зайти ко мне.

Несколько часов спустя, потные и злые, Туровер с Майским и другие офицеры его лодки, вышли из штаба, к ним присоединилась небольшая группа мичманов, и все направились в

сторону недалеких казарм. Было решено проститься с матросами, которых списав с лодки, перевели на берег.

В казарме царили холод, тишина и общее уныние. Большинство моряков в одежде валялись на койках, некоторые бесцельно болтались по кубрикам, в углу трое лениво метали карты.

— Построить команду! — приказал старпом стоящему у тумбочки дневальному.

— Команда, подъем, в две шеренги становись! — оглушительно заорал тот, и через минуту вдоль коек замер сине-полосатый строй.

Офицеры с мичманами встали напротив, Туровер прошел вдоль него, пристально вглядываясь в молодые лица и неспешно вернулся к центру.

— Ну что ж парни, — обратился он к матросам, — служили вы достойно, не раз бывали в море, а теперь пришло время расстаться. Прошу помнить флот, наш корабль и желаю успехов на гражданке. Спасибо Вам, — и приложил руку к фуражке.

Строй обреченно молчал, лишь кто-то шмыгнул носом.

— Лебедев, ко мне, — сделал командир знак, и из первой шеренги вышел приземистый старшина.

— Вот, подкормишь ребят, — протянул ему Туровер небольшую пачку купюр.

— Да мы… — начал тот.

— Выполнять! — чуть повысил голос капитан 3 ранга. — Второй месяц пшено жуете.

— Слушаюсь, — наклонил голову Лебедев и неохотно принял деньги.

Затем офицеры и мичманы обошли строй и попрощались с каждым за руку, после чего хлопнула тугая дверь, и у многих подозрительно заблестели глаза.

Выйдя из казармы, вся группа направилась к КПП*, и, миновав его, остановилась.

— Слышишь, командир, — обратился к Туроверу старпом, — тут ребята хотят организовать стол, как ты на это смотришь?

— Положительно, — ответил тот и, сняв перчатку, полез рукой за обшлаг шинели.

— Брось, — поморщился старпом. — Ты что, Крез?* Вон матросам сколько отвалил.

— Ладно, Глеб, проехали, — сказал Туровер и, прикрываясь от ветра, закурил.

Вечером в трехкомнатной квартире многодетного механика, семья которого была отправлена на относительно сытый юг, все тесно сидели за двумя сдвинутыми столами, и пили корабельный спирт с водкой.

Общего разговора не получалось, спирт не брал, всем было тоскливо.

— Да что мы, в самом деле, как на поминках? — рассердился старпом, — а ну-ка, док, тащи свой инструмент!

Корабельный врач молча кивнул, исчез на несколько минут и вернулся с гитарой.

— Давай нашу! — присел рядом старпом и в воздухе зазвенели первые аккорды.

Лодка диким давлением сжата,

Дан приказ, дифферент на корму,

Это значит, что скоро ребята,

Перископ наш увидит волну

мягким баритоном начал старпом и вслед за ним песню подхватили сразу несколько голосов.

Хорошо из далекого моря,

Возвращаться к родным берегам,

Даже к нашим неласковым зорям,

К нашим вечным полярных снегам!

наполнила она квартиру и лица присутствующих посветлели.

На пирсе тихо в час ночной,

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка,

Из глубины идет домой,

продолжил соло капитан-лейтенант, и один из мичманов начал хлюпать носом.

— Ты чего, Петрович? — наклонился к нему сидящий рядом старший лейтенант.

— Лодку жалко, — утер тот рукавом глаза. — Очень.

— Так то ж песня, тундра, — ласково приобнял его старлей.

— Сам ты тундра, — обиделся мичман, — я про нашу.

Когда песня затихла, все с минуту сидели молча, затем командир взял в руку наполненный на треть стакан и поднялся.

— За нас! — коротко произнес он, все встали и звякнули еще двадцать.

Потом все сели, закусывая нехитрой снедью, над столами поплыл сигаретный дым, и начались разговоры.

Одни вспоминали службу и походы, а вторые строили планы на будущее.

— Вот так-то лучше, — довольно хмыкнул старпом и покосился на Туровера. — Чего задумался, командир, думаешь куда податься?

— И про это, — пожевал тот по привычке мундштук погасшей папиросы.

— Говорил же я тебе в день путча, что надо поддержать ГК ЧП* и выйти в море.

— Один такой на ТОФе* вышел, ну и где он теперь? — последовал неторопливый ответ.

— Там был дешевый популизм и выгружено оружие. А у нас на борту имелись торпеды и в том числе ядерные.

— Ладно, после драки кулаками не машут, — поморщился Туровер и ткнул папиросу в блюдце.

— То-то и оно, — горько усмехнулся старпом, — теперь нас выкинули как использованные гондоны и поделом.

В первом часу ночи все попрощались, вышли на улицу и группами побрели в разные стороны.

На небе рассыпалась палитра северного сияния.

Глава 5. Дорога в никуда

Спустя пару дней, Туровер с Майским, и еще двумя офицерами, химиком и минером, сидели в плацкарте скорого поезда Мурманск — Санкт-Петербург. Остальные пока остались ждать обещанных денег.

Поезд мотало на стрелках, за окном мелькала белая, перемежающаяся с сопками тундра, на душе было тягостно.

— Может, подрубаем? — кивнул на багажную полку вечно голодный химик. — С утра не жрамши.

— Ты как, командир? — уважительно поинтересовался минер. — Я лично «за».

Туровер молча кивнул, продолжая задумчиво смотреть в окно и барабанить пальцами по столику.

Помощник встал, вытянулся во весь свой громадный рост и стащил сверху объемистый пакет.

На столе расстелили прочитанную газету, на которую выложили десяток яиц, пару крупных луковиц, несколько банок полученной на складе тушенки и два кирпича хлеба.

— А это запивать, — извлек Майский из бокового кармана висящей на вешалке шинели плоскую мельхиоровую шильницу*, бережно водрузил ее на стол и кивнул минеру — смотайся за водой.

Через десять минут, вскрыв обнаружившимся у запасливого минера складнем банки и толсто порезав хлеб, они, пустив по кругу складной стаканчик, довольно крякали и с аппетитом закусывали.

Внезапно сидящий с краю химик едва не подавился, быстро соорудил солидный бутерброд и, облупив яйцо, протянул все это в соседнее купе.

— Спасибо дядя, — донесся оттуда детский голосок, и из-за переборки высунулась тоненькая ручонка.

— Вы б видели, какие у него глаза, — сглотнул застрявший в горле ком минер и протянул помощнику стаканчик, — налей.

— Да, довели гады народ, — тяжело двигая челюстями, сказал химик. — Видели сколько в поезде сухопутчиков с семьями? Вышибли как и нас, гуляй, Вася.

— А че ты хочешь, — завинтил пустую флягу помощник, — на Кольском не только флотские гарнизоны. Впрочем, довели не всех, вон смотри, идут хозяева жизни.

По проходу, вихляясь и гогоча, из ресторана, в сторону «мягких» вагонов двигались два бритоголовых молодца в малиновых пиджаках и с золотыми цепями на шее.

— Во, бля, и тут вояки! — пьяно ткнул пальцем в офицеров один из них, — не иначе на гражданку турнули, ероев!

— Кончайте бузить парни, — хмуро бросил химик, тут вам не зона.

— Ты че базлаешь, чмошник!* — оскалившись наклонился к нему первый, в воздухе мелькнул кулак помощника и «хозяин жизни», хрюкнув, с грохотом обрушился на пол.

— А это тебе карась*! — саданул минер второго в нос, и тот с воем присел на корточки.

— Ну, козлы, сочтемся, — стал тормошить он приятеля, пуская розовые сопли.

— Топайте, топайте, здесь не подают, — потирая кулак, пробасил Майский. — Еще раз здесь увижу, порву как бобик грелку.

— Ты Сань, того, поаккуратней, — беззвучно рассмеялся Туровер. — Это ж тебе не в казарме, с самоходчиками.

Когда оставшийся на ногах «пиджак» навалил на себя все еще бесчувственного второго, у того что-то выпало и железно загремело по полу.

— Ты смотри, «ТТ», — поднял блеснувший воронением пистолет минер и передал помощнику.

— Это не наш, — прохрипел «браток» и быстро утащил приятеля.

— Так им и надо! — возмущенно загудел вагон. — Совсем эти бандиты распоясались!

А Майский, подмигнув Туроверу, удовлетворенно хмыкнул, и, проверив наличие обоймы в рукоятке, опустил пистолет во внутренний карман тужурки.

— Зачем он тебе? — озадачено поинтересовался командир.

— В милицию Витя сдам, по приезду.

Через несколько часов поезд прибыл в Петрозаводск, и, мерзло скрипя тормозами, остановился.

— Стоянка десять минут! — заголосила молоденькая проводница и ушла в тамбур, открывать дверь.

— Айда, покурим, — первым встал помощник и, поводя широченными плечами, монолитно шагнул в проход.

— Здоровый черт, — одобрительно проводил его глазами химик, — как он того засранца.

Вслед за Майским вышли минер с Туровером (химик не курил) и, спустившись на платформу, задымили сигаретами.

Кругом сновали хмурые пассажиры, нищие просили милостыню, меж людей шныряли оборванные беспризорники.

— Как в войну, — грустно сказал минер, — ни одного веселого лица.

— Так тебя ж в войну не было, — покосился на него помощник.

— Ну и что? — Мама с отцом рассказывали.

— Сынки, — вам случайно платок не нужен? — подошла к офицерам пожилая изможденная женщина. — Настоящий, оренбургский.

— Нет, мамаша, спасибо, — отрицательно помотал головой Майский.

— А награды? — высунулся из-за нее сгорбленный старик в ватнике и раскрыл сухонькую ладонь. На ней тускло отсвечивали орден «Красной Звезды» и медаль «За отвагу».

Офицеры переглянулись, окаменели лицами и молча ушли в вагон.

— У нас еще «шило»* есть? — играя желваками, прохрипел Туровер, и Майский понимающе кивнул, — имеется..

В Санкт — Петербург поезд пришел на следующие сутки и, прихватив чемоданы, офицеры вышли из вагонов.

На дворе стояла промозглая слякоть, у здания вокзала высилась расцвеченная фонариками разлапистая ель, страна готовилась к встрече Нового Года.

— Витька, Сашка, здорово, черти! — широко улыбнулся стоящий на платформе человек и сделал им шаг навстречу.

Затем последовали крепкие рукопожатия, дружеское похлопывание по плечам и Туровер представил минера с химиком.

— Мои бывшие подчиненные, следуют на родину.

— Львов, — поочередно протянул им руку встречающий.

— Нечаев, — солидно кивнул минер, — а я Купрум, — застенчиво улыбнулся химик.

— Однако! — с интересом уставился на него Алька.

— А он химик и профессию по фамилии выбирал, — пошутил Майский.

— Значит так, — окинул всех взглядом Львов. — Вы все с дороги, надо помыться и перекусить. Приглашаю в одно хорошее место.

— Спасибо, — вздохнул минер, — но нам с Мишкой надо дальше, в сторону Юга.

— Ага, — шмыгнул Купрум носом, — на Киев.

— Нет вопросов, отдохнете и двинете, билеты я вам организую.

Минер с химиком покосились на Туровера, тот согласно кивнул головой, и офицеры согласились.

— Прошу, — сказал Алька, когда все вместе они вышли из здания вокзала и кивнул на припаркованный у главного входа черный «Лексус».

— Хорошо живешь, паренек, — пробасил помощник, — я таких и не видел.

— Еще увидишь, — рассмеялся однокашник и ткнул рукой в сторону машины. Та издала мелодичный звук и на секунду мигнула фарами.

Затем в багажник погрузили чемоданы, хлопнули дверцы и, выехав с площади, «Лексус» влился в поток катящих по проспекту автомобилей.

— Да, тут жизнь бьет ключом, — сказал сидящий впереди Туровер. — Из наших кого встречал?

— Встречал, — обгоняя очередную машину, кивнул Алька. — Жорку Мальцева и Раиса Хузина. Жорка потихоньку спивается, а Раис ничего, держится. Устроил его ночным портье в «Гранд отель Европа».

— И что, у Женьки так серьезно?

— Два раза давал бабки на кодирование, не помогает.

— М — да, — вздохнул Туровер и отвернулся к окну.

Чуть позже, свернув с проспекта, автомобиль проследовал вдоль набережной Невы, подрулил к одному из пришвартованных к берегу плавучих ресторанов, с вывеской «Северная Пальмира» и остановился на стоянке.

— Ты смотри, так это ж финская плавказарма! — восхищенно зацокал языком минер. — Списанная?

— Вроде того, — заглушил мотор Алька. — Выходим.

У широкого, типа адмиральского, трапа, их поприветствовал длинный как жердь охранник, в синей униформе и с портативной рацией в руках.

— Здорово, Юр, — хлопнул его по плечу Львов и первым поднялся наверх.

— Не помнишь его? — обернулся к Туроверу.

— Да вроде что-то знакомое.

— Так это ж Юрка Банников, он был в училище на два курса младше нас.

— Тоже пристроил?

— Ну да, помогаю своим, по мере возможностей.

Затем они оказались в ярко освещенном, отделанном шпоном* салоне, со швейцаром, стильным гардеробом и мягким ковром на полу, из-за зеркальных дверей которого им навстречу спешил восточного вида человек, в бархатном пиджаке и феске.

— Салам алейкум, Альберт Павлович, — расплылся он в улыбке. — У меня все готово, — и, сделав приглашающий жест, засеменил вперед.

Офицеры миновали обширный банкетный зал, где, звеня бокалами, весело хохотала компания изыскано одетых мужчин и женщин, потом бар, с тихо льющейся из колонок музыкой и несколькими, скучающими на высоких стульях девицами, вышли в короткий коридор и поднялись на десяток ступеней вверх.

— Прошу вас, — распахнул широкую дверь человек.

Переступив через высокий комингс, вся компания оказалась в подобии кают-компании, с широкими кожаными диванами по периметру, развешанными по стенам картинами маринистов, большим аквариумом с золотыми рыбками и богато накрытым столом в центре.

— Лепота! — обвел глазами все это великолепия помощник, а восточный человек, открыл створки встроенного в переборку шкафа и предложил всем раздеться.

— Так, Марат, — первым нацепив пальто на вешалку, — обратился к нему Львов, — что у тебя есть из горячего?

— Все как приказано: солянка морская сборная, котлеты по — киевски, блины с икрой и жульены, — четко отрапортовал тот.

Офицеры переглянулись и сглотнули слюну.

— Давай, тащи все, — одобрительно сказал Львов, — а мы пока приведем себя в порядок.

— Он кто, турок? — поинтересовался Туровер, когда все мыли руки в расположенном за одной из дверей, сияющем бронзой и кафелем, умывальнике.

— Ну да, месхетинский, — утвердительно сказал Алька. — В прошлом мичман, служил коком у отца в штабе. Ну а теперь тут заворачивает. В качестве метрдотеля.

— Не хило, как я погляжу, вы все устроились, — нажал клавишу рукосушилки Майский. — Помирать не надо!

— Окстись Саня, типун тебе на язык, — дурашливо перекрестился Львов.

Когда они вернулись, двое, в белоснежных куртках официантов, завершали парад блюд, и по знаку Марата удалились.

— Прошу к столу, садитесь жрать, пожалуйста, — произнес Алька фразу из известного кинофильма и, весело смеясь, все расселись по диванам.

— Как, мичман, примешь с нами грамульку? — кивнул метрдотелю Алька на запотевший графинчик с водкой.

— Нет, — вздохнул тот, — на службе не положено. — Если я понадоблюсь, вон звонок — и кивнул на медную кнопку у крайнего дивана.

— Итак, приступим! — потянулся за графинчиком Львов, и он пошел по кругу.

— За встречу! — обождав, пока все нальют, встал он, и пять рюмок отзывались хрустальным звоном.

Несколько минут слышалось дружное звяканье ложек о фаянс тарелок, потом выпили вторую, «за тех, кто в море» и отдали дань сочным, на косточках котлетам, с румяно поджаренным картофелем — фри.

— Ну, а теперь рассказывайте, какие планы на будущее, — откинувшись на спинку дивана, извлек Львов из пачки тонкую сигарету и щелкнул зипповской* зажигалкой.

— Да какие, — с наслаждением вытянул фужер боржома Майский, — я остаюсь тут, у меня на Невском комната в коммуналке. Виктор едет к себе в Донбасс, копать уголь, а ребята, — кивает на минера с химиком, возрождать незалежну Украину.

— М-да, кисло все очень, — ткнул сигарету в пепельницу Львов. — А ну-ка, старшой, — подмигнул Нечаеву, — плесни еще всем по лампадке. Для поднятия, так сказать, тонуса.

В дело пустили второй графинчик и все выпили под блины с икрой.

— Ну а как у тебя дела, Альберт? — промокнул губы салфеткой Туровер.

— Да как Сашка сказал, умирать не надо, — криво усмехнулся Львов. — Я в Смольном, в аппарате мэра, толкаем «за бугор» остатки ЛенВМБ*, у папаши солидный бизнес, ему, кстати, принадлежит эта шаланда, так что вобщем в шоколаде.

— Ну и чего кривишься? Я ж вижу, — дунул в беломорину Туровер.

— На душе погано ребята. — Отдал флоту лучшие годы жизни, а теперь помогаю его растаскивать. Вы бы видели, какие особняки и яхты у питерских «слуг народа».

— Ладно, не надо о душе, — вскинул на него глаза Майский. — А то я заплачу.

— Да, Альберт, душа сейчас понятие относительное, — чиркнул спичкой Туровер. — Не забирай в голову.

— Хорошо, не буду, а теперь поговорим о вас. У меня имеется дельное предложение.

— В смысле? — высоко вскинул левую бровь Туровер.

— Как вы смотрите на то, чтобы снова отправиться в плавание?

— Кто конкретно и в каком состоянии?

— Ты, и вся твоя команда, что припухает в Полярном. В качестве экипажа.

Присутствующие недоверчиво переглянулись, а у минера отвисла челюсть.

— Шутить изволишь, товарищ капитан 2 ранга? — наклонился к однокашнику Майский. — Не смешно.

— Да, — Альберт, это несерьезно, — затянулся беломориной Туровер и пустил носом две струйки дыма.

— Серьезней не бывает, — обвел Львов взглядом присутствующих. — Нужно будет сходить в экспедицию к Южному Полюсу

— И на чем же, если не секрет? — подал свой голос минер.

— Корабль на уровне, как раз для тех широт. Плавание два месяца и по шесть тысяч долларов каждому. Половина при подписании контракта.

— Мне это снится а, Вить? — толкнул локтем командира помощник.

— Что, какая — то коммерческая экспедиция? — пожевал папиросу Туровер.

— Вроде того, — ответил Львов, — частная. И хорошо спонсируется.

— А почему ты предлагаешь это именно нам, ведь в Питере полно моряков.

— Вы свои, служили в Заполярье, и у тебя сплаванный экипаж. И последнее. Экспедиция сами понимаете рискованная, оттуда можно не вернуться.

— Ну что же, предложение заманчивое, — после минутного молчания произнес Туровер, — здесь нужно помыслить, а парни?

— Ну да, спешка нужна при ловле блох, — кивнул молчавший до этого химик.

— В таком случае еще по одной и оставайтесь у меня на ночь, — довольно прищурил светлые глаза Львов. — А утром сообщите свое мнение.

— Что ж, останемся, а где разместишь? — откупорил бутылку коньяка Майский.

— Тут есть гостевые номера и сауна с бассейном. Там хорошо думается. Ну, а вечером прошвырнетесь по Питеру. Кстати, как у вас с деньгами?

— Есть немного, — сказал Туровер. — Получили выходное пособие при увольнении.

— Знаю такое, пару раз с друзьями в кабак сходить — хмыкнул Алька и шлепнул на стол несколько зеленых банкнот.

— Здесь пять сотен, — хватит для променада.

— А че, мы не откажемся, — прогудел помощник, пихнул их в карман тужурки и со словами, — вот черт, совсем забыл! — извлек оттуда масляно блеснувший «ТТ».

— Никак со службы прихватил? Смотри Сашка, влипнешь, — неодобрительно сказал Львов.

— Да нет, это нам один паренек подарил, в поезде, — подбросил пистолет на ладони помощник. — Так сказать на память.

— Выкинь его, — кивнул на иллюминатор, Туровер.

— Ни в коем разе, — спрятал «ТТ» Майский. — Ты ж знаешь, я оружие люблю, а на гражданке полно бандитов.

— М-да, — вздохнул Львов, — как был ты упертым в училище, так и остался. — В таком случае, давай выпишем тебе разрешение.

— Это как? — заинтересованно захлопал глазами капитан-лейтенант.

— Слышь, Миш, — вон рядом с тобой секретер, — обратился к сидящему с краю химику Алька. — Вынь из верхнего ящика лист бумаги и передай Сашке.

— Так, а теперь пиши, — бросил он тому. — Вверху, — «Начальнику ГУВД Санкт-Петербурга», — точка.

— Не понял? — поднял голову от бумаги Майский.

— Щас поймешь, пиши ниже, «заявление».

— Есть, — заскользила по бумаге ручка

— Под ним, «В добровольном порядке сдаю случайно обнаруженный мною в туалете Финского вокзала, пистолет «ТТ».

— Дату не ставь. А ниже твоя фамилия и подпись.

— Теперь понял — размашисто подписался помощник. — Это вроде индульгенции?

— Молоток, правильно мыслишь, — бросил в рот маслину Алька. — С такими вот «найденными» стволами, щас в России многие «братки» ходят. Это адвокаты придумали.

Мне тут один милицейский начальник жаловался — задержим, а состава преступления нету. Базлают, мол сдавать шли. И хрен чего докажешь, приходится отпускать.

— Да, чудны дела твои, господи, — аккуратно сложил помощник лист вчетверо и поместил его в бумажник.

После этого Львов надавил кнопку, и через несколько минут в дверях возник метрдотель.

— Значит так, Марат, — обратился к нему Алька. — Размести ребят в гостевых номерах, прикажи доставить туда их вещи из машины и приготовить сауну с бассейном. Вечером ужин на четверых, а утром, в девять, я приеду на завтрак.

— Может девочек организовать? — наклонился к нему турок.

— А это уж как они захотят, — подмигнул Алька Майскому.

Затем, пожав всем руки, Львов ушел, метрдотель позвонил по мобильнику охране и отпер ключом дверь рядом с той, что вела в умывальник.

За ней был светлый, с ковровой дорожкой коридор, справа широкие, с видом на Петропавловку иллюминаторы, а слева несколько дверей с латунными табличками.

— Это ваши, — распахнул две крайних Марат и щелкнул выключателями.

Каюты были двухместными, обставлены стильной мебелью, и офицеры довольно переглянулись.

— Ключи, — передал он им два костяных бочоночка и пригласил за собой, — пойдем, посмотрим сауну.

Коридор заканчивался небольшим уютным холлом, с несколькими кожаными креслами и диваном, стоящим перед ними низким столиком, а также импортным холодильником и пальмой, дополняющими интерьер.

— Настоящая? — осторожно коснулся волосатого ствола химик.

— У нас все настоящее, — величаво кивнула феска*. — В холодильнике прохладительные напитки, а вот здесь, — открыл Марат светлую, из карельской березы дверь, — совмещенная с бассейном сауна.

— Круто, — заглянул внутрь химик с минером. — Как в санатории!

— Ну и внутренняя связь, — ткнул волосатым пальцем метрдотель в стоящий на столике, изящный телефонный аппарат. — Если захотите поразвлечься, звякните, и вам пришлют массажисток.

— А какой массаж они делают? — поинтересовался помощник.

— Любой, от тайского до минета.

— Это ж надо! — восхищенно переглянулись минер с химиком.

— И последнее, когда накрывать ужин? — обратился Марат к Туроверу.

— Часов в семь, и, пожалуйста, без спиртного.

— Ясно, — последовал ответ, — ну что, пошли обратно? Там, наверное, уже принесли ваши вещи.

У кают действительно стояли офицерские чемоданы, со скучающим рядом секьюрите.

— Денис, — включи гостям сауну, — приказал ему метрдотель, и тот бесшумно исчез.

— Хорошо вам отдохнуть, — сказал после этого Марат и неспешно пошагал в другую сторону.

Туровер с Майским занесли вещи в первую каюту, минер с химиком во вторую и, минут через десять, переодевшись в спортивные костюмы, последовали в сауну.

Там их встретил Денис и сообщил, что все готово, через полчаса можно париться.

— Молодец, — хорошо служишь, — бросил ему помощник. — Тоже из военных?

— Ну да, — кивнул светлым ежиком парень, — в прошлом командир взвода морской пехоты. — Легкого вам пара, — и ушел.

— Слышь, командир, может и нам сюда пристроиться халдеями*? — весело сказал помощник. — Судя по всему, Алькин предок набирает только наших.

— Поживем, увидим, — уселся Туровер на диван и расстегнул змейку куртки.

Чуть позже все сидели в парилке, слушали как потрескивала от жара деревянная обшивка и потели.

— Хорошо, — откинувшись на стенку и с наслаждением вытянув ноги, бормотнул Туровер.

— Не то слово, — охаживая березовым веником распластанного на лавке помощника, прокряхтел минер. — Я уж и не помню, когда парился. Мишка, а ну-ка прибавь атмосфер!

Химик черпнул из стоящей рядом дубовой шайки медным, с длинной рукояткой ковшиком, наклонился и плеснул из него на раскаленную до малинового свечения каменку.

— Бах!! — взорвалась она обжигающим паром, и все затянуло туманом.

В нем слышались бубнящие голоса, плеск воды и хохот.

Спустя час, приняв душ и наплававшись в бассейне, с наброшенными на малиновые торсы простынями, все весело ввалились в холл и плюхнулись вокруг столика в кресла.

— Так, Мишка, ты самый молодой, а ну — ка пошарь, что там в холодильнике, — тяжело отдуваясь, сказал химику помощник.

Оставляя мокрые следы, тот прошлепал к тихо жужжащей махине, потянул на себя верхнюю дверцу и восторженно охнул — пиво!

Через минуту столик расцвел десятком золотистых банок с надписью «Миллер» и, вскрыв их, подводники с наслаждением стали тянуть живительную влагу.

— Да, красиво жить не запретишь, — метнув пустую банку в урну, потянулся за второй Майский.

Затем из нижней части столика извлекли хрустальную пепельницу, все, кроме химика, закурили и выжидательно уставились на Туровера.

— Предложение заманчивое, — помолчав с минуту, произнес он. — Мне лично не хочется расставаться с морем, да и вам я думаю тоже.

— И Альку мы хорошо знаем, он зря трепаться не будет, — поддержал Туровера Майский.

— М-да, таких денег нам за год не заработать, — переглянулся минер с химиком. — Я думаю это как манна с небес. Мы с Мишкой тоже согласны.

— Ну что ж, будем считать, этот вопрос решенным, — хлопнул ладонью по подлокотнику кресла командир. — Перейдем ко второму, как быть с ребятами?

— А чего тут думать? — пробасил помощник. — Утром позвоним и все. Представляю, как они будут писать шипром!

После этого, загасив папиросу в пепельнице, Туровер оделся и ушел в каюту, а помощник, сняв трубку, подмигнул оставшимся и заказал массажисток.

В семь вечера они снова сидели в кают-компании и с аппетитом ужинали.

— А зря ты Петрович не остался, массажистки во! — поднял вверх большой палец Майский.

Минер с химиком блудливо улыбались и активно работали челюстями. Туровер нахмурил брови и ничего не ответил.

— Ну что, может поглядим вечерний Питер? — предложил он спустя минуту. — Я тут лет пять не был.

— Обязательно, — кивнул Майский, — а для начала прокатимся на Невский, как там моя родная комната.